Люси Мод Монтгомери
Аня из Зелёных Мезонинов

Полная версия

© Батищева М. Ю., перевод, 2018

© Батищева М. Ю., сокращение и адаптация, 2018

© Рязанцева М. В., илл., 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Посвящается памяти моих отца и матери

 
Добрые звезды в твоем гороскопе:
Вся ты – и дух, и огонь, и роса.
 

Браунинг

Глава 1
Миссис Рейчел Линд удивляется

Дом миссис Рейчел Линд стоял в том месте, где широкая дорога, ведущая в Авонлею, ныряла в небольшую долину и где ее пересекал ручей. В лесной чаще, в начале своего течения ручей был своевольным и бурливым, но, добравшись до дома миссис Линд, превращался в спокойный, благовоспитанный поток, потому что даже ручей не мог протекать под взглядом миссис Линд без соблюдения приличий.

Много есть людей, как в Авонлее, так и за ее пределами, которые любят заниматься делами соседей, упуская при этом из виду свои собственные. Но миссис Рейчел Линд принадлежала к тем одаренным особам, которые, питая живой интерес к делам ближних, прекрасно управляются и со своими. И вдобавок у нее хватало времени, чтобы сидеть часами возле окна своей кухни с вязаньем и наблюдать за дорогой. Так как Авонлея занимала маленький полуостров, выступавший в залив Святого Лаврентия, всякий, кто направлялся в эту деревню или из нее, должен был пройти по этой дороге и предстать пред всевидящим оком миссис Линд.

Как-то раз вечером в начале июня миссис Линд с вязанием в руках безмятежно сидела у окна в сияющей чистотой кухне. Сад, раскинувшийся на склоне холма за домом, стоял в чудесном подвенечном наряде бледно-розовых цветов, над которыми с жужжанием вились пчелы.

Внезапно необычное зрелище заставило миссис Линд опустить спицы: по дороге с холма неспешно катил соседский кабриолет, запряженный гнедой кобылой. Мэтью Касберт, известный домосед и на редкость застенчивый человек, выезжал куда-то из Авонлеи! И это в половине четвертого, в будний день, когда все в деревне сеют репу! И что еще удивительнее – на Мэтью был его лучший костюм и белый воротничок! Куда же это Мэтью Касберт отправился? Если бы ему не хватило семян и пришлось за ними поехать, он не стал бы наряжаться и брать кабриолет. Поехал за доктором? Вряд ли. Слишком уж медленно он ехал.

Миссис Линд долго размышляла, но так ни к чему и не пришла.

– Прямо загадка! Придется сходить в Зеленые Мезонины и узнать у Мариллы, куда он поехал и зачем.

Зеленые Мезонины стояли у самого леса, в стороне от дороги, вдоль которой дружно расположились все остальные домики Авонлеи. Миссис Линд энергично постучала и, услышав «войдите», вошла. Марилла, сестра Мэтью, сидела у стола и вязала.

Миссис Линд сразу заметила, что стол накрыт к чаю и на нем три прибора. Марилла, должно быть, ожидала, что кто-то приедет вместе с Мэтью. Но посуда была будничная, в вазочке – только яблочное повидло, на блюде – один вид печенья, так что ожидаемый гость вряд ли был важной особой.

– Добрый вечер, Рейчел, – сказала Марилла оживленно. – Садись, пожалуйста. Как там все ваши поживают?

Марилла была высокая худая женщина с фигурой из одних углов, без всяких изгибов. Ее темные с проседью волосы были свернуты в твердый узел на затылке и безжалостно проткнуты двумя металлическими шпильками. Она производила впечатление женщины не слишком широких взглядов, но с суровой совестью.

– У нас все здоровы, – сказала миссис Линд. – Я испугалась, не заболел ли у вас кто-нибудь, когда увидела Мэтью в кабриолете. Я подумала, не поехал ли уж он за доктором.

– Нет, я здорова, – ответила Марилла. – Мэтью поехал на станцию в Брайт-Ривер. Мы берем на воспитание маленького мальчика из сиротского приюта. Он приезжает вечерним поездом.

