Людмила Мартова
Мой любимый сфинкс
Глава 2
Наши руки – не для скуки
Жить – это как бежать по музею. И только потом вы начинаете по-настоящему осознавать, что вы увидели, думать об этом, наводить справки в книгах и вспоминать – поскольку вы не можете принять это все и сразу.
Одри Хепберн
Аржанов проснулся от острого чувства тревоги. И мимолетно удивился: тревоге было взяться абсолютно неоткуда. Он давно уже исключил из своей жизни то, из-за чего можно было тревожиться. Лесозаготовительные предприятия, раскиданные по всей необъятной области и еще двум соседним, работали стабильно и как-то даже весело. Пять крупных лесопилок так же весело производили пиломатериалы, заготовки, шпалы и обапол, плюс технологическую щепу.
Вся эта продукция пользовалась неизменным спросом. А для использования щепы Аржанов недавно построил в двух районах котельные, которые работали именно на этом материале, экологически чистом и дающем большой выход теплоэнергии. В общем, щепа уходила вся, без остатка.
Его мясокомбинат производил натуральную колбасу, молокозавод – рассыпчатый творог и не порошковую сметану, молоко для них поставляли из взятых на поруки загнувшихся колхозов, которые, после того как за дело принялся Аржанов, стали вдруг современными процветающими сельхозпредприятиями, на которых все было организовано так же, как, скажем, в Швеции или Финляндии.
Три охотхозяйства, раскиданные по бескрайним просторам родины, тоже процветали. Плодился зверь, приезжали и уезжали довольные, а главное, благодарные охотники. И результатом их благодарности становились новые обширные связи на самом высоком уровне, вплоть до Администрации президента. Потому что и там ведь люди работают. И ничто человеческое им не чуждо.
Как-то внезапно повелось, а потом закрепилось, да так и осталось, что именно на базах Аржанова решались многие важные политические вопросы, совершались сделки, достигались договоренности и консенсусы. Две базы, конечно, были попроще. На них вершились судьбы в областном масштабе, пусть даже трех соседних областей. А вот «Медвежий угол» был базой элитной, не для всех. Попасть сюда для местной элиты считалось крайне престижным. Чем-то вроде входного билета в круг избранных.
В учредителях, помимо самого Аржанова, значились два очень солидных олигарха. Территория более ста гектаров требовала неусыпного хозяйского пригляда. Но хозяином Аржанов был от бога, на самотек ничего не пускал, егерей набирал только самых лучших и опытных, платил им без жадности, драл за малейшую провинность – в общем, начальником слыл суровым, но справедливым. Егеря работали не за страх, а за совесть, зная, что случайную ошибку их заставят исправить, но за нее простят, а вот за пьянство, даже случайное, уволят без промедления и с «волчьим билетом».
Пьянства Аржанов не терпел. С детства не было для него ничего более ненавистного, чем жалкий в своей бессмысленности взгляд пьяного отца. Он знал, что после первой бутылки самогона бессмысленность эта превратится в холодную агрессию, а на исходе второй – в неукротимую злобу, и внимательно следил за признаками того, как отец переходит с одной стадии опьянения на другую. Следил сначала для того, чтобы вовремя спрятаться, а став чуть постарше – для того, чтобы успеть защитить мать.
За всю свою взрослую жизнь он сам ни разу не поднял руку на женщину. Это было табу, въевшееся в плоть и кровь. Контролировать свои чувства – это правило он тоже неукоснительно соблюдал, несмотря на любые внешние обстоятельства. Все окружающие безмерно уважали его несгибаемую волю и самоконтроль, и только он сам знал, какие демоны резвятся в его душе, какие страсти бушуют и сколько сил уходит на то, чтобы внешне казаться невозмутимым. Как сфинкс.
Его так и звали. Сфинкс. За глаза, разумеется. Человеком он был немногословным, предпочитал не говорить, а действовать. И одного взгляда его внимательных серых глаз обычно хватало, чтобы заставить заткнуться и убраться восвояси любого дебошира или просто желающего покачать права. Правда, в последнее время таких желающих находилось все меньше.
