Mar Sel
ELAI. Том I. Несколько жизней
ELAI. Preface.
«– Привет, мы с тобой ещё не знакомы, но я уже успел тебя узнать. Не беспокойся, мы точно скоро встретимся: не сегодня, так завтра или же прямо сейчас… Ахахах. Я везде! Я то, чем ты дышишь, в твоём сознании, в душе, внутри, от макушки до кончиков пальцев, в космосе, везде! Я знаю, что ты чувствуешь это прямо сейчас, но не можешь описать. Только посмотри на всё «это», напоминает мне что-то… Ах, да, это самое тошнотворное место, какого я не видел за всю свою жизнь. Тут я точно не хотел бы проводить даже своё свободное время.
Ты совсем один, но это не то, чего стоит бояться, явно не одиночества. Ты видишь этих людей со стороны, всё пытаешься их понять: эту боль, их поступки, но не можешь простить им это бессмысленное существование, даже если бессмысленным оно кажется лишь тебе. У них всё прекрасно, они – то самое стадо баранов, что движется лишь в одном направлении. Хм… В таком случае я – пастух…
Если было бы возможно закрыться в какой-то комнате, просто спокойно существовать без людей, я бы сделал именно так. Мне так комфортно в этой тишине, я не хочу слышать эти звуки, эти странные голоса, данные вам просто так, по умолчанию. Я не хочу даже пытаться разбирать те непонятные слова, что вы порой бестолку произносите. Не хочу слышать ничего, что исходит из ваших уст, не хочу никого из вас видеть.
Я не понимаю самого смысла в этой бессмысленной потере времени, правда. Ты кажешься настолько беспомощным, что кажется, у тебя откажут лёгкие прямо сейчас, ведь ты практически целую вечность дышишь этим недовоздухом и проводишь недожизнь с этими малосуществующими людьми, при том, что ты не выбирал себе это место. Это так предательски с их стороны подарить тебе эту боль, что мне становится всё интереснее наблюдать за этим нескончаемым «фильмом». Ты словно не здесь, ты не принимаешь подобную реальность вовсе, и я действительно в это верю. Я чувствую, что ты точно знаешь, как правильно, но тебе постоянно мешают это понять… Ты же уже давно понял, что на самом деле всё это всегда остаётся бессмысленным…
Ты помнишь эти бессмысленные жёлтые цветы, что белеют спустя время?! В чём их радость – жить миг? Быть здесь и сейчас, ожидая, что кто-то обязательно тебя сорвёт для венка маме в подарок… Это ладно, приятная смерть. Кто-то да и вовсе растопчет или вырвет, словно ненужный сорняк, сожжёт, растерзает. Вот это жизнь, всегда мечтал быть цветком, именно этим, таким долгожданным для себя, но уже несуществующим после… И вот, тебя трепыхает ветер, сдувает последние пылинки… Успел только моргнуть, и всё, тебя уже нет…
Правда здорово, а? Самая никчёмная жизнь в мире. Ахахах… А давай так же?».
***
«Я вижу это небо, что каждый вечер обвалакивается темнотой, превращая самый яркий свет во тьму. Это самое прекрасное, что я мог видеть каждый раз, забывая о существующем дне. Я помню этот космос, что до бесконечности наполнен звездами, до которых невозможно дотянуться. Этот блеск луны, отражающий каждую частичку света в своём отражении где-то внизу, она словно каждый вечер старается подарить нам хоть малейший лучик – это незабываемое тепло, это ощущение свободы в полной тишине.
Делая глубокий вдох, я старательно осматриваю комнату, ведь каждый раз нахожу в ней что-то довольно непривычное мне. Раньше я очень часто проводил время, исследуя дом, прятался по шкафам, играя в прятки, лазил по чердаку, расхаживал по разным комнатам, но кажется, что-то изменилось в той атмосфере, которую я ранее ощущал.
Я не помню, какого это было, правда, словно все воспоминания в один момент стёрли. Сколько бы я ни пытался, эти несуществующие воспоминания не вызывают во мне эмоций, словно их и не было. Всё исчезло так же быстро, как и однажды появилось. Это ощущение невесомости или пустоты замирает в душе, кажется, её, после, придётся отдирать вместе с кожей. Оно затрагивает определённые участки тела, даже если мне бы не хотелось этого испытать. Оно залипает на каждом участке, словно паразит, въедается в плоть, что чарует своей обыденностью.
Это так странно – не знать, какого мне теперь, тепло или холодно, грустно или радостно. Чувства настолько перемешались, что невозможно сосредоточиться на чем-то конкретном, невозможно и сомкнуть глаза, дабы уснуть. Мысли наполнены бессмысленными суждениями, что возникли буквально пару минут назад. Как жаль, что это всё тут же исчезнет: те слова, все мысли, мгновения, даже это место в скором времени забудется, может, не сегодня, а через пару тройку лет. В любом случае, я точно знаю, что мне сейчас слишком скучно находиться здесь и сейчас. Хочу просто исчезнуть отсюда, от всех этих лишних глаз, от всех этих людей. Если бы можно было не на мгновение, а навсегда, я бы исчез, правда, бесследно…»
ELAI. Chapter I.
Такой неприятный скрежет снаружи, словно ветками кто-то нарочно царапает стекло. Из соседней комнаты отдаленно доносятся голоса, теряясь между комнатами, от чего сложнее понять их точное расположение. Они то пропадают, то появляются, и от этого мне сложнее отпустить это ощущение сна, эту усталость, что часами завлекает меня в свои объятия.
Я часто чувствую опустошение, словно силы покидают меня с каждым разом всё больше. Хочу спать, постоянно, и даже представить не могу, как на это повлиять, да и что с этим делать, подавляю. Мне так уютно, калачиком на своём подоконнике, закутавшись в самое тёплое одеяло…
Такое мягкое облако, что появляется перед глазами, легче забыть, ведь только укутавшись в своё одеяло, я могу его вспоминать, будучи в сознании. Мне всегда казалось, что, засыпая, мы отправляемся в наилучшие миры, где можно получить всё, что только захочется. От того, наверное, я и продолжаю теряться в этом безмятежии, напоминающем самую сладкую вату.
Я попытался проснуться, очередной раз поверив в своё заблуждение, но силы от этого не прибавлялись. Осталось только верить в своё бессмысленное существование и мысленно убеждать себя, что оно имеет хоть какой-то смысл.
И всё-таки я проснулся, по привычке протер глаза, что так не хотел размыкать; как же хорошо ощущать эту темноту, не чувствуя жжения в глазах, пусть оно вернется лишь на пару минут, всё равно неприятно. Это мелочь по сравнению с моим общим ощущением.
Кажется, с того дня всё так и не изменилось: всё те же белые стены, обшарпанные обои в многих комнатах, тусклый свет. Так же мелькают пару лампочек, а остальные красуются торчащими осколками из-под патронов. Те же стулья, шкафы, даже пол, словно застряли в этой временной петле. Всё осталось прежним, только время непощадило ни единого кусочка в этом доме. Стены стали такими грязными, словно кто-то истоптал их грязными ногами, и даже белые стены остаются таковыми лишь в моей голове. Обшарпанные обои украшают собой каждую из комнат, углы от дождя отсырели, в результате чего на них образовались небольшие участки плесени, а где-то она покрывала большую часть стены. В углу всё так же, по-прежнему, стоит мой табурет, которым я пользовался, чтобы достать что-то на верхних полках, ведь мне, ещё мальчишкой, было слишком сложно дотянуться до них.
Я помню красивый стол, который когда-то привёз к нам папа, с прямыми ножками, но красивым фигурным дном. Мне даже казалось, что стол как-то неправильно стоит, вечно пряча под собой подобную красоту. Он был таким с самого начала и не вписывался в помещение, словно его придумал какой-то художник и хотел разместить в музее или в картинной галерее. Так странно было наблюдать это в нашей столовой, что казалось, словно его «приклеили» туда специально, как бесформенную наклейку, чтобы забить красоту той обыденностью вокруг. Возможно, мне просто не было привычно, но позже моё мнение изменилось, и я стал только рассматривать его со стороны, порой исследуя каждый его участок. Каждый уголок, проводя пальцами по неровностям.