Миссис Линд изумилась не меньше, чем если бы Марилла сказала, что Мэтью поехал на станцию, чтобы получить кенгуру, присланного из Австралии.

– Ты это серьезно, Марилла?

– Разумеется, – отвечала Марилла, как будто брать мальчиков из сиротского приюта входило в число обычных весенних работ на каждой авонлейской ферме.

– Да как вам пришло такое в голову? – спросила миссис Линд с неодобрением в голосе.

– Мы думали об этом всю зиму, – ответила Марилла. – Перед Рождеством у нас в гостях была миссис Спенсер. Она сказала, что весной собирается взять на воспитание маленькую девочку из приюта в Новой Шотландии. С тех пор мы с Мэтью много об этом говорили и решили, что возьмем мальчика. Мэтью уже за шестьдесят, и сердце у него не совсем в порядке. Ему нужен помощник. Так что мы решили, что попросим миссис Спенсер выбрать для нас мальчика, когда она поедет, чтобы взять девочку для себя. На прошлой неделе мы узнали, что она уже едет, и через семью Роберта Спенсера в Кармоди попросили привезти нам мальчика лет десяти-одиннадцати. Он будет помогать по хозяйству, а мы обеспечим ему хороший дом и дадим образование.

– Ну, Марилла, я прямо тебе выложу, что думаю. Вы делаете ужасную глупость! Взять в свой дом чужого ребенка, не зная ничего ни о его родителях, ни о том, каким он может вырасти. Вот только на прошлой неделе я читала в газете, как один фермер с женой взяли мальчика из приюта, а он поджег ночью их дом и чуть не спалил их дотла прямо в постелях. Если бы вы спросили моего совета, я сказала бы: даже не думайте об этом!

– Не спорю, Рейчел, в том, что ты говоришь, много правды. У меня самой есть кое-какие сомнения. Но Мэтью ужасно привязался к этой мысли. Он так редко чего-нибудь хочет, что, когда это случается, я всегда иду ему навстречу. Ну, а риск есть и тогда, когда люди заводят своих собственных детей – тоже неизвестно, что из них вырастет.

– Надеюсь, все будет хорошо, – сказала миссис Линд. Судя по ее тону, она сильно в этом сомневалась. – Но не говори потом, что я тебя не предупреждала, если этот приютский ребенок устроит пожар или насыплет яду в колодец – я слышала, было и такое… вся семья скончалась в ужасных мучениях… только в том случае это была девочка.

– Ну, мы же берем не девочку, – сказала Марилла, как будто отравление колодцев было чисто женской специальностью.

– Ну и ну! Прямо как во сне! – бормотала миссис Линд, удаляясь по тропинке от Зеленых Мезонинов. – Жаль мне этого бедного мальчугана. Мэтью и Марилла ничего не знают о детях и захотят, чтобы он оказался умнее и степеннее его собственного дедушки. Не хотела бы я оказаться на месте этого сироты!

Глава 2
Мэтью Касберт удивляется

Мэтью наслаждался поездкой. Ее портили только те минуты, когда ему приходилось кланяться женщинам, встречавшимся ему по дороге.

Мэтью боялся всех женщин, кроме своей сестры Мариллы и миссис Линд. Ему всегда казалось, что эти непонятные существа втайне смеются над ним. Он не был далек от истины, так как внешность его была довольно странной – нескладная фигура, пышная борода и длинные с проседью волосы, падающие на сгорбленные плечи.

Когда Мэтью добрался до станции, никакого поезда не было видно. Он решил, что приехал слишком рано. Платформа была пуста, и лишь в ее конце на сложенных штабелями досках сидела девочка. Мэтью бочком проскользнул мимо нее, стараясь даже не глядеть в ее сторону, подошел к начальнику станции и спросил, скоро ли придет поезд, который должен был прибыть в пять тридцать.

– Он уже пришел и ушел полчаса назад. Но здесь есть пассажир, которого высадили и который ждет вас, – маленькая девочка. Она сидит вон там на досках. Я предложил ей пройти в зал ожидания, но она заявила, что на открытом воздухе «больше простора для воображения».

