Максим Сергеевич Евсеев
Счастливчик Лукас
– Разве мы не знали, что у вашего кузена есть армия? Нет, мы отлично с вами осведомлены об этом факте. Нам было важно, чтобы он прибыл сегодня. Чтобы толпы людей встречали его на улице. Мы хотели, чтобы эта встреча была радушной, и она будет таковой…
Их светлость герцог Альбрехт хотел было перебить своего слугу, но в этот момент в зал донесся рассерженный женский голос и оба собеседника немедленно умолкли.
– Альбрехт! – голос раскатывался по замку, по его лестницам и переходам. – Немедленно, Альбрехт, немедленно прикажи ему вернуть мне Франкиску!
Герцог и его слуга молчали, но молчали по-разному: если их светлость был всего лишь раздосадован, тем что он вынужден прервать чрезвычайно важный разговор, то лицо слуги выражало одновременно и невероятную тоску и сильнейшую злобу. А голос раздавался все ближе и в приближении его была какая-то странная неотвратимость. Он, этот голос каким-то магическим образом действовал на Альбрехта и Корбла, и их лица разглаживались, будто смиряясь с неизбежным. И к тому моменту, когда герцогиня Альбертина вошла в рыцарский зал, на их лицах была жирными мазками нарисована полнейшая покорность.
Ах, прекрасная герцогиня! Она все еще была хороша собой: тонкая, высокая, с ясными чертами бледного лица, светло-рыжими волосами и невероятно прямая, и легкая, будто бы не тянуло ее к земле, как всех остальных. В её присутствии даже к герцогу, будто бы возвращались те качества, которые положены каждому человеку. Плохо его знавшему наблюдателю, могло бы даже показаться, что когда герцог с герцогиней вместе выходят к гостям или принимают иноземных послов, то их светлость как будто даже становится нерешительным или склонным к мечтательности, но мы с тобой, мой читатель, уже неплохо знаем герцога Альбрехта и не станем заблуждаться на его счет. Да, герцогиня всё еще была хороша собой, а когда-то она считалась первой красавицей империи. О причинах, заставивших её когда-то из всех претендентов, выбрать именно их светлость, который уже и тогда считался человеком немолодым и не то, чтобы могущественным или богатым, говорили много и строили разные домыслы, но ничего конкретного даже самые осведомленные умы Европы предложить к обсуждению не смогли. Разве что иногда, проскальзывала в разговорах история отца будущей герцогини, который будто бы находился какое-то время в турецком плену. Но на свадьбе ее батюшка уже присутствовал, а потом и вовсе помер измученный старыми боевыми ранами.
– Альбрехт! – герцогиня уже вошла в зал, где заседали их светлость и его слуга и теперь, неотвратимая как сама судьба, возвышалась над сгорбившемся в кресле супругом. – Вели ему, – она протянула руку в сторону Корбла. – немедленно оставить в покое мою служанку!
Глаза самого Корбла, в этот момент еще раз вспыхнули ненавистью, но вспышку эту мог бы заметить только очень проницательный человек. Их светлость эту вспышку заметил. Заметил, но не подал виду.
– Герцогиня, есть ли мне теперь дело до вашей служанки, когда решается судьба государства. – устало выдохнул герцог.
– А мне нет дела до вашего государство, ваша светлость. – резко ответила герцогиня. – Но пусть этот человек, – она еще раз показала на слугу пальцем.– Оставит в покое Франкиску. В этом склепе, который вы почему-то называете замком, что мне странно, и родовым своим гнездом, во что я охотно верю, ибо даже летучим мышам дадены природой места укрытия, есть места, которые по нашей с вами договоренности, принадлежат лично мне и люди, находящиеся там, находятся под моей защитой. Не так ли, ваша светлость?
Герцог, кажется даже улыбнулся от такого напора своей супруги и с какой-то даже насмешкой взглянул на своего слугу.
