Люси Мод Монтгомери
Волшебство для Мэриголд

Норе, в память о мире, который ушел навсегда

Глава 1. Что в имени?

1

Давным-давно – а ведь если подумать, эти слова на самом деле единственно правильные, чтобы начать историю, единственные с настоящим привкусом романтики и сказки – все жители Хармони из клана Лесли собрались в Еловом Облаке, чтобы по традиции отпраздновать день рождения Старшей бабушки. А также, чтобы дать имя ребенку Лорейн. Стыд и позор, как патетически заявила тетя Нина, что малышка живет на свете полных четыре месяца без имени. Но что поделать, если бедняжка Линдер умер за две недели до рождения дочери, столь ужасно и внезапно, а несчастная Лорейн тяжело проболела несколько недель после этого. Честно говоря, она и сейчас не слишком окрепла. В ее семье бывал туберкулез, знаете ли.

Тетя Нина вовсе не была тетей, по крайней мере, кому-то из Лесли. Просто кузиной. У Лесли принято называть тетями и дядями всех, кто становился настолько стар, что было неприличным позволять молодой мелюзге называть их по именам. В этой истории будут появляться и исчезать бесконечное множество таких «тетей» и «дядей», так же, как и несколько настоящих. Я не стану прерываться, чтобы объяснить, к какому разряду те или иные относятся. Это неважно. Они все либо Лесли, либо состоят в браке с Лесли. Только это имеет значение. Если вы Лесли, вы рождены среди знати. Они помнят даже родословные своих кошек.

Все Лесли обожали ребенка Лорейн. И все хором любили Линдера – вероятно, это было единственным, в чем они соглашались друг с другом. Прошло уже тридцать лет с тех пор, как в Еловом Облаке в последний раз появился ребёнок. Старшая бабушка не раз мрачно замечала, что добрый старый род подходит к концу. Поэтому сие маленькое дамское приключение приветствовалось бы с безумной радостью, если бы не смерть Линдера и долгая болезнь Лорейн. Ныне же, когда наступил день рождения Старшей бабушки, у всех Лесли появилось оправдание для столь долго откладываемой радости. Что же касается имени, то ни один из детей Лесли не мог быть назван, пока все находящиеся на доступном расстоянии родственники не высказывали свое мнение по этому вопросу. Выбор подходящего имени, на их взгляд, был более важным, чем простое крещение. И в сто раз важнее для лишившегося отца ребенка, чья мать была хоть и вполне доброй душой, но, заметьте, всего лишь какой-то Уинтроп!

Еловое Облако, исконное родовое гнездо Лесли, где проживали Старшая бабушка и Младшая бабушка, миссис Линдер и дитя, и Саломея Сильверсайдс, располагалось на берегу гавани, достаточно далеко от деревни Хармони, чтобы считаться находящимся на острове – дом из светлого кирпича – красивый полнощекий старый дом – столь увитый виноградной зеленью, что более походил на ворох плюща, чем на дом; дом, который сложил руки и сказал: «Я буду отдыхать». Перед ним расстилалась прекрасная бухта Хармони с ее мурлыкающими волнами, так близко, что в осенние шторма брызги долетали до самых ступеней крыльца и покрывали каплями окна Саломеи Сильверсайдс. За домом по склону карабкался сад. А еще выше на холме виднелся смутный контур большого елового леса.

Именинный ужин поглощался в комнате Старшей бабушки, которая была «садовой комнатой», пока два года назад Старшая бабушка не заявила спокойно и весело, что устала вставать до завтрака и работать меж трапезами.

«Пусть меня обслуживают во все дни, что мне остались, – заявила она. – Девяносто лет я обслуживала других…» – и управляла ими, добавили Лесли про себя. Но не вслух, потому что временами казалось, уши Старшей бабушки способны услышать сказанное на расстоянии не одной мили. Однажды дядя Эбенезер сказал что-то о ней, сам себе, в своем подвале, в полночь, в уверенности, что один в доме. В следующее воскресенье Старшая бабушка вернула ему эти слова. Она сказала, что Люцифер, её кот, передал их. И дядя Эбенезер вдруг вспомнил, что, когда он их произнес, его кот сидел на ящике с картофелем.

