bannerbannerbanner
Кладбище

Максим Горький
Кладбище

Полная версия

Я молча кивнул головою, а он торжествующе воскликнул:

– Ага, – видите? Обязательно – записывать всё, что человек сделал хорошо или поучительно плохо! Например: некто сложил печь, особенно спорую на тепло, – эапишите-с! Некто убил бешеную собаку – записать! Выстроил школу, замостил грязную улицу, первый научился хорошо ковать: лошадей, всю жизнь боролся словом и делом с неправдой – за-пи-ши-те! Женщина родила пятнадцать человек здоровых детей, – а! – это очень нужно записать: это великое дело – дать земле здоровых детей!

И, тыкая пальцем в серый намогильный камень со стертой надписью, он почти закричал:

– Под сим камнем погребено тело человека, всю жизнь свою любившего одну женщину – одну! – это нужно записать! Мне не нужно имен, – мне нужны дела! Я хочу, должен знать жизнь и работу людей. Когда отошел человек – напишите на кресте его могилы – «крест яко ярем», это надо помнить! – напишите для меня, для жизни подробно и ясно все его дела! Зачем он жил? Крупно напишите, понятно, – так?

– Да.

Поручик продолжал горячо, захлебываясь словами, махая рукою вдаль, на город:

– Они там – лгуны, они нарочно скрывают работу, чтоб обесценить человека, показать нам ничтожество мертвых и тем внушить живым сознание их ничтожества! Ничтожными легче править, – это придумано дьявольски умно! Да, конечно, легче! Но – вот я; попробуйте, заставьте-ка меня сделать то, чего я не хочу!

Брезгливо сморщив лицо, он точно выстрелил:

– Ап-параты!

Было странно видеть задор старика, слушать его крепкий басок, бодро нарушавший тишину кладбища. Высоко над могилами лениво таял, докучая, будничный звук.

– Нн-о-у, ни-о-у…

Масляничный блеск сочных трав исчез, погас, и все стало матовым; воздух густо насыщался пряным запахом намогильных цветов нарцисса, герани и левкоя…

– Нет, лжете, каждый из нас стоит своей цены, – это прекрасно видишь, прожив на земле шесть десятков лет! Нет, вы не скрывайте: всякая жизнь может и должна быть объяснена, человек – работник всему миру, он мой учитель в худом и добром. Жизнь вся, насквозь – великое дело незаметно маленьких людей, не скрывайте их работу, покажите ее! Напишите на кресте, над могилой умершего, все дела его и все заслуги, пусть они ничтожны, но – покажите себя умеющим найти хорошее и в ничтожном. Теперь вы поняли меня?

– Да, – сказал я. – Да!

– Так-то-с!

Колокол торопливо крикнул дважды и замолчал, оставив в воздухе над кладбищем печальный струнный звук, а собеседник мой снова вынул портсигар, молча протянул его мне и стал тщательно раскуривать папиросу. Руки его, маленькие и темные, как птичьи лапы, немножко дрожали, голова опущена и похожа на плюшевое пасхальное яйцо.

Курил и ворчал, недоверчиво, хмуро заглядывая в глаза мне:

– Земля сильна трудом людей… Всякий может найти себе опору на земле… нужно только хорошо знать и помнить прошлое…

Кудрявые дымы над городом покраснели, слуховые окна зарделись ярким румянцем, напоминая мне багровые щеки племянницы Вырубова, – в этой девице, как и в дяде ее, было что-то решительно «не допускающее» думать о ней хорошо и ласково.

Одна за другою в ограду кладбища вползали темные, лохматые фигуры нищих; от крестов на землю ложились тени, такие же осторожные, как нищие.

Где-то далеко, в потемневшей зелени, дьячок тянул лениво и равнодушно:

– Ве-е-ечна-ая – ппа-а…

– За что? – сердито пожав плечами, спросил поручик Хорват. – За что – вечная память? Может быть, она лучше всех в городе солила огурцы, мариновала грибы… Может быть, он был лучший сапожник или однажды сказал что-то, о чем по сей день еще помнит улица, в которой он жил. Объясните мне человека!

И лицо его окуталось облаком крепко пахучего, дыма, сильно кружившего голову.

Ветер тихо вздохнул, наклонил стебли трав в сторону нисходившего солнца, стало тихо, и в тишине резко прозвучал капризный женский голос:

– А я говорю – налево!

– Танечка, ну как же…

– Забыли! – выдувая дым длинной трубообразной фигурой, проворчал старик. – Забыли, где лежит родной или знакомый…

Над красным крестом колокольни плавал ястреб, а по камню памятника, против нас, ползла бледная тень птицы, то соскальзывая за угол камня, то снова являясь на нем. Следить за этой тенью было странно приятно.

– Кладбище, я говорю, должно знаменовать не силу смерти, а победу жизни, торжество разума и труда, так-то-с! Вы вот представьте себе, каким оно было бы по моей мысли! Это история всей жизни города, это было бы способно поднять чувство уважения к людям… Или кладбище – история, или – не нужно его! Не нужно прошлого, если оно ничего не дает! История – пишется? Ну да – история событий… но я хочу знать, как события творились рабами божьими.

Широким жестом, как-то удлинившим его руку, он указал на могилы.

– Хороший вы человек, – сказал я, – и хорошо, интересно жили, должно быть…

Он, не глядя на меня, ответил тихо и задумчиво:

Рейтинг@Mail.ru