Людмила Петрушевская
Королева Лир. Чудесные истории

Полная версия

– Оно караулит, оно караулит, – всё равно шелестели ему зеркала. – Не надо, не надо было произносить.

Кривое наконец запотело и потекло слезами.

И тут в самый разгар трагедии из дверей магазина выскочила Рыжая Крошка, тряся своими тёмными кудрями.

На ней была клетчатая школьная юбка, короткий пиджачок и новые огромные ботинки, которые делали её похожей на длинноногую муху.

Псише с удовольствием повторило этот незабываемый образ в полный рост (Рыжая Крошка всегда охотно ему позировала), а остальной зеркальный хор подхватил сюжет, и его участники воспели кто что мог – кто подошвы, кто пиджак, кто скрипку, разложив её на десять граней.

Гению обычно доставалось откликнуться на нижнюю часть папки для нот, но на сей раз только край юбочки трепыхнулся в нём и исчез.

Крошка помахала деду сквозь витрину (целые россыпи розовых вееров отразились в зеркалах) и помчалась со своей скрипкой в школу.

От волнения зеркала немного дрожали (или это прогрохотал мимо очередной мусороуборочный танк).

И тут опять наступила слепота, которая длилась мгновение.

Это Одиночество просквозило мимо в своих жадных поисках.

Оно имело возможность найти жертву в любом месте, в том числе и здесь, – и витрина ничего не смогла бы с этим поделать, однако зеркала трепетали. Кривое з. плакало уже откровенно (жалело себя).

И в этот момент прозвучало:

– Рыжая Крошка прекрасней всего, что есть на свете!

Они едва не раскололись от ужаса.

– Кто? Что? Зачем? – зазвенели стёкла.

– Дурак! Гений – идиот! – рявкнул Дядя Свист.

– Ни Венеция, ни Венера, ни Нефертити, ни все красавицы мира, ничто не сравнится с Рыжей Крошкой!

Это вещал Гений. Это говорил он, тихоня, вечный молчальник.

– Зачем? – тоскливо забормотали зеркала. – Не надо, не надо произносить!

– Она скоро появится здесь, потому что, по-моему, она забыла ноты! – продолжал Гений своим громким глуховатым басом.

– О, о… Зачем?.. Предатель… Молчи, дурак, убьём… Что ты делаешь?.. Вот вам и Гений… А вы валили на меня… А я всегда знал, что он такой… Он сошёл с ума! – звенело в витрине.

– Она скоро вернётся! – трубил Гений.

Дважды промелькнуло взбудораженное Одиночество, дважды всё погружалось в мгновенный сон.

– Вот она идёт, я сейчас её отражу! – из последних сил крикнул Гений. Он весь дрожал. Стекло витрины звенело.

– Гений, это злодейство, – перебил его Дядя Свист. – Это предательство!

– Вот она! Смотрите! Вот! Тут! – хрипел Гений.

В этот момент Одиночество всей своей безымянной массой встало в зеркалах витрины и даже как бы нагнулось всмотреться, откуда идёт этот голос, – и жизнь ушла, как бы выпитая со стеклянных поверхностей. Не было ничего.

Однако прошло время – и зеркала стали оживать. В них снова заиграл свет, снова отразились машины, люди, облака.

Крошки не было. Она исчезла.

Зеркала всё поняли.

Они запотели, по их стёклам, драгоценным, старинным, поплыли дорожки слёз. Жизнь затуманилась, перестала двигаться и сверкать. Порча надвигалась на хрусталь, на деревянные резные рамы. Старые зеркала источали влагу.

В витрину изнутри заглянула встревоженная Кувшиня, позвала хозяина. Они вдвоём стали вносить зеркала в дом, потом пытались заделывать какие-то подозрительные щели в оконном стекле.

Зеркала неудержимо плакали. Кувшиня протирала их, выжимала тряпочку и снова протирала – и всё без толку.

Пока вдруг у витрины на улице не остановился хрупкий силуэт, осенённый кучей тёмно-красных кудрей, и пять длинных пальцев не выбили на стекле лёгкую дробь!

– Деда! Привет! Чё случилось? Кувшиня, что с тобой?

