bannerbannerbanner
Десять сыновей Морлы

Magnus Kervalen
Десять сыновей Морлы

Полная версия

В полусне он слышал приглушенные голоса – похоже, хозяева не собирались укладываться. О чем можно спорить так долго, да еще и ночью? Вязкая усталость разливалась по телу Валезириана, но он заставил себя вынырнуть из сна. Хозяева вели себя странно – даже Валезириан, плохо знающий обычаи эсов, почувствовал это. Они что-то замышляли. Валезириан приподнялся, выбрался из спальной ниши и, ступая бесшумно, как он умел, подошел к занавеси. Он вдруг обнаружил, что держит в руках священную книгу, которую прежде, во сне, прижимал к груди. Как бы не уронить ее… Перехватив книгу покрепче, Валезириан прислушался.

– Чего тут сомневаться? Заколем их – и дело с концом, – говорила женщина вполголоса. – Ты же их видел – один хриз, другой оборванец… С золотым кольцом на шее, в перстнях, а одежда на нем совсем худая. Голову обвязал женским платком… Говорю тебе, он или изгнанник, или вор. Не иначе как этот бродяга убил знатного эса и присвоил себе его драгоценности. Никто не станет мстить за такого! А может, карнрогг еще и наградит нас…

Ее собеседник долго молчал. Наконец он возразил с сомнением в голосе:

– Они наши гости. Боги разгневаются на наш род, если я нарушу закон гостеприимства…

– Мы выполнили долг хозяев: они уже вкусили пищу в нашем доме, – перебила его женщина раздраженным полушепотом. – Боги… Боги и так оставили нас. С тех пор, как умер мой Крадстейн и этот змей, этот ненасытный ворон, Турре Фин-Эрда, присвоил наши поля, мы знаем лишь тяготы и унижения. Неужели ты не понимаешь, отец, что нам не пережить эту зиму? Еды у нас осталось лишь на завтрашний день… Турре больше не даст нам в долг. Он только того и ждет, чтобы мы сдохли от голода – тогда он сможет забрать себе нашу усадьбу и последний клочок земли. Убьем этих бродяг, выменяем их золото на зерно – дотянем до весны, а там, глядишь, и посеяться сможем…

– Не лежит у меня сердце к этому злодейству, – вздохнул старик, – а всё же ты права. Погоди, возьму нож… Сам пойду. Не хочу, чтобы древний обычай нарушила твоя рука… Уж лучше пусть Рогатые покарают меня. Я старик, от меня всё одно нет проку…

Валезириан кинулся к спальной нише. Он расслышал не всё и не всё сумел себе перевести, но понял, что хозяева замыслили что-то против него и Эадана.

– Не надо спать! Не надо спать! – зашептал он Эадану – от волнения Валезириан не мог вспомнить, как на языке негидийцев будет «проснись». – Эти люди думают плохое! Они хотят делать плохое над тобой!

Эадан вскочил с постели, будто и не спал вовсе.

– Сейчас я сделаю плохое над ними, – повторил он слова Валезириана, хватая свой узел. – Держись позади меня, хриз.

Он отдернул занавесь, ненароком сорвал ее, и решительно двинулся к очагу. Отблески пламени играли на его мече, окрашивая клинок красным, словно меч уже напился крови.

– Что за гурсовы времена настали, если хозяева замышляют зло против гостя? – бросил Эадан старику.

Тот попятился. В его подслеповатых глазах отразился страх.

– О чем ты говоришь, гость? Ты напрасно меня обвиняешь… Я всего лишь немощный старец. Для меня давно уж миновали дни кровавой потехи, – он выставил перед собой дрожащие руки, словно пытаясь защититься. – Прошу, не убивай меня, благородный воин. Пожалей мои седины. Я не таил против тебя никакого зла…

Вдруг краем глаза Валезириан заметил какое-то движение. Схватив прислоненное к стене копье – верно, оставшееся от этого ее умершего мужа, Кродстина или как его там, – хозяйка с криком бросилась на Эадана. Долю мгновения Валезириан видел рядом ее побагровевшее лицо, искаженное решимостью и мукой. Сам не заметив как, он ударил ее книгой – женщина издала полухрип-полустон и рухнула на пол. Вокруг ее головы начала разливаться маслянистая лужа.

