Марат Александрович Чернов
Почти всё о зомби
– Эй, кто там наверху? Впустите одиноких путников, сбившихся с пути!
Сторожевой направил прожектор прямо на них и с полминуты пристально разглядывал колоритную троицу бродяг, в то время как Кинский, ослеплённый ярким светом, непотребно бранился, требуя отвести луч в сторону.
Наконец сторожевой спросил, невнятно и растягивая слова:
– Кто… вы… такие?
– А ты не видишь?! – яростно проревел Антон. – Мы – трое усталых путников…
Рыжий тронул его за плечо и шикнул, чтобы тот успокоился.
– Впустите нас, – сказал клоун, подталкивая перед собой Лику на свет. – С нами маленькая девочка, а вокруг могут шататься зомби. Дайте приют до утра!
– Что у вас есть? – невозмутимо промычал сторож.
– Полканистры воды.
– Оставьте её себе. Нам нужен только бензин.
Луч прожектора снова устремился в глубь долины, оставив троицу в темноте, как вдруг из-за ворот раздался громкий возглас:
– Девочка? Ну, конечно, как мы можем оставить её ночью в опасности?! Друзья, сейчас я вам открою.
Скрипнул тяжёлый засов, и ворота приоткрылись.
Беглецы быстро проскользнули за них, поскольку были убеждены, что их крики и свет прожектора уже давно привлекли внимание шатунов, и медлить им не стоит. Они увидели толстяка в сером фартуке, закрывшего за ними ворота и одарившего их обаятельной улыбкой, которая стала ещё шире при виде Лики.
– Простите этого идиота, – хозяин указал на сторожевого. – Он тормоз уже как пару лет… после несчастного случая. Мне его просто жаль! Как нам всем порой не хватает сострадания, не правда ли, друзья мои? Прошу, пройдёмте в дом. Моя харчевня к вашим услугам. Немного пива на сон грядущий и ночлег, совершенно бесплатно. А воду… можете оставить себе. В наше тяжёлое смутное время мы, простые смертные должны поддерживать друг друга, верно?
Лика с благодарностью улыбнулась хозяину:
– Спасибо вам, вы очень добры!
– Не стоит благодарности, крошка, – в умилении ответил толстяк. – Позвольте сперва накормить вас, добрые прохожие, копчёный кабанчик ждёт в погребе.
Кинский подозрительно огляделся по сторонам. У стены двухэтажного дома стоял работающий генератор под навесом, чуть поодаль – покосившийся сарай, похожий на курятник. С другой стороны обширного двора под тентом находились две машины: пикап с пулемётом в открытом кузове и бронированный внедорожник. На первый взгляд – обычная коммуна выживающих отщепенцев, укреплённая по максимуму от внешнего вторжения.
Сторожевой на вышке не проявлял к ним признаков излишней враждебности и сразу, как только они вошли за ворота, потерял к беглецам интерес, продолжая прочёсывать лучом прожектора окрестности.
– Уверяю вас, у меня всё под контролем, – заявил хозяин. – Ни один зомбарь не проползёт за ограду незамеченным.
– Честное слово, нам неловко воспользоваться вашей добротой, – сказал Григорий. – Просто отведите нам небольшой угол на ночь, а утром мы отправимся дальше.
– Позвольте мне вас спросить, вы клоун? – спросил толстяк, окинув взглядом его балахон.
Рыжий кивнул.
– Ну, тогда не сочтите за бестактность, если я попрошу у вас в награду за ужин, пиво и ночлег одно небольшое представление. Ваше и вашего партнёра, – он указал на Кинского. – А что до девочки, то пусть она отдыхает. Детям в наше смутное время приходится ох как несладко, верно?
Григорий усмехнулся при виде Кинского, потерявшего дар речи и застывшего с выражением крайней растерянности на лице.
– Хорошо, мы с моим «партнёром» попытаемся дать для вас небольшое представление.
Толстяк гостеприимно раскрыл перед ними входную дверь, и они вошли внутрь. Здесь, в просторном помещении они встретили ещё двоих верзил в камуфлированной униформе, нервно вскочивших при их виде из-за своего столика, за которым до этого потягивали пиво.