– Я не жду никакой девочки, – сказал Мэтью беспомощно. – Миссис Спенсер должна была привезти для нас мальчика.

Начальник станции присвистнул.

– Тут какая-то ошибка. Думаю, вам лучше расспросить девочку. Она сумеет все объяснить – язык у нее хорошо подвешен.

С этими словами он запер билетную кассу и поспешил домой к ужину, а несчастный Мэтью остался, и предстояло ему сделать то, что было для него хуже, чем войти в логово льва: подойти к незнакомой девочке и спросить у нее, почему она не мальчик. Мэтью внутренне застонал и медленно, шаркающей походкой направился к ней.

Она не отводила от него глаз с той самой минуты, как он прошел мимо нее. Сам Мэтью старался на нее не смотреть, но если бы взглянул, то увидел бы худенькую девочку лет одиннадцати, одетую в тесное, некрасивое желтое платье из жесткой ткани и выцветшую матросскую шляпу, из-под которой на спину ложились две толстые косы, рыжие, как огонь. Личико у нее было бледное, веснушчатое, с широким ртом и большими серо-зелеными глазами. Вряд ли Мэтью увидел бы что-либо еще, но тот, кто вгляделся бы повнимательнее, заметил бы, что подбородок у нее решительный, глаза полны живости, рот – красиво очерченный и выразительный, лоб – широкий и умный… Короче, более внимательный человек мог бы сделать вывод, что незаурядная душа обитает в теле этого бедного, заброшенного существа, которого робкий Мэтью так нелепо боялся.

Мэтью, однако, был избавлен от тяжкой необходимости заговорить первым: как только девочка поняла, что он направляется к ней, она встала, одной рукой подхватила свой потертый саквояж, а другую протянула ему и сказала звучным, приятным голосом:

– Вы мистер Мэтью Касберт? Очень рада вас видеть! Я уже начала бояться, что вы не приедете за мной, и пыталась вообразить все, что могло вас задержать. Я решила, что, если вы не приедете сегодня, я пройду по шпалам до той большой цветущей дикой вишни на повороте, влезу на нее и так проведу ночь. Было бы прелестно спать среди белых цветов и в лунном сиянии, правда? И я была уверена, что вы приедете за мной завтра утром, если не сможете приехать сегодня.

Мэтью неуклюже пожал ее маленькую руку и в ту же минуту решил, что делать. Он не может сказать этому ребенку с сияющими глазами, что произошла ошибка. Он возьмет ее домой и предоставит Марилле сделать это. В любом случае девочку нельзя оставить одну на станции.

– Извини, что я опоздал, – сказал он робко. – Пойдем. Лошадь там, возле изгороди. Давай мне твой саквояж.

– Нет-нет, я сама его понесу. В нем все мое земное имущество, но он совсем не тяжелый. Нам далеко ехать, да? Миссис Спенсер сказала – восемь миль. Я очень люблю ездить. Как это чудесно, что теперь я буду ваша! Я всегда была ничья. Но приют оказался хуже всего. Там так мало простора для воображения… разве что другие сироты. По ночам я часто не спала и воображала – например, что девочка на соседней кровати, на самом деле дочь какого-нибудь графа, украденная в младенчестве у родителей злой нянькой, которая умерла прежде, чем успела признаться в своем преступлении…

Тут спутница Мэтью умолкла, отчасти потому, что запыхалась, а отчасти потому, что в этот момент они остановились у кабриолета. Она не проронила ни слова, пока они отъезжали от станции и спускались с крутого холма. Дорога здесь так глубоко врезалась в мягкий грунт, что края ее, поросшие цветущими дикими сливами, поднимались над головами едущих.

Девочка протянула руку и отломила усыпанную цветами ветку, задевшую бок кабриолета.

– Правда, красиво? Что вам напоминает это дерево, склонившееся к дороге, все белое и кружевное? – спросила она.

– Мм… не знаю, – сказал Мэтью.