– Не Кувшиня, а Графиня, – привычно поправил её дед.

Зеркала тут же быстро просохли, опомнились, у них закружились от счастья отражения – вот потолок магазина, вот стены, битком забитые шкафчиками и полками со всякой ерундой, вот дорогая Графиня, вот любимый хозяин, который радостно машет в сторону двери, вот принцесса Рыжая Крошка, которая ворвалась в магазин со своей скрипкой и завопила:

– А я ноты дома забыла! Играла по памяти!

Графиня ахнула:

– На экзамен без нот??? Сумасшедшая!

– Три с плюсом! Вот! Закончила, всё! Ур-ра!

– Жива, жива, – пели зеркала.

Все, кроме одного.

Гений остался лежать в своём углу кучкой пепла с крошечным кристалликом внутри.

Вскоре переселенцев протёрли насухо и повесили по местам.

Там-то всё и обнаружилось.

Большое Псише сказало, как отрубило:

– Гений не выдержал своего предательства.

– Да, да, – откликнулись, сверкая от счастья, остальные.

Ведь произошло чудо: о них позаботились, их приглашали в гости в дом – целое приключение!

А Дядя Свист после долгого молчания вдруг сказал:

– Ну нет. Ну уж нет.

– Почему нет? Да и да! – решительно ответило Псише.

– Я говорю нет, не предательство.

– Докажи! – вякнуло Кривое з. У него снова появилось право голоса. Рыжая Крошка спаслась!

– Гений остановил его. И погиб. Уменьшился до точки.

– Остановил кого? – спросило Кривое з. недоверчиво. – Мы, зеркала, вообще можем останавливать всех прохожих.

– Он остановил того, у кого много имён, – отвечал Свист. – Поймал его на приманку. Заставил стоять и смотреть. Заставил отразиться в себе.

– Подумаешь! Все останавливаются и смотрят. Я тоже могу заставить любого! – не унималось Кривое з.

– Тот, у кого много имён, должен быть всё время в движении. Таков закон. Он налетает, как вихрь, и не останавливается.

– Гений был такой маленький, он бы не смог поймать Одиночество, – возразило Псише. – Даже я не в силах было бы его отразить полностью. Есть, конечно, очень большие зеркала. В Зимнем дворце. Да и то сомневаюсь.

Все уважительно закивали. Царские дела!

– Гений знал свою силу. Он уже не раз использовал её и потому стал таким маленьким. А тут он отразил того, у кого много имён, и совсем погиб, – продолжал Дядя Свист. – Помните, он сказал: «Я могу остановить»?

– Мало ли кто что говорит! – ядовито ответило Кривое з. – Я тоже много чего говорю, но это ведь ничего не значит! У меня, ребята, не было никакого желания предавать Рыжую Крошку! Так просто, на язык попало! Я и ляпнуло! А вот Гений – это да. Он специально!

– Он неоднократно спасал, я теперь понял. И теперь исчез, – настырно твердил Дядя Свист.

Все на всякий случай закивали, но они быстро должны были обо всём забыть. Зеркала, они такие!

А Гений, обратившийся в тусклый холмик стеклянной пыли, лежал в витрине.

Дядя Свист потом молчал целую неделю.

Что может зеркало? Поплакать, и всё.

Семь закатов, шесть рассветов встретили и проводили бедные зеркала и несчётное число машин и прохожих отразили.

Кучка пыли и есть кучка пыли.

Так всё и оставалось до первой уборки, и Кувшиня вымела непрошеный мусор веником на совок, удивившись при этом, как этот пепел попал в витрину, если здесь убирают каждую неделю.

Про Гения она не вспомнила.

Затем путь его был таков: Кувшиня понесла пыль прямо в совке в бак для мусора в подворотню, но тут закрутилась маленькая буря, и с совка всё смело подчистую.

Крошечный кристаллик взметнулся вместе со стеклянной пылью и улетел.

Кувшиня пожала плечами и удалилась в магазин.

Облачко пыли полетело над улицей и было втянуто вентилятором в некоторое помещение, где работал стеклодув.

Там мастер как раз собирался варить стекло.