– Все будет так, как прикажет герцогиня. – немедленно ответил Корбл. – Но хочу лишь отметить, что служанка, о которой говорит их светлость, была схвачена замковой стражей на южной стене. И в тот час, когда всей челяди не велено покидать своих покоев…
– Это касается только челяди герцога. Мои же слуги не обязаны подчиняться вашим глупым приказам. Я сама ее послала по личной моей надобности…
В этот момент герцог усмехался уже не так задорно, скорее какая-то печаль проникла в его душу и отбрасывала теперь свою тень на лицо их светлости
– Какая же надобность была у вас, Альбертина, посылать свою служанку к покоям моего гостя? К покоям духовного лица, давшего, как мне известно обет безбрачия и еще кучу других дурацких обетов. Причем послать в тот момент, когда наш гость, инквизитор, должен был бы разговаривать с Господом нашим, стеная и охаживая себя плеткой. Ведь насколько мне известно, ничего другого на южной стене она найти не могла, кроме разве что Лютой башни. Но если она все же шла туда, то мой слуга Корбл, лишь только помог ей попасть туда чуточку быстрее. Она ведь там теперь, Корбл. Эта служанка… Франкиска, теперь в лютой башне?
Корбл молча поклонился в знак согласия и не сказав ни слова уставился глазами в плиты на полу у своих ног.
– Чем же вы тогда недовольны, герцогиня? Вам не хватает прислуги? Я немедленно велю удвоить штат вашей челяди…
– Немедленно верните мне Франкиску, Альбрехт и больше нам не о чем разговаривать. Разве что ему, – герцогиня в этот раз только лишь указала подбородком на Корбла, – Я хочу сказать, что если он и дальше будет ошиваться неподалеку от моих покоев или подстерегать моих служанок, то я проткну его сердце арбалетным болтом. И кольчуга, которую он таскает под одеждой не спасет его.
После этих слов герцогиня так же стремительно покинула рыцарский зал.
Какое-то время шелест ее платья еще был слышен, но и после того, как он растворился вдали, герцог и его слуга продолжали молчать.
– Выпусти эту девчонку, Корбл, – сказал наконец герцог. – Иначе Альбертина и впрямь продырявит тебя, а ты мне теперь очень нужен.
Глава пятая
Мы оставили маленького Лукаса, на берегу реки, вместе с красавицей Эльзой и рыжим Каспаром но теперь его уже там нет, конечно же нет. Ведь ребенок может впасть в задумчивость и долго оставаться на одном месте, только если рядом нет друзей, а если он вместе с друзьями, то поди его поймай. Ума не приложу, где теперь может быть эта непоседливая троица. Хотя… Мне кажется, я догадываюсь – они непременно у старого Абеларда, там мы их наверняка отыщем! Старый, добрый Абелард… Как, вы не знакомы?! Тогда я буквально в двух словах расскажу о нем. Итак, на окраине города стоит его дом! По правде говоря, это и домом-то странно назвать, но старому Абеларду он конечно же подходит. Дело в том, что старик Абелард, живет полуразрушенной сторожевой башне. Эта башня, а вместе с ней еще одиннадцать таких же каменных башен и стены между ними, когда-то опоясывали и защищали город. И за этими стенами, когда-то прятались от врагов те, кому не хватило места в замке. Эти стены были не такими толстыми и не очень-то высокими, но те, кто стояли на них с копьями и самострелами искупали недостатки стен своим мужеством. Да и выбирать горожанам не приходилось: либо храбро защищай свой город, либо сдавайся на милость победителя и смотри как враг тащит твое добро, сжигает твой дом и уводит твою жену и дочерей… Когда-то жители города считались отчаянными храбрецами. Когда-то… А теперь стены разобрали на постройку домов и конюшен, башни сломали и только эта, которая прозвали дозорной, осталась стоять на своем месте. Осталась она только потому, что старый вояка Абелард, единственный в ком не угас боевой задор, отстоял эту башню. Отстоял, так как больше ему и идти-то было некуда. Отдавая должное его мужеству, жители тем не менее Абеларда считали старым чудаком и старались обходить его жилище стороной, и только дети любили и эту полуразрушенную башню, и его хозяина.