– Конечно же невесту – всю в белом и под вуалью. Я никогда не видела невесту, но могу вообразить, что именно так она выглядит. Вряд ли я когда-нибудь стану невестой. Я такая некрасивая, что никто никогда не захочет на мне жениться. Но надеюсь, когда-нибудь у меня будет белое платье. Это мое представление о вершине земного блаженства. У меня никогда не было красивого платья… но зато есть чего ждать от жизни, правда? Впрочем, я всегда могу вообразить, что великолепно одета. Сегодня утром, когда я уезжала из приюта, мне было так стыдно, потому что пришлось надеть это ужасное платье. Там всем сиротам приходится носить такие. Один торговец прошлой зимой пожертвовал приюту несколько рулонов этой ткани. Многие говорили, что он просто не смог ее продать, но я предпочитаю верить, что он сделал это от чистого сердца, а вы как думаете? Когда мы сели в поезд, у меня было такое ощущение, будто все смотрят на меня с жалостью. Но я тут же вообразила, что на мне красивейшее платье из бледно-голубого шелка, большая шляпа в цветах и с перьями, золотые часики, тонкие кожаные перчатки и туфельки. Я сразу почувствовала себя счастливой и наслаждалась этой поездкой на остров всем своим существом… Ах, сколько деревьев, и все в цвету! Я и раньше слышала, что остров Принца Эдуарда – самое красивое место на свете, и часто воображала, что живу здесь. Восхитительно, когда то, что воображаешь, становится реальностью, правда?.. Какие странные эти красные дороги! Я спросила миссис Спенсер, почему они красные, а она сказала, что не знает и чтобы я не задавала ей так много вопросов. Но как же хоть что-то узнать, если не задавать вопросов? А почему эти дороги красные?

– Мм… по правде сказать, не знаю, – признался Мэтью.

– Что ж, это еще один вопрос, на который предстоит когда-нибудь найти ответ. Как радостно, что еще много всего предстоит узнать! Мир не был бы таким интересным, если бы мы уже все обо всем знали, правда? Тогда не было бы простора для воображения. Но может быть, я слишком много говорю? Мне всегда делают замечания. Вы хотите, чтобы я молчала? Я могу, хотя это трудно.

Мэтью, к своему большому удивлению, чувствовал себя прекрасно. И хотя ему было довольно трудно поспевать за полетом ее мысли, он подумал, что ему, «похоже, нравится ее болтовня», а потому сказал, как всегда робко:

– Говори сколько хочешь. Я не против.

– Ах, я чувствую, мы с вами подружимся! Это такое облегчение – говорить, когда хочется. Мне вечно напоминают, что детей лучше видеть, чем слышать. И еще смеются надо мной, потому что я употребляю возвышенные слова. Но если у вас возвышенные мысли, вам нужны возвышенные слова, чтобы их выразить, вы согласны?

– Мм… похоже, это оправданно, – согласился Мэтью.

– Миссис Спенсер сказала, что ваша ферма называется Зеленые Мезонины и дом со всех сторон окружен деревьями. Я так люблю деревья! В приюте росли только несколько хилых деревцев перед входом. Они сами выглядели как сироты, эти деревья. Мне всегда хотелось плакать, когда я на них смотрела… А есть ли ручей возле Зеленых Мезонинов?

– Да, ручей прямо за нашим двором.

– Жить возле ручья всегда было моей мечтой! Теперь я чувствую себя почти счастливой. Совершенно счастливой я быть не могу, потому что… вот, какого это цвета, что вы скажете?

Она перекинула вперед через худенькое плечо одну из длинных блестящих кос. Мэтью не привык судить об оттенках дамских локонов, но в этом случае сомнений быть не могло.

– Рыжие? – сказал он.

– Да, рыжие, – подтвердила девочка с тяжелым вздохом. – Вот поэтому я не могу быть совершенно счастлива. Я не расстраиваюсь так глубоко из-за всего остального… веснушки, зеленые глаза и то, что я такая худая. Я могу вообразить, что у меня цвет лица как лепестки розы и лучистые фиалковые глаза и что я хорошенькая и пухленькая. Но даже в воображении я не могу избавиться от рыжих волос. Это трагедия всей моей жизни! Я читала однажды в книжке о девушке, у которой тоже была трагедия всей ее жизни, но это не были рыжие волосы. Она была златокудрой и божественно красивой. А каким вы предпочли бы быть, если бы вам предложили выбирать, – божественно красивым, ошеломляюще умным или ангельски добрым?