Облачко пыли остановилось около мастера, и тут мастер громко, из глубины души чихнул – и пыль, бешено закрутившись, осела в ёмкость, где уже было всё приготовлено. Последним, упав, тонко звякнул некий кристаллик, а мастер зажмурился, никуда не глядя и ничего не видя, и тут же загрузил ёмкость в печь.

И в результате три часа спустя он неожиданно для себя сварил ровную, как зеркало, плитку хрустального стекла.

Ему редко выпадала такая удача. Почти никогда.

Оставалось нанести на поверхность серебро, так называемую амальгаму, чтобы зеркало могло отражать мир.

Мастер покачал бородой и ударил себя кулаком по колену, так он был доволен!

Стекло и серебро – вот и засияло новое зеркало.

Это было новое зеркало, разумеется. Но оно было какое-то странное. Тёмное и глубокое, как старинное.

Квадратное и немаленькое. Тяжёлое.

Его непонятно почему купил один суровый старик, по профессии главный врач, и повесил в раздевалке своей детской поликлиники.

Там оно отражает бегающих детей и солидных подростков, а также младенцев, их курточки, шапки, щёки, носы; в зеркало также озабоченно заглядывают мамаши.

И когда-нибудь туда обязательно придёт одна рыжая молоденькая дама с младенчиком.

Зеркало знало, что эта встреча произойдёт зимой, на Рождество, и в вестибюле будет стоять нарядная ёлка, и всем будет некогда – но детей надо же приносить к врачу, когда им исполняется ровно месяц. Так полагается! Хотя бы просто чтобы показать, что у нас растёт за чудо.

И Рыжая Крошка остановится перед отражающим стеклом, стараясь одной рукой поправить кудри (другой рукой она будет крепко держать совсем маленького человека).

И зеркало радостно засияет.

Принц с золотыми волосами

Жил-был принц с золотыми волосами, вернее, он родился-то лысым, как большинство детей, и никто не знал, что к году у него появятся золотые кудряшки.

А когда они появились, королевская семья была оскорблена: откуда у мальчика рыжие волосы?

Были исследованы все королевские хроники, все портреты царствующей семьи отца (мать не принималась во внимание, мать, молоденькая королева, происходила из далёкого, за горами и морями, захудалого государства, оттуда и почту-то не брали и туда не передавали, а королеву привезли, как водится, по портрету в виде самой красивой девушки мира, что, в конечном итоге, ни к чему хорошему не привело, об этом давно предупреждали все дамы королевства: руби сук, да по себе).

Короче, рыжих в роду не было, рыжим оказался только королевский гонец, который однажды привёз с войны в подарок юной королеве полкило апельсинов от мужа, трофей.

Гонец побыл во дворце один день и одну ночь, а потом снова отправился на войну, везя королю ответный дар жены – кошелёк, сплетённый ею из собственных кудрей.

Этот рыжий гонец с войны так и не вернулся, то ли его убили, то ли что, а вот король благополучно пришёл домой с поля боя довольно скоро после апельсинов, и сынок у него родился вроде бы вовремя – и вот теперь, когда мальчику исполнился ровно год и его вынесли к гостям по случаю дня рождения, выяснилось, что наследный принц – рыжий, как тот королевский гонец.

Короче, никто не стал ничего скрывать, дамы сказали своё слово, что чёрного кобеля не отмоешь добела, и к юной королеве явился новый гонец, теперь уже лысый, и он прочёл ей какой-то документ с печатью.

А королева как раз кормила наследника престола и была так занята, что ничего не поняла, но её вытолкали взашей вместе с её пащенком и из дворца, и из города, хорошо не казнили, сказали дамы.

Короля нигде не было видно, и молоденькая королева пошла от городских ворот куда глаза глядят, вернее, по направлению к горам – там, за горами, лежало море, а за морем находился город Н., где остались жить престарелые родители изгнанницы, король с королевой.

Спускался вечер, и в сумерках волосики маленького короля засветились чистым золотом, и при этом слабом освещении королева несла своего ребёночка всё выше и выше в горы.

