«Когда видишь Кузмина в первый раз, то хочется спросить его: «Скажите откровенно, сколько вам лет?», но не решаешься, боясь получить в ответ: «Две тысячи».
Без сомнения, он молод и, рассуждая здраво, ему не может быть больше 30 лет, но в его наружности есть нечто столь древнее, что является мысль, не есть ли он одна из египетских мумий, которой каким-то колдовством возвращена жизнь и память. Только он не из мумий древнего Египта. Такие лица встречаются часто на эль-файумских портретах, которые, будучи открыты очень недавно, возбудили такой интерес европейских ученых, дав впервые представление о характере физиономий Александрийской эпохи. У Кузмина такие же огромные черные глаза, такая же гладкая черная борода, резко обрамляющая бледное восковое лицо, такие же тонкие усы, струящиеся по верхней губе, не закрывая ее…»
Внешний облик и внутренний мир Михаила Кузмина прямо противоположны друг другу. Снаружи он представляет собой какую-то дикую и нелепую смесь демонических (особенно на портрете кисти Сомова) и дегенератских черт, которые придают ему одновременно уродливость и некий своеобразный оттенок очарования. В творчестве же он – эдакий легковесный и воздушный андрогин, в совершенстве владеющий литературной алхимией. Собственно, его александрийские песни – и есть та самая форель, которая разбивает лед внешней оболочки.