– Мм… я… точно не знаю.

– Я тоже не знаю. Никак не могу решить. Но это неважно, потому что вряд ли я стану такой… Ах, мистер Касберт! Мистер Касберт!!

В эту минуту они миновали поворот и оказались в «Аллее». Это был отрезок дороги, над которым сплетались ветвями два ряда огромных разросшихся яблонь.

Девочка откинулась назад в кабриолете, в восторге подняв лицо к белому великолепию, простиравшемуся над головой. И даже когда они уже выехали из «Аллеи», она все еще не двигалась и не говорила, глядя на пылающее закатное небо.

– Ты, наверное, устала и голодна, – отважился наконец сказать Мэтью, который не мог найти другого объяснения этому долгому молчанию. – Но нам уже недалеко, около мили.

Девочка с глубоким вздохом вышла из задумчивости и посмотрела на него мечтательным взором существа, долго блуждавшего в далеких звездных пространствах.

– Мистер Касберт, – прошептала она, – то белое место, которое мы проезжали… что это было?

– М-м… ты, наверное, имеешь в виду «Аллею», – сказал Мэтью после недолгого, но глубокого раздумья. – Очень красивое место.

– Красивое? Нет, ему больше подходит слово «чудесное»! Его даже нельзя вообразить еще чудеснее. От него в груди такая странная, приятная боль. У вас когда-нибудь бывает такая боль, мистер Касберт?

– М-м… да не помню, чтобы когда-нибудь была.

– У меня часто бывает – каждый раз, когда я вижу что-то по-настоящему красивое. Но название «Аллея» ничего не выражает. Нужно назвать это место… сейчас, подумаю… Белый Путь Очарования. Когда мне не нравится название места или имя человека, я всегда придумываю новое и потом так их всегда и называю… Нам в самом деле осталось проехать всего милю? Мне и грустно, и радостно. Грустно – потому, что кончается путешествие. А радостно оттого, что у меня наконец будет родной дом. И опять появляется эта приятная боль в груди, как только подумаю, что еду в настоящий, свой дом!

Они спускались с холма к мосту, пересекавшему почти посередине длинный, извилистый пруд. Ниже моста, до того места, где янтарный пояс песчаных холмов отделял пруд от голубого морского залива, вода сверкала и переливалась всеми оттенками оранжевого, розового, бледно-зеленого и лилового. А выше моста, где пруд вился между рощами елей и кленов, его поверхность сверкала холодной темнотой среди колеблющихся теней.

– Это пруд Барри, – сказал Мэтью.

– Нет, это имя мне тоже не нравится. Я назову его… дайте подумать… Озеро Сверкающих Вод. Да, это правильное имя. Я знаю это по дрожи. Когда я нахожу имя, которое точно подходит, я чувствую дрожь восторга.

Когда дорога снова повернула, Мэтью сказал:

– Мы почти дома. Наша ферма…

– Нет-нет, не показывайте! – перебила она. – Позвольте мне угадать.

В мягком послезакатном свете была хорошо видна зеленая долина и множество ухоженных фермерских двориков. Глаза девочки перебегали от одного из них к другому, и наконец взгляд ее остановился на одной ферме, белевшей в дымке цветущих деревьев далеко слева от дороги – как раз там, где над лесом в вечернем небе сверкала, словно маяк, огромная хрустально-белая звезда.

– Вон та, правда? – сказала девочка, указывая рукой.

– Угадала! – Мэтью в восхищении хлестнул кобылу вожжами.

– Как только я увидела Зеленые Мезонины, я почувствовала, что это мой дом!

И со вздохом восторга она снова погрузилась в молчание. Мэтью беспокойно ерзал на своем месте. Он думал не о тех хлопотах, которые произошедшая ошибка доставит ему и Марилле, но об ожидающем девочку разочаровании.