– Абелард, расскажи, как ты служил под знамёнами самого императора!
Мальчики и красавица Эльза расселись вокруг хозяина башни и приготовились слушать его рассказы о битвах, походах и о легендарном императоре Максимилиане. Они их, эти истории слышали многократно, но всякий раз Абелард, как опытный рассказчик, добавлял в них что-то новое и тем самым подогревал интерес детворы.
– Расскажи, расскажи… – пробурчал хозяин с притворной сердитостью. – А принесли ли вы старому Абеларду еды, как обещали? Или может быть вы принесли ему вина, чтобы он согрел этим вином свои старые кости? Где же ваш толстый дружок? Может быть, он уже бежит по дороге к дозорной башне, чтобы порадовать старика густым темным пивом из бочек своего батюшки?
– Мы бы непременно принесли тебе еды, дорогой Абелард. – воскликнул Лукас.– Я лично бы принес тебе и румяных пшеничных брецелей, и поджаренных сосисок и сыра…
Лукас, казалось, уже дерал в руках все это богатство, а рот его был так широко раскрыт, чтобы не пронести мимо ни крошки. Так же широко были раскрыты его глаза, которые с трудом вмещали все то о чем он говорил и все то о чем он и сказать не мог, но изо всех сил старался представить. Рот его наконец так переполнился слюной, что он был вынужден прервать перечисление вкусностей, дабы не захлебнуться.
– Брецелей? – удивленно переспросил Абелард. – Пшеничных брецелей, сосисок, сыра?
– Да-да! – солидно подтвердил Каспар. – И пива, Абелард. Того, которое ты любишь Темного крепкого пива.
– Где же вы думали раздобыть все это богатство? – переспросил старик. – Уж не собирались ли вы все это украсть? Или что еще хуже, не связались ли вы с нечистой силой?
На этих словах, старый Абелард понизил голос и с опаской посмотрел на проем окна, чтобы убедиться, что его никто не подслушивает.
– Что ты, Абелард, что ты! – закричал Лукас. – Все это обещал поднести жителям города, господин Герцог. Но ты ведь сам, вспомни, не велел нам идти на рыночную площадь, где теперь собрался весь город. Если ты разрешишь, то я тотчас же… Мигом… Наверняка там, хоть что-то еще осталось. И если ты только скажешь…
Но Лукас не успел договорить. Не успел он сделать и шагу, хотя уже и вскочил, чтобы броситься к рыночной площади и оттуда нести все эти неописуемы яства, которых он и сам мечтал попробовать.
– И правильно не велел! Где это видано, чтобы хлеб человеку доставался даром. Сказано было когда-то Адаму:” В поте лица твоего будешь есть хлеб”. Я много лет верой и правдой служил нашему покойному императору и теперь вынужден просить милости у добрых людей. Я знаю, как дорог в наши дни кусок хлеба и никто, уж поверьте мне, не дает его просто так.
В этот момент глаза старого Абеларда наполнились слезами. Лукас и Каспар растерялись, и только красавица Эльза достала из под своего пухового платка небольшой узелок, развернула его и там оказался славный кусок пирога.
– Возьми дорогой Абелард, – сказала Эльза своим прекрасным чистым голосом и протянула пирог старику.
Мальчики замерли. Они были еще слишком юны, чтобы в полной мере оценить величие этого момента. Им еще только предстояло узнать какая сила может быть заключена в женщине: в ее протянутой руке, наклоне головы, и ее доброте, но уже теперь они могли убедиться, что художник который расписывал своды и стены кафедрального собора, знал о чем он писал, ибо малышка Эльза, коснувшаяся рукой на головы старого Абеларда, была похожа на деву Марию.
– Храни тебя Бог, малышка. – тихо сказал старый Абелард.
Он разделил пирог на четыре маленькие части и медленно, аккуратно подал три куска детям и только потом взял свой. Ел он по-стариковски медленно, держа еду в одной руке, а другую, раскрытую поднеся к подбородку, чтобы не уронить ни крошки. Также, словно зачарованно, глядя на Абеларда ели и дети. И хотя есть было, почитай, нечего, они делали это степенно и даже возвышенно.