– Файха! – простонал старик. Он упал на колени и почему-то пополз к ней на четвереньках. – Файха, дочка, – звал он ее, будто не понимал, что она уже не ответит. Валезириан с тоской подумал, что теперь к терзающим его картинам прошлого прибавится еще и эта: жалкий старик, ползущий к убитой женщине.

Эадан развязал свой узел, выбрал серебряное нашейное кольцо потоньше и, отломив от него кусок, бросил обломок старику.

– Бери, – сказал он, – и благодари меня за щедрость. Никто не дал бы тебе такого большого выкупа.

Старик подобрал обломок, посмотрел на него и заплакал.

– О злосчастная моя судьба, – причитал он, раскачиваясь. – В былые дни я бы не продал жену моего единственного сына за серебро убийцы. Не серебром, а кровью взял бы я с него плату! Где же богатство мое и сила? Где мой сын, гордость моего рода? Где невестка моя, хозяйка ключей моего дома? Все исчезло, унеслось на слепых конях ночи. Угасла слава моего рода. Пали стада, погиб урожай, угли остыли в моем очаге. Я нищий, одинокий старик. Горести и унижение – вот моя доля отныне.

Глава 8

Эадан и Валезириан брели по дороге мимо пустых полей, лежащих под слоем снега. Усадьба, где они едва избегли смерти, скрылась из виду. На смену непроглядной тьме явились серые дневные сумерки. Пошел мелкий колючий снег. Порывистый ветер пригоршнями бросал его в лица путников, закидывал снег им за шиворот. Эадан бормотал себе под нос проклятия. Он был не в духе. Он не выспался, не наелся как следует – в животе бурчало от недоваренного проса – и, ко всему прочему, он жалел обломок нашейного кольца, опрометчиво отданный старику. Тогда Эадану хотелось совершить нечто впечатляющее, великодушное – так и подобает поступать благородному эсу, – но теперь его обуяла жадность. Видит Орнар, этот старик заслуживал стали, а не серебра!

Словно догадавшись о его раздумьях, Керхе крикнул, перекрывая свист ветра:

– Может… старого убить надо еще? Этот способен рассказывал… Нет, не так. Он способен рассказать… о нас.

Эадан мотнул головой.

– Я сам расскажу об убийстве, как только нам встретится какой-нибудь хутор.

– Расскажу?! Для что?! – изумился Керхе.

Эадан посмеялся над его глупостью.

– Вам, хризам, не понять, – сказал он с сознанием собственного превосходства. Потом все-таки снисходительно объяснил: – Нужно объявить людям об убийстве сегодня же, иначе это будет считаться бесчестным умерщвлением, – помолчав, он признался: – Да и что его скрывать? Если бы у той женщины и старика была сильная родня, разве бы они сидели, голодные и нищие, в пустом доме? Их родичи или все перемерли, или отвернулись от них. Никто не потребует у меня выкупа за убийство – серебром ли, кровью ли. Я дал старику столько, сколько не дают и за мужчин – не то, что за женщин, – добавил Эадан с сожалением. – На землях Морлы я и так уже изгнанник. Что мне терять?

Некоторое время шли молча. Керхе опять отстал – оглянувшись, Эадан увидел, что тот ковыляет, прихрамывая, далеко позади. Эадан рассердился. Ему надоело останавливаться через каждые десять шагов, дожидаясь медлительного раба. Что за дурень этот Ниффель! Взял себе в услужение слабого, нерасторопного хиляка. И полдня пройти не может, чуть что задыхается. Бросить бы его тут, на дороге, – меньше было бы хлопот… Эадан замедлил шаг и вновь посмотрел на Керхе. Несчастный, похоже, тащился из последних сил. И как этот задохлик становится таким быстрым и ловким, когда нужно кого-то убить? Наверно, Ку-Крух и Ддав и правда помогают ему. А может, хризов хранит их бог, не зря же Керхе несет с собой эту их священную вещь. Эадан слышал, что хризский бог очень силен и дает свою силу тем, кто ему по нраву. Выходит, южане не прогадали, когда стали дарить ему золото и самоцветы. Возможно, этот бог поможет и Эадану? Вон ведь, в том доме Керхе дважды спас ему жизнь: сначала предупредил Эадана об опасности – и старик не успел зарезать его в постели, а после Керхе защитил Эадана от предательского удара копьем. Конечно, Эадан обошелся бы и без него, но все же… Чем больше богов на твоей стороне, тем больше твоя удача – так говорят люди.

