Маргарет Джордж
Елена Троянская
XVII
Я проснулась царевной, а ко сну отошла царицей. Я молила богов, чтобы у меня хватило сил достойно справиться с новыми обязанностями. Они требовали, чтобы я ежедневно принимала посетителей в мегароне. Число моих служанок возросло с двух до шести: три молодые и три постарше.
У Гермионы была кормилица, но я продолжала сама кормить ее, пока молока было достаточно. Потом Гермионе не стало его хватать. Мне была нестерпима мысль, что дочь придется поручить чужим заботам. Я обратилась к Пиеле за помощью, и она посоветовала есть больше сыра:
– Сыр – то же молоко, только скисшее, моя детка. Поэтому нет лучшего средства, чтобы увеличить количество молока в организме. Можно, конечно, выпивать кувшины козьего молока, но вряд ли тебе это понравится.
Я поступила, как она велела.
Менелай застал меня за поеданием сыра: я отрезала ломтик за ломтиком, клала на кружок огурца и съедала. Он стал дразнить меня, что скоро я сама превращусь в большой кусок сыра.
– Но это же для Гермионы! – ответила я.
– Елена, почему ты не хочешь поручить ее кормилице?
Он положил в рот приготовленный мною ломтик сыра с огурцом, пожевал и покачал головой.
Стал ли он счастливее, став царем? У него прибавилось дел, поэтому не оставалось времени для грусти. Но и для меня у него не оставалось времени, и порой мы держались друг с другом так же официально, как с иностранными послами, которых принимали в мегароне. Он редко приходил ко мне в спальню и к себе приглашал нечасто. А когда это случалось, то наша близость напоминала родосское вино: довольно приятное на вкус, но лишенное крепости, которая кружит голову. Выпив его, ты можешь с ясной головой диктовать письмо или недрогнувшей рукой править колесницей.
Я больше не обращалась к Афродите и вообще перестала думать об этом. В моей жизни не было любовной страсти. Что ж, я прекрасно проживу и без нее. Никто еще не умирал из-за равнодушия Афродиты, зато многие погибли из-за безумия, которое она насылает. Я должна радоваться, что избавлена от этого.
Мне нездоровилось, и уже довольно давно, но состояние ухудшалось постепенно: головная боль, слабость, утомление, дрожание рук, потеря аппетита. Потом начали выпадать волосы. Когда моя девушка причесывала меня, у нее в руках оставались целые пряди.
– У женщин часто после рождения ребенка выпадают волосы, – пыталась она меня утешить.
Я знала. Но после родов прошло уже шесть месяцев, а волосы выпадали все сильнее и сильнее. А потом появились и другие признаки.
Я долго и пристально всматривалась в свое бронзовое зеркало. Лицо выглядело изможденным, мне почудилось, что на нем пятна, – но я не была уверена, ведь бронза отражает даже хуже, чем вода.
Я перешла к бассейну, но плохое освещение не позволило мне толком разглядеть свое лицо: головой я загораживала свет.
С каждым днем становилось все труднее и труднее выполнять обычные обязанности. Я плохо спала, и весь день было такое чувство, словно я таскаю свинцовые гири на руках и ногах.
Я попробовала рассказать обо всем Менелаю, но он ответил:
– Позови врача.
Я позвала, и тот посоветовал мне провести ночь в храме Асклепия. Но ближайший храм оказался на расстоянии нескольких дней пути от Эпидавра.
И вот однажды, когда я закончила общественные дела и в изнеможении опустилась в портике на скамью, ко мне подошел какой-то мужчина.
Я приставила ладонь к глазам. Я не общалась с ним после того праздника.
– Геланор из Гитиона, если не ошибаюсь?
– Он самый, почтенная царица, – ответил тот с легким поклоном.
Он посмотрел на меня своими умными глазами, от которых ничто не могло укрыться, и спросил:
– Ты плохо себя чувствуешь?
– Немного устала.
– Ты уверена?
В его взгляде не было ни раболепия, ни почтения.
– Боюсь, ты уже давно плохо себя чувствуешь.
– Откуда ты знаешь?
– Я присутствую на церемониях и приемах.