Толстяк успокоил солдат внятным жестом и провозгласил:
– Ребята, нас ждёт цирковое представление! Поэтому расслабьтесь.
Кинский придирчиво оглядел обоих солдат, но не заметил в них ничего необычного. Вероятно, это были члены коммуны, отчаянно боровшиеся за свою жизнь изо дня в день всеми доступными им средствами. Один из них подмигнул Лике и спросил:
– А это что, тоже артистка?
– Наверно, будущая, – поддакнул толстяк. – Присаживайтесь, милая гостья, вон за тот дальний столик.
Рыжий неторопливо вышел на середину помещения и громко произнёс:
– Господа! Сейчас вы увидите несколько трюков, а помощь в их проведении мне окажет мой ассистент. Кинский, будьте готовы присоединиться, когда я скажу.
Толстяк в изумлении оглянулся на шофёра и проговорил:
– Что?! Кинский? Тот самый Кинский?..
– Да тот самый, – прервал его клоун, поспешно смёл со стойки несколько пустых стаканов и тут же принялся ими жонглировать, переведя на себя взгляды всех присутствующих.
К трём стаканам он постепенно добавлял по одному новому, пока, наконец, в воздухе их не закружилось целых семь. Проделав этот трюк, довольно заурядный для него, но увлекательный для зрителей, он ловко по очереди выставил стаканы обратно в ряд на стойке, и выудив из кармана толстую колоду карт, в свою очередь принялся творить с ними что-то несусветное. Казалось, они взметнулись и заплясали в воздухе сами по себе, точно живые. Начав с обычных вееров, Григорий закончил несколькими забавными карточными фокусами и под конец продемонстрировал зрителям уже не одну, а три толстенные колоды с рубашками самых удивительных и ярких расцветок. Со стороны импровизированного зрительного зала донеслись первые аплодисменты, и особенно громкие – со стороны столика, за которым сидела Лика, усадившая рядом с собой и своего плюшевого медвежонка.
Сопровождая фокусы короткими репликами, призванными отвлечь публику ещё больше, клоун то и дело бросал пристальный взгляд на Кинского, стоявшего позади всех ближе к двери. К тому времени тот уже успел оценить обстановку своим опытным глазом, подмечавшим каждую мелочь.
С каждой минутой Антону становилось всё более не по себе. Он успел заметить на полу следы свежей крови и несколько кровавых потёков, которые тянулись в направлении внутренней двери за стойкой. На одном из столов стояли две пустых пивных кружки, но самих выпивох нигде не было видно. Сопоставив следы крови и последний факт, Кинский мог не обладать особым интеллектом и не орудовать методом дедукции Шерлока Холмса, чтобы понять, что незадолго до их появления здесь произошёл какой-то неприятный инцидент.
Приглядевшись, Антон заметил множество более старых пятен крови не только на дощатом полу, но даже и на стенах, а уж в цвете запёкшейся крови он точно разбирался. В поведении хозяев, казалось бы, не было ничего предосудительного, не считая нескольких моментов. Самое интересное, что местные обитатели не проявляли должного интереса к питьевой воде, хотя это можно было объяснить наличием собственной спицы или колодца. Кинский старался держаться ближе к двери на случай побега, однако в самом начале представления толстяк повесил на неё огромный засов с замком, который закрыл на большой кованый ключ, вероятно, времен первой мировой войны, спрятав его под покровом своего необъятного серого мясницкого фартука. При этом с его лица не сходила странная улыбка, отнюдь не свойственная обычным выжившим, привыкшим сталкиваться с опасностью на каждом шагу. Такой неестественной улыбчивости не было даже у детей, не говоря уже о взрослых. Неужели у этого типа всё было так хорошо, или у него попросту съехала крыша от испытаний и невзгод, погрузив его в некий иллюзорный мир, где в безоблачном небе всегда светит ласковое солнце?
– А теперь я попросил бы своего ассистента немного мне помочь, – продекламировал Рыжий, маня к себе Кинского.
Антон нехотя подошёл к Григорию, сердито поглядывая на посмеивающихся солдат. Неожиданно Рыжий сунул руку ему под майку и начал вытягивать из-под неё веревку, которой, казалось, не было конца.