Осмотревшись, медленно перевожу взгляд наверх, после чего, обведя глазами комнату, возвращаюсь к окну, через которое в спальню попадает глубокий яркий свет от луны. Она так хорошо проникает через стекло, запечатывая старые половицы, что кажется, они по-прежнему начинают блестеть. Но это мне тогда лишь показалось; дом застыл во времени, всё словно замерло навсегда.
Доски, обрамляющие окна, словно продолжали гнить, а этот скрежет – то ли от их гниения, то ли от ветра – врывается в уши противным звуком. Он не ярко выражен, еле улавимый, но от царящей тишины его невозможно не заметить. По щелям к своим семьям сбегаются жучки; кажется, они уже давно поселились здесь, в раме. Попробуй их выгнать – они скорее избавятся от тебя.
Вокруг никого. Всматриваясь в окно, могу лишь видеть свое отражение, словно в зеркале, и шатающиеся из стороны в сторону деревья, которых ветер не щадил. Казалось, что они вот-вот переломятся под небольшим давлением, но этого не происходило. Я продолжал наблюдать за ними каждую ночь, представляя, как какой-то человечек специально бегает и шатает их, развлекаясь точно так же, как в парке аттракционов.
Сглотнув, я плавно перевел взгляд на дверь, что выглядывала из-за угла маминой комнаты. Ее практически не было видно, лишь уголочек изредка мелькал в свете луны. Я уже забыл, как часто она показывалась из своего убежища; может, это и к лучшему, так спокойнее.
« – Так тихо, правда? Ты не думал о том, почему деревья шевелятся? Мне кажется, это довольно забавным, не так ли? Они так часто этим занимаются, может, им просто интересно, радуя или раздражая всех этими звуками…»
Полузакрытыми глазами, словно замирая где-то в своем сознании, я снова перевожу взгляд в окно, в котором продолжают шататься деревья. Наверное, стоит сесть поближе, чтобы рассмотреть всё, что там, в темноте; туда совсем не попадает свет. Интересно, почему? Я придвинулся ближе к окну, чтобы увидеть, что же там происходит. Все точно так же, как и ранее, только чуточку ближе, но от этого понятнее не стало. Почему?
Я просидел там еще несколько часов, после чего почувствовал холод и ухватил теплое одеяло. Забравшись обратно на подоконник, укутался и лег на него, продолжая всматриваться вдаль, наблюдая за тем, кто продолжает шатать деревья у меня под окном.
***
– Я знаю, что ты всё видел! Не обманывай меня больше, ладно?
Я распахнул от неожиданности глаза, после чего яркий свет от солнца ослепил меня ненадолго. Потерев их руками, я тем самым перекрыл эти яркие лучи, дабы не ощущать это жжение, что всё глубже проникало куда-то. Кажется, этого недостаточно для моего пробуждения, усталость всё так же нагнетает, а веки продолжают плавно закрываться. Как же быть, если ничего не хочется? Наверное, нужно брать себя в руки, но как-то это совсем не получается…
На кухне стоял тот самый стол. Он был настолько тёмным, что казалось, это было самое тёмное дерево в мире, и таких больше нет. Его ножки с еле заметной резьбой, которую можно было лишь нащупать пальцами, от чего я часто трогал их, дабы понять, что именно там изображено. Столешница была прозрачной, такое толстое стекло нетипичного цвета, в нём присутствовало немного зелёного. К сожалению, я не мог рассмотреть рисунок, поэтому приходилось либо залазить под стол, либо на него.
Странное ощущение внутри, наверное, не выспался; слишком долго я провёл это время здесь и сейчас. Даже задумавшись на мгновение, мне захотелось отступить, лишь бы всё стало как прежде… Каково это – стоять на этом самом месте, знаешь?
