Макс Игнатов
Врунгель
Все бурно заобсуждали предложенный вариант, его плюсы и минусы. Тем временем Антоха почесал телефоном губы и принялся куда-то звонить. Из обрывков разговора соседям по палате стало ясно, что некая дама должна привезти пиццу на пятерых. Осталось непонятным только одно – что означают условия «пусть Кристина» и «по соответствию»?
– А это, – поднял палец Антон Сергеевич, – потом увидите.
В принципе к больным могли приходить посетители. Другое дело, что к аппендицитникам это… в общем, не относилось и не одобрялось – чего там скучать-то по ним, лежат неделю или дней десять!? Тем больше все стали ждать «пицценоску», как окрестил ее дядя Саша, при этом даже он в преддверии «запретного действия» как-то притих и был несколько молчалив.
Стук в дверь, а потом появившаяся в открытой двери девичья мордашка сняла оковы ожидания. Но когда за мордашкой в дверь вошло примерно 120 килограмм крепкого женского тела, одетые в форму медицинской сестры, все просто офигели. Дамочка меж тем чмокнула в лобик Антоху, сказала «Чао, мальчики!» всем остальным и, вздохнув, вытащила из рюкзака – который сразу никто и не заметил – пять коробок пиццы.
– Ну, налетайте, больные животики! Все мягкое и легкоперевариваемое. Кого покормить из маминых ручек?
Понятно, что от желающих отбоя не было. В процессе завязался разговор, где дядя Саша явно чувствовал себя как рыба в воде – ведь впервые за долгий срок ему попалась столь же остроязыкая и все правильно схватывающая собеседница! Из объяснений Кристины – а это была, конечно же, та самая Кристина! – стало понятно, что зашла она в больницу без проблем, охмурив на входе охранника; легкий плащик, накинутый ранее на весь этот наряд, лежит аккуратно свернутым во втором отделении рюкзачка; и если мальчики вдруг чего захотят – «хотя по виду и вряд ли, разве что вот этот остроглазый» – то можно будет о чем-нибудь и пошептаться. В какой-то момент она подошла к Пал Палычу, который заулыбался и даже чуть отодвинулся на кровати ближе к стенке, вроде как приглашая даму присесть. Кристина с сомнением посмотрела на освобожденное место, но, тем не менее, опустила одно бедрышко рядом со страдальцем.
– Ты здесь самый болезный, да? – Она посмотрела на табличку. – Паша, ага. А чего у тебя глаза такие грустные? Хочешь, я тебя развеселю? Могу станцевать.
– Нет, не надо, – предостерег ее дядя Саша, – я тут ему уже натанцевал. Сейчас лежит вот опять – ни покушать не сходить, ни в туалет…
– Да? – удивилась дама. – Тогда могу анекдот рассказать, как раз по случаю. Вот слушай, Паша. Спрашивает как-то октябренок у пришедшего с лекцией старого большевика: – Скажите, а неужели дедушка Ленин тоже какал..?
Наверно, неправильным будет с моей стороны рассказывать все, что творилось в 303-ей палате дальше. Хочу только упомянуть о главном. Пал Палыча повторно отвезли на операционный стол, с тем же диагнозом. Как позже предположил дядя Саша, наш деревенский друг относился к категории людей, которым «палец покажи – он со смеху уссытся!», а с такими его в одну палату ложить было просто преступно. Самого дядю Сашу назавтра выписали с самого утра, предположив, что именно он был инициатором всего бедлама. Впрочем, дядя Саша от этого и не думал отказываться – не Антоху же выписывать, ей-Богу? Кристину очень вежливо выпроваживал охранник, видимо тот самый, что до этого впускал ее наверх. И хоть вслед ей неслись маты и прочие нехорошести со стороны адмперсонала, она ни единым жестом им не ответила.
