Максим Горький
Об искусстве
– Купите игрушечку!
Игрушечка была вырезана из корневища можжевельника, она изображала человека в шляпе, в брюках «навыпуск», человек стоял прижавшись плечом к дереву, держа в руках палку, лицо его было злобно раздуто, нижняя губа наполовину закушена зубами, рот искривлён. Лицо было сделано очень тонко, чётко, а тело вырезано только наполовину, другая как бы вросла в дерево, намечена небрежно, но в этой небрежности ясно было видно уменье работать, вкус и знание анатомии. Фигурка была вершка четыре высотой. Он просил за неё два рубля. Ему издевательски предлагали «три пятака», двугривенный, он молча шёл дальше. Кто-то сказал вслед ему:
– Пустяками занимаешься, старик.
– Да и плохо сделано, – прибавил другой пассажир.
У меня было рубля полтора, но я не хотел увеличивать обиду старика.
– Сам резал? – спросил я, он удивился и ответил вопросом:
– Ну, а как же?
Потом проворчал:
– Чужим не торгую.
Пошёл на корму, сел там в уголок нар, вынул из мешка корень, из кармана перочинный нож. Я сел рядом с ним, разговорились, и он показал мне ещё четыре фигуры: пузатого толстогубого мужика, с большой, апостольской бородой, босого, в рубахе без пояса, – мужик, глядя вверх, крестился, прижал руку к левому плечу, развесив губы, открыв зубастый рот; потом показал длинного монаха с большим носом и сладко прищуренными глазами, растрёпанную, простоволосую, ведьмоподобную старуху, – она кому-то грозила кулаком, – пьяного барина с дворянской фуражкой на затылке. Все пять фигур обладали одним и тем же свойством: все были убедительно уродливы. Я спросил: почему он, мастер, делает людей как будто насмешливо? Искоса взглянув на меня, он ответил не без задора:
