Margaret Ruan
Истории одного дня
Вместо предисловия
В этом мире есть множество слов. Одни слова – спасают, другие – губят. Слова складываются в предложения, предложения в абзацы, абзацы в истории, но история – это всегда слова. В море слов можно потеряться. Поэты слова рифмуют, ставят в нужном порядке, как солдатиков в игрушечном полку. Писатели склеивают слова, создавая из них сказки и быль.
Есть разные слова в этом мире. Успокаивающие, раздражающие, забытые, новые, движущие, останавливающие и многие другие. Слова сладкие, как мёд, горькие, как шоколад, острые, словно нож. И мы, не задумываясь, пользуемся ими. Нас с детства учат самым важным словам.
Но ещё есть одно слово, которое мы знаем с рождения. Слово, которое мы всегда слышим. Слово, которое двигает людей и заставляет что-либо делать. Слово, которое строит страны, разжигает войны, спасает людей, если применить его правильно. Слово, которое проникло в наш разум, спряталось на виду и всегда молча стоит за нашими спинами.
Это слово знает каждый, и каждый его ненавидит. Некоторые, конечно, любят. Это слово словно кнут, занесенный над твоей головой. Оно поднимает тебя из кровати, заставляет идти на работу, делать вещи, которые ты не любишь. Это слово заставляет тебя развиваться, ходить в разные места. Ты уже знаешь это слово, я вижу, ты догадался. Это слово "Надо".
Имя для дьявола
Двое мужчин сидели в гостиной. В камине горел уютный огонь, а двое неспешно попивали виски. Один тяжело вздохнул, его мучили нелегкие мысли.
– Послушай, как мы это переживём?
– Как и всегда. – Ответил ему второй.
– Тебе не страшно?
– А чего боятся? Войны? Голода? Мрака? Ты забыл, кто мы?
– Нет. Но я не думал, что всё случится так скоро.
– Скоро – не скоро, но случится, чего сидеть грустным, давай лучше выпьем.
Второй разлил виски по бокалам, и оба их опустошили. Первый никак не унимался.
– Ну ладно, апокалипсис. Повезёт – мы его переживем. Но ребёнок! Как мы должны его вырастить? Как нам его воспитывать? Может, лучше отдать его в приемную семью?
– Ну, нет. Однажды он своего сына отдал людям. Так он вырос и слился с серым планктоном. До сих пор тупо на работу ходит и никак своими силами не пользуется.
– Но я никогда раньше не воспитывал детей! Да и не помню, чтобы ты такое практиковал.
– Нет, не воспитывал, но всё бывает в первый раз. Давай решим, как его назовем.
– Имя?!
Мужчина опять опустошил бокал и сам уже себе налил виски. Руки его слегка дрожали. И, было видно, нервы уже подводили.
– Да, имя. Он ведь не щенок беспризорный, чтобы звать его просто "ребёнок" или "эй ты".
– Разве мы не должны звать его Повелитель?
– Это уже после того, как он обретет могущество.
– И какое имя мы должны выбрать?
– Что-то не слишком броское. Может, Андрей?
– Как-то по-деревенски. Может, Зевс, в честь бога?
– Тогда Дьявол нас сожжет в адском пламени. Сказал же, надо попроще, например, Владимир. Так звали самого Дракулу, никто и не догадается, и звучит хорошо.
– Вообще-то его звали Влад, сокращение от Владислава. А такое имя слишком женственное для повелителя ада. Его потом засмеют все демоны, не говоря о том, что из Дракулы сделали не вампира, а принца на белом коне.
– Да, люди умеют. – Первый мужчина закурил и второй последовал его примеру. – Может, как-то по нашему, по-дьявольски?
– Ага, и будут его призывать каждый раз, упомянув в разговоре, не говоря уже о том, что наши имена на человеческом языке не выговорить.
– Да, проблема.
– Мы можем назвать его Адам. Первый человек, изгнанный богом. В его имени есть упоминание ада. Да и Хозяин будет рад.
– Так рад, что сто лет мы будем убирать клетки диких животных и кормить цербера. Уволь, но я хочу жить.
– Тогда у меня нет идей.
Двое мужчин умолкли, погрузившись в долгие раздумья. Время текло медленно, словно мёд с ложки. Алкоголь исчезал всё быстрее.