Спорить с ним было невозможно. Жена Маша усвоила это довольно быстро. Он не повышал голос в ответ на споры, просто поднимал глаза, в безмятежных озерах которых плескались смертоносные глубины, и после того как Маша сбивалась со своей горячей речи и начинала мямлить, терпеливо ждал, пока она замолчит совсем. После чего кратко резюмировал свою позицию. То есть приказ, обязательный для выполнения. Иначе не было ни разу.
Деревенский мальчик, он был теперь баснословно, неприлично богат. В наличии имелась непременная недвижимость в столицах-заграницах, собственная яхта, как правило стоящая на приколе в Италии, и даже небольшой собственный самолет. Но жить в последнее время он предпочитал в «Медвежьем углу». Во‑первых, потому, что дела чаще всего требовали его присутствия здесь, а во‑вторых – потому, что, по большому счету, только здесь, среди полей и лесов, ему дышалось полной грудью.
Светским человеком ему стать так и не удалось. Скучно это было – во фраке или, прости господи, смокинге торчать дурак дураком посреди какого-то официального приема, на котором даже поговорить-то по-человечески было совершенно невозможно из-за неумолкающего шума и какого-то морока, что ли, который всегда нападал на него во время таких мероприятий.
А вот на охотничьей базе разговаривать можно было о чем угодно. И эти разговоры, а точнее, саму возможность неспешно их вести он считал самым главным делом своей жизни.
Часы показывали шесть утра, несмотря на то что вчерашние посиделки закончились лишь около трех ночи. Вставать рано – в этом тоже сказывалась деревенская, въевшаяся с детства привычка. Тогда доить корову и обряжать свиней он вставал в пять-полшестого, а с годами смог силой воли приучить себя спать подольше, но все равно просыпался не позднее шести. Во сколько бы ни лег накануне.
Поднявшись с кровати, он поздоровался с лежащей на полу медвежьей шкурой, была у него такая немного смешная привычка, и распахнул шторы. Солнечное июльское утро рванулось навстречу. И под его радостным напором непонятно откуда взявшаяся тревога схлынула, освободив место повседневным заботам, обычным, вполне предсказуемым и совсем не страшным.
* * *
Настроение у Санька с самого утра было хуже некуда. Во‑первых, понаехавшая вчера шобла однозначно указывала на то, что работы в ближайшее время будет невпроворот. Ее, конечно, мало никогда не было. Зверя нужно было кормить. Больных животных отстреливать. Туши освежевывать. Лошадей, на которых егеря объезжали огромное хозяйство, чистить. Мотоциклы заправлять. Но при очередном заезде гостей, как на подбор гладких, упитанных, с лоснящимися мордами хозяев жизни, ему всегда становилось невмоготу. Так невмоготу, что хоть бери ружье и иди устраивать революцию.
И выпить нельзя, чтобы снять напряжение. Вот ни рюмки нельзя. Когда он устраивался на работу, ребята предупредили, что запрет на это дело не для отвода глаз, а действительно строгий. Если хозяин запах учует – а он учует, даже если пригубить совсем чуть-чуть, – то все, кранты. Выкинет без выходного пособия, как щенка нашкодившего.
Хозяина Санек не то чтобы боялся – чего бояться-то здоровому мужику, не пацаненок, чай, – но сердить его не хотел. И потому, что другой работы не было. И потому, что хозяин был мужик серьезный, вызывающий уважение. И потому, что работа на самом деле Санька полностью устраивала. И бескрайними просторами. И мужским делом, которым, собственно говоря, являлась охота. И дружной компанией егерей, парней немногословных, но настоящих, без придури, среди которых Санек чувствовал себя своим.
Проще тут все было. В лесной глуши, затерянной за много верст от родного дома, с ее проблемами и бытовой неустроенностью. Здесь не нужно было ничему соответствовать. Носить душные костюмы, мечтать о часах стоимостью в семь зарплат, соотносить марку машины с собственным социальным статусом. Здесь нужны были футболки, свитера, «зеленка» и ботинки на толстой подошве. И характер. А больше ничего. Все это Саньку очень нравилось. Вот только очередной заезд тех самых, со статусом и часами, всегда портил настроение.