Надежнее всего было вообще ничего не говорить о Старшей бабушке.

Комната Старшей бабушки, длинная, темно-зеленая, находилась в южном крыле дома, застекленная дверь вела из нее прямо в сад. Стены комнаты были увешаны фотографиями невест Лесли за последние шестьдесят лет, почти все из них были с огромными букетами и прекрасными вуалями и шлейфами. Здесь имелась и фотография Клементины, первой жены Линдера, которая умерла шесть лет назад вместе с её маленькой неназванной дочерью. Старшая бабушка поместила эту карточку на стене в ногах своей кровати, так чтобы все время видеть её. Старшая бабушка очень любила Клементину. По крайней мере, Лорейн всегда так казалось.

Фотография радовала глаз – Клементина Лесли была очень красивой. Не в подвенечном платье – фотография была сделана перед свадьбой и значилась в клане под названием «Клементина с лилией». Она позировала, стоя возле пьедестала, ее прекрасные руки покоились на нем, в одной, изящной и совершенной – руки Клементины стали образцом красоты, – она держала лилию, серьезно взирая на нее. Старшая бабушка однажды сказала Лорейн, что некий выдающийся гость Елового Облака, художник международного значения, воскликнул, увидев эту фотографию:

«Совершенные руки! Руки, в которые мужчина мог бы без боязни вложить свою душу!»

Лорейн вздохнула и взглянула на свои довольно тонкие маленькие руки. Не красивые – едва ли даже милые; но все же Линдер однажды поцеловал её пальчики и сказал… Лорейн не сообщила Старшей бабушке, что сказал Линдер. Возможно, Старшая бабушка больше любила бы её, поделись она этими словами.

В углу возле кровати Старшая бабушка держала часы – часы, что били в честь похорон и венчаний, приходов и уходов, встреч и расставаний пяти поколений; дедовские часы, которые отец её мужа сто сорок лет назад привез из Шотландии; Лесли увенчали себя, став одними из первых поселенцев острова Принца Эдуарда. Часы до сих пор показывали точное время, и Старшая бабушка каждый вечер вставала с кровати, чтобы завести их. Она сделала бы это даже будучи при смерти.

Другое её великое сокровище располагалось в противоположном углу. Большой стеклянный футляр, в котором хранилась знаменитая кукла Скиннеров. Мать Старшей бабушки была урожденной Скиннер, и эта кукла не входила в состав традиций Лесли, но каждый ребенок в семействе рос в страхе и трепете перед нею и зная её историю. Сестра матери Старшей бабушки лишилась своей единственной трехлетней дочери, да так и не оправилась после этого. У неё имелась восковая фигурка её ребенка, которую она всегда держала при себе и разговаривала с нею, словно та была живой. Фигурка была одета в красивое вышитое платье, принадлежавшее умершей девочке, а на ножке – одна из её туфелек. Другую туфельку фигурка держала в руке, собираясь надеть на босую ножку, что выглядывала из-под муслиновых воланов. Кукла была настолько похожа на живую, что Лорейн всегда вздрагивала, проходя мимо, а Саломея Сильверсайдс высказывала сомнения, прилично ли держать в доме подобную вещь, особенно после того, как узнала, что Лазарь, наемный работник-француз, считал и всем рассказывал, что эта кукла – Святая старой леди, и она регулярно молится перед нею. Но все Лесли неким образом гордились этой вещью. Ни одно семейство с острова Принца Эдуарда не могло похвастаться такой куклой. Это давало им некий знак качества, а туристы писали о ней в своих местных газетах, когда возвращались домой.

И конечно же, на торжестве присутствовали кошки. Люцифер и Аэндорская Ведьма. Обе – бархатно-черные с огромными круглыми глазами. Еловое Облако славилось породой черных кошек с топазовыми глазами. Их котята не раздавались кому попало, а вручались ограниченному числу просителей.