Беззлобно выругавшись, Эадан вернулся, забрал у Керхе тяжелую книгу, сунул ее в свой заплечный узел к остальным сокровищам, а после закинул руку Керхе себе на шею и почти понес его на себе. Тот только и успевал перебирать тощими ногами. «Ну и ну, – думал Эадан. – Этот Ддавов сын хотел меня убить и сожрать, пристукнул так, что до сих пор голова гудит, – а я еще и помогаю ему идти, словно раненому в бою побратиму!..» Эадан оправдывался перед собой тем, что хочет угодить хризскому богу. Этот бог явно благоволит к Керхе, и если Эадан ему поможет, то и сам получит часть его удачи. На деле же ему попросту жаль было терять своего раба. У Эадана еще никогда не было рабов; он и не чаял, что они у него когда-нибудь появятся – а тут такое везение. Ему понравилось быть хозяином. Тот, кто кем-то повелевает – пусть даже и немощным хризом, – тот даже в изгнании сохраняет свой геррод, уважение к себе. Обидно лишиться раба так скоро, еще толком не повластвовав.

Керхе показался ему легким, как ребенок. Эадан волок его на себе без особого труда. Куда больше хлопот доставлял ему меч Ниффеля, который так и норовил выскользнуть из замерзших пальцев. Когда уже он признает Эадана своим хозяином? Нрав у меча не лучше, чем у самого Ниффеля. Говорят, даже в юности, еще до того, как стать балайром, Ниффель был настоящим побратимом Крады, бичом Гуорхайля. Никому не было защиты от его бесчинств. Со своими разбойниками-элайрами он налетал то на один, то на другой богатый дом, ел там и пил, разоряя хозяев и нанося обиды их женам и дочерям. Ничьих увещеваний не слушал Ниффель – ни тех, кто старше него, ни тех, кто знатнее. Ходили слухи, что даже карнрогг Морла, отец Ниффеля, уже не мог управиться со своим необузданным сыном. Сам Эадан не помнил Ниффеля до жениховства – он вообще плохо помнил свое бестолковое детство. Но уже после, околачиваясь в стряпной, Эадан наслушался сплетен о Морле и его сыновьях. Рабы и работники любили Эадана и болтали при нем не таясь. Они судачили о своих хозяевах, гадали, что заставило Ниффеля выбрать страшную участь – обещать себя Безглазой Женщине, и шепотом рассказывали небылицы о том таинственном дне, когда Ниффель расправился с хризской женой Морлы и стал безумным балайром. Теперь оружие, когда-то принадлежавшее Ниффелю, пугало Эадана. Ему мнилось, будто оно обладает собственной волей. Что, если в опасный момент оно предаст нового хозяина? Избавиться бы от него, а жалко. Меч из хорошей стали – большая ценность, раздобыть другой будет не так-то просто. Может, меч вовсе и не желает возвращаться к Ниффелю. Ему, верно, надоело служить этому злодею, не чтущему богов и древний Закон, – оттого меч и позволил рабу украсть себя.

 

Удовлетворенный этим объяснением, Эадан немного успокоился. Меч уже не казался таким неудобным. Скоро Эадан перестал думать о нем и принялся глазеть по сторонам. На равнине не за что было зацепиться взгляду. Эадан заскучал. Он шел и шел, поддерживая Керхе, а пустые поля всё не кончались. Снег прекратился. Ветер задул в спину, идти стало легче. Эадан начал напевать песенку про роггайна гурсов – под нее хорошо идти. Валезириану песня показалась заунывной. В отличие от эсов, его не увлекало перечисление всевозможных сокровищ, сокрытых в пещерах Туандахейнена. Он устал от долгого пути, от однообразных видов вокруг, от холода, из-за которого каждый вдох становился мучительным; устал от того, что случилось с ними в том проклятом доме. Валезириан задыхался. У него болело в груди, кололо в боку, в плече; каждый шаг давался огромным напряжением сил – и телесных, и душевных. Если бы Эадан не помогал ему идти, Валезириан давно бы уже лег в снег, свернулся, подтянув колени к груди, и под завывания ветра уснул навсегда.