– Скажи, как это получилось? Когда отец встретил тебя, ты был всего лишь…
– Понимаю. Ты хочешь спросить: «Как получилось, что бродяга из Гитиона поднялся так скоро и так высоко?»
– Да, ты прав.
Он удивил меня своей прямотой.
– Просто я кое-что умею, и мои навыки понадобились царю. И он их оценил. Я имею в виду прежнего царя. Новый царь еще оценит мои… способности. А если нет – отправлюсь к себе в Гитион. Но меня волнует твое здоровье.
– Не стоит волноваться.
Я качнула головой для пущей убедительности, и на пол упала прядь волос.
Придворный этикет предписывал не замечать неловкостей такого рода, но Геланор наклонился и поднял прядку.
– И тебя это не пугает?
– Что ты хочешь сказать? – Я повысила голос: все вокруг убеждали меня, якобы это пустяки.
– То, что такое выпадение волос является признаком… отравления.
– Ах да, я помню! Ты же знаток ядов! – попыталась я рассмеяться.
– К счастью, да, – ответил он. – В науке о ядах нет ничего загадочного. И когда используется тот или иной яд – распознать не стоит труда.
– Если имеешь опыт, – уточнила я.
Он улыбнулся своей грустной улыбкой, которую я потом часто видела на его лице.
– Большого опыта тут не требуется. А теперь расскажи подробнее о своем недомогании.
Я уже перечисляла все его признаки придворному врачу, а в результате только и получила что совет съездить в храм.
Геланор слушал очень внимательно. Он ничего не записывал, но я понимала, что его память хранит каждое мое слово.
Дослушав, он задал только один вопрос:
– И когда это началось?
Я затруднялась ответить точно. Ведь какое-то время я объясняла свою слабость родами, тем, что после них прошло мало времени для восстановления сил, и потому упустила момент начала болезни.
– Очень хитрый ход. Сбить с толку, чтобы ты приняла отравление за послеродовую слабость. А время будет идти…
Он откинулся назад и нахмурился.
– Кто ближе всех к тебе в последнее время?
Матушка, конечно. И три новые служанки. И еще повитуха, которая так заботится обо мне. Я не допускала мысли, что кто-то из них желает мне зла. Это исключено. Это невероятно.
– Забудь о том, кто эти люди. Забудь лица подозреваемых. Думай только об одном: есть ли у кого-то из них причина отравить тебя и возможность сделать это.
– Разве обязательно называть этих людей подозреваемыми?
– Да. Это первый шаг к тому, чтобы увидеть их подлинные лица. Забудь, как их зовут, забудь, какие ласковые слова они тебе говорили. Они должны стать для тебя только подозреваемыми.
– Но это ужасно! – взмолилась я: разве я способна на это?
– Только так удастся открыть правду. Пойми, ужасно не то, что ты назовешь кого-то подозреваемым, а то, что эти люди, употребляя во зло твое доверие, хотят сделать с тобой. – Он наклонился ко мне и зашептал на ухо: – Ведь их цель – не та, чтобы у тебя выпали волосы. Она куда серьезнее. Подумай, в конце концов, о своей дочери.
Он резко поднялся с места.
– С твоего позволения, я осмотрю твои комнаты. И с твоей помощью проверю еду, которую подают тебе. Пожалуйста, не привлекая внимания, выноси мне понемногу от каждого кушанья. Имей в виду, что злодей может быть не один, – вполне вероятно, они действуют в сговоре. Постарайся, чтобы никто не догадался о твоих подозрениях.
После этого разговора я стала очень изобретательно и осторожно – так мне казалось – выносить остатки кушаний и передавать их Геланору. Иногда мы встречались в портике, иногда я оставляла сверток под условленным камнем в саду. Я внимательно всматривалась в тех, кто прислуживал мне, и никак не могла ни в ком из них распознать злодея.
Я перебирала в уме трех младших служанок: Номия была дочерью начальника стражи Агамемнона, Циссия – дочерью старой служанки моей матери, а Аниппу – девушку одних со мной лет – я знала с колыбели. Может быть, две последние затаили на меня обиду? Но какую – я представить не могла. Что касается первой, то она не стала бы подвергать риску своего отца – Агамемнон отнюдь не славился милосердием по отношению к предателям.