– «Я уже и забыл, какого это – помнить о чём-то… Тебя же не существует, правда? Ты где-то здесь, в глубине, в моей голове… Я не понимаю, что мне с этим делать…»
Спустившись, я почувствовал, как что-то кольнуло внутри…
« – Терпи… Ты не можешь всё бросить прямо сейчас… Это для тебя слишком просто…»
Эта тьма, что окутывала стол в самом цвете, представляется мне как «волшебное дно», которое будто бы поглощает в себя все эти краски, весь этот свет, кислород и самого меня. Я замираю на мгновение и, задумавшись, понемногу проглатываю воду, как будто это куски льда. Опустившись около стола, я нащупал рукой резьбу, рисунок которой довольно сложно рассмотреть. Это похоже на озеро, на какой-то глубокий водоём, что прячет в себе кучу загадок. Я никогда о подобном даже не задумывался. Но что же там такого волшебного? Какой смысл несёт эта картина? Наверное, это какая-то художественная задумка или же просто порыв души… Наверное, это и есть чья-то душа, искренне ждущая своего спасения. Словно кто-то дёргает за ниточки и настоятельно требует посмотреть. Кто-то манит меня оттуда, от чего на минутку становится страшно.
Я лёг под стол и закрыл глаза, на мгновение провалившись в пропасть, что каждый раз так надолго затягивает. Так часто хочется спать, словно кто-то не хочет, чтобы я просыпался. Интересно, почему? Кажется, что я сплю уже целую вечность, но я этого не ощущаю. Я не чувствую это удовлетворение после полноценного сна, не чувствую этого отдыха. Одна пустота, такая чарующая, загадочная, глубокая…
***
Дверь распахнулась. Не дождавшись источник шума, я успел выскочить в коридор, где стоял тяжёлый большой шкаф. В последний момент дверцы закрылись, оставляя за собой тонкую ниточку света. Я сидел внутри, на корточках, закрывая уши руками. По привычке закрыл глаза и попытался заглушить любые исходящие из комнаты звуки мыслями. В такие моменты мне хотелось исчезнуть, чтобы не прятаться, чтобы меня просто не было, или лишиться слуха и зрения. Мне не нужны эти звуки вокруг; пусть будет лишь тишина, чтобы стало возможным услышать музыку души, себя. Может быть, я смогу, наконец, услышать свой внутренний голос, своё истинное Я? Тогда я смог бы во всем этом разобраться…
– «Стой, Ричард, мы не можем здесь, где-то тут мой сын.»
– «Я не могу ждать, я так скучал по Лизе…»
– «Ах…»
Звуки становятся все громче, но вскоре утихают и начинают заглушаться, растворяясь где-то в мыслях. Зажимая уши руками, чувствую напряжение в голове, но это не важно. Кажется, что она скоро лопнет, развалившись на куски, но мне не хотелось отпускать это ощущение тишины, пусть она была лишь в моменте…
Дорогой, ты помнишь, сегодня у нашего малыша праздник, возвращайся поскорее.
– Да, я помню, Лизи, не скучайте, скоро буду!
– Вот так, папа нас оставил совсем одних, но ничего, нам будет весело, правда, милый?
– Мама…
Эта картинка, что появилась со вспышками света, я не помню. Мама тогда отвела меня на кухню, усадила за стол, кормила кашей, а ложка была вместо вертолетика. Мама так забавно изображала этот звук лопастей, но я понимал, что это всего лишь ложка, а смеялся только из-за звука, который она смешно воспроизводила. Интересно, мама правда думала, что это вертолет? Я тогда думал только об этом…
– «Вот же глупая!» – думал я тогда, – «Это же просто ложка!»
– Лизи, я дома!
– Эдди! Смотри, малыш, папа уже дома!
– Да, папа дома и не с пустыми руками! Опа!
