Магдалина Шасть
Матвей
Я хотел, было, как обычно запрыгнуть на ее теплые, удобные коленки и приласкаться, а эта, с позволения сказать, человеческая женщина, жестокая женщина, (внимание!) максимально бессовестно и абсолютно бессердечно выставила меня в прихожую, бесстыдно уединившись с этим своим новым шерстяным мега-котом за закрытыми дверьми. Всю длинную, неспокойную ночь я провел в тревожном одиночестве, лежа возле его вонючих кроссовок, упиваясь своей ненужностью. И грустил. Не знаю, чем они там занимались, но кричала ОНА не по-человечески. Так тебе и надо, иуда в юбке. Настрадаешься еще с ним.
Посоветовался с Муркой. Клевая она кисуня, что ни говори, прожженая. Настоятельно советует нассать-таки утырку в его потные башмаки. Благо, этот самый утырок каждый вечер у нас торчит, как прописался.
Где эта чертова шельма? Мурка, убью! Вторые сутки в дом не пускают, сволочи. МОЯ-то, сердобольная, выносит пожрать, конечно, но… как же все-таки домой хочется! Оказывается, Мурка в свое время тоже пострадала. И побили веником, и выкинули, а я, простофиля, не дослушал ее рассказ до конца, такой окрыленный был. Засада.
Пустили. Кроссовки убирает в шкаф. Да и подостыл я к ним. Мелко. Слишком мелко. Пират, видя мои мучения, посоветовал вызвать самца на бой. Ну а что? Такой же кот, только на двух лапах. А мне ссыкотно. Зверь-то крупный. Мурка подлила масла, говорит, что с такими принципами мне вообще размножаться нельзя. Она вон брюхатая ходит, Пират – парень не промах, все кошки дворовые по нему сохнут. Решено. Пора становиться мужчиной.
На бой вызвать не получилось. Я и мяукал решительно, и спину выгибал, и когтями по линолеуму елозил, а этот тип врезал мне с размаху волосатой ногой под бок и ушел блины со сметаной жрать, будто не догоняет. Сидит на кухне, сопит самодовольно, масло по бороде проклятой течет, тьфу. Сплошное расстройство, ребята. В общем, делать нечего, одной лапой я уже за войну подписался, не отступать же в самом деле, сам себя за малодушие возненавижу. Решил я действовать мудрее, а именно… исподтишка. Гаденыш долопал свои блины, утерся салфеткою, только задницу прыщавую от стула оторвал, собрался до дивана донести, да не тут-то было, я его как хвать из темноты за икры, что было мочи, всеми своими передними и тикать, куда глаза глядят. Под диван забился, страшно так, что волосы под хвостом шевелятся и сердце колотится, но по воплям слышу, что ободрал-таки вражине шкуру и тихо горжусь.
Два раза я подобным маневром его донимал, пока шерстяной человек не извернулся рыбкою и меня смертельной хваткой за рыжий хвост не поймал. А как поймал, схватил потребительски за шкирку, безо всякого пиетету, да и зажал клешнями мощными до скрипа в костях, мордой вниз, аккурат носом в половик. Гад. Вредитель природы. Ну тут, конечно, на визги МОЯ подоспела. Верещит-возмущается, шерстяного кулачками в грудь колотит, требует кота любимого отпустить, ну и я тоже ору, для поддержки, значит. Тому против двоих-то выступать страшно, небось, трусу. Отпустил. Они тогда поругались даже, мне на радость, правда ребра болели так, что не радоваться мне хотелось, а чуть-чуть убивать и немножко сдохнуть.
