Магнус Йонссон
Одинокая охота
Глава 4
Воскресенье
Ильва дрожала от холода. Зубы выбивали барабанную дробь. Она обхватила сама себя. Беспокойство отказывалось отступать. Компанию ему составлял страх. Последняя ночь напоминала ей долгую, непрерывную пытку. За трое суток она почти не сомкнула глаз. Только время от времени впадала в какое-то состояние полузабытья. И даже тогда ее мучили кошмары. Она просыпалась от собственных криков и, стоило ей закрыть глаза, видела все произошедшее в доме нацистов снова и снова.
Это уже стало невыносимым.
Она переминалась с ноги на ногу, пытаясь согреться. Холодный сырой воздух проникал под одежду. На ней был черный армейский наряд. Его подкладка и грубая огнестойкая ткань обычно хорошо держали тепло. Но не в этот раз.
Она стояла под мостом Орстабрун и, таращась на темно-красный дом, отчасти скрытый за забором такого же цвета, нетерпеливо переминалась с пятки на носок, едва чувствуя свои закоченевшие пальцы в грубых «Мартенсах». Абсолютно темные окна. Из трубы не шел дым. Никаких признаков жизни. Где она, черт возьми, болталась?
И что она сама здесь забыла?
Ильва подрабатывала сиделкой, но не смогла заставить себя пойти сегодня на работу и решила сказаться больной. Она сидела в своей однушке, снятой через вторые руки в высотке за Рогсведской школой, и глазела на улицу через кухонное окно. Наблюдала за пенсионерами, рывшимися в мусорных контейнерах в поисках бутылок, которые можно было сдать, и за выходцами с Балкан, перекладывающими ворованное барахло из одних старых «Мерседесов» в другие.
В конце концов она не выдержала. Поехала на метро в центр города. Но там лишь бесцельно болталась – ее одолевали сомнения. Она прекрасно знала, что остальных в ее группе мучил тот же вопрос. Но все равно до обсуждения дело так и не дошло. Поскольку иначе кто-то обязательно почувствовал бы себя обвиненным. Прежде всего Антон, которому каким-то чудесным образом удалось сбежать от нацистов уже после того, как она и другие успели смыться.
Все избегали этой темы, когда встретились накануне на заводе по производству углекислоты. Несмотря на то что вопрос требовал ответа. Откуда нацисты узнали об их намерении провести акцию именно в тот вечер? Никто, кроме членов ее ячейки АФА, не мог обладать такой информацией. В то же время ей вроде бы следовало и порадоваться спасению Антона. Хватало того, что Эзги там осталась. Если бы он разделил ее участь, было бы еще хуже.
Но в любом случае что-то здесь не сходилось.
Она смотрела то на темную воду пролива Орставикен, то на дом. Вдалеке остановился собачник и позволил своему псу пометить забор. Но Линн так и не появилась.
Ильва могла бы позвонить. Или послать мейл. Но идея навестить бывшую подругу возникла спонтанно. Когда-то они были очень близки. В АФА, в Линчепинге. Десять лет назад. Потом почти не общались. Только изредка обменивались эсэмэсками. Она знала, что Линн порвала с ними. Занималась теперь другим. Компьютерами и научной работой. Но Ильва не нашла никого другого, к кому можно было обратиться за помощью. Не идти же в полицию. Или к членам собственной группы.
Они ведь были проблемой. Кто-то один из них.
Она уже собиралась уйти, когда увидела одинокого прохожего выше по улице. Женщину примерно ее возраста, с белокурыми волосами, которые, казалось, поблескивали при свете солнца. Она была одета в черные джинсы и пеструю кенгуруху из тех, какие предпочитали скейтбордисты. Ильва сразу узнала Линн.
Линн уже подошла к калитке, когда вдруг почувствовала, что кто-то находится у нее за спиной. Темный силуэт, появившийся из полумрака, царившего под мостом, приближался к ней. Она сжала кулаки, сдавила ключи между пальцами, собираясь использовать их в качестве оружия, и, стараясь делать вид, как будто ничего не заметила, замерла, приготовившись дать отпор. Одетый в черное человек беззвучно спешил к ней.