Тех, что приехали вчера, он еще не видел. Но не сомневался, что они – такие же, как и все остальные. Другие сюда не приезжали. База была этакой лакмусовой бумажкой, показателем благосостояния, мерилом успеха. Впрочем, по большому счету, Саньку не было до них никакого дела. Отвезти на вышку. Погнать кабана. Присмотреть, чтобы в подпитии гости не перестреляли друг друга, забрать туши. Вот и все. Невелика наука.
Справится. Не впервой. А что с души от них воротит, так его душа никому не интересна. Ему бы самому со своей душой разобраться. Наворотил он за прошлые годы – черт ногу сломит. И в глушь-то эту уехал, по большому счету, чтобы подвести черту под старой жизнью. Как начинать новую – он не знал, а работа егерем давала пусть временную, но передышку. Конечно, навсегда он себя на этой базе хоронить не собирается. Но пока он при работе, почти без проблем, на свежем воздухе и в тишине. Уже немало.
Посмотрев на водонепроницаемые командирские часы, когда-то давно, совсем в прошлой жизни подаренные отцом, Санек прикинул, что, пожалуй, до начала всех дел вполне успеет искупаться. Сдернув с веревки за быстровозводимым домиком, где жили егеря, полотенце, он вывел из-под навеса мотоцикл и покатил в сторону реки.
Величавая река встретила его гладкой, без малейшей ряби поверхностью.
«Как зеркало», – подумал в общем-то не склонный к поэзии Санек и, невольно полюбовавшись на изгибы и излучины северной реки, скинул одежду и поплыл, противясь довольно сильному течению. Вода сразу смыла его плохое настроение. Предстоящий день стал казаться если уж не радостным, то вполне терпимым.
Выскочив из воды, он натянул на мокрое тело штаны, кое-как влез в футболку и нагнулся к кромке воды, чтобы прополоскать скинутые плавки. Вновь повернувшись к берегу, Санек нос к носу столкнулся с человеком, которого ожидал увидеть меньше всего. Делать на охотничьей базе в забытой богом глуши этому человеку было совершенно нечего. И встреча с ним не сулила Саньку ничего особо приятного.
Впрочем, человек этой встречи тоже явно не ожидал. Тихо охнув от неожиданности, он отступил на шаг и тихо спросил:
– Ты???? А ты что тут делаешь?
На завтрак Злата пришла в прекрасном настроении. Вода в реке не обманула ожиданий: поплавала она с удовольствием и в полном по причине довольно раннего утра одиночестве. Вернее, на другом конце огромного пляжа купался какой-то мужик, но Злата с ее плохим зрением его даже не разглядела. Мешать он ей точно не мешал, да и вылез из воды довольно быстро. Сама же она плавала минут двадцать. Несмотря на то что было еще совсем не жарко, вода напоминала парное молоко, так прогрелась за предыдущие дни, что даже вчерашний дождь ее не остудил. Представив, что в этой прекрасной реке можно будет купаться каждое утро, и день, и вечер, Злата даже зажмурилась от удовольствия. Моря, конечно, эта река не заменит. Но плавать все-таки можно вволю. Всю неделю. Если, конечно, погода не испортится.
Она переплыла реку туда и обратно и, утомившись, вылезла на берег. Кабинка для переодевания была довольно далеко, поэтому Злата решительно направилась в кусты, чтобы стянуть мокрый купальник и завернуться в банный халат, в котором спустилась к реке, чтобы не тащить с собой полотенце. Пушистая ткань приятно обернула мокрое тело, купальник целомудренно уместился в большом кармане, и, натянув на нос очки, лежащие в этом самом кармане раньше, Злата приготовилась вылезти из кустов на дорогу, ведущую к дому, то есть к главному корпусу базы, в котором они остановились.
По другую сторону кустов послышались чьи-то голоса. Не желая вмешиваться в чужую беседу, Злата остановилась, давая людям, не видным ей из-за веток, пройти мимо.