Он не мог понять, отчего этот негидиец ему помогает. Неужели и правда испытывает благодарность за спасение? Валезириану не слишком верилось в это. Скорее всего, он просто не хочет терять часть своего достояния. Валезириана оскорбляло, что его считают вещью, такой же, как меч, кольца или чаши – только куда менее ценной. Когда Эадан объяснял ему обычаи своего народа, в его тоне сквозило пренебрежение. «Вам, хризам, не понять» – сказал он. «Да, ты прав! – хотелось выпалить Валезириану. – Мне никогда не понять ваших диких хадарских обычаев! Ибо образованному, высоконравственному человеку никогда не постичь, почему убийство, о котором безо всякого раскаяния объявляет убийца, уже не считают бесчестным! И как вообще можно делить убийства на честные и бесчестные, этого мне тоже не понять! И как смеешь ты, невежественный дикарь, не знающий ничего, кроме грязного хлева, в котором ты родился и вырос, судить о том, что я могу или не могу понять…» Разумеется, Валезириан промолчал. Неблагоразумно сердить того, кто сильнее тебя. Впрочем, даже если бы Валезириан не страшился разозлить своего спутника, то все равно не сумел бы выразить все это на чужом, полузабытом языке – и невысказанная обида точила его сердце.

Дневные сумерки вновь превратились в вечерний мрак, когда Эадан и Валезириан увидели хутор, стоящий невдалеке от дороги. Дома и хозяйственные постройки окружала высокая ограда, перед нею ощетинился частокол, отчего хутор можно было принять за эсскую крепость-скагу. У зажиточных фольдхеров было в обычае укреплять свои подворья, иной раз более богатые, чем подворья карнроггов. Под защитой крепких стен фольдхеры не боялись своих алчных господ или их голодных дружинников, вечно рыскающих в поисках поживы. Напротив, нередко случалось так, что какой-нибудь особенно богатый фольдхер навязывал карнроггу свою волю. Владетели мятежного Бедар-ки-Ллата, самого обширного фольда Трефуйлнгида, издавна держались с карнроггами как с равными; лишь на словах они называли себя людьми Моргерехтов – и даже, бывало, воевали с ними. Колотя ногой в ворота, Эадан надеялся, что хозяин этого хутора так же, как и бедарские фольдхеры, не чтит своего карнрогга – иначе им с Керхе придется туго. Известное дело – тот, кто дает приют объявленному вне закона, идет против воли карнрогга и сам рискует стать изгнанником. Здешнему фольдхеру ничего не стоит убить Эадана и послать кого-нибудь в Ангкеим за наградой. У такого богатого человека, верно, много крепких людей; и псы злые – вон как расходились, впору оглохнуть…

Из-за ворот послышалась брань и визг: кто-то шел через двор, пинками отгоняя собак. Спустя короткое время над воротами показалась голова в капюшоне.

– Кого там принесли Старшие? – невежливо крикнули Эадану.

Эадан поморщился. Недаром говорят: у богатого хозяина и слуги мнят себя сыновьями карнрогга.

– Мы усталые путники, – ответил он, задрав голову. – Имя мне Грим, а это Керхе, мой раб. Хотим погреться у очага твоего достопочтенного хозяина.

Работник окинул оборванцев подозрительным взглядом.

– Ладно, входите, – буркнул он. – Сами знаете, хутор Турре Большого Сапога стоит у дороги – значит, долг нашего хозяина принимать всякого, кто постучится в его ворота. Однако же неучтиво входить в чужой дом, не назвав настоящего имени.

– Мое настоящее имя и имена моих предков я назову лишь твоему хозяину, достопочтенному Турре, – заявил Эадан. Работник его не услышал: он спускался со стены, чтобы открыть ворота.

Следуя за работником, они прошли через двор, мощеный плахами из расколотых бревен. В нос Валезириана ударил теплый запах скота. Валезириан заволновался: для него этот запах был связан с людьми, а значит, с опасностью. Прежде он никогда не отваживался заходить на такие большие хутора. Он жался к Эадану, озираясь, как осторожный зверек, и с опаской косился на собак – крупных, откормленных, с густой лохматой шерстью. Они бежали за чужаками, но не трогали их: понимали, что это гости, а не враги. До хозяйского дома пришлось идти недолго. К большому крепкому строению с четырехскатной крышей лепились бесчисленные пристройки, жилые и скотские, отчего дом расползался по двору как уродливый нарост. Перед домом, под навесом, стояли сани, множество лыж и снегоступов. Хутора, которые Эадан видел прежде, не шли ни в какое сравнение с этим богатым подворьем. Но после карнроггской усадьбы, где он вырос, после великолепного бражного зала Ангкеима, двор фольдхера Турре показался Эадану грубым и грязным.

Согнувшись под низкой притолокой и перешагнув высокий порог, он очутился в духоте и запахе людских тел. Наступило время вечерней трапезы; все, кто жил под рукой Турре – домочадцы, работники и рабы – собрались вокруг своего хозяина, отчего в доме было не продохнуть. Люди сидели на лавках или чурбаках. Хозяйские дочери и жены хозяйских сыновей, медлительные, как все женщины фольдхеров, разносили хлеб, кувшины с ячменным пивом и большие миски с густой, наваристой кашей. Пахло горохом и репой. Хозяйка – дородная, дебелая, в некрашеных, но добротных одеждах – сидела рядом с мужем. Зорко подмечая все, что делается в ее доме, она покрикивала то на зазевавшихся невесток, то на дочерей, а то и на мужчин-работников, которые слишком уж расшумелись. Сам Турре Большой Сапог, такой же широкий и крепко сбитый, как и его жена, неспешно ел, макая в горшок ломоть черствого хлеба. Он проделывал это с таким достоинством, словно совершал нечто необычайно важное. Заметив, как открылась и вновь затворилась дверь, Турре сказал, вглядываясь в сумрак:

– Кто там еще? Если это опять жена Крадстейна, гоните ее в шею. Попрошаек мы не жалуем, – и вновь занялся своей кашей.

– Эта женщина больше не будет докучать тебе, достопочтенный Турре, – произнес Эадан, выступив в круг света. – Мой раб Керхе убил ее, когда она пыталась убить меня. Я уже уплатил виру ее свекру – щедрую виру серебром.

Турре жевал хлеб, разглядывая чужака. Он не удостаивал Эадана ответом. Другие люди тоже повернулись и все как один вперили в Эадана и Керхе враждебные и в то же время любопытные взгляды. Работники Турре ждали, что скажет хозяин. Наконец тот хохотнул, подтолкнув жену локтем:

– Ты погляди, хозяйка, какие важные гости забрели в наш бедный дом. Что, сынок, золотое кольцо у мертвеца забрал, а одёжу с него снять позабыл? Или другие вороны-элайры подоспели, тебя, вороненка, от падали отогнали? – фольдхер утробно рассмеялся – горшок с кашей, который он поставил себе на живот, закачался.

Людям понравилась шутка хозяина. Посмеиваясь, они говорили друг другу:

– Эк расчихвостил его наш кормилец! У Турре Большого Сапога на всё шутка найдется!

Эадан стоял под их насмешливыми взглядами не зная, как быть. Другие фольдхеры, живущие по соседству с карнроггской усадьбой, получившие свои наделы из рук Морлы, всегда пресмыкались перед элайрами, оказывали им всяческий почет. Эадан вырос уверенный в том, что геррод элайра больше геррода фольдхера. Фольдхеры живут ради того, чтобы кормить своего господина и его дружинников, а земля, подаренная воину его карнроггом, – всего лишь подспорье в те дни, когда знатный муж не добывает богатство и славу в потехе Орнара. Теперь же не успел он войти, как этот толстый самодовольный фольдхер вздумал насмехаться над ним, сыном элайра! Эадан – изгнанник, это верно; но Турре не только над Эаданом, он и над всеми элайрами посмеялся, назвав их падальщиками и оболгав тем самым благородное ремесло знати – кровавые набеги. Эадан не мог этого стерпеть. Он знал, что положение его шатко; меч он по обычаю оставил у двери, а людей у Турре было много, и все – здоровяки, способные одним ударом кулака раскроить череп. Сдержав дерзкие слова, рвущиеся из сердца, Эадан всё же ответил:

– Я слышал, будто Турре Фин-Эрда, фольдхер с хутора Большой Сапог, человек всеми уважаемый и гостеприимный. Я слышал также, что в его доме, стоящем у дороги, всякий странник найдет приют. Видно, я сбился с пути и пришел вовсе не на тот хутор, о котором мне рассказывали, раз уж в этом доме мне приходится терпеть поношение от хозяина, которому ни я, ни мой род от века не делали никакого зла.

За годы сиротства Эадан привык сносить обиды и избегать ссор. Он произнес свой укор почтительным тоном, скорее жалобно, чем сердито, разводя руками будто бы в растерянности. Его учтивость понравилась фольдхеру. Он приосанился и снисходительно махнул Эадану, повелевая ему приблизиться.

– Эй вы, сынки, потеснитесь-ка! – бросил он сидевшим у огня мужчинам, таким же кряжистым, как и сам Турре. Те нехотя подвинулись, освобождая место для гостя.

Эадан поблагодарил и сел, усадив Керхе у своих ног. Турре хмыкнул.

– Гляньте, детки, как знатные эсы обходятся с рабами. У ног сажают, точно псов, – весело сказал фольдхер своим людям. – А и сами они золотые ошейники на себя напяливают, да еще и гордятся ими, – Турре показал пальцем на золотое нашейное кольцо Эадана. – А мы-то и собак ошейниками не мучаем, верно, родные? К чему ошейники да цепи – корми псов получше, они сами от тебя никуда не денутся! Вот и с людьми так же, – фольдхер снова принялся за свою кашу. – Я с моими детушками, с моими рабами и работниками, по-людски обхожусь – вот они за меня и держатся, никакими посулами не оторвать. Хорошо поработал – можно и поесть от пуза, верно я говорю?

– Правду, правду говоришь, отец! – шумно поддержали его люди. – Мы за тебя горой!

Турре удовлетворенно крякнул. Он с прищуром взглянул на Эадана, точно проверял, какое впечатление произвела на гостя преданность его людей. Не приглашая Эадана разделить с ним пищу, фольдхер сам потянулся к общему котлу, плюхнул себе еще разваренного гороха с репой и, степенно зачерпывая его горбушкой, продолжил:

– А вы, элайрово племя, рабов своих держите впроголодь – вот они только и глядят, как бы хозяина обворовать и к другому сбежать. Вон какой у тебя раб – одно название, что раб – хилый да тощий; какой от него прок? Глаза от голода вылезли, а ты ему жрать не даешь. Слышьте, дети, – сказал он людям, – у них, у элайров да у карнроггов этих, зазорно вовремя раба накормить. Надобно, значит, только потом, как сам поешь, объедки ему кинуть. А ваш хозяин, скажите-ка, разве так с вами обходится?

– Не так, не так, отец! – раздались голоса со всех сторон.

Турре благодушно оглядел своих «детушек»: похоже, ему доставляло несказанное удовольствие чувствовать себя их благодетелем.

– Ну-ну, расхорохо-о-орился, старый петух, – осадила его хозяйка. Эадан опешил: разве пристало женщине, послушной рабе своего мужа, вот так влезать в разговор, да еще и поносить своего хозяина? Но фольдхер, к изумлению Эадана, нисколько не разгневался.

– В том-то и дело, что не так! – разглагольствовал он. – Мы, фольдхеры, даже рабов не рабами зовем, а нашими чадами. Погляди-ка, гость, – разберешь ли, кто тут сын мой, кто свободный работник, а кто раб? – он обвел трапезничающих широким жестом.

– Ой, скажешь тоже! Совсем из ума выжил! – опять встряла хозяйка. Она попыталась отодвинуть от мужа кувшин с пивом, но Турре вовремя спохватился и крепко взялся за кувшин свободной рукой. С опаской поглядывая на жену, он принялся пить большими глотками.

Эадан безо всякого желания оглядел хуторян. И правда, все они – упитанные, коренастые, невысокого роста, но широкие в плечах – походили друг на друга как братья; однако Эадан не находил в этом ничего хорошего. Сыновей хозяина не отличить от рабов – чем тут гордиться?

 

– Вот то-то, – сказал Турре. Любуясь своими людьми, как хороший хозяин любуется тучным скотом, он не заметил презрения, мелькнувшего в глазах Эадана. – Ты, дорогой гость, не серчай, это я не в обиду тебе. Не твоя вина, что ты родился от элайра и правильной жизни не знавал. Я человек простой, от земли, ваших высокородных нравов не ведаю, а прямо так, что есть, то и говорю. Люблю я побалакать, чего уж там – это тебе каждый хуторянин скажет…

– Да уж, тебе только дай поболтать! Как нахлещешься пива, так и не уймешь тебя, – проворчала хозяйка. Турре игриво замахнулся на нее кулаком.