– Линн?
Женский голос. Она с удивлением обернулась. Женщина неуверенно улыбнулась ей.
– Это я.
Поначалу она ничего не поняла. Подстриженная «ежиком» незнакомка с черной, как вороново крыло, косой челкой в стиле кого-то из героев «Острых козырьков» или, пожалуй, даже Лисбет Саландер, с мольбой смотрела на нее. Потом она узнала глаза. Лицо. И улыбку.
– Ильва? Что ты делаешь здесь? Что-то случилось?
Линн огляделась, но женщина была одна.
– Ты же совсем замерзла? Пошли внутрь, – сказала она и, положив руку на плечо бывшей подруги, повела ее к двери.
«Как она изменилась», – подумала Линн. Они были похожи внешне, когда виделись в последний раз. Обе с длинными светлыми локонами. И у них не было татуировок. Сейчас же голову Ильвы сбоку украшали два черных флага. Линн заметила их, когда они заходили внутрь.
Ильва сидела, укрывшись одеялом, на диване и маленькими глотками пила горячий чай.
– Я не знала, с кем мне поговорить, – сказала она нерешительно. – Я в курсе, что ты не с нами больше. И все равно мне не пришло в голову, к кому еще я могла бы обратиться.
Линн сидела к ней спиной, пытаясь разжечь тонкие щепки и газетную бумагу в кафельной печи. Ильва настороженно наблюдала за ней.
– Ты же иногда работаешь с полицией, не так ли?
Линн пожала плечами.
– Я помогала им с несколькими расследованиями. Это то же самое, чем мы когда-то занимались с тобой. Я понимаю, что это прозвучит странно, но я боролась против правого экстремизма, даже когда сотрудничала с ними.
Ильва еле заметно кивнула. Ее бывшие соратники из Линчепинга не сомневались, что Линн по-прежнему можно было доверять. В последние полгода она помогала и им, и отделению в Нерребро, когда нужно было достать необходимые данные, да и по другим вопросам, связанным с компьютерами, тоже.
Линн зажгла новую спичку. Бумага вспыхнула, и голубые языки пламени какое-то время робко облизывали дрова, пока не перекинулись на них окончательно и не приобрели яркий оранжевый цвет. Тогда она перевела взгляд на Ильву. Ей вспомнилось, как они впервые встретились. Ильву в группу АФА привела сестра, а Линн стала как бы ее наставницей. Они особенно сблизились, когда сестра Ильвы погибла в результате несчастного случая, занимаясь дайвингом. Их тесное сотрудничество и дружба достигли пика во время контрдемонстрации против Салемского марша нацистов в 2008 году, когда Ильва руководила людьми на улице, следуя инструкциям Линн, которая вместе с другими членами АФА находилась в квартире неподалеку и прослушивала радиопереговоры полиции. Именно из-за этого Линн потом обвинили в преступлении против государственной безопасности, и по приговору суда ей пришлось провести два года и два месяца в тюрьме Хинсеберг. Ильва же отделалась штрафами за неподчинение требованиям сотрудников правоохранительных органов.
Линн забралась под одеяло рядом с ней. Это показалось ей абсолютно естественным. Они же были близкими подругами и, казалось, только вчера расстались, пусть и прошло по меньшей мере лет восемь с тех пор, как их общение прервалось, когда Линн угодила в тюрьму.
– Значит, вы подверглись нападению нацистов несколько дней назад? И поэтому ты здесь? – спросила она и посмотрела на Ильву. Рана на ее голове уже начала заживать. Еле заметный синяк еще виднелся вокруг одного глаза. Ильва смутилась и вздрогнула. Кивнула.
– Все произошло в четверг. У нас была акция на базе нацистов в Тюресё. Там у них типография, сервера, снаряжение, – подтвердила она и прижалась ближе к Линн. – Они устроили нам засаду. Эзги, молодую девушку, чуть не забили насмерть. Она сейчас в реанимации.
– Я слышала об этом. Боялась, что это была ты или кто-то другой из «стариков», – сказала Линн и взяла Ильву за руку. – Но это все равно ужасно. Нацистам удалось хакнуть ваши мобильники или компьютеры?