– Вы только представьте, а я три дня назад её искал, – шутливо прокомментировал клоун, обращаясь к публике.
Видимо, не столько его стандартная шутка, сколько идиотское, ничуть не наигранное выражение лица его «партнёра» вызвало буйных хохот у присутствующих, и особенно у Лики, без устали хлопавшей в ладоши с самого начала этого незатейливого циркового представления, потому что для неё это и в самом деле было в диковинку.
– Господа, а теперь я бы хотел показать вам трюк, которому рукоплескали в Амстердаме, Лондоне и Токио! Смертельный номер! Вы такого ещё не видели, слабонервных просим удалиться! Но для осуществления этого трюка мне нужны вот эти три топора, – он указал на орудия, висевшие на стене над стойкой.
Солдаты озабоченно переглянулись, но толстяк кивнул:
– Конечно! Они в вашем распоряжении.
Приставив стремянку, один из солдат снял топоры и передал их клоуну.
– Господа, прошу отойти подальше, поскольку это очень опасно, – сказал Рыжий. – Одна ошибка может закончиться трагедией.
Когда зрители отошли на почтительное расстояние, топоры один за другим, со свистом рассекая воздух, взметнулись к потолку, в то время как Григорий, не переставая жонглировать, спокойно комментировал:
– Господа, в древности некоторые воины умели прекрасно обращаться с холодным оружием: мечами, булавами и так далее. Армии, в которых они состояли, считались непобедимыми, и битвы заканчивались, не начавшись.
– Высший класс! – воскликнул толстяк, и солдаты одобрительно закивали головами.
– Отнюдь! – ответил Рыжий, закончив жонглировать. – Это только разминка. Три топора – это всего лишь три топора. Есть трюки похлеще. И если вы позволите, я бы хотел снова попросить своего помощника вернуться на сцену.
– Что ещё опять? – с недовольством проговорил Кинский.
– Трюк связан с прицельным метанием острых предметов, поэтому он считается предельно опасным. Я бы хотел попросить помощника…
Сообразив, что собирается предпринять его спутник, Кинский попытался ретироваться, но путь к бегству ему преградили двое рослых верзил в униформе, причём в руках у одного из них появился АК-74. Антон вернулся на сцену уже под конвоем, и пронзил клоуна яростным взглядом. Казалось, Рыжий раздувался от трудно скрываемой радости и торжествующе улыбнулся «ассистенту» холодной улыбкой. Клоун бросил автоматчику моток той самой веревки, которую выудил из-под майки Кинского и попросил надёжно привязать его ассистента к стене, объяснив это тем, что если тот дёрнется или упадёт в обморок в неподходящий момент, то это может стоить ему жизни.
Промучившись несколько минут, солдаты при помощи гвоздей и молотка прикрутили Кинского верёвкой к стене. Поняв, что сопротивление и крики бесполезны, и все его попытки вырваться вызывают не более, чем ехидный смех у всех, кроме разве что испуганной Лики, Антон стоял у стены с видом мученика, во взгляде которого скопилась безграничная ненависть ко всем клоунам мира.
– Я попрошу тишины! – воскликнул Рыжий, замахиваясь топором. – Трюк смертельно опасен, и ни один звук не должен отвлекать от этой живой мишени. Сейчас мой топор вонзится в стену рядом с его головой.
– Рыжий, ты ублюдок! – в ярости крикнул Кинский.
Лика ахнула, в ужасе закрыв глаза ладошками.
На мгновение в помещении воцарилась гробовая тишина, как вдруг толстяк подал голос именно в тот момент, когда клоун собирался метнуть своё орудие в сторону Антона:
– Постойте! У меня один вопрос… к жертве. Прости, циркач, но может так случиться, что я так и не узнаю на него ответ. Что, если у тебя дрогнет рука, и ты ошибёшься?
Клоун вопросительно посмотрел на хозяина, опустив тяжёлый топор. Толстяк вперевалочку подошёл к Антону и, заглянув ему в глаза, прошептал несколько слов, которые никому не удалось разобрать. Видимо, заданный вопрос не слишком понравился Кинскому, поскольку он промолчал, стиснув зубы, ответив толстяку лишь свирепым взглядом.