А когда она устала, то нашлась и пещера, где оказалось сухое сено, и там мать с сыном и заснули.

Ночью ей снились чудеса: то ли белки шмыгают вокруг, то ли зайцы, но она так устала, что не могла открыть глаз, а утром она, причёсывая сына, обнаружила, что у принца была отрублена прядка волос, один локон, причём очень грубо, как бы ножом.

Королева, девушка умная в свои семнадцать лет, быстро смекнула, о чём идёт речь, и сказала вслух:

– Если вы отрезали у моего сына три грамма золота, то по крайней мере дайте нам поесть!

Тут же из стены вывалился камень, и в образовавшейся дырке оказалась крошечная миска с горячим гороховым супом и в ней очень маленькая ложечка, как для соли.

Королева поблагодарила пещерных жителей, белок или зайчиков, за горячий суп, всё съела сама, сына покормила молоком и отправилась дальше с ребёнком через горные перевалы к морю.

Больше она не устраивалась спать в пещерах, предпочитала укладываться днём, а шла ночью, при свете золотых волос своего мальчика.

Она резонно опасалась, как бы неведомые горные жители не обрили налысо её ребёнка за мисочку супа.

Питалась королева ягодами и дикими грушами, которых много росло при дороге.

Когда они вышли к морю, был уже вечер.

Королева села на берегу, и они с принцем стали смотреть в синюю морскую даль и слушать рокот и плеск волн.

Королева рассказывала своему сыну о том, что на другом берегу их ждут бабушка и дедушка, а мальчик весь светился от золотых волос, чем ближе к ночи, тем сильнее.

На этот свет приплыл рыбак на лодке.

Рыбак во все глаза смотрел на маленького сияющего ребёнка и ничего не мог понять.

Он спросил у королевы, откуда они здесь, и королева ответила, что приходится ждать попутного корабля в город Н.

Рыбак предложил довезти их на лодке до ближайшего города А., где есть всё-таки пристань, и уж там можно будет найти попутку, а то здесь сидеть всё равно что ждать морковкина заговенья.

Королева согласилась, рыбак грёб два часа, неотрывно глядя на ребёнка, и уже в полночь, при свете золотых волос принца, мать с сыном были приведены в хижину рыбака и уложены спать на коврик в углу.

Утром рыбак убежал чуть свет и стал ломиться в полицейский участок, крича, что он нашёл ребёнка с сиянием вокруг головы и что надо немедленно его задержать вместе с матерью, а то будет как в прошлый раз, люди взбунтуются и решат, что пора всех судить последним судом.

Рыбак знал, что говорил, поскольку, когда один пришлый человек соорудил себе крылья и взобрался на башню, чтобы полететь, жители города приняли его за ангела, возвещающего Страшный суд, и начали, не ожидая этого события, громко жаловаться на судей, полицейских и членов королевского совета и потом, плача и крестясь, поползли на коленях почему-то к городской управе.

Рыбак-то был среди бунтующих, кричал о своих бедняцких обидах и получил два года каторги, где перевоспитался, потому что его обещали в следующий раз живьём подвесить за шею.

Также рыбак подписался под обещанием, чуть где появятся опять крылья, бежать в полицейский участок – что он и сделал.

Но тем временем мамаша рыбака, не подозревающая о его ночных приключениях (рыбак не рассказывал маме ничего, боясь её болтливого языка), – эта мать увидела утром очень красивую девушку с рыжим младенцем, которые умывались у бочки во дворе, и немедленно выгнала их из дому, так как не хотела, чтобы сын женился на бабе с ребёнком, – известно, что не свой сын может вырасти бандитом. Такие случаи бывали.

Она была мудрая.

У неё у самой сын вырос при постороннем папе и, как результат, посидел в тюрьме.

Короче, королева с принцем пришли рано утром на берег моря и там укрылись под скалой и целый день то спали, то мать купала мальчика, то они играли в песке, искали раковины; есть было нечего, однако вечером ребёнок засветился с новой силой, и мать спрятала его под скалой, чтобы с берега было не видать.

Однако с моря приплыла шлюпка с матросами, как на свет маяка, и к скале подошёл бравый капитан в фуражке.