– С рыбой! – протяжно и деловито пробасил наконец рыжий Каспар.
– Вкусно. – добавил Лукас, для которого этот кусочек пирога, был сегодня и завтраком, и обедом и, возможно, ужином.
– Матушка дала мне этот пирог, чтобы я не ходила на рыночную площадь, за даровым угощением. – тихо сказала Эльза и аккуратно вложила часть своего пирога в руки старому Абеларду.
– Мудрая женщина, твоя матушка. – ответил на это Абелард и благодарно этот кусок принял.
– Но почему все так против, чтобы мы получили это угощение, раз это предлагает сам господин Герцог? – Лукас уже доел, но был все так же голоден.
– Не все! Мне показалось, что сегодня утром почти все жители города, отправились к замку его светлости.
– Да-да, Каспар ты прав. Я давно живу на этом свете и многое происходило на моих глазах: гибли и заново возникали государства, разрушались города и вырастали на их месте новые, сменяли друг друга короли и папы римские, но одно оставалось неизменным – это алчность и глупость человеческая. Неужели ты думаешь, Лукас – голос старика стал звучным и сильным. – Что земные властители, которые много лет выжимают из своего народа последние соки, вдруг ни с того, ни с сего откроют свои кладовые, чтобы вернуть людям то, что они же у них и отобрали? Нет, мой мальчик, не для того князья платят своим солдатам, чтобы вот та запросто отдавать свое добро. И можете считать, что старый Абелард выжил из ума, но от этого приглашения веет несчастьем и обманом. Не к добру собралась теперь толпа у герцогского замка. Можете мне поверить, не к добру.
Глава шестая
Скорее всего, те кто толпились теперь на рыночной площади у замка его светлости и сами были не рады что пришли, позарившись на угощение. Но, как это всегда бывает, первые не могли уйти, ибо верили, что они получат то, за чем пришли, а, вторые не могли уйти, потому что их подпирали первые. Давка была такая, что иным становилось худо и они были готовы упасть в обморок, но сделать этого никак не могли, ибо со всех сторон их поддерживали такие же несчастные и никакие мольбы не могли заставить их расступиться, потому как люди были везде и со всех сторон напирали. Люди жаловались, охали, звали родных и конечно толкались, пихались и грозили друг другу.
И на все это кто с сочувствием, кто со злорадством смотрели из герцогского замка.
– Странное дело, – присвистнул наш старый знакомый Ганс, высунувшись в окно так сильно, что мог перевалиться через него в любую секунду. – Эти люди рискуют быть раздавленными в этой толчее и все ради того, чтобы отведать угощений, которых им никто и не собирается готовить.
– А ну отойди ото окна, маленький разбойник! – прикрикнул на него старший помощник главного повара. – Эдак ты и впрямь свернешь себе голову. Отойди, говорю, не то я не поленюсь и всыплю тебе недостающие десять розог. И уж поверь мне, я отсыплю их с таким рвением, что первые десять покажутся тебе мягкими ладонями наших портомоек, которыми они наглаживают твою пустую голову. И за что они тебя так любят, негодник? Если бы Марта хоть раз приобняла меня… Так нет же, всю свою нежность она тратит на такого как ты, да на рыжего кота, что подъедается у нас на кухне. Я бы давно утопил его во рву, но уж очень Марта к нему привязана. К нему, да к тебе. Если бы она приняла мое предложение, то у нее бы уже были бы свои ребятишки, а кота, так и быть, я бы позволил завести любого. Отойдешь ты от окна, проклятый Ганс!
В этот момент поваренок понял, что привычная леность может изменить старшему помощнику, и он все таки-таки найдет в себе силы, чтобы выпороть его повторно, но уж на этот раз, как положено. Поэтому Ганс отскочил от окна и принял самое благостное выражение лица.
– Вот то-то же… Так бы всегда. – довольно пробормотал повар и от удовольствия зевнул. – А что до этих бездельников, то нам поварам их светлость приказал готовить привычный обед, и мы его, слава святому Лаврентию, приготовим. Вот и все, что тебе положено знать. А пока отдыхай, коли выпала такая возможность, и не мешай отдыхать мне.