– Значит, ты не хочешь говорить, – с досадой произнёс уже громче хозяин. – Мы были предельно вежливы и гостеприимны, впустили вас на ночлег, усталых и голодных, а ты собираешься молчать. Так не годится, приятель.
Он оглянулся на клоуна и сказал:
– Разве это не тот самый Кинский из клана Хильштейнов, которого разыскивали по всей стране в первый год Армагеддона, пока судебная система ещё была не полностью разрушена, а тюрьмы ещё закрыты. Его фотографии были расклеены на каждом фонарном столбе, за поимку обещали солидную выплату, его именем пугали детей. Я же прекрасно помню, хоть это и было так давно. Сами Хильштейны назначили за его голову солидную плату. Вы знаете, – он обратился к двум солдатам, застывшим в недоумении, – ведь он поначалу был моим кумиром. Неуловимый Кинский, которого боялись сами братья Хильштейны!.. Но увы, его переплюнул великий Гофман! Вот это был поистине титан! Своё первое произведение, полотно, написанное бледными красками неверной рукой, я посвятил ему. Я старался делать всё так же чисто, методично и красиво, как он. Гофман был великим киллером, а я пытался ему подражать, прекрасно понимая, насколько я жалок. Ведь я был столь наивен и неопытен, а жажда крови застилает глаза багровой пеленой, и ты зачастую теряешь рассудок. Где уж тут достичь желанных вершин, доступных только опытному мастеру?.. И вот, по прошествии многих лет, сам Кинский, мой первый кумир собственной персоной – у меня в гостях! И теперь я стою перед дилеммой – что мне предпринять? Упасть ли ниц подобострастно у его ног или собственноручно перерезать ему горло своим любимым ножом, потому что нет ничего более приятного, чем превзойти своего кумира хотя бы таким варварским способом.
– Впрочем, – добавил он, хитро взглянув на клоуна, – из этой малоприятной ситуации есть один выход. Убить ножом по горлу – как это глупо и так не похоже на непревзойденные деяния моего первого наставника, умудренного гуру, который уж точно подобной смерти не заслужил. С другой стороны, я совершу убийство настолько неповторимое, которое по своему изяществу, без сомнения, перечеркнёт все самые изощрённые преступления этого беспощадного тирана. И тогда я стану величайшим из убийц времён Армагеддона. Да, я переплюну самого Кинского и, возможно, даже непревзойдённого Гофмана, представьте себе, как это ни забавно звучит, и сделаю это красиво и мастерски – чужими руками. Причём руками не своих головорезов, – он указал на солдат, – это было бы слишком банально и безвкусно, а руками его друзей. Это будет и кара, справедливое возмездие, – хоть и формально, ведь закон уже давно не действует в наших краях, – и жестокий расчётливый бой двух титанов. Апокалиптическая битва двух великих комбинаторов, один из которых должен проиграть.
– Что, простите? – пробормотал, совершенно обалдевший, Рыжий.
– Ты хорошо жонглируешь, парень, – мрачно улыбнувшись, ответил толстяк. – Я думаю, тебе не составит труда попасть в мишень так же, как и промахнуться на заказ. Я, конечно, точно не знаю, но чутьё мне подсказывает, что ты и сам был бы не прочь это сделать. Сегодня ты промахнёшься… или, вернее, попадёшь в цель. И цель твоя – преступник всех времён и народов, коварный и ужасающий, Антон Кинский! Покарай этого кровожадного монстра и тогда уйдёшь отсюда живым. Ну, а девочку придётся оставить, у меня на неё другие планы, уж прости. Нам нужна подмога на кухне, копченый кабанчик ждёт…
Он выразительно посмотрел на солдат, и те зловеще осклабились. По знаку хозяина, автоматчик направил дуло своего «калаша» на клоуна.
– Итак, – толстяк с пафосом взмахнул рукой, – барабанная дробь!.. Дамы и господа, слабонервных, женщин и детей просим удалиться.
