Максим Горький
Ванькина литература
Как и «Новое время», «Наблюдатель» – орган человеконенавистнический. Он избрал для своих представлений пред публикой – травлю евреев. «Наблюдатель» – скучен, жалок и бесталанно плосок. Вот образец его «литературы»: в февральской книжке за т[екущий] г[од] начат печатанием роман Крыжановской-Рочестер. Эта барыня по существу своему – нечто вроде печальной памяти оккультистки Блавацкой, – она тоже спиритка, оккультистка и любительница всего таинственного. Про неё говорили, что романы ей диктуют духи… малограмотные. Есть у неё большой роман «Торжище брака», в котором бездействуют, но много говорят медиумы, духи, черти и тому подобная дребедень. Я читал этот роман, хотя содержания его и не помню, – но это простительно мне уже по одному тому, что в нём нет содержания, а лишь одни потуги и поползновения к сатире и мистицизму. Романы без содержания – очень модная вещь, и Ванька их любит, ибо они чрезвычайно легко читаются, но попытка объединить сатиру с мистицизмом достаточно определённо рисует умственный облик госпожи Крыжановской. Теперь госпожа Крыжановская печатает в «Наблюдателе» тоже роман в двух частях, под заглавием «Железный канцлер древнего Египта». Как вы думаете, кто этот железный канцлер? Это Иосиф, тот самый Иосиф, сын Иакова, трогательный рассказ о котором помещён в библии и которого народ за чистоту и кротость назвал Прекрасным. По Крыжановской, этот Иосиф оказывается бездушным и чёрствым юношей, целью жизни которого служит стремление к власти, «истым прототипом своего племени, в течение веков высасывавшего из груди всех народов их плодоносную силу – богатство – до истощения питавшей матери-кормилицы». Он, этот Иосиф Прекрасный, будучи рабом Пентефрия – по словам госпожи Крыжановской – смотрел на жену его «как на средство, в случае смерти Пентефрия, завладеть его богатством», для чего «пустил в ход ту таинственную силу, которую современная наука окрестила именем гипнотизма». Внушив жене Пентефрия страсть к нему, Иосиф по причине, госпоже Крыжановской, очевидно, не известной, отталкивает от себя увлечённую женщину, за что и получает от неё пощёчину. Нужно отдать справедливость авторше, она ни на шаг не отступает от текста легенды, хотя вышивает на нём разнообразные и чрезвычайно фантастические узоры и зовёт Иакова – Яакоб, Иосифа – Иозеф, Рувима – Реубэном и Пентефрия – Потифаром, что, оказывается, нужно «по сефардийскому чтению древнееврейского языка». Ссылка на этот язык, а в примечаниях имена таких египтологов, как Брунг, Шаба и… Эберс, придают роману учёный вид, но не улучшают его дубоватого языка, образец которого можно видеть выше в фразе, характеризующей Иосифа.