Он тогда подарил мне зайца. Эту игрушку я часто таскал с собой. Кажется, это было моё день рождения или очередной праздник, а потом мы вместе ели торт. Он был слишком сладким для меня тогда, и я смог осилить лишь часть, наверное всего пару ложечек, которые мама также погружала мне в рот, изображая вертолетик. Всё остальное было испорчено: я всё просто помял и скинул на пол. Тогда мне казалось это довольно забавным. В принципе, что можно ожидать от ребёнка, которого веселит шевелящийся палец на руке, изображающий червяка…
– Эй! Ты слышишь меня?
Чувствую, как кружится голова, перед глазами словно пелена. Я двигаюсь ближе к дверям, чтобы выйти, но свет бликами падает в глаза. Слышу громкое биение сердца, собственное дыхание и странные запахи, что не раз приходилось ощущать в последнее время. Живот почему-то начинает крутить, а боль становится только сильнее, словно скручивая изнутри в узел.
«– О да, я знаю, каково тебе сейчас… Я бы на твоем месте забрался куда-нибудь повыше, где есть отдельное местечко, где можно уединиться, вдохнув этот холодный воздух…»
Головокружение не прекращалось некоторое время. Я попытался доползти до раковины, чтобы напиться, но, потянувшись к кружке, наступил на что-то, от чего подскользнулся и ударился подбородком о раковину, а затем о кафель.
«– Эй, просыпайся, давай, тебе пора… Элаи!»
Я резко очнулся и аккуратно поднялся с пола. На руке осталось немного запекшейся крови, видимо, я разбил подбородок. Голова немного трещит от удара, но с кружкой я успешно отправляюсь в свою комнату. Вместе с ней хватаю одеяло и направляюсь в коридор. Я помню, что где-то в потолке был люк, а за ним кабинет отца, который там работал. После того как я нашел нужную потолочную плиту, выдвинулась лестница. Рядом, в тумбочке, были ключи, но их было так много, что пришлось несколько раз забираться наверх, вставлять ключи и возвращаться обратно, открывая и закрывая тумбу. После того как я нашел нужные ключи, убедился, что в доме нет дубликата. Я забрался внутрь, осмотрел пространство внизу и, убедившись, что все на своих местах, закрыл за собой люк, заперевшись наверху. Оставил ключи в замке, чтобы никто не смог проникнуть внутрь, заставая меня врасплох.
Кабинет остался таким же, как и во время присутствия здесь отца, это немножко грело душу. Те же обшарпанные темные стены, то же единственное, такое же гниющее окно и те же смежные комнатки: небольшая библиотека и ванная комната, совмещенная с туалетом. «То, что мне нужно», – подумал я. Те горы книг, что кучами накиданы в библиотеке между стеллажами, на удивление, были забиты полками; те документы, газетные вырезки, альбомы с фотографиями отца – всё принадлежало когда-то ему. Отсутствовал лишь компьютерный стол, за которым отец постоянно что-то писал, а мама ругала его за то, что семья для него не на первом месте. Здесь не было стульев, каких-либо тумбочек, только гора книг в соседней комнате в перемешку с бумажками или же документами, что уже не важно.
Я помню, как он сидел здесь, а мама кричала на него, но я не понимал тогда, почему. Что случилось, да и насколько это серьезно. Папа лишь занимался тем, чем и всегда, ежедневно, ничего нового не произошло.
– Эдвард-пайн, ну живо спускайся! Сколько раз мне нужно распинаться перед тобой? Я что, многого прошу? Неужели так сложно уделить время семье, а не этим бумажкам?
– Я что, это для себя делаю? Я всё ради вас стараюсь, ты не понимаешь! Если бы не я, у нас бы давно отобрали дом!
– Ты только и можешь, что вспоминать тот случай, это случилось из-за тебя, и именно моему папе пришлось всё это разгребать!
– Да он ничего не сделал! Это я сейчас продолжаю всё это разгребать, и это именно ты развела тот конфликт с властями. ВСЁ можно было потихоньку решить, но нет…
– Давай, обвиняй теперь меня во всём! Я же виновата в каждой грёбанной проблеме…
– Эд… т…
Они тогда продолжали ссориться, казалось, что даже моего крика не было слышно…
***
«—Ты хочешь это вернуть? Думаешь, было бы лучше?»