Эадана покоробили слова хозяина. «Не твоя вина, что ты родился от элайра»… Не твоя вина?! Фольдхер говорил так, будто Эадан – какой-то жалкий нагулыш, а не знатный юноша, способный перечислить своих предков и назвать боевой клич своего рода. Что думает о себе этот гурсов Большой Сапог?! Милуется со своими толстомордыми рабами и уже мнит себя полновластным господином?! Впрочем, он и есть полновластный господин на своей земле, а Эадан – его гость, изгнанник, которому каждый миг грозит смерть. Он голоден, его одежда совсем прохудилась, у него нет коня и запасов пищи, чтобы добраться до Руда-Моддур… Эадан проглотил оскорбление.

– Я не сержусь на тебя, мой добрый хозяин, – сказал он. – К тому же, мой отец тоже был фольдхером…

– Э-э-э, – протянул Турре. – Те фольдхеры, что владеют землей окрест усадьбы карнрогга, ненастоящие фольдхеры. Они элайры, им привычнее меч, а не соха. Сегодня карнрогг пожаловал им надел, завтра карнрогг отберет его – где уж тут похозяйствуешь! Да и хозяйствовать они не умеют, им сподручней на тонконогих лошадках скакать да в лесу дичь стрелять. Вот то ли дело мы, исконные фольдхеры, – сказал он с важностью. – И отцы наши, и деды, и прадеды землю боронили. Что нам лес? – нам земля всё дает. И питье, и пищу; и для живота, и для веселья, – и будто в доказательство своих слов он снова отхлебнул хороший глоток ячменного пива.

Тут хозяйка, навалившись на Турре необъятной грудью, начала отбирать у него кувшин. Пиво расплескивалось; люди хохотали, наблюдая за их шутливой дракой, кричали: «Давай, матушка! Так ему, так! Не уступай!» – и хлопали себя ладонями по ляжкам. Эадан взирал на хозяев с ужасом. Никогда прежде ему не доводилось видеть, чтобы не рабыня, не какая-нибудь глупая низкорожденная баба, а достойная хозяйка с ключами на поясе прилюдно дралась со своим господином. Разве так подобает держать себя благородной замужней женщине? Фольдхеры на востоке и вправду одичалые, как говорят. И работники им под стать – забавляются безобразным зрелищем, словно боем коней, да еще и подзадоривают дерущихся, как бойцов на Кан Туидат.

В конце концов хозяйка, растрепанная, раскрасневшаяся, завладела кувшином и отставила его подальше.

– Хватит с тебя! – сказала она тяжело дыша. – А то пошел разливаться: «и для живота, и для веселья»… Вот я тебе твое веселье! – она погрозила мужу. – Чем речами мудреными нашего гостя пичкать, лучше б накормил его. Держишь его голодным – уж мне, хозяйке, стыдно! Видишь ведь, наш гость парень учтивый, сам на угощение не напрашивается, ждет, когда хозяин его пригласит, а ты завел свое: земля, земля… Тьфу! – и хозяйка грозно зыркнула на одну из женщин, без слов приказывая ей принести еды для гостей.

Та с недовольным видом поднялась, медленно, точно сонная, подошла к котлу и наполнила миску для Эадана и Валезириана. Турре проследил за ней взглядом.

– Ты, верно, угощением нашим побрезгуешь, не к такому ты привык в доме карнрогга, – сказал он Эадану. После схватки за пиво лицо фольдхера стало багровым; он отдувался, потел и всё еще посмеивался – казалось, драка с женой лишь потешила его. Он посматривал на Эадана и наслаждался его ошеломлением. – А я так скажу: карнрогги в начале зимы быков режут, на стол разносолы ставят, в середине зимы последнее просо доедают, а к концу зимы ко мне ползут, плачутся: изголодались, мол, до весны не дотянем. Хе-хе!