– Я проверяла наше оборудование, но причин так думать нет. Защита, похоже, работала нормально. Кроме того, мы стараемся избегать контактов с помощью электронных средств связи и встречаемся лично, когда планируем акции, – ответила Ильва и, пожевав немного бутерброд с сыром – Линн поставила тарелку с закуской на край дивана, – продолжила: – Фредрик, ты его не знаешь, подозревал, что СЭПО слушает его, поэтому мы были крайне осторожными.
Она сделала паузу и добавила:
– Но проблема не в нем. Он знает, как ему действовать, чтобы защитить себя. Меня беспокоит кое-кто другой. Новый парень. Антон. Он с нами уже более полугода. Очень приятный. Умный.
Ильва колебалась. Линн вовсе не обязательно было знать, что именно она привела его в группу после того, как летом между ними возникли близкие отношения. Поскольку иначе она выглядела бы наивной дурочкой. Кроме того, они давно расстались.
– Я не знаю его? – спросила Линн.
– Нет. Если бы мы не попали в ловушку в четверг, я никогда не пришла бы сюда. Но ты, пожалуй, единственный человек, кто может мне помочь, – ответила Ильва, тщательно взвешивая каждое слово. – У меня нет ничего конкретного. Но что-то мне не нравится. Антон проявлял излишнее любопытство. Задавал вопросы о старых акциях, которые мы проводили в других отделениях. Казался чересчур заинтересованным. Настолько идейным, что это почти выглядело притворством.
Она опять сделала паузу и добавила:
– Кроме того, он возомнил себя лидером. Пусть его никто не назначал.
Ей внезапно стало не по себе. А вдруг на самом деле она начала подозревать его только из того, что он бросил ее ради Эзги. Пусть, по ее мнению, она сама давно смирилась с этим. Сейчас от ее недавней уверенности не осталось и следа. Антон изменился после того, как примерно месяц назад Эзги его отшила и сошлась с Фредриком – человеком, завербовавшим ее парой месяцев ранее.
«Такая вот история», – подумала она и сказала:
– Антон говорит правильные вещи. Хотя и не искренне. Но я не знаю, может быть, у меня паранойя, и я слишком придираюсь к нему после случившегося.
Линн обняла Ильву. Ей не составило труда понять, что та имела в виду. Понятие лидера было несовместимо с анархизмом, в который они обе верили. Особенно когда речь шла о самопровозглашенном лидере, к тому же новичке в их компании и мужчине. Такого не могло существовать в антииерархическом движении.
Но означало ли это, что именно он предал группу?
Ильва скосилась на Линн. Она истолковала ее молчание как сомнение в том, хочет ли она и сможет ли помочь. Она положила голову ей на плечо.
– Я знаю, что мы давно не виделись. Но мне необходима помощь. Мне надо знать, действительно ли Антон тот, за кого себя выдает. Или нацисты специально подсунули его нам? Крот он или нет? – сказала она и принялась нервно теребить пальцы. Сама поняла, как надуманно все это звучало.
– Я подумала, что ты через своих новых знакомых могла узнать что-нибудь. Попадал ли он в поле зрения полиции раньше? Есть ли в каких-то реестрах? Следит ли за ним СЭПО? Любую мелочь, которая могла бы подтвердить, кто он. Настоящий. Или декорация.
У Ильвы сердце сжалось от боли, когда она вспомнила о том, что Эзги осталась в доме одна с нацистами. Ее били руками и ногами. Антон тоже находился там, но ему удалось сбежать. Ильва подумала, что не сможет жить, если ее бывший парень окажется виновным в той бойне.
Если выяснится, что по его милости Эзги чуть не убили и он нисколько не жалел об этом.
Антон ведь был человеком, которого она любила. С кем делила постель. С кем принимала пищу, тренировалась, с кем смеялась вместе. С кем виделась каждый день.
Они вместе планировали акции.