Люцифер был любимцем Старшей бабушки. Самостоятельный, утонченный кот. Загадочный кот, столь наполненный тайной, что она чуть ли не сочилась из него. Аэндорская Ведьма, несмотря на свое имя, по сравнению в Люцифером выглядела простушкой. Саломея в тайне гадала, не побаивалась ли Старшая бабушка суда за то, что назвала кота в честь Сатаны. Саломее «нравилось, когда кошки находятся там, где им положено», но она рассердилась, когда однажды дядя Клон сказал ей:

«Саломея Сильверсайдс! Почему бы тебе самой не родиться кошкой с таким именем. Холеной урчащей бархатной мальтийкой».

«Уверена, что не похожа на кошку», – ответила сильно оскорбленная Саломея. И дядя Клон согласился с нею.

Старшая бабушка являла собой гномоподобную даму девяносто двух лет, намеревающуюся дожить до ста. Крошечная, сморщенная, морщинистая со сверкающими черными глазами. Почти во всем, что она говорила или делала, присутствовал плутовской налет ехидства. Она управляла всем кланом Лесли и знала всё, о чём в нем судачили и что делали. Если она отказалась «прислуживать», то определенно не отказалась «повелевать». Сегодня она расположилась на малиновых подушках, в свежем, украшенном оборками белом чепце, завязанном под подбородком, с аппетитом поедала свой ужин и думала о вещах, которые вряд ли прилично рассказывать её невесткам, невесткам её детей и невесткам её внуков.

2

Младшая бабушка, просто девушка для своих шестидесяти пяти, сидела во главе длинного стола – высокая красивая леди с яркими серо-голубыми глазами и седыми волосами. Старшая бабушка считала её цветущей молодкой. В ней не было ни капли от традиционной старушки в чепце, с вязальными спицами. В пурпурном бархатном платье с изумительным кружевным воротником она скорее походила на величавую пожилую принцессу. Платье было сшито восемь лет назад, но любая вещь, которую надевала Младшая бабушка, казалась на вершине моды. Большинство из присутствующих Лесли считали, что ей не следовало отказываться от черного даже ради именинного ужина. Но Младшую бабушку их мнение заботило не больше, чем Старшую. Она была Блейсделл – одной из «тех упрямых Блейсделлов» – а традиции Блейсделлов ничуть не хуже, чем традиции Лесли.

Лорейн сидела за столом справа от Младшей бабушки, рядом с нею стояла колыбель с малышкой. Благодаря ребенку Лорейн обрела некую неоспоримую значительность, каковой прежде не обладала. Все Лесли, больше или меньше, но были против «второго выбора» Линдера. Лишь тот факт, что она являлась дочерью священника, примирял их с ним. Лорейн была маленьким, скромным, симпатичным существом, почти неприметным, если бы не пышная масса блестящих бледно-золотистых волос. Ее милое личико походило на цветок, украшенный ласковыми серо-голубыми глазами под длинными ресницами. В черном платье она казалась особенно юной и хрупкой. Но Лорейн уже встала на путь ощущения, хоть малого, но счастья. Вновь наполнились её руки, что обнимали лишь пустоту в тишине ночей. Поля и холмы вокруг Елового Облака, голые и окоченелые в те дни, когда родилась её маленькая леди, зазеленели, зазолотились, утопая в цветении, а сад превратился в изысканно-ароматный мир. Невозможно быть совсем несчастной весной, имея столь невероятно чудесного ребенка.

Малышка лежала в старой колыбельке, исполненной в хэпплуайтовском¹ стиле, в которой прежде лежали и её отец, и дед – вполне восхитительный ребенок с маленьким подвижным подбородком, крошечными ручками, изящными, словно яблоневый цвет, светло-голубыми глазами и надменной улыбкой превосходства, характерной для младенцев, пока они не позабыли все те удивительные вещи, что бывают известны лишь в самом начале жизни. Лорейн почти не ела, любуясь своей малышкой и… гадая. Неужели это крошечное создание когда-нибудь станет танцующей мечтательной девушкой… белоснежной невестой… матерью? Лорейн вздрогнула. Не стоит заглядывать так далеко вперед. Тетя Энни встала, принесла шаль и заботливо накинула ей на плечи. Лорейн почти растаяла, поскольку июньский день был жарок, но не снимала шали весь ужин, не желая задеть чувства тети Энни. Обычный поступок для Лорейн.

Слева от Младшей бабушки сидел дядя Клондайк, красивый, загадочный, еще один из неисчисляемых членов клана Лесли. Его густые прямые брови, сверкающие голубые глаза, грива каштановых волос и золотисто-рыжая борода однажды побудили некую неопределенного возраста сентиментальную леди из Хармони заявить, что он наводит её на мысли о прекрасных древних викингах.

На самом деле дядю Клондайка звали Горацием, но с тех пор, как он вернулся с Юкона с карманами полными золота, он стал известен как Клондайк Лесли. Его кумиром был бог всех скитальцев, и именно ему Гораций Лесли посвятил прекрасные бурные годы приключений.

Когда дядя Клондайк учился в школе, он имел привычку рассматривать разные места на карте и заявлять: «Я поеду туда». Так он и сделал. Он стоял на самом южном валуне Цейлона и сидел на буддийском могильнике на краю Тибета. Южный Крест стал ему приятелем, он слушал пение соловьев в садах Альгамбры. Индийские и Китайские моря были для него прочитанной книгой, и он в одиночку под северным сиянием прошёл великие арктические просторы. Он жил во многих местах, но никогда ни одно из них не считал своим домом. Это слово подспудно и священно относилось лишь к длинной зеленой, выходящей к морю долине, где он родился.

В конце концов, насытившись, он вернулся домой, чтобы прожить остаток жизни достойным законопослушным членом клана, и в знак этого подстриг усы и бороду до приличествующего размера. Его усы были особенно устрашающими. Их концы почти достигали низа бороды. Когда тётя Энн в отчаянии спросила, зачем он, ради всего святого, носит такие усы, дядя Клондайк ответил, что обматывал их вокруг ушей, чтобы те не замерзали. В клане весьма опасались, что он намерен оставить их в таком виде, поскольку дядя Клондайк был как урожденным Лесли, так и Блейсделлом. В итоге он подстриг их, хотя ничто не смогло склонить его к решению чисто выбрить лицо, модно это или не модно. Но, хоть он, по крайней мере, раз в неделю и ложился спать рано, он все ещё с удовольствием смаковал жизнь, и клан в тайне постоянно побаивался его саркастических подмигиваний и циничных речей. Тетя Нина, в частности, жила в страхе с того дня, когда гордо заявила ему, что её муж никогда не лгал ей.

«Ах, ты бедняжка», – с искренним сочувствием заметил дядя Клондайк.

Нина предположила, что здесь имелась какая-то шутка, но так и не смогла найти, где. Она являлась Ж. С. Х. У. и М. О. О. по О. И.² и еще многими другими буквами алфавита, но почему-то ей было трудно понять шутки Клондайка.

Клондайк Лесли был известен, как женоненавистник. Он глумился над всеми разновидностями любви, а особенно, над сверхабсурдностью любви с первого взгляда. Но это не мешало клану год от года пытаться женить его. Разве не помогло бы Клондайку, женись он на хорошей женщине, которая бы серьезно относилась к жизни. Лесли не сомневались в этом и со всей своей широко известной семейной прямотой рекомендовали ему несколько отличных невест. Но Клондайку Лесли было нелегко угодить.

«Кэтрин Николз?»

«Взгляните на её толстые лодыжки».

Эмма Гудфеллоу?»

«Её мать «мяукала» в церкви, когда священник говорил то, что ей не нравилось. Не могу рисковать потомством».

«Роуз Осборн?»

«Терпеть не могу женщин с пухлыми ручками».

«Сара Дженнет?»