—Хотя бы не было так ужасно, как есть сейчас…
«—Ты точно в этом уверен? Я думаю, что всё давно уже шло к подобному исходу. Он хотя бы стал намного счастливее.»
—А можно ли стать счастливее далеко от близких людей?
«—Можно…»
—Значит, мы ему не были нужны, ни я, ни мама… Он мог бы хотя бы забрать меня! Почему он этого не сделал? Почему бросил совсем одну… С ней…
По щекам предательски потекли слезы, а крик где-то там не замолкал, словно прошлое закрылось в маленькой темной комнате, и я пытаюсь докричаться до себя, что остался в настоящем. В ответ лишь тишина, я ничего не слышу, совсем, только глухой крик из той маленькой комнаты и стук, что болью прорывается из-под ребер.
Отец часто запирался здесь после очередной ссоры и не спускался, так как на чердаке было все оборудовано специально для подобных случаев. Он ничего не ел и пропускал все приемы пищи, погружаясь с головой в работу. Над чем именно он работал, я не знаю, помню только, что эта работа была связана с какими-то разработками. Он был ученым, хорошо зарабатывал, предлагая свои услуги в качестве врача, порой ходил лечить пациентов, но больше времени проводил в своем личном кабинете. Мне всегда было интересно заглянуть сюда в момент его работы, посмотреть поближе на то, что именно его привлекает в нахождении в полном одиночестве, без малейшего присутствия кого-либо рядом. Он не любил, когда его отвлекали или когда они с мамой ссорились, а больше всего ненавидел ее претензии к себе и то, как хитро она к скандалу и нарастающей обстановке приписывала меня.
Эдвард Пайн Сайленс – мой отец. Сидя на куче мусора, я рассматривал наши совместные фотографии, словно вглядываясь в прошлое. Я помню его жизнерадостным, он всегда приносил мне игрушки, как будто пытаясь компенсировать своё отсутствие. Хотя я не уверен, что он делал это намеренно. Мама считает, что это было просто уловкой, чтобы показать ребёнку, какой у нас хороший папочка.
Я помню его изумрудные глаза, уставший взгляд с ярко выраженными синяками от недосыпа. Он часто работал в своём кабинете допоздна, и его отсутствие было особенно ощутимым. Его тощий силуэт восхищал меня своей утончённостью, хотя и выглядел немного болезненно. Он был целеустремлённым и вёл затворнический образ жизни, но это приносило свои плоды – он добивался успеха.
Он редко играл со мной, но меня постоянно тянуло к нему, словно к недосягаемому цветку, до которого невозможно дотянуться. Привлечь его внимание было сложнее всего, и это стало моей целью, попыткой вдохнуть как можно больше воздуха, чтобы наконец дотянуться до этого цветка, едва протянув руку.
Его волосы всегда были взъерошенными, и он редко напоминал мне делового человека с элегантной причёской. Они были тёмно-бордового цвета, древесного с ноткой красного на свету, по крайней мере, такими я их запомнил. Порой он был странным и молчаливым, но в то же время самым счастливым и лучшим.
Иногда мне кажется, что он всё ещё здесь. Стоит лишь на мгновение закрыть глаза, и я вижу его перед собой. Я могу представить, как он перемещается по комнате, чувствую аромат его духов. Даже кабинет пропитался этим запахом, который возвращает меня обратно в те времена.
«– Ты только посмотри, насколько это кажется бессмысленным».
– Замолчи…
«– Ты же знаешь, что он больше не появится…»
– Замолчи!
Крикнув, я услышал, как мой голос отражается от стен, почувствовал, насколько пуста комната. Ещё несколько раз мой призыв эхом прокатился по стенам, а затем затих где-то в глубине моего сознания.
Я знаю, что этого не случится, что эта несуществующая жизнь останется со мной навсегда. Я не смогу принять те изменения, которые застали меня врасплох. Неужели вы думаете, что так легко отпустить эту боль? Так легко признать, что ничего не вернуть обратно?