– Оливьер. Будет всем лгать, что приехал из-за границы.
– Прокатит?
– Да какая разница, это ведь всего лишь на восемнадцать лет. Потом он его забудет.
О светлых феях
Снег кружил за окном, застилая мир, укрывая его от недавних холодных дождей. Деревья покачивались на ветру. Но в доме было тепло. Деревянные стены, горячий чай и раскаленная печь спасали от зимы. Маленькая девочка забралась к бабушке на колени.
– Бабуль, расскажи мне сказку.
– Про что хочешь послушать, моя дорогая?
– Про смерть, – недолго думая, ответила девочка.
Бабушка рассмеялась и начала говорить.
– Давным – давно, из яркого солнечного луча и первой капли дождя была рождена фея. Первая фея этого мира. Её образ был светел. Она была чиста и непорочна. Её волосы были светлыми, как спелая пшеница. Её глаза сияли, как два изумруда, а сама она была как фарфоровая кукла. Её крылья сияли яркими красками радуги, переливаясь в разные цвета. Она имела великую силу. Силу дарования жизни. Она распускала цветы, взращивала деревья и создавала зверей. Но ей было ужасно одиноко. Пока она не узнала, что на другом конце мира, в слабом свете луны и тумане, была рождена ей подруга. Фея тьмы и ночи. Эта фея была похожа на чёрный уголёк, её волосы напоминали ночное небо, глаза её отражали свет луны, а крылья обнимали своим теплом, как ночь одеялом.
Первая Фея решила, что должна её найти. Она бросила все свои силы на её поиски, но встретиться им было не суждено. Стоило ночи вступить в свои владения, как фея жизни засыпала.
Фея ночи знала о фее жизни. Ей было жаль, что она так одинока, пусть её и окружает жизнь, пусть она наслаждается всеми благами дня. Но она была так же одинока, как и фея ночи. Она подарила ей сновидения, в которых они болтали, шутили, гуляли и дружили. Когда наступало утро, фея ночи исчезла, а фея жизни вновь начинала поиски. В итоге она поняла, что ей никогда не встретиться с подругой. Лишь во сне они могут быть вместе. Тогда фея жизни решила, что сделает подарок фее тьмы. Она повелела, чтобы у всего живого был свой срок времени под солнцем. А после они должны отправиться во тьму, к её подруге.
Фея тьмы была счастлива, она забирала к себе умершие цветы, животных и их воспоминания. Духи веселили её и поддерживали. Но они хотели обратно к свету. Тогда фея тьмы создала тропу. Каждый, кто пройдёт по тропе, сможет вернуться в мир живых и станет чем-то новым. Так она надеялась осчастливить свою подругу. Дать ей возможность отдохнуть. Но Фея жизни обиделась. Ей показалось, что фея ночи хочет забрать её работу. Она разозлилась. Грусть и тоска одолевали её сердце. Видя это, фея ночи вновь явилась в её сны. Они помирились, и стали по кругу слать друг другу подарки, закладывая в души живых свои воспоминания.
– Значит, мы лишь подарки для феи? – удивилась девочка.
– Нет, мы её спутники, когда придёт время, фея ночи придёт за мной и проведёт по тропе к свету. Тогда мы с тобой сможем снова встретиться.
– Но я не хочу, чтобы ты уходила!
– Все мы уйдём, дорогая. Все. Не расстраивайся, по ту сторону света, во тьме, вместе с феей можно найти не меньше приключений, чем здесь. А теперь беги спать.
Девочка расстроилась и вяло соскользнула с бабушкиных колен. Она послушно отправилась в постель. Не хотелось ей думать об этой сказке. Ведь каждую ночь её ждала подруга. В магических вихрях сна её ждала своя личная фея.
Маяки
Почёсывая седую бороду да хромая на левую ногу, старый мужчина шёл по прибрежным камням. Камни становились глыбами, глыбы превращались в скалы, о которые ударялись шумные волны неспокойного моря. Мужчина остановился напротив деревянной двери. Похлопал по карманам тёмно-синей куртки и выудил из неё связку ключей. Они бодро звякнули, столкнувшись с друг другом, словно крича "давай открывай скорее дверь, мы устали лежать на полке". Выбрав самый ржавый ключ, старик потёр его ладонью, словно надеялся стереть всю ржавчину. Вставил его в дверной замок, и тот отозвался острым щелчком. Дверь натянуто скрипнула, отворяясь перед Смотрителем. Да, именно так его и звали. Смотритель маяков. Его работа была непыльной, несложной и совсем неинтересной. Всё, что он делал – это зажигал маяки, которые гасли от тяжёлого бега жизни.