«Яйцо без соли».

«Лотти Паркс?»

«Я бы желал её как приправу, а не как основное блюдо».

«Руфь Рассел?» – триумфально, как последний аргумент: в этой женщине ни один разумный мужчина не смог бы найти изъяна.

«Слишком особенная. Когда ей нечего сказать, она молчит. Это довольно странно для женщины, не так ли».

«Дороти Портер?»

«Декоративна при свечах. Но не верится, что она будет столь же хорошо выглядеть за завтраком».

«Эми Рей?»

«Вечно мурлычет, жмурится, крадется и царапается. Милая кошечка, но я не мышь».

«Агнес Барр?»

«Женщина, которая твердит формулы Куэ³ вместо молитв!»

«Олив Перди?»

«Язык, вспыльчивость и слёзы. Только в малых дозах, спасибо».

Даже Старшая бабушка приложила к этому руку, но безуспешно. Она поступила мудрее, чем просто указывать на какую-то девушку – мужчины клана Лесли никогда не женились на женщинах, которых для них подбирали. Но у нее имелся свой способ достигать желаемого.

«Тот путешествует быстрее, кто путешествует в одиночку», – это было всё, чего она добилась от Клондайка.

«Очень умно с твоей стороны, – сказала Старшая бабушка, – но в случае, если путешествовать быстро – это вся твоя жизнь».

«Не с моей. Вы не знаете нашего Киплинга, бабушка?»

«Что такое Киплинг?» – спросила Старшая бабушка.

Дядя Клондайк не объяснил ей. Он просто сказал, что обречен умереть холостяком и не может избежать своей судьбы.

Старшая бабушка не была глупой женщиной, хоть и не знала, что такое Киплинг.

«Ты ждал слишком долго… и потерял аппетит», – проницательно заметила она.

Лесли сдались. Бесполезно пытаться подобрать жену такому несносному родственнику. Клон остался холостяком с ужасной привычкой выражать «искреннее сочувствие», когда женились его друзья. Возможно, оно так и было. Его же племянникам и племянницам это, вероятно, пошло на пользу, а особенно – малышке Лорейн, которую он явно боготворил. Итак, он сидел здесь, за столом, неженатый, беззаботный и довольный, глядя на всех с веселой улыбкой.

Люцифер запрыгнул к нему на колени, едва он сел на стул. Люцифер удостаивал такой чести немногих, но, как он поведал Аэндорской Ведьме, Клондайк Лесли имел к нему подход. Дядя Клон кормил Люцифера кусочками со своей тарелки, а Саломея, которая ела с семьей, потому что была четвертой кузиной Джейн Лайл, вышедшей замуж за сводного брата какого-то Лесли, считала, что это отвратительно.

3

Но следовало поговорить о младенце, и дядя Уильям-с-того-берега покрыл себя неизгладимой неприязнью, заявив с сомнением:

«Она не… гм… слишком симпатичное дитя, как вы считаете?»

«Тем лучше для её будущей внешности», – едко ответила Старшая бабушка. Словно насторожившаяся кошка, она выжидала момент, чтобы нанести точный удар. «Ты, – зло добавила она, – был очень симпатичным ребенком… хотя волос на голове у тебя имелось не больше, чем сейчас».

«Красота – роковой дар. Ей будет лучше без неё», – вздохнула тетя Нина.

«Тогда зачем ты каждый вечер мажешь лицо кольдкремом, ешь сырую морковь, чтобы сохранить его цвет, и красишь волосы?» – спросила Старшая бабушка.

Тетя Нина не могла и представить, откуда Старшая бабушка узнала про морковь. У неё не было кошки, которая разболтала бы Люциферу.

«Мы все такие, какими нас создал Бог», – благочестиво заметил дядя Эбенезер.

«Но некоторых Бог сотворил небрежно», – отрезала Старшая бабушка, со значением взглянув на огромные уши дяди Эбенезера и клок седой бороды на его горле, придававший ему странное сходство с бараном. Более того, добавила про себя Старшая бабушка, кто бы ни был ответственным за этот нос, вряд ли справедливо обвинять Бога за усы Эбенезера.