Она вся горела от стыда. Это не укладывалось в голове. Она не могла быть столь доверчивой. Ей требовалось как ради себя самой, так и ради Эзги докопаться до истины. Антон изменился в последнее время. Он стал холоднее. Все больше претендовал на роль лидера.
Линн поставила пустые чашки на тарелку и вышла на кухню. Казалось абсолютно невероятным, что нацисты смогли бы внедрить своего человека в одну из ячеек АФА. Она никогда не слышала ни о чем подобном, но прекрасно понимала беспокойство Ильвы. Той требовался ответ. Пожалуй, она винила себя в том, что ее люди оказались плохо подготовленными. Поскольку она не смогла вывести оттуда всех своих товарищей. И ведь нацисты, похоже, ждали их. Наверное, им все равно удалось взломать мобильники или электронную почту. Но как они могли выяснить телефонные номера кого-то из группы?
– Напиши его имя и фамилию на листке, пачка лежит на столе, а я посмотрю, что смогу сделать. Я не работаю с полицией сейчас, но попытаюсь проверить это при первом удобном случае. Мне еще надо завершить кое-какие исследования для Королевского технологического института. Это будет на следующей неделе, – сказала она, когда вернулась в комнату.
Гостиная утопала в слабом голубом свете. Он исходил от двух мониторов, стоявших на письменном столе Линн, сейчас она сосредоточила свое внимание на них. На одном работали шифры AES с различной длиной ключа. Замены и перестановки происходили всякий раз, когда алгоритм придавал тексту форму, непонятную для непосвященных. А на втором мониторе ее программа дешифровки пыталась взломать эти симметричные шифры, отслеживая замены байтов, смешивания колонок и сдвиги строк. Его экран мерцал зеленым, когда она искала слабости, пытаясь укрепить защиту. И это показывало, что программа просто работала, а вовсе не являлось сигналом о достижении какой-то цели. Так Линн сидела уже два дня и пока не могла точно сказать, сколько еще времени ей понадобится, прежде чем появятся результаты, которые она смогла бы включить в свою докторскую диссертацию.
Она открыла записную книжку в мобильнике и отыскала там данные, позволявшие ей проникнуть в закрытую сеть полиции через компьютер Эрика. Он не знал, что у нее они есть. Но руководствовалась она исключительно благими намерениями. Так, по крайней мере, считала она сама. Так у нее была возможность при необходимости помогать антифашистам.
Она улыбнулась, вспомнив, что он поменял пароль. Вместо Big Daddy Kane IV выбрал чуть более сложный – Marcus G@rvey II. Она нашла его в том же месте, где нашла прошлый, – он был приклеен скотчем к компьютеру в его спальне на Седра Агнегатан. Она оказалась там пару недель назад. Случайно. Поздно вечером. К тому времени ее роман с Саманом прекратился уже как несколько месяцев. Точно как и с Габриэлем, с которым она пыталась жить до этого. Сомнения навалились на нее.
«Что не так со мной?» – подумала она.
Мужчины начинали ей надоедать, когда отношения с ними превращались в рутину. Ее терпение заканчивалось, как только начинались вопросы вроде «кто должен ходить за покупками, стирать» или «следовало ли им навестить его родню». Но с Эриком у нее никогда не возникало проблем. Он не выдвигал никаких условий. Никак не ограничивал ее свободу. Она могла делать, что и когда хотела. Почему это стало так важно теперь?
Линн сунула кенгуруху в корзину для грязного белья и посмотрела на свое отражение в зеркале. Она выглядела уставшей. В уголках глаз появились крошечные морщинки, кожа стала бледной.
Ее жизнь, пожалуй, стала бы проще, будь она более покладистой. Она постоянно слышала о том, что ей стоило научиться идти на компромиссы. Конечно, не от собственной матери, та ведь была еще более своевольной, чем она. А от Кайи, сводной сестры. От бабушки. От своего отца, с которым она практически не общалась уже очень давно. Они встретились на Рождество впервые после почти пятилетней паузы. Потом еще пару раз. Шаг за шагом, осторожно пытались построить новые отношения. Полностью избегали вопросов о политике. Вообще не разговаривали на темы, хоть как-то касавшиеся его работы, а он был исполнительным директором социально-экономического департамента Конфедерации шведских предприятий. Ни слова о капитализме. Ни слова об исламе. Лучше бы и ни слова о ее матери, с которой отец развелся, когда Линн было двенадцать лет.