Три старшие служанки: Филира – дочь командира отцовских лучников, Дирка – жрица Деметры, она ухаживает за святилищем богини в лесу около дворца, и Эврибия – жена самого уважаемого гражданина города Спарты. С чего бы эти женщины захотели причинить мне вред?
Еще дворцовые повара – за ними сложно уследить. Но есть и другие способы отравить человека, не только через пищу. Яд может содержаться и в притираниях, и в дыме ароматических курений, и в вине, и в воде. В конце концов, Геракла погубила рубаха, пропитанная кровью Несса.
Есть тысяча способов погубить человека! А спасти?
Выслушав меня, Геланор рассмеялся:
– Маловероятно, что злодеи воспользуются подобными способами!
Я облегченно вздохнула: начав смотреть буквально на каждый предмет, с которым соприкасалась, как на источник опасности, я поняла, что сойду с ума.
– Ты хочешь знать, почему это маловероятно?
Конечно, я хотела это знать, но еще не успела спросить.
– Причина проста. Все эти способы связаны с утечкой ядовитого вещества. Если оно распространяется через воздух, то для получения результата его нужно вдыхать сутками. К тому же оно может подействовать не только на тебя. Заливать яд в ванну – тоже бессмысленно, если только ты не будешь лежать в ней часами, и к тому же без воды. Что касается того способа, которым был отравлен Геракл, то через одежду сложно кого-либо умертвить, не имея яда гидры – ты ведь помнишь, именно он сделал кровь Несса смертоносной. Конечно, когда-либо люди изобретут такие яды, что ничтожной капли будет достаточно, но пока до этого не дошло.
– А что ты думаешь о ядовитых змеях? – спросила я.
– Да, змеи такие яды уже изобрели. Но я не знаю ни одного человека, который умел бы приручать змей и потом использовать их как дрессированных убийц. И не знаю человека, который умел бы доить змей и получать у них яд. А если бы и умел, то яд он вынужден был бы добавить в твой напиток. Знаешь – если выпить перед сном отравленный змеиным ядом напиток, проснешься целой и невредимой?
– Разве такое возможно?
– Если ты проглотила змеиный яд, он не причинит тебе вреда. Опасно его попадание в кровь через ранку. При укусе змеи такая ранка возникает. Поэтому все-таки из всех способов отравления самые вероятные – еда и питье. Продолжай наблюдать.
Стоило мне только начать подозревать людей, как любой стал казаться подозрительным. Вот слуга приносит кувшины горячей воды, чтобы наполнить ванну. Обычная ли это вода? Вот другой добавляет отдушки в масло, которое выливает в ванну, и оно блестящими зловещими каплями плавает по поверхности воды. Мне кажется, от него исходит запах смерти. Может, Геланор и прав, что этот способ маловероятен – но ведь и не исключен?
А не может ли яд находиться на расческах, которыми служанки расчесывают мои волосы? И потом – несколько раз, скрепляя бронзовой брошью тунику на моем плече, они меня укололи.
Надевая сандалии из козлиной кожи, я заметила, как блестят ремешки. Может быть, они натерты ядовитой мазью? Я внимательно изучала их.
Что касается пищи, то теперь я не могла ничего есть, а воду попросила Менелая приносить мне из источника – я доверяла только ему. При этом мне приходилось притворяться, будто я ем и пью как обычно, а это требовало большой ловкости, и я не была уверена, как долго это останется незамеченным. Совсем непросто выплевывать вино, улучив момент, когда никто не смотрит, передвигать еду по тарелке так, чтобы казалось, будто она убывает.
– Менелай, я готова последовать мудрому совету твоего врача. Ничего не помогает – нужно ехать в храм Асклепия!
Я хотела вырваться из дворца.
– Конечно, моя дорогая. Я и сам вижу, что твое состояние не улучшается. А капризы насчет воды – это ведь неспроста?
Он так пристально посмотрел мне в глаза, что у меня мелькнула мысль: неужели он? Но потом я сообразила: он намекает на мою возможную беременность.
– Я потому и хочу поехать, чтобы наши надежды сбылись.
– Ты возьмешь с собой Номию и Эврибию?
– Нет! Мне сказали, я должна ехать одна!
– Кто сказал?
– Аполлон, – солгала я.
Аполлон – не Геланор, с богом Менелай спорить не станет. Все знают, что Аполлон может вызвать неожиданную болезнь своими стрелами, так что вмешательство этого бога должно показаться Менелаю вполне правдоподобным.
– Возьму охранников из числа солдат. Этого будет достаточно, – сказала я.
Я очень жалела, что не могу открыть Менелаю правду. Когда-то я думала, у меня не будет тайн от него и он станет мне не только мужем, но и другом. Все обернулось иначе: он только муж, и я боялась, что он поднимет преждевременную тревогу.
Геланор оставался в Спарте. Я раздобыла ему для исследования довольно много образцов пищи, напитков и мазей. Чтоб оправдать свое присутствие во дворце во внеурочные часы, он сказал Менелаю, что нужно провести проверку стрел у придворных лучников.
Когда я садилась в колесницу, он пожал мне руку:
– Береги себя. Будь всегда начеку, даже во сне, если можешь.
Улыбка сползла с его лица, оставив тревогу в глазах неприкрытой.
– Постараюсь, – пообещала я.
И вот, после долгого утомительного путешествия, я стояла в полутемном каменном зале храма, где находился алтарь Асклепия. Перед алтарем лежали подношения от страждущих, которые искали исцеления у покровителя врачевателей. Основание алтаря обвивали священные змеи, спутницы Асклепия. Ручные, откормленные жрецами, они не утруждали себя ни единым движением.
Я так ослабела, что у меня подкашивались ноги. Я подняла руки – заболели мышцы. Но я держала их как можно выше и обращалась к Асклепию, к этому человеку, чей дар позволял ему не только вылечивать больных, но и воскрешать мертвых, чем он и навлек на себя гнев Зевса и Аида: он вторгся во владения бога подземного царства. Зевс поразил Асклепия ударом молнии, и теперь он покоится здесь, в Эпидавре. Но даже его останки обладают целительной силой, он и теперь продолжает излечивать людей.
– Верни мне здоровье, – шептала я. – Открой, что я должна сделать для выздоровления.
Я склонилась и сложила свои приношения рядом с теми, которые уже возвышались около алтаря.
Ко мне подошел один из жрецов – он двигался бесшумно, как змея.
– Елена? Елена Спартанская? – тихо обратился он.
Он узнал меня, даже в таком плачевном состоянии. Мне не удалось затеряться среди паломников.
– Да, я приехала просить о помощи.
– На ночь все паломники покинут храм, они будут спать на площади. А ты можешь остаться и провести ночь у алтаря. Наберись терпения, и он явится тебе.
Пол храма был выложен камнем, но у подножия алтаря мне было спокойно и безопасно.
Полумрак сменился полной темнотой, только кое-где мерцали, будто звезды на безлунном небе, лампадки.
Устроившись как можно ближе к алтарю, я расстелила свой теплый дорожный плащ и легла на него. Я прислушивалась к легкому потрескиванию лампадок, которое совпадало с ударами моего сердца, и заснула.
Меня подхватил холодный поток. Он разделялся на два русла и обвивался вокруг меня. Я пыталась пробиться сквозь сон и открыть глаза, но тщетно. На веках лежало что-то холодное и скользкое. Потом это скользкое переместилось в сторону моих ушей. Я не смела пошевелиться, не понимая, во сне это происходит или наяву.
Что-то длинное и тяжелое обвилось вокруг моих ушей. Я осторожно протянула правую руку и нащупала круглое змеиное тело.
Священные змеи! Он приползли ко мне и теперь маленькими юркими языками щекотали мне уши.
Я очень обрадовалась, что змеи оказали мне честь. Это Асклепий ответил на мои мольбы, послав их. Это сообщение от него, но как разгадать его смысл? Я не понимала языка змей.
Они долго лежали, обвивая мою голову, и, только когда раздался шорох шагов, уползли. Занималась заря, жрецы готовились к дневным обязанностям.
