Максим Горький
В сочельник
Изредка вкусно поесть – большое удовольствие для маленьких людей.
И вот, сударь вы мой, двигаемся мы к дому нашему, а вьюга нас подгоняет. Жили мы в ту пору на краю города, в подвальчике у одной благочестивой старушки, торговки на толчке.
Места у нас в тех краях глухие были, пустынные, бывало, зимой после шести часов вечера на улицах – ни души! А ежели и появится какая-нибудь фигура, так уж душу свою непременно в пятках несёт.
Бежим мы и вдруг видим – человек впереди нас идёт. Идёт и шатается, очевидно – пьяный. Яшка толкнул меня и шепчет:
– В шубе!..
А встретить человека в шубе тем, видите ли, приятно, что у шубы пуговиц нет и очень уж легко она снимается. Идём мы сзади этого человека и видим – человек широкоплечий, росту немалого… Бормочет что-то. Мы соображаем.
Но вдруг он сразу остановился, так что мы чуть ему носами в спину не воткнулись, – остановился, взмахнул руками да как рявкнет здоровеннейшим басищем:
– Я то-от, кого никто-о не лю-юбит…
Точно из пушки выстрелил! Мы оба так и шарахнулись от него. Но уж он заметил нас.
Встал спиной к забору – опытный человек! – и спрашивает:
– Кто такие? Жулики?
– Нищая братия… – скромно ответил ему Яшка.
– Нищие! Это хорошо… Ибо я тоже нищ… духом… Куда идёте?
– В конурку нашу… – сказал Яшка.
– И я с вами! Ибо – куда ещё пойду? Некуда мне… Нищие! Возьмите меня с собой!
Кормлю и пою вас… Приютите меня… приласкайте!
– Зови! – шепнул мне Яшка.
Я слышал в ревущем голосе этого человека ноты пьяные, но слышал в нём и ещё нечто – вой и рёв в кровь расцарапанного больного сердца. У меня есть хорошее чутьё драмы, я в своё время суфлёром в театре служил… И я стал усердно звать к себе этого ревущего человека.
– Иду! Иду к вам, нищие! – гудел он во всю силищу своей широкой груди.
Мы пошли рядом с ним, и он говорил нам:
– Знаете ли вы, кто я? Я есть человек, бегущий праздника! Податной инспектор Гончаров, Николай Дмитрич – вот я кто! У меня дома есть жена, там дети у меня… два сына… и я их люблю… Там цветы, картины, книги… Всё это – моё… Всё – красивое…
Уютно и тепло у меня дома… Вот бы всё, что есть у меня дома, вам бы, нищие… Вы бы долго пропивали всё это… Вы – свиньи, конечно… и пьяницы… Но я – не пьяница, хотя вот – пьян теперь. Я пьян потому, что мне душно… Ибо в праздник – мне всегда тесно и душно…
Вы этого не можете понять. Это – глубокая рана… это – болезнь моя…
Я слушал его с большим любопытством. Мне всегда, когда я вижу большого и здорового человека, думается, что вот этот человек – несчастный есть. Потому что жизнь – не для здоровых и больших людей. Жизнь сделана для маленьких, слабеньких, худеньких, дрянненьких.