«У неё особенная форма рук, не так ли?» – настаивал дядя Уильям-с-того-берега.

Тётя Энн наклонилась и поцеловала одну из маленьких ручек.

«Рука художника», – сказала она.

Лорейн с благодарностью взглянула на нее и, спрятавшись под золотистыми волосами, целых десять минут жестоко ненавидела дядю Уильяма-с-того-берега.

«Красив тот, кто красиво поступает», – заявил дядя Арчибальд, который открывал рот лишь для того, чтобы изречь пословицу.

«Не будешь ли любезен, Арчибальд, сообщить мне, – произнесла Старшая бабушка, – выглядишь ли ты столь же величественно, когда спишь».

Никто ей не ответил. Тётя Мэри Марта -с-того-берега, единственная, кто мог бы рассказать об этом, уже десять лет как умерла.

«Симпатичная она или нет, но у неё будут длинные ресницы, – сказала тетя Энн, возвращаясь к младенцу, как к более безопасному предмету разговора. Неразумно доставить Старшей бабушке удовольствие начать семейную ссору так скоро после ухода бедного Линдера.

«Значит, Боже, сохрани мужчин», – скорбно заметил дядя Клон.

Тетя Энн не могла понять, отчего Старшая бабушка захохотала про себя так, что затряслась кровать. Тетя Энн отметила, что было бы неплохо, если бы Клондайк со своим неуместным чувством юмора не появлялся бы на столь серьёзном собрании, как это.

«В любом случае мы должны дать ей красивое имя, – оживленно продолжила тетя Флора. – Просто позор, что это так долго откладывалось. У Лесли никогда такого не бывало. Давайте, бабушка, вы должны дать ей имя. Что вы предлагаете?»

Старшая бабушка прикинулась безучастной. У неё уже имелись три тезки, поэтому она знала, что ребенок Линдера не будет назван в её честь.

«Назовите, как хотите, – сказала она. – Я слишком стара, чтобы беспокоиться об этом. Обсудите меж собой».

«Но нам нужен ваш совет, бабушка, – с сожалением заметила тетя Ли, которую Старшая бабушка только что невзлюбила, потому что, когда Ли пожимала ей руку, заметила маникюр на ее ногтях.

«У меня нет никакого совета. У меня осталось лишь немного мудрости, но я не могу отдать её вам. Как не могу помочь, если у женщины дешёвый вкус».

«Вы имеете в виду меня», – отважно поинтересовалась тетя Ли. Она часто говорила, что единственная из клана не боится Старшей бабушки.

«Свинья сама себя выдаёт», – отвечала Старшая бабушка, надменно откинувшись на подушках и мстительно прихлёбывая чай. Она рассчиталась с Ли за её маникюр.

Старшая бабушка настояла на том, чтобы поужинать первой, поэтому могла наблюдать, как едят другие. Она знала, что это, до некоторой степени, смущает их. О, как приятно вновь стать неприятной. Ей пришлось быть такой хорошей и доброжелательной целых четыре месяца. Четыре месяца – слишком долго, чтобы скорбеть по кому бы то ни было. Четыре месяца не осмеливаться устроить кому-нибудь взбучку. Они показались ей четырьмя столетиями.

Лорейн вздохнула. Она знала, как сама хочет назвать своё дитя. Как знала и то, что никогда не осмелится высказать это вслух. И даже если бы осмелилась, они никогда не согласились бы с нею. Если вы выходите замуж в семейство, подобное Лесли, то должны принять все последствия. Очень тяжело, когда не можешь дать имя собственному ребенку – когда тебя даже не спрашивают, как бы ты хотела его назвать. Если бы Ли был жив, всё было бы иначе. Ли, который совсем не похож на остальных Лесли, кроме, разве что, дяди Клона – Ли, который любил чудеса и красоту, и смех – смех, что умолк так внезапно. Вероятно, небесные шуточки стали намного острее, с тех пор как он попал туда. Как бы поиздевался он над этим августовским конклавом по поводу имени его ребенка! Как бы отмахнулся от них! Лорейн была уверена, он бы позволил ей назвать свое дитя…

«Я считаю, – сказала миссис Дэвид Лесли, и её слова взорвались тяжёлым скорбным снарядом, – что единственно правильно и благовольно назвать её в честь первой жены Линдера».