Он осведомился, чего здесь ждут эти милые люди, услышал, что они хотят попасть в город Н., и предложил свои услуги, то есть собственный корабль.

Разумеется, капитан этот уже знал про то, что здесь по всему городу целый день искали пришедшего наконец судью в виде ребёнка, испускающего неземной свет.

И были подняты на ноги полиция, армия, авиация и морской флот, и именно капитан лично возглавил поиски со стороны моря.

Однако, увидев младенца и его мать, капитан решил пожалеть их и пока не выдавать; люди ведь гораздо умней, чем мы о них думаем, особенно когда речь идёт о деньгах.

Капитан погрузил драгоценных пассажиров в шлюпку, предварительно посоветовав матери накрыть голову ребёнка, имея в виду болтливость гребцов.

Затем пассажиры были помещены в хорошую каюту, к ним был приставлен матрос с пулемётом и слуга с горячим питанием, и после небольшого перехода корабль пришёл в соседний город Б.

Тут капитан отправился при кортике и орденах на переговоры в передвижной цирк шапито, откуда к вечеру приехал вполне закрытый фургон для перевозки тигров, снабжённый крепкой клеткой внутри.

И поздно вечером в сопровождении вооружённых до зубов матросов мамашу и её рыженького в платочке на голове перевели по трапу в фургон и там заперли.

Королева ничего не поняла, но в темноте принц по своей привычке освещать всё вокруг засиял, и обнаружилось сено в углу и большая миска с водой, а запах стоял как в свинарнике.

Королева села с ребёночком на сено, фургон тронулся, и началась какая-то дикая жизнь.

Сына с матерью в клетке поместили в слоновнике, туда им ставили миску с горячей похлёбкой два раза в сутки, а вечером подтаскивали другую клетку в виде повозки, на королеву накидывали белую простынку, укрывавшую все её лохмотья, а ребёнка, наоборот, требовали раздеть догола – и в таком виде их транспортировали на повозке по коридору прямо в шапито; на арену, где музыка начинала играть как бы мессу (вступал аккордеон), королеве шёпотом приказывали встать и нести (как бы) зрителям голого ребёночка, затем наступала полная тьма, и рыжий принц начинал, по обыкновению, лучиться светом, озаряя сиянием своих волос мать и часть повозки, и многие в публике начинали плакать и прижимать к себе своих детей.

Потом всю эту интермедию увозили до следующего вечера, а королева выполняла всё, что ей приказывали: она понимала, что, если сопротивляться, наймут другую мамашу, более способную играть эту роль.

Кормили её ужасно, тем же, чем кормили обезьян в соседней клетке, но лучше, чем слона в углу: тот питался сеном.

Королева, однако, заставляла себя есть эти размоченные в воде корки и горячие капустные листья, потому что она кормила принца своим молоком, и надо было держаться.

Ребёнок, кстати, подружился со всеми – и с обезьянами, и с попугаями, и даже с дальним слоном, и ночью в помещении было спокойно и радостно – из-за слабого сияния, исходящего от волос ребёнка, звери и птицы выглядели здоровыми и упитанными.

Так же они выглядели и на арене, и цирк процветал.

Но в особенности он процветал из-за последнего аттракциона с королевой и принцем.

Между тем пришло время убираться вон из города, потому что слух о светящемся младенце распространился повсюду, и в цирк начали стекаться совсем не те зрители – они не обращали внимания на танцы обезьян и шутки клоунов, не смеялись, не покупали мороженое, никому, идиоты, не хлопали, а только ждали момента, когда вывезут повозку с матерью и ребёнком.

Тут они начинали тихо петь и плакать, а что это такое, когда тысяча человек тихо поёт, – это же волосы встают дыбом у администрации.

Были построения в стройную процессию на коленях с попыткой выползти прямо на арену.

Начались также частые осады слоновника с принесением под его стены больных и с криками «благослови!».

Полиция поставила своего человека, который скоро разбогател, разрешая некоторым целовать доски стен слоновника.

Этот пост быстро стал постом номер один города, и полицейские по собственной инициативе сменяли друг друга каждые два часа, правда, эта смена караула происходила безо всякой помпы, потому что есть хочется всем и тут не до маршировки.