– Не вздумай проболтаться, – услышала она голос, в котором ей почудилась угроза. – Шеф знаешь какой? Уволит в два счета. Пикнуть не успею. И вообще, лучше нам делать вид, что мы с тобой не знакомы.
– Согласен. – Второй голос звучал с явной усмешкой. – Признаться, я не за тем ехал за тыщу верст от родного дома, чтобы встретить тут тебя. Гляжу, ничего не изменилось, все числишься в пролетариях умственного труда.
– Ну, не всех, как тебя, на природу тянет. Кому-то и головой на жизнь зарабатывать приходится.
– Смотри не надорвись. – Усмешка в голосе стала еще более явной.
Голоса стихли, и немного заинтригованная Злата выбралась на дорожку, где никого не было. Немного покрутив головой, она убедилась, что неизвестные собеседники словно сквозь землю провалились, и быстро пошла к дому, чувствуя, как разыгрался после купания аппетит.
В своем номере она приняла душ, в этот раз легко разобравшись с космическими кранами, уложила феном волосы, натянула легкий льняной сарафанчик и тапочки без каблука и вприпрыжку сбежала вниз. Стоящие в холле чучела при солнечном свете выглядели совсем не так страшно, как ночью. Злата даже осмелилась потрогать за нос волка и слегка погладила жесткую медвежью шкуру. Шерсть непривычно колола пальцы.
Обойдя чучело, казавшееся огромным, Злата присела на корточки. Ей вдруг показалось ужасно важным найти ответ на вопрос, какой у медведя хвост. Прямо у нее над головой на лестничной площадке показалась Светка. Спускаясь вниз, она приглушенно, но довольно нервно говорила в прижатую к щеке телефонную трубку.
– Он не должен узнать. Ни в коем случае не должен. Если он узнает, то все пропало. Все мои полугодовые усилия псу под хвост. Этого нельзя допустить. Понимаешь? Все. Делай, как я сказала, и все будет хорошо. Я тебе еще позвоню. Пока.
– Привет, – поздоровалась вылезшая из-за медведя Злата, и перепуганная Светка чуть не выронила телефон.
– Добровольская, – воскликнула она, – тебя когда-нибудь учили, что людей пугать нельзя? С утра пораньше.
– Я не нарочно, – засмеялась Злата. – Как ночь прошла? По заранее намеченному плану?
– Да никак. – Светка недовольно сморщила нос. – Разве может удасться ночь, когда до полчетвертого мужик водку жрет? День за рулем, потом плотный ужин и водка. Да он еле до кровати дошел и, пока я в душе была, заснул мертвым сном. Выхожу я в пеньюаре кружевном, а в комнате храп стоит. Еле заснула.
– А сейчас Константин Алексеевич где?
– Господин Заварин с бодуна в плохом настроении пребывать изволят. Пошел в душ, мне велел его не ждать, а идти в столовую. Ты уже завтракала?
– Нет, только собираюсь.
– Ну и прекрасно. Пошли, пока мужики все не съели.
Видимо, голова с утра болела не у одного Котика. В столовой кроме Златы со Светкой сидел только один человек. Злата смутно помнила его по вчерашнему ужину. Высокий, плотный, с угрюмым лицом и нервными пальцами, он методично поглощал стоявшую перед ним яичницу из перепелиных яиц. Россыпь веселых маленьких желтков на тарелке придавала ей сходство с ромашковым полем. Как звали мужика, Злата не помнила. Она вообще с легким огорчением понимала, что не помнит практически никого из гостей базы, которых ей вчера вечером представляли. Долгая дорога вымотала ее совершенно, с самого детства Злату жестоко укачивало в машинах. Настроение у нее было плохое, она мечтала только о том, чтобы лечь в постель, поэтому никого не запомнила. О чем сейчас жалела. Оказываться в глупой ситуации Злата не любила.
– Вы будете кашу или яичницу?
– Что? – Злата оторвалась от своих дум и с удивлением посмотрела на маленькую, хрупкую, очень бледную женщину в черной юбке и белой блузке с накрахмаленным жабо.
– Вы на завтрак будете овсяную кашу, или вам яичницу пожарить?