Он отворил дверь и поднялся по скрипучей железной лестнице вверх. Его не пугало головокружение от закрученного по оси подъёма. Не пугала высота и открытое море. Его дело было маленьким, прийти да зажечь. А потом уйти. И пусть себе маяк светит дальше. Корабли, видя его свет, не разобьются о скалы, найдут путь домой, увидят славный берег. И всё это заслуга маяка, а не его. Вот и сейчас, поднявшись наверх, Смотритель вздохнул поглубже. Солёный морской воздух будоражил воспоминания. Море его помнило и приветствовало. Когда же в последний раз он был здесь? Лет десять, двадцать назад? Уже не упомнить всех маяков. Всех дверей и историй. Но самый первый он помнил хорошо. Самый первый зажжённый им маяк.
Отворив стеклянную дверь, Смотритель, неспешно прихрамывая, подошёл к большому шару из стекла. Провёл по нему рукой, стирая остатки пыли.
– Здравствуй, старый друг, давно не виделись, как твоя жизнь? – голос мужчины был ломким и хриплым, как засохшие листья по осени.
Маяк молчал.
– Можешь не отвечать, я и сам вижу, – Смотритель обошёл его по кругу, внимательно вглядываясь в пыльное стекло, – ничего хорошего друг. Ничего.
Маяк молчал.
– Да ты не бойся, всё починим, всё исправим. Ты знаешь, ты был первым. Помнишь, как это было? Как я прибежал с той большой лампой. Как носился, менял, а ты так и не загорелся. Прости, глуп я тогда был, не знал, не ведал. Зажигать надо иначе, да кто же мне объяснил бы. Ты ведь не злишься на меня за тот раз?
И вновь молчание было ответом Смотрителю.
– Это хорошо, злость, знаешь ли, губит быстрее. Копить её в себе – смерти дороже. Я вот уже и не помню того, как хромать начал. Поэтому об этом, извини, не расскажу. Зато расскажу, сколько маяков я видел за эти годы. Хочешь – верь, хочешь – нет, а по тебе я скучал больше всего. Особенно, когда очередной маяк оказался под водой. Думал, с жизнью распрощаюсь. Но нет, повезло. А был ещё такой, к которому подступа не было. Его облюбовали Драконы, пришлось в рупор орать, чтобы его зажечь, представляешь?
В глубине шара мелькнул и исчез огонёк, словно маяк усмехнулся на это.
"Да, да, гори, родной, гори," – взмолился старик и продолжил говорить.
– А по осени, представляешь, занесло меня к маяку с кошками. Видел саму богиню Бастет. Пожалуй, кошки – это не моё, с собаками проще договорится, я тебе по личному опыту говорю. Были, конечно, и спокойные маяки. Вот только светят такие неярко. Словно искры на них как-то иначе устроены. Но каждый раз я думал о тебе. Ты ведь был первым. Помнишь, сколько кораблей ты видел? Сколько историй ты услышал? И ведь не одну поведал.
Маяк многозадачно многозначно мигнул, уже чуть ярче.
– Ты же лучше меня знаешь, они того стоят. Каждый корабль того стоит. Знаю, тебе больно, обидно, кажется, выхода нет. Но всё ведь не так. Ты просто не видишь. Ты ведь не светишь. А знаешь, засияй ты – и увидел бы, тебя окружают другие маяки. Они совсем рядом, ты им мигни, они тебе ответят. Ну негоже маякам стоять в темноте. Негоже.
Маяк не отозвался. Смотритель тяжело вздохнул и облокотился на стекло спиной. За ним бушевало серое море, тихо нашёптывая верные слова. Мужчина сполз к полу, вытянул ноги и посмотрел на шар, что должен был гореть. Маяк молчал, ждал, что будет делать его старый друг. Смотритель молча потирал левую ногу.
– Ну, прости. Да, я забегался. Давно не приходил. Прости меня. Это ведь не повод для того, чтобы гаснуть.
