На лице Васьки что-то дрогнуло, он хрипло сказал:
– Дай… водицы…
И выражение неудовлетворённого голода исчезло из его глаз.
Аксинья так и осталась наверху у Васьки, спускаясь вниз лишь затем, чтоб поесть, попить чаю и взять чего-нибудь для больного. Подруги не разговаривали с ней, ни о чём не спрашивали её, хозяйка тоже не мешала ей ухаживать за больным и вечерами не вызывала её к гостям. Обыкновенно Аксинья сидела в Васькиной комнате у окна и смотрела в него на крыши, покрытые снегом, на деревья, белые от инея, на дым, опаловыми облаками поднимавшийся к небу. Когда ей надоедало смотреть, она засыпала тут же на стуле, облокотясь о стол. Ночью она спала на полу около Васькиной кровати.
Они почти не разговаривали; попросит Васька воды или ещё чего-нибудь, – Аксинья принесёт ему, посмотрит на него, вздохнёт и отойдёт к окну.
Так прошло дня четыре. Хозяйка усердно хлопотала о помещении Васьки в больницу, но места там пока не было.
И вот однажды вечером, когда Васькина комната уже наполнилась сумраком, он, приподняв голову, спросил:
– Аксинья, ты тут, что ли?
Она дремала, но его вопрос разбудил её.
– А где же? – отозвалась она.
– Поди-ка сюда…
Она подошла к кровати и остановилась у неё, по обыкновению обвив косу вокруг шеи и держась рукой за конец её.
– Чего тебе?
– Возьми стул, сядь сюда…
Вздохнув, она пошла к окну за стулом, принесла его к постели и села.
– Ну?
– Ничего… посиди тут…
На стене, над постелью Васьки, висели его большие серебряные часы и торопливо тикали.
По улице быстро пролетел извозчик, слышно было, как взвизгнули полозья. Внизу смеялись девицы, а одна из них высоким голосом пела:
Па-алюбила студента га-алодна-ва…
– Аксинья! – сказал Васька.
– А?
– Ты вот что… давай со мной жить!
– Живём ведь, – лениво ответила девушка.
– Нет, ты погоди… Давай как следует!..
– Давай… – согласилась она.
Он замолчал и долго лежал с закрытыми глазами.
– Вот… Уйдём отсюда и заживём.
– Куда уйдём? – спросила Аксинья.
– Куда-нибудь… Я буду с конки за увечье искать… Заплатят, по закону должны заплатить. Потом, у меня свои деньги есть, рублей шестьсот.
– Сколько? – спросила Аксинья.
– Рублей шестьсот.
– Ишь ты! – сказала девушка и зевнула.
– Да… на одни эти деньги можно своё заведение открыть… да ежели ещё с конки сорвать… Поедем в Симбирск, а то в Самару… и там откроем… Первый дом в городе будет… Девок наберём самых лучших… По пяти рублей за вход брать будем.
– Говори! – усмехнулась Аксинья.
– Чего там? Так и будет…
– Как же!..
– Так, говорю, и будет… Ежели ты хочешь – обвенчаемся.
– Чего-о?! – воскликнула Аксинья, глупо хлопая глазами.
– Обвенчаемся, – с каким-то беспокойством повторил Васька.
– Мы с тобой?
– Ну да…
Аксинья громко засмеялась. Качаясь на стуле, она взялась за бока и то смеялась густо, басовыми нотами, то взвизгивала, что было совершенно неестественно для неё.
– Чего ты? – спросил Васька, и опять что-то голодное явилось в его глазах. А она всё хохотала. – Чего ты? – спрашивал он её.
Наконец, кое-как сквозь смех и визг, она высказалась:
– Насчёт венчанья… Разве это можно? Да я и в церкви-то три года не была… Чудак!
Ишь, нашёл жену! Детей не ждёшь ли от меня?
Мысль о детях вызвала у неё новый взрыв искреннего хохота. Васька смотрел на неё и молчал…
– Да и разве я поеду с тобой куда-нибудь? Ишь ты… тоже. Ты завезёшь меня да и убьёшь где-нибудь… Ведь ты мучитель известный.
– Ну, молчи уж! – тихо сказал Васька.
Но она стала говорить ему о его жестокости, вспоминая разные случаи.
– Молчи! – просил он её, а когда она не послушалась, он хрипло крикнул: – Молчи, говорю!
В этот вечер они не говорили больше. Ночью у Васьки был бред; из широкой груди его вырывался хрип, вой. Васька скрежетал зубами и размахивал в воздухе правой рукой, иногда ударяя ею себя в грудь.
Аксинья проснулась, встала на ноги у постели и долго со страхом смотрела в его лицо.
Потом разбудила его.
– Что ты это? Домовой тебя душил, что ли?
– Так, привиделось!.. – слабо сказал Васька. – Дай-ка водицы.
Выпив воды, он помотал головою и объявил:
– Нет, не открою я заведения… лучше торговлей займусь… А заведения не надо…
– Торговля… – задумчиво сказала Аксинья. – Н-да… лавочку открыть – это хорошо.
– Пойдёшь со мной, что ли? – убедительно и тихо спросил Васька.
– Да ты никак всурьёз спрашиваешь? – воскликнула Аксинья, отодвигаясь от кровати.
– Аксинья Семёновна! – звенящим голосом сказал Васька, приподняв голову с подушки. – Вот тебе…
И замолчал, взмахнув рукой в воздухе.
– Никуда я с тобой не пойду… – решительно мотая головой, заговорила Аксинья, не дождавшись от него слов. – Никуда!
– Захочу – пойдёшь… – тихо сказал Васька.
– Ни-икуда не пойду!
– Только – не хочу я так… А ежели захотел бы – пойдёшь!..
– Нет уж…
– Да, чёрт! – раздражённо крикнул Васька. – Ведь вот ты со мной канителишься… шевыряешься тут… чего же?
– Это другое дело… – резонно сказала Аксинья. – А чтобы с тобой жить – нет! боюсь я тебя… очень уж ты злодей!
– Эхма! Что ты понимаешь?! – зло воскликнул Васька. – Злодей! Дура ты… Думаешь – злодей, так и всё тут? Думаешь – легко, если злодей?