Не могу с уверенностью утверждать, что Ганс послушал господина старшего помощника главного повара, но большинство обитателей замка и впрямь дремали, поскольку завтрак уже прошел, насчет обеда распоряжений никаких не было и все слуги и прочая челядь бездельничала, пользуясь такой возможностью. Но нельзя сказать, что бездельничали все. В лютой башне горел огонь – там наверняка кипела работа.
– Поверни его, Корбл.
В пыточной комнате, кроме заплечных дел мастера, находился сам герцог, его слуга и еще один человек, лица которого было теперь не было видно. Человек тот был подвешен на цепь и все время стонал.
– Заткни ему рот! Мало того, что здесь ничего не видно, так я еще вот-вот оглохну от его криков и стонов. Проклятое эхо…
Палач дернулся было выполнять распоряжение герцога, но Корбл взмахнул рукой, и он замер растерянно на месте.
– Да, ты прав, Корбл: мы ведь хотим услышать ответы на наши вопросы, а с закрытым ртом он не скажет ничего внятного. Так ведь, Игнаш?
– Игнак, ваша светлость.
Заплечных дел мастер подсказал имя подвешенного и подвинул герцогу табурет, чтобы тот мог присесть.
– Ничего, дружочек, я постою. Значит говоришь Игнак? Забавное имя… И одно такое же забавное имя я уже сегодня слышал. Не так ли, Корбл?
– Да, ваша светлость. И если бы вы не проявили излишнюю мягкость, мы могли бы сравнить не только имена, но и самих обладателей этих имен могли бы подвесить теперь рядышком. Подвесить и посмеяться.
– Я еще дам тебе такую возможность, если женщина, подвешенная на цепи, вызывает у тебя лишь смех, Корбл. А пока пусть эта Франкиска подает герцогини платья и обувь или помогает ей раздеться, нам нет надобности в ее услугах. Бедный мальчик, если его хорошо поспрашивать, захочет сегодня выговориться за двоих. Поверни его ко мне лицом, а то он вечно вертится. Я хочу видеть его глаза.
Слуга его светлости развернул несчастного, и герцог смог разглядеть его хорошенько. Он увидел молодого человека, с черными вьющимися волосами с худым немного вытянутым лицом и зелеными глазами.
– Мне нет надобности вешать их рядом, Корбл, я и так вижу, что они похожи.
– Это ее брат, я полагаю.
– Странное совпадение, ты не находишь, Корбл: из некоей страны, которая находится далеко на востоке приезжают брат и сестра…
Герцог говорил тихо, но и его слуга и подвешенный на цепи несчастный хорошо его слышали. Более того, тот кого назвали Игнак, слушал, несмотря на вывернутые руки, которых он давно не чувствовал, несмотря на несколько часов пыток и боль во всем теле, очень внимательно. И расширенные его глаза служили тому подтверждением.
– Оказавшись вдали от родного дома, они ищут себе пропитания, ищут как заработать себе на кусок хлеба и по странному стечению обстоятельств, он становится шпионом курфюрста Ансельма, а она служанкой моей драгоценной супруги. Неисповедимы пути Господни, Корбл. Не позвать ли нам нашего дорогого инквизитора, чтобы он разъяснил нам этот знак провидения. Кто как не слуга божий должен понимать эти знаки.
– Еще не время, полагаю звать священника.
– Ты прав, Корбл. Послать за священником мы всегда успеем. А он уж сумеет отпустить грехи этому несчастному. Но может перед этим он захочет покаяться и перед палачом. Раскрой свою душу, брат мой – протяжно прогнусавил герцог, обращаясь к молодому человеку.
– Я расскажу все, ваша светлость. Все, о чем бы вы не спросили! – поспешно произнес несчастный молодой человек.