– Да ты ничего не знаешь! Ты просто не можешь осуждать меня!
Я с силой хлопнул себя по ушам, и боль пронзила моё сознание, заглушая все остальные звуки и даже моё собственное дыхание. От этого ощущения я зажмурился и, стиснув зубы, прижал ладони к ушам в надежде, что боль исчезнет.
Отняв руки от лица, я медленно оглядел комнату, полную книг, которые валялись без дела. С потолка свисала залежавшаяся паутина, словно на ней жили тысячи поколений пауков, а по углам прятались ещё несколько поколений. Это место было в запустении, и мне хотелось остаться здесь навсегда, наедине со своими эмоциями и чувствами, лишь бы только не попадаться ей на глаза. Мама точно не заметит моего отсутствия, если я не буду шуметь и привлекать к себе внимание.
Казалось, дом опустел, не в силах принять болезненное отсутствие человека, который освещал своим присутствием мгновения, проведённые с семьёй. Пусть даже эти редкие моменты стали самыми ценными. Он был единственным, кто всегда уделял время дому, приводил его в порядок. Раньше дом никогда не выглядел так, как будто после ухода отца всё самое важное исчезло. Он будто заболел и начал гнить. Иногда по ночам я слышу, как доски стонут от боли, чувствуя пустоту, пожирающую его изнутри вместе с теми, кто остался.
Я разделяю свою жизнь на «до» и «после». Не помню, что было «до», лишь изредка возникают моменты воспоминаний. Но что же случилось «после»? А после ничего не было. Это не жизнь, это гниющие нездоровое существование, позволяющее лишь мучительно гнить, загоняя себя в обстоятельства, которые произошли после.
Я не могу забыть ту маму, которая всегда дарила мне тепло своей улыбкой, объятиями и этой теплотой от действий и слов. Я не могу забыть её сверкающие глаза от счастья, цвета самых ярких звёзд в небе. Её вечно ухоженные светло-персиковые волосы, нежно выведенный макияж «на каждый день» и кружащую в танце походку. Она словно плыла по полу, приводила дом в порядок и следила за тем, что мы едим и покупаем. Раньше я восхищался ею, а теперь даже не помню, каким это было. Она слишком изменилась, чтобы считать всё это правдой, или же она просто притворялась и не была такой на самом деле. Может быть, её погубила эта любовь, которая, как выяснилось, не была вечной? Мне всё ещё кажется, что она любит его и скучает. Я слышу, как горько она плачет в темноте, за стенами собственной комнаты. Она всегда закрывает двери на ключ, и невозможно даже заглянуть внутрь. Порой плач переходит в крики и истерики, от чего становится ещё страшнее. В такие моменты я убегаю как можно дальше, закрываюсь в комнате и пытаюсь заглушить страшные крики руками, сторонние звуки тишиной.
Мы часто путешествовали, посещали различные мероприятия, такие как цирки, музеи и парки аттракционов. Это были самые прекрасные выходные в моей жизни. Однако сейчас я провожу время в полуразрушенном доме, который, кажется, вот-вот рухнет. Этот дом словно пытается прогнать нас, и мы, как тараканы, прячемся по углам.
Отец покинул нас довольно давно, и никто не ожидал такого поворота событий. Всё было как обычно: мама уехала по своим делам, а отец ушёл в компанию на свой обычный рабочий день, как нам тогда казалось. Он попрощался, как всегда, в обычное утро, обняв меня на прощание. Но я и представить не мог, что это был последний раз, когда я видел его.
С тех пор я никогда его не видел, лишь изредка в темноте мелькают изумрудно-зелёные глаза. Это коты, которые всё ещё лазают по дворам, собирая остатки еды из контейнеров. Сейчас я часто всматриваюсь в каждый угол домов, в каждую деталь на улице, пытаясь найти тот самый потерянный взгляд, но безуспешно. Каждую ночь мне снится этот цвет глаз – такой отчуждённый и потерянный, словно не его.