За мгновение до броска Рыжий встретился взглядом с Кинским, застывшим как скала. Его лицо было похоже на белую маску, будто выточенную из мрамора. Лицо клоуна также ничего не выражало, как будто все эмоции, бурлившие в его душе до того, сменились на абсолютное равнодушие и бесстрастность. Рыжий глубоко вздохнул, размахнулся топором, слегка прищурив левый глаз, и с силой метнул его в Антона. Глухой звук удара лезвия по дереву раздался почти в унисон с громким стоном автоматчика. Спустя секунду тот рухнул на пол – лезвие второго топора, который жонглёр метнул почти одновременно с первым, глубоко вошло в его грудь. Третий топор настиг улыбчивого «снайпера», пугливо повернувшегося было в сторону выхода, оставшись торчать у него в спине.
Клоун, не дав толстяку ни секунды на размышления, подхватил с пола оброненный первым бойцом автомат и нацелил его на остолбеневшего хозяина. В следующий момент Рыжий обрушил массивный приклад автомата на челюсть толстяка, временно изгнав из него всех бесов, которые сидели в его аморальном нутре.
Параграф 4. Подводные камни, плеть и экзорцизм.
Начиная свой крестовый поход против сил зла и сонмища демонов, не стоит сбрасывать со счетов тех слабовольных элементов, которые могут стоять в ваших рядах. Мародёры могут обокрасть тело вашего павшего друга незадолго до того, как он обратится в зомби; социопаты только и ждут подходящего момента, чтобы поднять бунт; беспредельщики всех мастей способны в любую минуту помешать вам в вашей священной миссии.
Значит ли это, что в ваши ряды вселилось само зло, и демоны отныне маршируют рядом с вами плечом к плечу, извращая саму сакральную идею борьбы на стороне добра? Скорее, нет! Придите своим слабохарактерным соратникам на помощь, образумьте их и заставьте свернуть с неверного пути, указав им на лучик солнца во тьме. Если они не поймут ваших добрых слов, проведите обряд экзорцизма, изгнав из их одержимых душ коварных бесов. Вам могут понадобиться плеть, распятие и святая вода. Но запомните ещё и то, что кривое дерево, как бы вы ни старались, никогда не выпрямить.
Едва очнувшись, толстяк увидел перед собой злобные глаза Кинского.
– Верёвка не жмёт? – с издёвкой спросил тот, склонившись над хозяином, которого привязали к стулу, приставив его спинкой к стене.
Толстяк покачал головой, и в лицо ему тут же выплеснули содержимое стакана с холодным пивом.
– Один из великих комбинаторов проиграл, – резюмировал Антон, ухмыляясь.
Когда сознание хозяина прояснилось больше, он разглядел перед собой фигуры ещё троих мужчин: Рыжего, Эрнста и Сильвана.
Накануне Рыжий и Кинский постарались на славу. Открыв дверь харчевни ключом хозяина, Антон умело снял медлительного вертухая на обзорной вышке короткой очередью из автомата. Затем, вытащив тела убитых беспредельщиков в униформе во двор, первым делом клоун с Антоном обыскали весь дом. Верхний этаж оказался пуст, но, спустившись в погреб, куда удалось попасть через грязную прокопченную кухню, они обнаружили двоих связанных пленников с кляпами во рту. Те и поведали спасителям свою историю. Их одурманило пиво, предложенное толстым мясником, и очнулись они уже в погребе рядом с тушами копчёного и вяленого мяса, сложенного тут буквально штабелями. При падении со стула, Сильван разбил себе нос, чем и можно было объяснить заметные кровавые потёки на полу в харчевне. Жертвы бандитов, теряясь в догадках, что собирался с ними сделать хозяин в дальнейшем, были едва живы от ужаса и, конечно, бесконечно рады тому, что по чистой случайности оказались спасены и долго благодарили Рыжего и Кинского, словно ангелов-спасителей, сошедших с небес.
Лику уложили спать в одной из верхних комнат, ещё раз проверив все помещения и убедившись, что на постоялом дворе и в доме больше никого нет.
Был уже ранний рассвет, когда Григорий и Антон начали свой допрос с пристрастием.