Злата с сомнением посмотрела на накрытый стол. На нем было несколько видов сыра, разнообразная мясная нарезка, масло, джемы, мед, свежие хрустящие булочки, явно горячие круассаны, мюсли, кувшин с молоком, пакетики сливок и несколько графинов с соком. При виде всего этого изобилия у нее заурчало в животе.
– Н‑н‑не знаю, – призналась она. – Тут так много еды.
– Позавтракайте поплотнее, – услышала она и повернулась к двери, от которой послышался уверенный мужской голос.
«Хозяин, кажется, – мелькнуло у нее в голове. – Черт, как его зовут-то? Ну надо же, как неудобно…»
– Обед будет не раньше пяти, – спокойно продолжил вошедший. – У нас тут, знаете ли, свой распорядок дня. Плотный завтрак, поздний обед, затем до ночи охота, а уж ужин почти ночью, когда все вернутся. Ирина, мне кашу, пожалуйста.
– Мне тоже кашу, – попросила Злата.
– А мне яичницу. – Светка тряхнула кудряшками и лучезарно улыбнулась вошедшему: – Доброе утро, Александр Федорович.
– Доброе утро. – Не обращая больше ни малейшего внимания на двух женщин, он сел за стол и начал сосредоточенно делать себе бутерброд. Злата невольно засмотрелась на то, как двигаются его руки.
Она вообще, когда знакомилась с новыми людьми, всегда обращала внимание на их руки. Люди с короткими мясистыми пальцами, плоскими лопатообразными ногтями, корявыми, как обрубки, ладонями ей инстинктивно не нравились. А вот обладатели красивых рук сразу вызывали расположение.
– Руки выдают происхождение, – назидательно говорила мама. – Порода как раз и узнается через изящные руки.
У самой Златы ручки были тоненькие, как веточки, маленькая ладошка с длинными узкими пальчиками и миндалевидными ногтями. У Светки – пухлые, но правильной формы. У ее друга Котика – крепкие, с тонкими, подвижными, «умными» пальцами. Глядя на эти пальцы, лежащие на руле машины, Злата понимала, что он действительно выдающийся хирург. А у владельца базы, которого, оказывается, звали Александром Федоровичем, руки были большие, но изящные, и движения, которыми он брал нож, намазывал масло, укладывал куски сыра, были основательными, плавными, без дерганости и суеты. Злата даже засмотрелась, так красиво двигались его руки.
– Ты чего пялишься? – прошипела ей на ухо Светка. – Не вздумай. Эта акула бизнеса тебе не по зубам. Ты у нас девушка нежная, трепетная, возвышенная. А он в деревне вырос. Простой как пень. Правда, богатый до неприличия. Но разговаривать с ним наверняка не о чем.
Злата испуганно покосилась, не слышит ли хозяин жаркий Светкин шепот. Но он невозмутимо ел свой бутерброд, запивая его принесенным официанткой Ириной кофе из огромной кружки с медведем на боку, и не обращал на них ни малейшего внимания.
Злата уже заметила, что вся посуда входила в один, явно сделанный на заказ, сервиз. На тонком фарфоре с серебром и позолотой были изображены охотничьи сцены. На одних тарелках поселились фазаны, на других – куропатки, на чашках оскаливались волки и лисы, на блюдах притаились кабаны, и все это было почему-то очень красиво и, вопреки ожиданиям, совершенно не пошло. Пошлости Злата не переносила.
Аржанов (неожиданно для себя Злата вспомнила его фамилию) ел молча, не вступая в разговор не только с ними, но и с неприветливым мужиком напротив.
– А где все остальные? – Злате показалось глупым молчать, и голос ее прозвучал неожиданно пискляво под высокими сводами комнаты.
– Кто где. – Аржанов пожал плечами, и под тонкой тканью футболки заметно перекатились мышцы. Злата невольно сглотнула. – У нас тут только обед и ужин по строгому, обязательному для всех расписанию. А позавтракать можно в любое время с семи до одиннадцати. Так что наши гости – кто-то еще спит, Сергей Васильевич уже позавтракал и сейчас в кабинете работает, почту просматривает, указания дает. Владимир ему помогает. Леонид Андреевич с утра пораньше на рыбалку уехал. А Сергей Константинович в лес ушел, воздухом подышать.