Приподняв голову, я смотрела, как змеи возвращаются на свое место, свиваясь кольцами вокруг алтаря из необработанного камня. Светлая чешуя на спинах поблескивала в слабом свете нескольких не выгоревших за ночь масляных лампад. Сердце мое гулко билось, я пыталась разгадать значение происшедшего.
Громкие звуки утра ворвались в святилище, и я поняла, что пора вставать. Я поднялась и свернула плащ. За алтарем уже стояли два жреца. Они принесли змеям миски с молоком.
Я подошла к жрецам. Мне хотелось поговорить с ними о ночном происшествии, – возможно, они дадут ключ к разгадке. И в то же время внутренний голос шептал мне, что не нужно рассказывать посторонним о ночном посещении змей – это тайна. Я колебалась и не знала, как поступить.
– Они приходили к тебе ночью, – сказал жрец.
Как он узнал?
– У змей нет тайн от меня. Я давно знаю их, они знают меня. Дочь моя, ты знаешь, что это значит?
– Нет.
– С разрешения Асклепия они передали тебе три особых дара.
Он помолчал и прибавил:
– Каких именно, ты сама должна будешь понять.
XVIII
Всю обратную тряскую дорогу до Спарты, подпрыгивая в колеснице, я не могла собраться с мыслями. Я не переставала ломать голову: какими дарами наградили меня священные змеи? В какой форме эти дары проявят себя и как я распознаю их?
Сжимая виски руками, я ощущала, как поредели мои когда-то густые волосы. Дары змей имеют огромное значение, но нельзя забывать и о причине поездки – моей болезни. Я не получила никакого совета, как излечиться от нее, но странно – несмотря на легкое головокружение, я чувствовала себя гораздо лучше. Дрожь в ногах и руках прошла. Не составляло труда стоять не опираясь.
Мы проезжали по сельской местности, но я не смотрела по сторонам. Это я-то, которая так мечтала повидать мир, лежавший за пределами Спарты. Но теперь я целиком была поглощена другими заботами. И даже море, которое виднелось внизу, не волновало меня сейчас.
Чем ближе мы подъезжали к Спарте, тем больше мне хотелось узнать, что открыл Геланор в мое отсутствие. Если бы ему удалось установить источник отравления и определить преступника! Если бы!
Мы вернулись в Спарту на третий день пути к вечеру. Менелай, отец, матушка – все бросились навстречу мне и чуть не выхватили меня из колесницы.
– Ты выглядишь гораздо лучше! – заметила мать. – Цвет лица вернулся.
– Да-да, – согласился с ней отец.
Менелай обнял меня и, шепча ласковые слова, повел в наши покои.
Вдруг около колесницы раздался крик. Кричал один из конюхов, которые распрягали лошадей и вынимали коврики из колесницы.
– Змея! Змея!
Оттолкнув Менелая, я бросилась к колеснице. На полу, свернувшись колечком, лежала маленькая светлая змейка – детеныш. Она откинула голову, посмотрела на меня и высунула язычок.
– Это змея обитала возле святилища, – сказала я. – Видно, она заползла в колесницу ночью и спряталась тут.
Похоже, теперь у нас будет своя собственная священная змея.
– Мы ее поселим при нашем семейном алтаре. Я буду за ней ухаживать.
Я пошла за Менелаем, по дороге спросив, как здоровье Гермионы. Он ответил, что все в порядке.
– А ты, любовь моя, ты и вправду выглядишь лучше, – добавил он. – На щеках снова цветут розы.
В детской я взяла Гермиону на руки. Она спала так крепко, что не проснулась. Да, все в порядке: она вполне здорова, румянец на щечках.
– Благодарю вас, всемогущие боги! – сказала я.
– Аполлон пощадил ее, – торжественно провозгласил Менелай.
Не Аполлон, хотела я сказать, а мой враг. Или враги. Не знаю, сколько их и кто они.
Только на следующий день у меня появилась возможность поговорить с Геланором наедине. Я отдыхала у себя в комнате при опущенных шторах. Поднос с едой, который принесла служанка, я оставила стоять на столике. Над ним начали кружить мухи, и у меня появился предлог отказаться от еды.
Геланор вошел в затененную комнату и сел на низкую скамеечку под окном.
– Ты выглядишь лучше, – отметил он, как все.
– И чувствую себя тоже лучше – сил стало больше.
Вместо того чтобы, как все, приписывать улучшение моего здоровья вмешательству Асклепия, Геланор сказал:
– Это значит, ты не подвергалась воздействию яда в течение шести дней. А я, к сожалению, не смог за это время открыть источник отравления. Я проверил и еду, и притирания, которые ты дала мне. Все животные, которым я давал их, живы и здоровы. Я проверил и обувь, и цветы из ваз, и курительные палочки. Я добрался до постельного белья и одежды. Все чисто. Абсолютно все.
– А расчески? Их ты проверил?
– Да, конечно.
– Броши?
– Тоже. Все чисто.
– Но где-то он прячется, этот яд! Теперь уже нет сомнений. Стоило мне уехать из дворца – и я начала поправляться.
– Не знаю, что и подумать, – сокрушенно признался Геланор. – Кажется, я все проверил, до последней мелочи.
Мои служанки, одевая меня на второе утро после возвращения, пребывали в прекрасном настроении.
– Пока тебя не было, я вспомнила об этом обруче для волос, – сказала Циссия. – Он приподнимет волосы и будет очень тебе к лицу.
Обруч сдавил мне лоб, прикосновение холодного металла было неприятно, как прикосновение смерти. Но боли я не почувствовала.
– Спасибо, – поблагодарила я.
– А вот новая туника, – сказала Аниппа. – Цвет нежно-розовый, как внутренность морской раковины. Твой любимый цвет.
Меня облачили в новую тунику, и опять я не почувствовала ничего особенного.
– Вот твой браслет, – сказала Эврибия, подавая мой любимый браслет в виде золотой змейки.
Она надела его мне на предплечье. Мне вспомнились другие змейки, настоящие.
– Благодарю, – кивнула я.
Я всегда любила этот браслет, теперь мне открылось почему: мы с этими созданиями испытывали симпатию друг к другу.
На следующий день я почувствовала себя хуже, через день – еще хуже. Я молилась Асклепию, просила вернуть мне здоровье, распространить свое влияние за пределы Эпидавра. Я ухаживала за змейкой, заботилась, чтобы ей жилось хорошо в нашем семейном алтаре. Все напрасно – с каждым днем силы покидали меня.
Я заставляла себя каждый день одеваться и выходить в залы, назло врагам. Видя, что я как ни в чем не бывало прогуливаюсь по дворцу – каких усилий это мне стоило! – мои враги почувствуют досаду, нетерпение и, возможно, потеряют бдительность. Отравитель начнет действовать более смело, и его удастся обнаружить. Если только я останусь жива после более смелых действий!
Геланор навестил меня в вечерних сумерках, когда я недвижно лежала на кушетке. Я с трудом приподняла голову и тут же вновь положила ее на подушку.
– Прости мою невежливость, – извинилась я за то, что принимаю его лежа.
Собственный голос показался мне призрачно-далеким.
Я подняла дрожащую руку для приветствия, сорвала браслет, как лишнюю тяжесть, словно без него будет легче, бросила змейку на поднос, и она покачивалась, поблескивая золотыми кольцами. Змейка была сделана столь мастерски, что я неизменно восхищалась выполненной работой.
Геланор был очень расстроен.
– Я не вижу способа остановить это, – признался он.
По ночам я не спала от страха, но сейчас мне хотелось хотя бы казаться мужественной.
– Что ж, возможно, эта задача нам не по силам, – улыбнулась я.
Он оглядел комнату.
– Что это может быть? Это предмет, к которому ты постоянно прикасаешься. Но я ведь проверил и белье, и одежду.
Вдруг его взгляд остановился на золотой змейке.
– Ты брала этот браслет в Эпидавр?
– Нет. Я не хотела появляться в золотых украшениях в святилище. К тому же неблагоразумно брать в дорогу ценные вещи.