Он старался говорить быстро, старался говорить с жаром, вкладывая в свои слова всю положенную ему Богом убедительность и искренность. Он очень хотел, чтобы ему поверили, потому что последние несколько часов стали были для него невероятно мучительны и у него не было больше сил терпеть. А упоминание имени его сестры, всколыхнуло в нем невероятное желание жить, хотя несколько часов истязаний почти убили это желание в нем.
– Умница! – произнес Герцог, с невероятным удовольствием.
Он произнес это не адресую его ни к кому конкретно, но каждый из присутствующих принял это на свой счет и увидь кто-нибудь эту картину со стороны, был бы теперь невероятно удивлен, поскольку в комнате, предназначение которой не могло вызывать сомнений, находились в данный момент четыре чрезвычайно довольных человека. Причем один из четырёх был при этом подвешен на цепь.
– А у меня к тебе, мой друг, – почти промурлыкал их светлость. – Всего один вопрос: что известно моему кузену Ансельму и чего бы он хотел знать? Ведь зачем-то он тебя послал в мой город и даже в мой замок.
Какое-то время Игнак облизывал губы, собираясь с мыслями или желая выгадать время, чтобы ответить похитрее. А может он был так измучен, что ему и впрямь нужен был лишний глоток воздуха и хотя бы один глоток воды.
– Чем дольше ты медлишь, тем меньше у меня к тебе веры, мой дорогой. Если бы ты не был гостем в наших краях, если бы ты прожил здесь хотя бы несколько лет, то непременно бы слышал, что бывает с теми, кто пытается меня обхитрить.
– Я знаю… Мне говорили, ваша светлость… – заторопился с ответами Игнак. – Я не ответил сразу не потому, что выдумывал ложь – времени на это у меня было предостаточно – а потому что слова мои, как их не переставляй, прозвучат неубедительно. Но других у меня нет. Вы спросили меня, что известно курфюрсту Ансельму. Так вот я отвечаю: все и ничего. Ему известно все что происходит на вашей земле, но ему неизвестно ничего из того, что происходит в вашей голове. Он боится. Он не знает, чего ему ожидать после того, как его солдаты войдут в вашу столицу.
Некоторое время, герцог продолжал смотреть на несчастного, но тот выдержал этот взгляд.
– Я верю тебе, юноша. Более того, ты ответил настолько искренне, что я велю палачу отпустить тебя и дать тебе напиться. Тебе перевяжут раны и даже вправят вывихнутые кости. Мой палач умеет и это. Но после того, как ты отдохнешь и соберешься с силами он вновь примется за дело, чтобы ты мог подтвердить все сказанное тобою сейчас. И если пытки покажутся тебе слишком утомительными, вели позвать меня и расскажи мне что-нибудь еще. Такое же забавное, мой мальчик.
И на этих словах, герцог направился к выходу, за ним пошел и Корбл.
– Он идет во главе всего своего войска! – закричал вдогонку Игнак. – Десять верных телохранителей днем и ночью охраняют его, и еще не менее сорока его лучших дворян, вооруженных до зубов составляют его лучшую свиту. Он готво ко всему, Альбрехт! Он боится и ненавидит тебя…
Когда его светлость уже вышел, несчастный заплакал.
Глава седьмая
– Стало быть, наш кузен готов к любым неожиданностям, Корбл и твой план никуда не годится.
Хозяин и его слуга шли через замковый двор и все, кто не успевал уйти с их дороги, застывали в поклоне, молясь, чтобы герцог не обратил на них своего светлейшего внимания. Но герцог Альбрехт был слишком занят свалившимися на него хлопотами, чтобы обращать внимание на поваров, лакеев или портомоек, только его верный слуга Корбл и его неудачный план занимали теперь его светлость.