Она вышла на крыльцо и, увидев, что кафе Фон Бюсинга, расположенное ниже по склону холма, уже открыто, поплелась туда. Внутри было сыро и жарко. Стоявший за стойкой Умед протянул ей чашечку кофе. В другом конце шатра сидели две женщины с колясками. Она еще не привыкла к этому импровизированному заведению, открытому с разрешения Альмы, владелицы дома на этом участке, который частично принадлежал ей. Но место было довольно удобное. Она могла ходить сюда чуть ли не в ночной рубашке.
Линн рассеянно погуглила «Скандинавское копье». Именно эта группа, возможно, стояла за избиением Эзги. Она почти ничего не слышала о них. Но они многократно упоминались в новостях и подборках материалов фонда «Экспо». Они предпочитали акции с применением насилия и, похоже, стали активнее после того, как ради работы на местах откололись от «Скандинавского движения сопротивления». Она с удивлением обнаружила, что к ним присоединилась и «Скрытая правда». Рикард и Эрик устроили облаву в офисе этого правоэкстремистского медиаагентства во время расследования «кукольного» убийства. Она надеялась, что их сайт закрыли после того, как год назад приказал долго жить «Патриотический фронт». Но они явно продолжали существовать. Она покликала по их заголовкам. «Скрытая правда» явно стала более радикальной с тех пор, как она в последний раз заглядывала на их сайт. В статьях говорилось о методах борьбы и прямых действиях.
На экране ее мобильника всплыло сообщение. Одна из тестовых программ, которые она опробовала у себя дома, закончила работу. Шифр был готов для оценки. Она закрыла вкладки с правоэкстремистскими сайтами. Они могли подождать. Она понимала беспокойство Ильвы касательно того, что нацисты, возможно, присматривали за ее группой, но ей вряд ли угрожала какая-то опасность в ближайшее время.
Глава 5
Мужчина разложил листочки с распечатками телефонных разговоров на элегантном обеденном столе, выполненном из дерева какой-то благородной породы и металла. Всего их было три, и относились они к трем разным номерам, охватывая временной промежуток в последние четырнадцать дней. Он бросил взгляд в окно. Из него открывался умопомрачительный вид на холмы Сеедера с Монтельюсвеген и конференц-центром Мюнхенбрюггериет, видневшимися в слабом свете опускавшегося к горизонту по ту сторону водной глади солнца. Пусть расположенное рядом с Шиннарвиксбергет уродливое бетонное здание дома престарелых несколько портило это впечатление.
Квартира по адресу Норр Меларстранд, 26, где он сейчас находился, состояла из одной большой комнаты, плавно переходившей в кухню. Ему уже неоднократно приходилось бывать здесь – у него были ключи, и удивление, которое он испытал, когда впервые увидел, как она жила, давно прошло.
Помимо предметов роскоши здесь хватало вещей, более характерных для жилища хиппи. Левая символика на стенах. Черный флаг. Плакаты с надписями типа «Alter Summit Social Rights conference – Brussels», «Angela Davis: Free all political prisoners», «No G-20»[8], и еще одного, состоящего из множества небольших картинок, формирующих большую разноцветную мозаику. Все они были примерно на одну и ту же тему. Свобода, справедливость и равенство. Он ухмыльнулся. Глобалисты. Граждане мира. Предатели своего народа. Люди, принижавшие значение национальной и культурной идентичности. Но именно поэтому он оказался сейчас здесь, в квартире Эзги.
Пока один. И он, и она были членами группы анархистов. Ячейки АФА. Он улыбнулся и достал из холодильника банку пива. Отхлебнул немного прямо из нее. Пока все шло, как планировалось.
Даже несмотря на то, что его настоящие соратники и перестарались немного. Они потеряли контроль над собой, когда столкнулись лицом к лицу с анархистами, которых он заманил в дом в Тюресё. В то же время его левые так называемые друзья тоже не были агнцами божьими. Совсем наоборот. Поэтому они получили по заслугам.