Геланор взял браслет и вертел его в руках, поворачивая так и этак, чтобы на него падал свет.
– Сколько дней ты его не надевала?
– Дней семь.
Он резко поднялся.
– Я заберу браслет с собой. Завтра ты не сможешь его надеть. Если спросят, скажи, что потеряла. Потом посмотрим, кто будет его искать.
Солнце поднялось и заглянуло в комнату.
А у меня не было сил подняться. Я лежала на постели без капли энергии, как пустая бутылка, из которой выпили все вино. Руки протянулись, как плети, вдоль тела. Глаза еще различали, хоть и смутно, узоры солнечных лучей на полу, ум подыскивал сравнения для них, но тело отказывалось служить.
Кто пожелал мне такого зла? По чьей вине я страдаю? Я не верила, что это кто-либо из богов. Это человек.
Наверняка это человек, который отравлен завистью ко мне и решил отравить меня. Я была царицей. Я была – по крайней мере, по слухам – дочерью Зевса. Во взглядах, прикованных ко мне, я читала тревогу и убеждение, что моя красота чрезмерна и имеет неестественное происхождение. Я стала заложницей своей счастливой судьбы, жертвой выпавших мне на долю непрошеных даров и мишенью людской злобы.
Но какие у людей могли быть причины ненавидеть меня? Разве кто-нибудь пострадал из-за меня? Лишился чего-то по моей вине? Я не могла вспомнить такого человека.
Мои служанки, весело болтая, вошли, чтобы одеть и причесать меня. Филира расправляла тунику. Дирка торжественно, словно священнодействуя, выбирала сандалии. А Номия открыла шкатулку с украшениями.
– Эти серьги на сегодня подойдут. По-моему, они с аметистами.
Вынув серьги, она держала их на весу.
– А где же твоя любимая золотая змейка? – спросила Эврибия, поискав в шкатулке и на столике. – Ее, похоже, здесь нет. Может, ты ее положила в другое место?
– Не помню, – с деланой беззаботностью ответила я.
Я смотрела, как тщательно она перебирала содержимое всех шкатулок, заглядывала под столики.
– Какие пустяки, Эврибия, не утруждай себя, – сказала я.
– Но ведь ты так любила этот браслет! Поэтому я огорчена его пропажей.
– Не стоит переживать, он найдется!
Днем, совершая медленную, но непременную прогулку, я повстречала пастухов, которые жарили ягненка на костре. Я попросила у них мяса и впервые за долгое время поела с удовольствием, без опасений. Никогда не ела ничего вкуснее той жареной ягнятины! Она точно не была отравлена злобой и ненавистью.
Когда я проснулась на другое утро, мои руки почти не дрожали, я чувствовала себя много бодрее. Во время дневной прогулки я отыскала пастухов и снова наелась от души.
Наутро я почувствовала себя еще лучше. И хотя на подушке обнаружилось несколько выпавших волос, но руки и ноги больше не дрожали.
Я пошла к ткацкому станку. Я сделалась настолько искусной ткачихой, что могла выткать целый сюжет. Орнаменты бывают, конечно, очень хороши, но насколько интереснее рассказывать с помощью ниток истории. Я работала над одним из подвигов Геракла. Меня занимала его победа над Лернейской гидрой, среди множества голов которой была одна бессмертная. Ее бесчисленные шеи симметрично переплетались, создавая гармоничную композицию. Ткачи не любят изображать гидру, ведь она воплощение зла, но с художественной точки зрения это очень выигрышная тема.
Ко мне подошел Геланор.
– Нашел! – объявил он.
Как долго я ждала этих слов и уже потеряла надежду их услышать!
Он показал браслет-змейку.
– Вот в чем причина, – сказал он.
Я взяла браслет в руки.
– Осторожнее! – предупредил Геланор. – Прежде всего скажи – ты ведь чувствуешь себя лучше? Ты часто надевала этот браслет?
– Я почти его не снимала, – ответила я. – Это мое любимое украшение.
– Так я и думал. Ну что ж, посмотри вот сюда.
Он взял браслет, повернул, чтобы была видна его внутренняя сторона, и раздвинул кольца.