– Сколько ты подготовил людей, мой дружочек? Двадцать отчаянных рубак? Так ты, кажется, говорил? Возможно, они и справились бы с телохранителями курфюрста Ансельма, но у нашего кузена еще сорок его дворян, и еще двести всадников, и пять сотен солдат, и все они идут к нам в гости, Корбл. Все это проверенные в боях вояки, жадные до крови и наживы. Что мы можем им противопоставить? Дворцовую стражу? Этих обленившихся недоумков, которые не в силах удержать копья, но могут только опираться на него, чтобы не рухнуть на землю? Нет, мой добрый Корбл твой блестящий план провалился, а все что мне остается – это запереть ворота, и когда солдаты моего кузена Ансельма полезут на стены, я им на головы сброшу тебя. А если он решит осадить замок и морить меня голодом, то я всегда смогу накормить тобой моих лакеев. Зная, сколько в тебе яда, сам я тебя есть конечно не стану. Нет, мой дружочек, я теперь со всей ясностью вижу, что ты придумал скверный план и только одно меня беспокоит: сделал ли ты это по недомыслию или рассчитываешь на благодарность нашего кузена? Но, видишь ли, мой славный Корбл, у нашей светлости теперь столько дел, к нам в гости вот-вот приедет наш славный родственник, так что мы не можем сами ответить на этот вопрос, и, пожалуй, попросим помощи у мастера Яна. Ты ведь знаком, Корбл, с нашим палачом? Он теперь немного занят, но ты, конечно, важнее. И он отложит все свои дела, чтобы помочь тебе разобраться в себе. А потом я велю удавить нашего славного инквизитора и с распростертыми объятьями прижму к себе дорогого родственничка. Что ты об этом думаешь, мой милый. Корбл.
– Я думаю, ваша светлость, что вы по-прежнему являетесь хозяином в своем замке и на своей земле и вправе поступить как вам заблагорассудится, но если бы вы спросили моего мнения, то я ответил бы, что наш с вами план, – эти слова слуга слегка выделил, как бы напоминаю герцогу, что план-то они придумывали вместе и вместе должны бы нести за него ответственность. – Не так уж и плох. Да, курфюрст Ансельм повел себя слишком осмотрительно, и мы не учли этого, но вместе с тем, он не обезопасил себя, а лишь подтолкнул сам себя в ловушку.
– Велика же должна быть эта ловушка, чтобы вместить нашего кузена со всем его войском!
– И тем не менее, мой господин, они все прекрасным образом в нее поместятся.
Герцог и его слуга уже поднялись на стену неподалеку от той небольшой дверцы, в которую входили и мы, мой читатель. Здесь их никто не мог слышать, а со стены напротив герцог и его слуга видели и город и рыночную площадь забитую людьми и городские предместья, где вот-вот должны были появиться всадники курфюрста Ансельма.
– Ты или слишком умен, Корбл, или слишком хочешь жить. То есть либо ты придумал новый план, либо новую ложь, чтобы тянуть время до прихода нашего кузена. Но берегись, мой дружочек, я ведь не поленюсь своими руками прямо теперь сбросить тебя со стены, если пойму, что ты хочешь обмануть меня.
– Как вам угодно, ваша светлость! – слуга слегка поклонился, но глаза его при этом оставались холодными, а лицо непроницаемым даже для его господина. – Но дайте мне сперва изложить мой план и вы убедитесь, что собираетесь убить преданного вам человека.
Герцог молча отвел глаза от Корбла и стал смотреть на свой город. Это означало, что он готов слушать и у слуги есть еще, по крайней мере, несколько минут жизни.
– Так вот, мой господин, если мы и не можем убить курфюрста Ансельма, то кровь все же должна пролиться и пусть это будет не кровь вашего кузена, но зато ее польется столько, что она затопит город и не даст ему завладеть им.
Какое-то время, их светлость стоял молча, глядя на рыночную площадь на сой город, на толпу горожан собравшихся внизу, на крыши домов, на далекое предместье, на синюю ленту реки, на поля, на которых в этот воскресный день не было ни одного человека.
– Который теперь час? – спросил он у своего слуги.
– Колокола святого Мартина звали к мессе, когда мы шли повидать мастера Яна и его гостя.
– Стало быть колокол святого Мартина уже звал к мессе. – пробормотал герцог, глядя на людей внизу. – А они не пошли дом Господень, но пошли сюда за едой, которую я им обещал. “И вышел Лот, и говорил с зятьями своими, которые брали за себя дочерей его, и сказал: встаньте, выйдите из сего места, ибо Господь истребит сей город. Но зятьям его показалось, что он шутит.”
