Максим Горький
Об умниках

Полная версия

Например: русские помещики времён крепостного права любили сидеть в вольтеровских креслах, затем интеллигентам из дворян полюбилась мягкая мебель идеалиста Шеллинга, посидели на Фурье, на Молешотте и Фогте, пересели в нигилизм, понравился Спенсер, особенно потому, что он, между прочим, сказал: «Из свинцовых инстинктов не сделаешь золотого поведения», – прелестный этот афоризм разрешал не беспокоиться о некоторых социальных бессмыслицах, подлостях и трагедиях. Но и Спенсер оказался неудобным; пересаживаясь всё более часто, посидели на Марксе – жёстко! Попробовали подложить под Маркса Бернштейна – не вышло! Сели в Ницше, затем в Бергсона, я пропускаю целый ряд испробованной мебели, теперь умники сидят чёрт знает в чём, и многие – в эмиграции. Этот процесс всё более частых прыжков с места на место именуется «историей духовной жизни русской интеллигенции».

В эмиграции умники сочиняют «Эскизы научно-религиозного мировоззрения», «Евангелия божественной справедливости», «Жития святых», «О православном почитании предтечи» и вообще усердно занимаются столярно-философским ремеслом, изготовляя нечто для спокойного сидения.

В эмигрантской прессе можно читать такие умилительные рассуждения:

«Говорят, что абиссинские православные священники танцуют при совершении литургии. Очевидно, в душе эфиопов – тех эфиопов, которых так уважал Гомер, что всегда говорил о них: „достопочтенные эфиопские мужи“, – очевидно, в этой душе православие нашло другое отражение, чем в нашей русской душе.

Недавно знакомая русская девушка, получившая воспитание в католическом французском монастыре, жаловалась своей матери:

– У них ужасно неудобно купаться: ванну приходится брать всегда в рубашке.

– Почему?

– Вот и я спрашиваю – почему? Ведь в ванне я сижу одна, дверь заперта на ключ. А они говорят:

– Как одна? А ангел-хранитель? Ведь он всегда при тебе!

Эта детская очаровательная наивность католического монастыря мне ужасно понравилась. Но разве это похоже на наше представление об ангеле-хранителе?»

Это пишет бывший беллетрист, видный сотрудник эсеровской газеты в 1905 году. О, трагическая тяжесть ягодиц!