– Поверхность золота должна быть гладкой. А здесь повсюду царапины и углубления, видишь? Кто-то проделал их, чтобы заполнять ядовитой мазью: ведь браслет целый день соприкасается с твоей кожей. Я соскреб мазь и проверил ее. Она содержит яд, и твоя кожа впитывала его.
– Не может быть! – воскликнула я. – Не может быть!
Я с грустью смотрела на любимую вещь: прекрасное стало орудием зла.
– Мы закажем новый браслет, точно такой, – сказал Геланор.
– Значит, и правда злодей – человек из моего ближайшего окружения.
– Да, это так, – подтвердил Геланор.
Мы предпочитаем думать, якобы зла нам может желать только тот, кто не знаком с нами. Мысль, что человек, с которым мы вместе гуляем, смеемся, делим трапезу, ненавидит нас и хочет погубить, невыносима. Враг в обличье друга – худший из врагов.
Менелай пришел ко мне показать стрелу особой конструкции, которую разработал Геланор.
– Это удивительный человек. – Менелай покачал головой. – Его ум находится в постоянном поиске. Я благодарю богов, что он работает на меня, а не на моих врагов.
– Разве у тебя есть враги? – спросила я как можно небрежнее.
– Я сказал так для красоты слога. Хотя… говорят, нет человека, смерть которого не была бы кому-то в радость.
Холодок пробежал у меня по спине.
– Если это правда, то у каждого из нас есть враги, – договорил Менелай.
Он встал и огляделся в поисках Левка, своего мальчика-слуги.
– Ну где этот бездельник?
Менелай ушел, а я лежала на кровати и сквозь полуприкрытые веки наблюдала, как подходят одна за другой мои служанки. Первой пришла Номия, тоненькая, высокая и, как всегда, очень веселая. Если честно, ее веселость иногда раздражала. Ее отец, охранник Агамемнона, был полной противоположностью дочери: один из самых мрачных людей на свете. Возможно, Номия, проведя безрадостное детство рядом с отцом, решила больше никогда не унывать.
Следующей пришла Циссия, которую я помню совсем маленькой девочкой: ее мать была служанкой моей матери. Чуткость и безмятежность Циссии благотворно действовали на меня: они служили своеобразным противоядием для моих страхов и огорчений, в котором я так нуждалась. Я была привязана к ней даже несколько больше, чем хотела себе признаться.
Могут ли эти двое ненавидеть меня? Или действовать по наущению тех, кто ненавидит?
И кому из них моя смерть была бы в радость?
Они хлопотали в комнате, поднимали занавески, наполняли кувшины водой, негромко переговаривались друг с другом своими нежными голосами.
Нет, я не могу заподозрить ни одну из них!
Затем пришла Филира, жена командира отцовских лучников, который в этот самый момент изучал стрелы Геланора. Волосы у нее были, как у меня, золотистые, и нас забавляло это сходство. Она старалась сделать мне приятное, говорила, что у меня цвет – чистое золото, а у нее с красноватым отливом, как закат. «По-моему, закат гораздо красивее золота», – отвечала я и совершенно искренне считала, что у нее волосы красивее.
Вот вошла Дирка, жрица Деметры, мудрая и сдержанная. В присутствии Дирки все подтягивались, и сегодня это не стало исключением.
Я вглядывалась в силуэты, мелькавшие по комнате. Мне казалось, что я вижу больше, чем всегда, что мое зрение приобрело необычную глубину.
И в сердцах этих четырех женщин я не видела ничего, что могло бы вызвать тревогу.
Последней пришла Эврибия: ей приходилось подниматься в гору из города. Она была полной женщиной, но крепкой, мускулистой, с толстой шеей. Казалось, будь ее шея тоньше – не выдержала бы тяжести густых черных волос.
Эврибия наклонилась надо мной, полагая, что я сплю.
– Милая Елена, ты чувствуешь себя сегодня лучше? – спросила она. – Только правду скажи!
Я приподнялась на локте.
– Да, Эврибия, лучше. Лучше.
Она улыбнулась. И за этой улыбкой я увидела какую-то тень. Я не могу описать словами. Но это было что-то темное.