Эадан опустил голову к миске. Этот фольдхер со смешным прозвищем, видит Орнар, самый невыносимый человек из всех, чьи выходки Эадану приходилось терпеть. В сравнении с ним даже Мадге покладист и безобиден как ягненок. Турре Фин-Эрда будто бы нарочно старался задеть Эадана побольнее. Сначала он не приветствовал гостя как полагается, тянул, не приглашая поесть, насмехался над элайрами и над его, Эадана, славным отцом… А теперь еще и о своем карнрогге говорит так, словно это не он, фольдхер, платит ему дань, а сам карнрогг выпрашивает у него подаяние! «Что бы ни сказал этот старый дурень, надо молчать», – мрачно сказал себе Эадан.

Валезириан поднял голову и вгляделся в потемневшее лицо своего спутника. Ему было трудно понимать речь фольдхера – продираться через все эти нагромождения прибауток – но он видел по лицу Эадана, что жирный фольдхер его оскорбляет. Валезириан вознегодовал. Ему стало обидно за Эадана. Конечно, он презирал этого темного, недалекого хадара, презирал его наивное самодовольство, его гордость своим жалким родом – родом обыкновенных мародеров и прихлебателей, – но сейчас Валезириан испытал нечто вроде единения со своим негидийцем. Он противопоставлял себя и Эадана здешним людям, еще более отвратительным и грубым, чем те, что жили в доме Морлы. Окруженный незнакомыми людьми, Валезириан невольно воспринимал Эадана «своим», а их – «чужими». С отвращением он смотрел на них, грязных, провонявших капустой и репой, – смотрел на весь их дом, темный, задымленный, тесный из-за набившихся в него людей, на свинью с поросятами, что разлеглась в углу, и на хозяев, таких же толстых, тупых и довольных жизнью…

– Слыхали? – вновь обратился Турре к своим людям. – Наш-то карнрогг уж который день пирует, свадьбу справляет. Виданное ли дело – зимой свадьбу играть? Зимой одни только гурсы да Младшие женятся. Вот как урожай сняли, тогда и за свадебный пир садиться можно, – Турре назидательно поднял палец. – Кто-то говорит, что и весной оно ничего, но не по сердцу мне весенние свадьбы. Что ж мы, звери неразумные, что ли, чтобы весной резвиться? Но нашему карнроггу и старинный обычай не указ. А ты, гость, – он повернулся к Эадану. – Чего это ты не рядом со своим хозяином? Не веселишься его весельем, не радуешься его радости?

Эадан надеялся, что многоречивый фольдхер, как обычно, не станет дожидаться его ответа и поведет речь о другом, но Турре молчал, не сводя с Эадана маленьких хитрых глаз. Эадан вздохнул.

– Что ж, невиновен тот, кто предостерег – так говорят люди, – издалека начал он. – Я сын элайра Райнара, сына Эйфгира, сына Лайфе; наш род мы ведем от Диада Старого, что одним из первых в Гуорхайле поцеловал меч роггайну Райнару Красноволосому. Моего славного отца убил элайр Хендрекки Моргерехта. Его имя было Альскье Кег-Догрих, а братом его был Авендель Кег-Догрих. Вместе с другими людьми спесивого карнрогга Хендрекки они явились в Ангкеим на свадебный пир. Я же был там среди людей карнрогга Морлы. Боги пожелали, чтобы я узнал кольцо моего отца на пальце Альскье, этого бесчестного злодея, дурного сына Рогатых… – в очередной раз рассказывая свою историю, Эадан постепенно успокаивался. Его заворожило неспешное течение речи, привычные обороты, нанизывание слов одного за другим. Он уже не думал о насмешках Турре. Люди притихли, слушая странника. Его рассказ мало чем отличался от других слышанных ими прежде; они согласно кивали, с удовольствием узнавая давно знакомые фигуры речи, и бормотали положенные слова сочувствия. Для них не имело значения, случилось ли это на самом деле, и не имело значения, о ком говорилось в повествовании: об Эадане, которого они прямо сейчас видели перед собою, или о герое, что жил и мужественно сносил удары судьбы когда-то давным-давно. С первых слов Эадана об убийстве отца они поняли, что речь пойдет о мести – и в их головах мгновенно выстроились образы, связанные с такими рассказами. Они приготовились слушать печальную повесть о благородном изгнаннике.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34 

Другие книги автора

Все книги автора
Рейтинг@Mail.ru