Глава 3
Марилла Касберт удивляется

Когда Мэтью открыл дверь, Марилла быстро поднялась ему навстречу. Но как только ее взгляд упал на маленькую странную фигурку с длинными ярко-рыжими косами и радостно сияющими глазами, она остановилась в изумлении.

– Мэтью, кто это? – воскликнула она. – Где же мальчик?

– Там не было мальчика, – отвечал Мэтью с несчастным видом.

– Как не было мальчика? Ведь мы просили миссис Спенсер привезти мальчика, – настаивала Марилла.

– Она привезла вот… ее. – Он кивнул на девочку, только теперь вспомнив, что даже не спросил, как ее зовут. – Пришлось взять ее домой. Нельзя же было оставить ребенка одного на ночь на станции, хоть и произошла ошибка.

– Хорошенькое дело! – воскликнула Марилла.

Все оживление погасло в лице девочки. Уронив свой драгоценный саквояж, она заломила руки.

– Вы не хотите взять меня, потому что я не мальчик! Я вам не нужна!

Упав на стул, она закрыла лицо руками и отчаянно зарыдала. Марилла и Мэтью растерянно переглянулись. Затем Марилла неуклюже попыталась поправить дело:

– Ну-ну, не о чем плакать.

– Не о чем? – Девочка подняла голову, и показалось залитое слезами лицо и дрожащие губы. – Да это самая трагичная минута в моей жизни!

Что-то вроде невольной улыбки смягчило суровое выражение лица Мариллы.

– Ну-ну, не плачь. Мы же не выгоняем тебя из дома. Как тебя зовут?

Девочка на мгновение заколебалась, а затем горячо сказала:

– Пожалуйста, называйте меня Корделией! Ведь вам все равно, как называть меня, если я останусь у вас ненадолго, правда?

– Называть Корделией? Ничего не понимаю. Если твое имя не Корделия, то как тебя зовут?

– Аня Ширли, – неохотно пробормотала девочка. – Такое неромантичное имя…

– Неромантичное! Чепуха! – сказала Марилла без всякого сочувствия. – Послушай, Аня Ширли, не можешь ли ты объяснить, что за ошибка произошла? Мы просили передать миссис Спенсер, чтобы она привезла нам мальчика. Разве в приюте нет мальчиков?

– Их там даже слишком много. Но миссис Спенсер ясно сказала, что вы хотите девочку лет одиннадцати. И заведующая решила, что я вам подойду. Я не могла спать от радости всю прошлую ночь. Ах, – добавила она с упреком, обернувшись к Мэтью, – почему вы не сказали мне на станции, что я вам не нужна, и не оставили меня там? Если бы я не видела Белого Пути Очарования и Озера Сверкающих Вод, мне не было бы теперь так тяжело на душе.

– О чем она говорит? – спросила Марилла, удивленно взглянув на Мэтью.

– Она вспоминает, о чем мы говорили по дороге, – сказал Мэтью поспешно. – Я пойду распрягу кобылу, Марилла. Приготовь чай к моему возвращению.

– Миссис Спенсер везла еще какого-нибудь ребенка кроме тебя? – продолжила расспросы Марилла, когда Мэтью вышел.

– Она везла Лили Джоунс для себя. Лили всего пять лет, и она очень красивая. У нее каштановые волосы. Если бы я была очень красивая и с каштановыми волосами, вы бы все равно меня не взяли?

– Нет. Нам нужен мальчик, чтобы помогать Мэтью на ферме. Девочка нам ни к чему. Сними шляпу. Я положу ее и твою сумку на столе в передней.

Аня послушно сняла шляпу. В этот момент вернулся Мэтью, и они сели ужинать. Но Аня не могла есть. Напрасно она щипала хлеб с маслом и клевала яблочное повидло из маленького блюдечка, стоявшего возле ее тарелки. Она совсем не продвинулась в этом деле.

– Ты ничего не ешь, – сказала Марилла сурово, как будто это был поступок, достойный осуждения.