Миссис Дэвид и Клементина были близкими подругами. Но Клементина! Лорейн снова вздрогнула и тотчас посетовала на себя, поскольку для глаз тёти Энн это выглядело поводом для второй шали.

Все посмотрели на фотографию Клементины.

«Бедная маленькая Клементина», – вздохнула тетя Стейша так, что Лорейн почувствовала: ей не следовало занимать место бедной маленькой Клементины.

«Вы помните, какие у неё были прекрасные черные волосы?» – спросила тетя Марша.

«А какие прекрасные руки», – добавила двоюродная бабушка Матильда.

«Она была слишком молода, чтобы умереть», – вздохнула тётя Джозефина.

«Она была такой милой девушкой», – сказала двоюродная бабушка Элизабет.

«Милой девушкой, верно, – согласился дядя Клон, – но зачем приговаривать невинное дитя всю жизнь носить подобное имя? Это было бы грешно».

Все, за исключением миссис Дэвид, ощутили благодарность к нему и согласились, особенно Младшая бабушка. Об этом имени и речи быть не могло, неважно, насколько мила Клементина. Вспомнить, хотя бы, ту кошмарную старую песню, – О, моя дорогая Клементина, которую парни, бывало, вопили, гуляя по ночам. Нет, нет, только не для Лесли. Но миссис Дэвид рассердилась. И не только потому, что Клондайк не согласился с нею, но потому что передразнил её пришепётывание, так давно пережитое, что было слишком подло с его стороны напоминать о нём подобным образом.

“Вам добавить соуса?» – любезно спросила её Младшая бабушка.

«Нет, спасибо». Миссис Дэвид не пожелала ещё соуса, тем самым выразив свое неудовольствие. Она отомстила ещё ужасней, оставив несъеденными две трети своей порции пудинга и зная, что его стряпала Младшая бабушка. Младшая бабушка проснулась ночью от мысли, на самом ли деле что-то было не так с пудингом. Возможно, остальные съели его из вежливости.

«Если бы имя Линдера было бы немножко другим, её можно было бы назвать в честь отца, – сказал двоюродный дед Уолтер. – Роберта – Джорджина – Джоанна – Андреа – Стефани – Вильгельмина…».

«Или Дэвидена», – сказал дядя Клон. Но двоюродный дед Уолтер проигнорировал его.

«Из такого имени как Линдер ничего не сотворишь. Почему ты так назвала его, Мэриан?»

«Его дед назвал его в честь того, кто переплыл Геллеспонт»⁴, – сказала Младшая бабушка с таким упреком, будто не она тридцать пять лет назад рыдала всю ночь из-за того, что Старший дед дал её ребенку такое ужасное имя.

«Может, назвать её Хироу», – предложил дядя Клон.

«У нас когда-то была собака с таким именем», – сказала Старшая бабушка.

«Линдер не говорил тебе перед тем, как умер, что хотел бы какое-то особое имя, а, Лорейн?» – поинтересовалась тетя Нина.

«Нет, – пробормотала Лорейн. – Он… у него было слишком мало времени сказать мне… хоть что-то».

Клан обратил к Нине нахмуренные взгляды. Все посчитали, что она бестактна. Но что ещё можно ожидать от женщины, которая пишет стихи и продает их по всей стране? С писательством можно мириться и.… скрывать его. В конце концов, Лесли не столь нетерпимы, и у каждого есть свои недостатки. Но торговать им в открытую!

«Мне бы хотелось, чтобы малышку назвали Габриэлла», – упорствовала Нина.