И когда цирк тронулся уезжать, были наняты лиловые береты с автоматами и броневик.

Директор и капитан корабля лично посетили слоновник и стали спрашивать мамашу рыжего ребёнка, какие города она бы хотела посетить, кроме А. и Б.

И нет ли у неё где знакомых и родственников, которые могли бы ей как-то помочь.

Королева быстро сообразила, о чём идёт речь, и повела разговор как настоящая партизанка или разведчица.

Она охотно рассказала, что дальше начинается её родина и в городах В., Г. и дальше по алфавиту у неё живут знакомые и друзья, а родственники просто везде, только в городе Н. никого не осталось: там только могилы, которые она и собиралась посетить, дедушкина и бабушкина.

Но очень хочется – теперь уже – оказаться среди родных и близких, они прекрасно знают и любят её и её сына, и у всех есть их фотокарточки и даже видеозаписи.

И цирк будет переполнен везде только за счёт знакомых, будут большие сборы. Но в городе Н. она этого не гарантирует.

Тут капитан и директор как-то понимающе кивнули, даже не глядя друг на друга, как будто им в голову пришла одна и та же мысль.

Короче, через несколько дней на рассвете цирк снялся с насиженной стоянки, оставив после себя спящих у кассы (теперь запертой) паломников с котомками, затоптанную землю, ямы на месте столбов и груды мусора, – и броневик в окружении конных лиловых беретов и клеток со зверями, а также фургонов с артистами погрузился на корабль, чтобы отправиться прямиком в город Н.

Королеву там снова поместили в наспех сколоченный слоновник, но она уже знала, что находится в родном городе, потому что, когда их повели по трапу на берег, она, несмотря на накинутую на голову простыню, умудрилась увидеть пляж под ногами с разноцветными камушками – агатами, аметистами и чёрным янтарём: такой пляж был только в её родном и любимом городе Н.

Здесь жили её старенькие сорокалетние родители, которые пролили много слёз, когда заморский король, угрожая войной и разорением их цветущему государству, потребовал отдать в жёны его сыну принцессу, поскольку о ней шёл слух как о самой большой красавице мира, а чем обычно занимаются короли – они улучшают и улучшают свой род, стремясь, видимо, вывести особую породу самых красивых, самых умных и самых богатых собственных детей.

Правда, по справедливости надо сказать, что к этому стремится весь человеческий род, все семьи надеются на выведение особо ценной породы детей.

И вот у стареньких родителей – королей города Н. – как раз и вывелась такая дочка, и воинственные соседние короли решили, что раз им самим не везёт (их сын родился слишком задумчивым), то надо снова и снова улучшать породу!

Что опять-таки не принесло счастья, родился почему-то вообще рыжий наследник.

Вот с такой историей замужества королева и вернулась в свой родной город Н.

Итак, наша пленная красавица сидела снова в клетке вся в лохмотьях и ела два раза в день корки и щи из капустных листьев.

А ребёнок ласково сиял, разговаривая с попугаями и обезьянами на их языке, чем очень веселил уборщицу, женщину тёмную и неуклюжую: она смеялась, только если видела, как кто-то упал и разбил бутылку или (что ещё лучше) корзину яиц, и ещё она смеялась над дураками, к каковым причисляла и маленького принца: «Ну, малахольный, – говорила она, – чистая обезьяна».

Всё жалованье этой несчастной уборщицы уходило на вино, а питалась она, отбирая лучшие куски из звериного корма и варя себе каждый день что-нибудь в котелке на костре.

Ворчала и ругалась она без передышки, и только при виде маленького принца она начинала смеяться, указывая на него пальцем, и даже иногда давала ему морковку или репку из своих запасов.

Причём главной мечтой уборщицы было перейти в тигрятник, в соседний сарай, уборщица которого ходила всегда домой с полной сумкой мяса, как подозревала слонятница.

Поэтому слоновская уборщица регулярно шастала к директору и жаловалась ему на воровство тигриной уборщицы, которая, однако, тоже была не промах и дружила с секретаршей директора, а эта секретарша любила своих детей тоже не хуже других и обязана была их тоже кормить мясом, мясом и мясом, как будто растила из них хищников.