– Не могу, – вздохнула Аня. – Я в пучине горя. Очень неприятное чувство. Когда пытаешься есть, комок встает в горле и невозможно ничего проглотить, даже если бы это была шоколадная конфета. Я однажды ела шоколадную конфету. Это было восхитительно. Мне часто после этого снится, что у меня много шоколадных конфет, но я всегда просыпаюсь, как только хочу съесть хоть одну. Все здесь невероятно вкусно, но все равно я не могу есть.

– Я думаю, она устала, – сказал Мэтью, который не проронил еще ни слова с тех пор, как вернулся из конюшни. – Лучше всего, Марилла, уложить ее в постель.

Марилла как раз размышляла о том, где положить Аню спать. Она приготовила кушетку в каморке возле кухни для желанного и долгожданного мальчика. Но хотя там было чисто и опрятно, все-таки для девочки это место казалось неподходящим. О том, чтобы поместить это бездомное со-здание в комнате для гостей, не могло быть и речи, так что оставалась только комната в мезонине, выходившая окнами на восток. Марилла зажгла свечу и велела Ане следовать за собой, что та и сделала, забрав по дороге со стола в передней свою шляпу и саквояж. Передняя была пугающе чистой, а маленькая комнатка в мезонине, куда они вошли через минуту, казалась еще чище.

Марилла поставила свечу на маленький треугольный столик и откинула одеяло на постели.

– Раздевайся и ложись. Сама свечку не гаси, а то еще пожар устроишь. Я приду за ней через пять минут.

Когда Марилла ушла, Аня печально огляделась кругом. Голые выбеленные стены и пол, казалось, сами страдали от своей наготы. В одном углу стояла высокая, старомодная кровать, в другом – упомянутый треугольный столик, а у стены напротив окна – умывальник. От всей комнаты веяло холодом, который пробрал Аню до мозга костей. С рыданием она стянула с себя одежду, надела тесную приютскую ночную рубашку, прыгнула в кровать и спряталась с головой под одеяло. Когда Марилла вернулась за свечой, жалкие предметы одежды, разбросанные по полу, и взбаламученная постель были единственными признаками человеческого присутствия в комнате. Она собрала Анину одежду, аккуратно положила ее на жесткий желтый стул, а затем, подняв свечу, обернулась к кровати и сказала, немного смущенно, но не сердито:

– Доброй ночи.

Из-под одеяла неожиданно появились бледное лицо и большие глаза.

– Как вы можете называть ее доброй, когда знаете, что это будет самая ужасная ночь в моей жизни? – сказала Аня с упреком и снова нырнула под одеяло.

Марилла спустилась в кухню и занялась мытьем посуды. Мэтью курил трубку – явный признак смятения чувств. Он редко курил, так как Марилла решительно выступала против этой скверной привычки. Но иногда его неодолимо тянуло покурить, и тогда Марилла смотрела на это сквозь пальцы, понимая, что и мужчине надо дать выход своим чувствам.

– Веселенькая история! – сказала она гневно. – Родственники Роберта Спенсера что-то напутали, когда передавали нашу просьбу. Придется завтра поехать к миссис Спенсер. Девочку нужно отправить обратно в приют.

– М-м… она очень милое создание. Жалко отправлять ее назад, раз уж она так хочет остаться.

– Что нам пользы от нее?

– Может быть, ей от нас была бы польза, – сказал Мэтью неожиданно.

– Мэтью, этот ребенок тебя прямо околдовал. Я ясно вижу, что ты хочешь ее оставить.

– Она интересное существо, – убеждал Мэтью. – Ты бы послушала, что она говорила, когда мы ехали со станции.

– Не люблю болтливых детей. Она отправится туда, откуда явилась!

– Как ты скажешь, – ответил Мэтью, вставая и откладывая трубку. – Я иду спать.

Так он и поступил. Спать, вымыв все тарелки, отправилась и Марилла. И наверху, в комнатке мезонина, одинокий, заброшенный, истосковавшийся по любви ребенок, наплакавшись, тоже уснул.