Солнечные лучи проникали в эту квартиру на пятом этаже через большое кухонное окно и отражались от идеально начищенной стальной поверхности холодильника. Он невольно улыбнулся, слишком уж парадоксально выглядела ситуация. Собственная квартира в элитном районе. Масса дорогой мебели и… подушки с матрасами, лежавшие прямо на полу. Две стороны ее жизни. Зажиточные родители, обеспечившие жилье для дочери и обставившие ей квартиру. И она сама, левая экстремистка, позаботившаяся обо всем остальном. Они обсуждали это, когда он приходил сюда ранее. Эзги не видела здесь ничего странного. По ее мнению, если родители были хорошо обеспеченными, это вовсе не означало, что она может спокойно смотреть на беды других людей. Это не давало ей права оставлять без внимания растущие в обществе разногласия и проблемы наименее защищенной его части. Его всегда очаровывала ее наивность. Неужели она не понимала, что никто никогда не скажет ей спасибо за столь идеалистические взгляды. Однако ему приходилось соглашаться с ней. Целиком и полностью. Заходить еще дальше, чем она и другие в группе, в спорах о справедливости, о либертарном социализме.
Ему стоило массу усилий не сорваться. Не выдать себя. Даже если порой очень хотелось задать ей взбучку, когда она слишком далеко заходила в своих рассуждениях. Отвесить несколько хороших пощечин, которые вернули бы ее к реальности.
Вдобавок ко всему, по иронии судьбы, весь первый этаж дома занимал магазин флагов. Повсюду виднелись развевавшиеся на ветру желто-синие полотнища, прикрепленные к покрашенной в оранжевый цвет стене здания. Весь фасад как бы призывал уважать и любить свою родину, быть настоящими шведами. Это противоречило взглядам Эзги и АФА. На него же всегда действовало успокаивающе, когда, прежде чем войти в подъезд, он проходил мимо этих государственных символов. Они служили ему напоминанием о той общности, к которой он принадлежал. Чье время пришло сейчас.
Он провел пальцем по колонкам с телефонными номерами. По координатам мест, где находились ближайшие базовые станции в момент разговоров. Он мог получить те же самые подборки в цифровом виде, по электронной почте. Но не хотел рисковать и оставлять следы на случай, если его мобильник взломают. Хоть никто в его группе АФА ничего и не подозревал. Распечатки служили просто дополнительной мерой предосторожности. Способом находиться на шаг впереди. Видеть, чем занимались другие. По крайней мере, так он считал. До сих пор.
Но сейчас оказалось, что Ильва охотилась за ним.
Он обвел координаты мест, откуда она звонила. Пометил их на карте в своем мобильнике. И не поверил собственным глазам. Поначалу надеялся, что стал слишком подозрительным. Но это был не тот случай. На карте возник небольшой район в Танто у моста Орстабрун. В углу виднелись несколько крошечных пятен – земельные участки. И несколько заметных прямоугольников – старых построек, включавших знакомый ему гостевой дом. Там жила Линн Столь.
Ильва, выходит, искала ее. Хотя эти двое не поддерживали связь, насколько он знал. По крайней мере, в течение очень долгого времени. Они общались, когда Линн была активным членом АФА, а с той поры минуло уже около десяти лет. Тем не менее десять часов назад они встречались.
Спустя всего несколько дней после засады в Тюресё.
Он положил телефон на стол. Не «левый», используемый для связи с АФА. А другой. Про который знал только он. Тоже официально не зарегистрированный на него. Он открыл приложение Flexispy и ввел IMSI-номер Ильвы. Дважды проверил отмеченные координаты. Все сходилось. Программа показала тот же район.
Конечно, Ильва могла случайно оказаться там. Но ведь она провела у Линн два часа.
Речь шла о чем-то срочном. Какой-то чрезвычайной ситуации. И вряд ли дело касалось только нападения на Эзги. Скорей всего, чего-то еще более важного. Он что-то почувствовал еще накануне, когда они встречались на заводе по производству углекислоты. Понял по взгляду Ильвы. По ее настороженному тону. Обвиняющим ноткам в голосе.