«Боже мой, кто все эти люди? – в отчаянии подумала Злата. – Где вчера была моя голова, когда я с ними со всеми знакомилась? Неужели их так много и как я дальше буду с ними общаться?»
Уткнувшись в свою кашу, она погрузилась в привычные переживания по поводу собственного несовершенства. В столовой опять воцарилось молчание, которое прервал только появившийся Котик. Видимо, принятый душ вкупе с аспирином помог ему прийти в себя. Выглядел он вполне свежим, поцеловал Светку в щеку, кивнул Злате, поздоровался за руку с Аржановым и мрачным мужиком, заказал яичницу и котлет из оленины и приступил к завтраку, не забывая поддерживать разговор, в который постепенно включились все присутствующие.
Впрочем, съев свою кашу и выпив еще одну огромную чашку кофе, Аржанов вскоре откланялся, сославшись на дела. Непонятный мужик тоже ушел, и Котик, Злата и Светка остались втроем.
– Константин Алексеич, спасайте, – взмолилась Злата. – Я никого вчера не запомнила, кроме хозяина, и теперь чувствую себя совершенно не в своей тарелке. К примеру, вот этот мужчина, который сейчас с нами сидел, он кто?
– Гриша? Он банкир. Банк «Волга-кредит» знаешь? – Злата кивнула. – Ну, так он там председатель совета директоров. Я его давно знаю, правда, тут не ожидал увидеть.
– Почему? – спросила Злата.
– Да он никогда охотой не увлекался. Вчера честно признался, что в первый раз.
– Все в жизни бывает в первый раз, – философски сказала Злата. – Мы вон со Светкой тоже раньше никогда на охоте не бывали. И если бы мне кто-нибудь сказал, что я на такую базу попаду, я бы в жизни не поверила.
– Тут ты права. Вообще-то ему проветриться не мешает после всего, что он перенес.
– А что он перенес? – В голосе Светки слышалось нескрываемое любопытство.
– Семейную трагедию. Уж вы меня, девы, простите, но эта тайна не моя, так что посвящать я вас в нее не буду, но досталось ему крепко. Так что, думаю, поездка эта что-то типа лечебной. Смена места и вида деятельности.
– А Сергей Васильевич и Володя – это кто?
– Ты что, Муромцева не знаешь, – удивился Котик, – депутата областного? А Володя – его помощник.
– Муромцева? – Теперь уже настал Златин черед удивляться. – Конечно, знаю, только я его вчера не видела. Уж его-то я не могла не запомнить, он из телевизора не вылезает.
Сергей Васильевич Муромцев действительно был фигурой колоритной. Скандальный, всегда оппозиционный политик, любимец бабушек-избирательниц, обожающих его за поставленные во дворах скамейки и вкрученные в подъездах лампочки, владелец отличной коллекции антиквариата, частично собранной не совсем законным путем, отсидевший в молодые годы пять лет за скупку краденого, имеющий огромное влияние на преступный мир, а также по совместительству писатель, киноактер и просто любитель красивой жизни, он был везде.
О нем писали все газеты и журналы, его показывали по телевизору, причем совершенно бесплатно. Журналисты скрипели зубами, но не могли пройти мимо придуманных им информационных поводов, которые были просто блестящи. Он вызывал на свою загородную базу отдыха «Квартирный вопрос», и это была первая передача, ради которой ее создатели выехали в российскую глубинку. Он создал и открыл музей уникальных прялок. У него все время случались то обыски, то пожары. Он выдавал на-гора книги о выдающихся людях, и это были уникальные издания, иллюстрированные богатейшим архивным материалом. Ему было интересно все, и он был интересен всем.
Охота тоже оказалась одним из давних хобби Муромцева, поэтому в его присутствии на элитной базе ничего необычного не было.
– Так он только утром прилетел. Часов в семь, кажется, – пожал плечами Котик. – Поэтому вчера ты его видеть и не могла.