«Среди Лесли никогда не бывало такого имени», – сказала Старшая бабушка. И добавить было нечего.

«Я думаю, пришло время давать новые имена, – упрямо заявила поэтесса. Но все молчали, словно камни, и тетя Нина принялась рыдать. Она плакала из-за малейшей провокации. Лорейн вспомнила, что Линдер всегда называл её миссис Гаммидж⁵.

«Думайте, думайте, – сказала Старшая бабушка. – Конечно, мы можем назвать эту малютку хорошо и не очень. Ты ошибаешься, Нина, считая, что поможешь делу, изображая из себя мученицу».

«А что вы думаете, мисс Сильверсайдс?» – спросил дядя Чарли, который посчитал, что Саломею полностью игнорируют и был недоволен этим.

«О, неважно, что я думаю. Я не имею влияния», – сказала Саломея, нарочито угощаясь соленьями.

«Нет, нет, ты же из нашей семьи», – уговаривал ее дядя Чарли, который знал – по его мнению – как обращаться с женщинами.

«Хорошо, – Саломея смягчилась, потому что на самом деле ей до смерти хотелось высказаться. – Я всегда считала, что имена, которые заканчиваются на «ин», очень элегантны. Мой выбор был бы Розалин».

«Или Эванджелин», – сказал двоюродный дед Уолтер.

«Или Эглентин», – пылко добавила тетя Марсия.

«Или Желатин», – сказал дядя Клон.

Наступило молчание.

«Юнона – было бы очень красиво», – сказала кузина Тереза.

«Но мы пресвитерианцы», – возразила Старшая бабушка.

«Или Робинетт», – предложил дядя Чарли.

«Мы – англичане», – сказала Младшая бабушка.

«Я думаю, Ивонн – очень романтичное имя», – произнесла тетя Флора.

«На самом деле, имена не имеют ничего общего с романтикой, – сказал дядя Клон. – Самая волнующая и трагическая любовная история, которую мне довелось наблюдать, случилась между мужчиной по имени Сайлес Твинглтоу и женщиной по имени Кезия Бертуисл. По моему мнению, детей вовсе не следует как-то называть. Их можно нумеровать, пока не вырастут и не выберут себе имена сами».

«Но ты же не мать, мой дорогой Гораций», – мягко возразила Младшая бабушка.

«Кроме того, в Шарлоттауне есть Ивонн Клубин, она содержит бельевой магазин», – сказала тетя Джозефина.

«Бельевой? Если ты имеешь в виду нижнее белье, то так и скажи, ради бога», – рявкнула Старшая бабушка.

«Хуанита – довольно приятное и необычное имя, – предложил Джон Эдди Лесли-с-того-берега. – Х-у-а-н-и-т-а».

«Никто не сумеет написать или произнести его правильно», – сказала тетя Марша.

«Я думаю», – начал дядя Клон, но тетя Джозефина перебила его.

«Я считаю…»

«Place aux dames»⁶, – пробормотал дядя Клон. Тетя Джозефина подумала, что он бранится, но проигнорировала это.

«Я считаю, что ребенок должен быть назван в честь одной из наших миссионерок. Позор, что у нас в семье есть три иностранные миссионерки, и ни у одной из них нет тёзки, пусть даже они и троюродные сестры. Я предлагаю назвать её Гарриет в честь самой старшей».

«Но, – сказала тетя Энн, – это будет неуважительно по отношению к Эллин и Луизе».

«Хорошо, – надменно сказала Младшая бабушка – она изобразила надменность, потому что никто не предложил назвать малышку в её честь, – дадим ей все три имени, Гарриет Эллин Луиза Лесли. Тогда ни одна из троюродных сестер не будет обижена».

Казалось, что предложение найдет поддержку. Лорейн нервно вздохнула и взглянула на дядю Клона. Но спасение пришло с другой стороны.

«А вы не обратили внимание, – поинтересовалась Старшая бабушка, зло хихикнув, – как читаются инициалы⁷?»

Они не обратили. Но задумались. Больше к миссионеркам не возвращались.