Он открыл записную книжку ее мобильника. Как ни странно, записи в ней были не зашифрованными. Внезапно он вздрогнул – над домом на низкой высоте с шумом пролетел самолет в направлении аэропорта Бромма.
Ему удалось установить шпионскую программу на телефон Ильвы. Она оставила мобильник на столе, отлучившись вместе с остальными к стойке бара накануне вечером. У него ушла где-то минута на все необходимые манипуляции. Он и раньше мог отслеживать местоположение ее номера, но и такая предосторожность не могла повредить. И уже принесла свои плоды, он знал о том, что Ильва была у Линн. У перебежчицы, как ее называли. Антифашистки с друзьями в полиции.
Он оцепенел.
Что за чертовщина?
В самом верху листа записей Ильвы он увидел новое добавление. Сделанное пару минут назад. Она записала номера двух мобильных телефонов. И пару хорошо знакомых ему имен. Или скорее псевдонимов. Гейдрих и Ян Стюарт. Довольно идиотских для членов «Скандинавского копья», которым не следовало привлекать к себе внимания. Но им, похоже, ужасно хотелось, чтобы их отождествляли со старыми нацистами. С другой стороны, кроме настоящих имен этим двоим нечего было скрывать – об их принадлежности к группе национал-социалистов в СЭПО уже знали. И сейчас о них явно узнает АФА. Ему следовало сообщить им, что пришло время снова сменить мобильники.
Он выругался про себя. Ильва. Хитрая сучка. Когда они были в кабаке, она, похоже, проделала то же самое, что и он. Заподозрила что-то и, пока он был в туалете, залезла в его телефон, лежавший в кармане куртки. Увидела сообщения, которые появились на экране, и записала имена и номера. Она, наверное, приняла это за какую-то шутку, поскольку иначе, пожалуй, спросила бы, почему он получал эсэмэс напрямую. Но вместо этого она просто чуть позже сравнила номера с их списками данных известных нацистов.
И поняла, что все было очень серьезно.
Его мобильник пикнул. Он все еще был подсоединен к экрану телефона Ильвы. Рядом с записями появился значок фотографии. Прямо сейчас Ильва сидела в телефоне. Она записала адрес, потом имя.
Клара Рессель. Внутри у него все похолодело.
Он напряженно ждал. Ничего больше не происходило. Ильва, похоже, отложила в сторону мобильник. Прошло полчаса. Он обеспокоенно бродил по квартире. Все не решался открыть фотографию – это сразу стало бы заметно на экране ее телефона.
Время от времени он косился на дверь. В любой момент ведь могли появиться родители Эзги или ее сестра, что добавило бы ему проблем. Он проверил время. Прошел час, а Ильва так и не прикоснулась к телефону. Он не мог ждать больше. Потеряв терпение, сел за стол и кликнул по значку фотографии. Снимок появился на экране.
На нем он увидел себя.
Или, по крайней мере, собственную спину. Сфотографированную несколько часов назад. Когда он стоял в парке и разговаривал с Кларой. Именно ей он поручил преподать урок анархистам в доме в Тюресё.
Ильва зашла в своем расследовании дальше, чем он думал. У него возникло страстное желание стереть и снимок, и ее записи, но в последний момент он передумал.
Тем самым он мог предупредить ее, что знает обо всем, а этого не следовало делать.
Он вытер холодильник, сунул пустую пивную банку в карман куртки и уже направился к входной двери, когда пришло эсэмэс. На его АФА-мобильник.
Экстренная встреча. Место четыре. 20 часов.
От Ильвы. Она собиралась разоблачить его перед другими. Или по крайней мере попробовать сделать это с помощью фотографии с Кларой. Или эсэмэской от нацистов, если ей не удастся убедить других, что на снимке была его спина. Но они ведь могли узнать куртку и ботинки. Он нервно забарабанил ногтями по перилам. Вся его работа могла оказаться напрасной. Ему явно угрожало разоблачение.
Спускаясь по лестнице, он прибавил шаг.