Маяк мигнул, словно обиды не держал.
– Значит, случилось что-то страшнее, чем моя забывчивость? Или тебя так сильно подкосило одиночество? Неужто нашёлся ещё один храбрец на моё место? Хотя, что тебя спрашивать, ты не ответишь. Ну и молчи, упрямец. Я тоже упрям, знаешь ли. Иначе не продержался бы так долго, – Смотритель умолк. Он молчал очень долго, смотря на волнующееся море, на то, как белые волны вздымаются к небу и разбиваются об скалы. День клонился к ночи, тени становились плотнее и гуще, тьма подбиралась к миру.
– Мне тоже было непросто, я шёл и в огонь, и в воду. Боролся с существами, которые люди себе представить не могут, продирался через густые джунгли, чтобы зажечь всего один маяк. Один. Каждый раз это – лишь один маяк. Годы меня не пощадили, смотри, каким седым я стал, – старик провёл по своим волосам.
Маяк слушал.
– А я тоже мечтал о семье. О родной душе рядом. Да только где сыскать такую душу. Вольную, чтобы рядом осталась, чтоб поддержала, помогла, утешила. Нет у меня такой. И не будет. Никто не посвятит жизнь вам. Маякам. Никто кроме меня не пытался вас зажечь. А когда я смог, когда вышло, что получил? Ничего. Я даже не легенда, не призрак. Обо мне знают лишь маяки. И их так много. Ещё так много надо зажечь, – по щекам Смотрителя потекли слёзы, – я боюсь не успеть, понимаешь?
Маяк мигнул, и снова, и снова. Пока свет не начал расти в нём, распаляясь с новой силой. Смотритель натянул на глаза защитные очки и, кряхтя, поднялся. Неспешно подошёл к сияющей сфере.
– Спасибо, старый друг. Я ещё приду. Обещаю, – прошептал мужчина и пошёл вниз. Он не оглянулся на синее море, на тёмное звёздное небо, с которого ушли все тучи и он не стал смотреть, как свет маяка зажигает другие, рядом стоящие маяки. Смотритель спустился, достал ржавые ключи и отпер незапертую дверь. Он вышел в новый, совершенно другой, мир. Его ждал следующий маяк.
Любовь загробная
Маленькая девочка, лет так шести, осторожно подошла к большой старой двери. Отряхнув чёрное платьице и поправив косички, она постучалась в дверь. Лёгкий стук её кулачка разнесся по пустой комнате и строгий голос с хрипотцой ответил на её призыв.
– Входи.
Девочка повернула ржавую ручку двери, позволяя скрипучей двери открыть ей проход. Луч яркого света, как змея, прополз к креслу-качалке. В нём, читая книгу, сидела строгая дама. Ноги её накрывал старый, пропахший мочой и сигаретами, плед. На лице женщины не дернулся ни один мускул, лишь тёмные зрачки глаз сужались от смены освещения. Она медленно повернула свою голову, смотря на девочку со злобой.
– Касандра, что привело тебя сегодня? – голос женщины был тихим, как шелест листвы.
– Бабушка, я просто хотела с тобой немного поговорить, – с тоской сказала девочка.
– Тогда входи скорее и закрой эту проклятую дверь. Ты ведь знаешь, как я ненавижу яркий свет, – женщина говорила это с лёгким упреком, но не повышая голоса.
Девочка послушно закрыла дверь, и комната вновь погрузилась во мрак. Лишь пара свечей тихо догорали на старом камине. Женщина прикрыла глаза, легко покачиваясь в кресле. Девочка же подошла ближе и расположилась в единственном огромном кресле напротив бабушки. Некоторое время между ними висела тишина, нарушаемая лишь тихим скрипом кресла.
– Бабушка, – осторожно начала девочка, – почему папа никогда не играет со мной.
– У него не хватает на это мозгов.
– Поэтому он не работает, как остальные папы?
– Да.
– И поэтому он вечно говорит лишь "у-у-у-у"?
– Да.
– Но ведь папа часто ест мозги, разве от этого он не становится умнее?
– Ненадолго.
Тишина вновь повисла в комнате. Женщина наслаждалась ей, а девочка мучительно думала. Наконец-то она задала следующий вопрос.