– Прилетел? На чем? – не поняла Злата.
– На вертолете. Тут у Аржанова обустроена прекрасная вертолетная площадка. К нему из Москвы шишки исключительно по воздуху добираются. Мы-то простые смертные, на автомобилях по кишкотрясу. А за Муромцевым еще вчера вечером вертолет отправили. С ним и Парменов прилетел.
– Какой Парменов? – От обилия информации у Златы голова пошла кругом.
– Здрасте, приехали! Сергей Парменов. Журналист известный. Программа «Давеча».
– Да вы что? И он тоже будет тут, с нами?
– «С нами, с нами…» – смешно передразнил ее Котик. – Он как прилетел, так сразу в лес ушел. Уединяться с природой. Он же природник. От берез и елок энергию черпает.
– А кто те трое мужчин, которые вчера все-таки с нами ужинали? Помимо вашего банкира.
– Ну, банкир, к сожалению, не мой. А ужинали с нами Зимний Леонид Андреич, начальник нашего с вами, девы, городского УВД. Маленький такой, худенький. Он с утреца на рыбалку отправился. Иван Николаевич Костромин, это такой высокий, статный, седой, на белого офицера похож. Он – заместитель губернатора. За социальную сферу отвечает. В прошлом мой коллега, врач-кардиолог. Этот спит пока. Ну и такой полный смешливый мужичок – это историк известный, ученый секретарь Института российской истории Семен Михайлович Щапин.
– Хм, до чего компания разношерстная, – заметила Светка. – Как всех вместе и собраться-то угораздило?
– На охоте все равны. – Котик пожал плечами. – Но в одном ты права: чтобы здесь оказаться, нужно быть гостем «Клуба десяти».
– А что это такое? – Злата всерьез заинтересовалась разговором.
– Есть десять человек, которые имеют право приглашать своих гостей на эту базу. Помимо Аржанова и двух его соучредителей, в клуб входит еще парочка московских олигархов, Муромцев, губернатор нашей с вами родной области Малоземов и еще кто-то, я не всех знаю. Каждый из них вносит на развитие инфраструктуры двести тысяч евро в год.
– Сколько????
– Много. На эти деньги база содержится. И именно эти люди имеют право приглашать сюда всех, кого считают нужным. Просто так, со стороны, сюда не попасть. Хоть все деньги мира твои, а сюда без протекции хода нет. К примеру, Муромцев пригласил Парменова, ну и помощника своего привез. Губернатор отправил Костромина и Зимнего. Москвичи направили историка. По чьей линии банкир взялся, я не знаю.
– А мы с вами? – полюбопытствовала Злата.
– А мы с вами тоже по линии губернатора. Я его тестю операцию делал года три назад. С тех пор иногда пользуюсь любезно предоставленной возможностью побывать в этом волшебном месте. Уверен: вам здесь тоже понравится. Ну что, доели? Пошли тогда.
– Куда? – не поняла Злата. – У нас какие-нибудь планы на сегодня?
– Ты погуляй, территорию посмотри… – Голос Заварина стал каким-то неуверенным, его даже немного повело, видно от смущения. – А мы со Светланой в номере побудем. Я себя не очень хорошо чувствую после вчерашнего. Полежу, а она меня поразвлекает. Разговорами.
Злате стало смешно и грустно одновременно. Смешно, потому что Котик явно намеревался отработать ночное Светкино разочарование. А грустно, потому что ей вовсе не улыбалось провести все утро одной.
«А ты чего ждала, отправляясь сюда в такой компании? – сердито сказала она себе. – Тебе же русским языком было сказано, что все свободное время они намереваются проводить в постели. Так что утреннее одиночество запланировано программой пребывания. И жаловаться не на кого. Кроме себя самой, согласившейся на такой отпуск».
Помахав рукой подружке, игриво побежавшей по лестнице наверх, Злата спустилась с крыльца и задумчиво огляделась по сторонам. Территорию базы она решила оставить на потом, поэтому легко пошла по песчаной дорожке, ведущей за решетчатые ворота, чтобы, как и журналист Парменов, воссоединиться с природой.