Среди домов уже не видно силуэта, который уходил тогда прочь, лишь мелькающие тени чужих мимо проходящих людей. Я пытаюсь найти силуэт по фотографии, но его нигде нет. Я всё думаю о том, что было бы, если бы он забрал меня с собой. Чувствовал бы я себя так же?
Я бегло осмотрел газетные вырезки, альбомы с фотографиями и книги, которые я собрал ранее. В голове застыла лишь одна идея – найти тот самый взгляд. Интересно, жив ли он сейчас? Это место стало музеем воспоминаний об одном человеке, и я не хочу забыть всё навсегда. Он остался лишь на этих фотографиях, на этих чёрно-белых снимках, которые мало похожи на правду.
Время замерло здесь, и мне захотелось сохранить это место нетронутым, только бы навести порядок, чтобы кабинет точно напоминал музей. Это моя огромная память об отце, о его привычках и мыслях, это моё сокровище, которое продолжает удерживать меня здесь. Сейчас бы вернуть всё назад.
«– Ты слишком много об этом думаешь».
– Разве ты можешь меня судить за это?
«– Могу, у меня есть на это право, просто ты пока об этом не знаешь».
– Ты слишком шумный, у меня из-за тебя болит голова!
«– Знаешь, ты гораздо громче меня, ведь именно тебя сейчас слышно.
Ахахах».
Я вернулся в свою комнату, захватив с собой любимую книгу отца. Я никогда раньше её не читал и вообще не прикасался к отцовским вещам, но знал, что он каждый раз перелистывал её перед сном. Видимо, он забыл её здесь. Я уже давно оставил попытки его дождаться, сидя перед окном в полной темноте. Свет был мутным, синевато-белого оттенка, а воздух казался холодным. Чтобы согреться, я каждый раз укутывался в одеяло. Иногда я специально оставлял створки открытыми, чтобы чувствовать этот холод, который пронизывал тело до дрожи, но иногда мне казалось, что этого недостаточно.
«– Разве можно так глупо умереть? Я надеюсь, что ты не пытаешься этого сделать, это слишком просто, не думаешь? Где-то там ещё есть неизведанный мир, который просто требует твоего внимания!»
Этот мир не заслуживает моего внимания, этот мир слишком испортился, чтобы его простить. Они забрали у меня самое ценное, самое прекрасное и недосягаемое, и я никогда не смогу до него добраться. Как же мне быть? Эти люди только смеются надо мной, проходя мимо моего окна. Каждая ухмылка, каждый сожалеющий взгляд – словно кол в сердце, я не могу этого видеть. Они думают, что я нечтожен, оттаскивают от меня детей, словно я могу заразить их несуществующей болезнью. Кто-то пускает слухи о том, что на мне отец проводил страшные опыты, что я не понимаю речь людей, что я не умею говорить или что мой отец умер от своей новейшей разработки. Это посёлок, здесь все друг друга знают так хорошо, что им страшно от той неизведанности, которую несу я, тот непонятный им человек, что даже не в силах рассказать о себе кому-либо. Этот глупый ребёнок молчит, может быть, ему отрезали язык? Или он не умеет разговаривать? Может быть, он пришелец или вовсе из потустороннего мира?
Я сам хоть на какой-то срок хотел бы понять, кто же я есть, что я такое, почему в моей голове летают столь поразительные мысли в таком возрасте и почему настолько бессмысленным кажется хоть малейший разговор с этими людьми? Вы думаете, что я не умею говорить? Нет же, просто в этом нет никакого смысла. Всё бесмысленно на столько, что именно я пытаюсь найти во всём этом хоть какой-то смысл. Это тяжело, правда, но вы же не сможете, никто из вас не сможет меня даже понять, не то что поддержать. Порой кажется, что именно вы не знаете слов, не знаете большое, огромное количество слов и словосочетаний, которые не то что можно, необходимо произносить в речи. Вы слишком не такие, но кажется, что именно я неправильный из всех тех, кто окружает меня в эту жизнь.