Эти слова герцог Альбрехт почти кричал, протянувши вниз руки, но там внизу среди сотен и сотен человеческих глоток среди криков, стонов и ругани его никто, конечно же не услышал. И тогда заговорил Корбл.
– Через час, не позже, всадники вашего кузена ворвутся в город. Вокруг города нет стен, но они непременно пойдут мимо дозорной башни, потому что оттуда ведет самая широкая дорога, по которой удобнее всего въехать тяжелой кавалерии курфюрста, на улице Шорников они ненадолго встанут, это я вам обещаю ваша светлость, они непременно задержаться на улице Шорников, задержаться настолько, чтобы ваш нетерпеливый кузен со своими дворянами мог бы их догнать.
– Да, Корбл, наш кузен очень нетерпелив и непременно догонит свою кавалерию, чтобы ворваться на рыночную площадь впереди своих всадников.
– Но для уверенности, гость мастера Яна, который теперь занимает все его время, должен бы встретить вашего кузена, где-то на улице шорников. Встретить и поторопить его. Ведь именно для этого он и был послан в наш город.
– Но, дружочек мой, не опасно ли отпускать его теперь к кузену Ансельму. Теперь после того, как он воспользовался гостеприимством нашего палача.
– Наоборот, мой господин. Теперь, с вывихнутыми суставами и разорванной одежде, он сможет с полным чувством пожаловаться на этот город и его негостеприимных жителей. Вид избитого шпиона должен изрядно взволновать вашего кузена, и напомнить ему о том, что когда-то жители этого города считались людьми своевольными и с буйным норовом. А чтобы курфюрст все понял правильно, Игнак, перед тем как покинуть мастера Яна, должен повидать свою сестру.
– Можем ли мы доверять этой братской любви, мой Корбл? Доверять настолько, чтобы поставить на это успех нашего предприятия?
– Теперь, ваша светлость, можем.
– Почему именно теперь, мой дружочек?
– Потому что теперь у нас нет другого выхода, мой герцог.
И еще раз герцог Альбрехт посмотрел на своего слугу. Так, наверное, смотрят на лики святых отчаянные безбожники или впавшие в ересь священники. Смотрят внешне спокойно, с каким-то любопытством и затаенным страхом. И Корбл выдержал этот взгляд, лишь через положенное время опустив глаза вниз.
– Но вы должны попросить герцогиню, отпустить свою служанку для встречи с братом.
– Что же, теперь у нас и впрямь нет выхода. Я поговорю с герцогиней, но ты уж будь добр, верни потом эту Франкиску к ее госпоже, раз они так привязаны друг к другу. Только проверь выходы из замка, чтобы она не упорхнула и не разбила сердце их светлости моей супруге.
Глава восьмая
Как прекрасно детство. Оно прекрасно своей безмятежностью, и морем счастья, которое достается ребенку просто так, безо всякого труда. Счастье это дается невзирая на заслуги и не требуя свершений. Он не спрашивает – что ты сделал сегодня, чтобы я могла побыть с тобой? Оно приходит и остается с ребенком, пока он не начнет взрослеть. Истории Абеларда, пирог с рыбой, поделенный на четверых, присутствие друзей – всё это заставляли хохотать и приплясывать.
– Там-тарам – там тарам! – выстукивал Лукас.
– Фьюти-фьюти! Фьюти-фьюти! – высвистывал Каспар.
– Лара-ла-ла! Лара-ла! – подхватывал в такт старый Абелард.
А красавица Эльза смеялась, глядя на ужимки и прыжки этой троицы. Что уж за мелодию они пытались изобразить никто из них толком и сам не понимал, но время от времени Абелард вставлял в нее слова из старой солдатской песенки:
"Если едешь на войну, на войну, на войну.
Не забудь свою жену. Не забудь про жену.
Ночь темной, ать-да-ать, хвать – да хвать
С ней и станешь воевать, воевать, воевать…"