Выяснилось, что беспредельщики охотились на одиночные машины, проезжавшие мимо, или внаглую останавливали их на пути в крепость, заманивая на хутор под любым благовидным предлогом. Затем разбойники выводили из строя ни о чём не подозревающих людей, подсыпая в пиво и еду сильное снотоворное, забирали бензин, после чего, как правило, выкидывали своих жертв в долине, где их быстро находили вездесущие шатуны.
Сколько они ни бились, но так и не смогли вытянуть из толстяка ответ на вопрос, что он делал с попавшими к нему в лапы детьми. Кинский нанёс ему несколько сильных ударов наотмашь и даже изъявил желание выдернуть ему ногти, конечно, в отсутствие девочки, но, очевидно, толстяка было не запугать и не вытянуть из него признание никакими пытками. Он лишь остервенело смеялся Кинскому в лицо, получая от него всё новые удары, пока его силой не оттянули подальше от хозяина харчевни, на котором уже не осталось живого места.
– Что будем с ним делать? – спросил Рыжий, когда они собрались вчетвером для обсуждения дальнейшей судьбы толстяка. – Расстрелять во дворе? Или лучше за забором? Он этого достоин.
– Четвертовать! – заявил Кинский.
Судя по всему, он всё еще находился под впечатлением от произошедшего накануне ночью. Внутри у него клокотал вулкан страстей, пробудившийся поначалу в связи с неописуемым по своей наглости поведением клоуна, собиравшегося метать в него топоры на потеху весьма сомнительной публике, а затем и неожиданным поворотом событий, закончившимся необычайно удачно для них самих и столь плачевно для беспредельщиков.
– Привязать его к двум машинам за ноги и за руки и отправить на север и на юг, – добавил он, смерив толстяка убийственным взором.
– Нет, нет, – отмахнулся Эрнст. – Это уж слишком! Лучше сделаем с ним то, что они делали с другими. Выкинем его в поле на съедение зомбарям.
Услышав последнее предложение одного из участников линчевания, толстяк нервно заёрзал на стуле, попытавшись вырваться из крепких пут.
– Нет, только не это! – взвизгнул он. – Не надо, прошу вас!
– Да! – злобно воскликнул Кинский. – Именно это! Вот чего он боится, как огня. Выкинем его, как трутня из его же улья!
Развязав верёвку, толстяка вытолкнули за ворота. Затем вся четвёрка поднялась на обзорную вышку, откуда можно было с удобством наблюдать, как тот медленно плетётся по песчаной дороге в долину. Не прошло и пяти минут, как в поле видимости им попались несколько угловатых фигур, в которых даже на расстоянии было несложно узнать изголодавшихся зомби. Они настигли толстого предводителя банды даже скорее, чем можно было ожидать, выпотрошив из него «всю дурь вместе с внутренностями», как поэтично выразился удовлетворённый Кинский.
Сильван со знанием дела осмотрел постоялый двор и заявил, что никакая крепость ему не нужна, и он с удовольствием остался бы здесь навсегда, ведя нехитрое хозяйство. Это его убеждение ещё более укрепилось, когда он нашёл позади жилого дома настоящий деревенский колодец с холодной, чистой и вкусной водой.
Эта идея понравилась всем, кроме Кинского. Лишь он один помрачнел, узнав, что ни у кого нет желания отправляться дальше, по крайней мере, в ближайшие дни.
Рыжий поспешил на верхний этаж, чтобы обрадовать Лику своим решением остаться здесь на первое время, тем более, что в крепости детей, как известно, не особенно ждали. Он застал девочку в кровати мирно спящей. В её тёмных, давно не мытых спутанных волосах играли солнечные зайчики восходящего над долиной дневного светила.
Он осторожно, чтобы не разбудить, провёл рукой по её волосам, поправил сползшее за ночь одеяло и собирался было выйти, когда заметил своё отражение в большом пыльном зеркале на стене.
Рыжий увидел в нём молодого человека с измученным лицом в измятом, покрытом пятнами крови, клоунском балахоне. Он посмотрел на себя испытующе и сказал уверенным голосом своему отражению, в котором на данный момент было больше шутовского и нелепого, чем мужественного:
– Настало время снять это с себя! Представление окончено!