Таковы были все эти закулисные интриги, и королева каждый день выслушивала уборщицыны крики и проклятия и искренне её не любила, хотя та и рассказывала ей в своё оправдание ужасающие истории о пропавшем муже, о том, как она одна воспитывала троих детей, и теперь им всем надо носить в тюрьму передачи.

Королева, хоть и не очень ещё взрослая, но много страдавшая, не выносила воров, хотя и понимала, что те крадут, потому что ничего другого не умеют делать, не способны.

А потом у них рождаются дети.

И приходится красть ещё и для детей.

И считается, что красть для детей – это святое.

Молоденькая королева решила составить план спасения.

Она понимала, что на арене цирка под белой простынёй никто её не узнает, тем более что директор приказывал каждый вечер до белизны пудрить её лицо мелом, а брови ей рисовать сажей, директор считал, что так и красивей, и дешевле, такой грим.

Поэтому никто в мире, даже мать с отцом, не смог бы узнать принцессу в этом белом, с грубыми чёрными бровями существе, похожем на привидение.

Надежда была только на единственного человека, который обслуживал королеву, – на уборщицу.

Однажды уборщица получила от королевы такое предложение: заработать себе на всю жизнь, то есть кучу золота, если она согласится принести карандаш с бумажкой и потом опустит в почтовый ящик письмо.

Уборщица долго терзалась, даже пошла было к директору, но секретарша, как всегда, её не допустила, и уборщица тогда решила: будь что будет.

Она купила на собственные деньги бумагу, карандаш и плюс конверт, всё это просунула в клетку и к вечеру опустила письмо в почтовый ящик, а сама, проклиная всё на свете, стала варить себе постные щи, предвкушая, как будет наказан директор, секретарша и тигрятница, дорвавшиеся до власти.

Однако результат оказался совершенно иной: во-первых, в цирк ворвалась королевская стража, мгновенно арестовала королеву с сыном, посадила их в фургон с надписью «Хлеб» и увезла в неизвестном направлении, а уборщица по глупости стала кричать про истраченные на карандаш и бумагу денежки.

И королева с ребёнком вместо королевского дворца были посажены в тюремный замок, в камеру без окна.

Во-вторых, уборщицу мгновенно выгнали с работы: ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным, особенно если это доброе дело делается без удовольствия.

Тюремщик, к которому попала королева с сыном, по своей лени принёс им обед только на второй день, да в первый день и не полагается, так как заключённые ещё не состоят в списках на питание.

Тем не менее тюремщик, войдя с фонариком и котелком в камеру, был поражён: в этом каменном мешке было светло!

Тюремщик, поставив на пол котелок с супом, уставился на эту странную парочку – ладно ещё девушка в белой простынке, худая и даже прозрачная, как привидение, это-то он видел неоднократно, – но вид золотой головы мальчика его просто потряс, тем более что тюремщик был, по обыкновению, пьян.

– Не волнуйтесь, – сказала ему королева, – просто такое дело, у мальчика волосы из чистого золота. Если у вас есть с собой нож, давайте я вам отрежу на пробу один клочок волос, отнесите его ювелиру, и вам хорошо заплатят.

Тюремщик, даром что пьяный, не решился доверить этой белой как мел девушке нож, а сам, собственноручно, криво и грубо отрубил у ребёнка большой локон, сунул его в карман и, шатаясь, убрался восвояси, не забыв запереть дверь.

Весь вечер он потом пил в кабаке, пропил все деньги, вырученные за золото, а наутро опять пошёл на работу в тюрьму очень злой.

Войдя в камеру, он обрезал у ребёнка с головы все его кудри, а поскольку мать начала кричать и плакать, он и у неё обрезал её длинную косу, бросил косу на пол и с проклятиями стал уходить.

Проклятия его были такие:

– Думаешь, тебе долго осталось жить? Да завтра тебя и казнят. Вместе с пащенком. Внизу, в львиной яме. Ты думаешь, тебя посадили по ошибке? Нет! Тобой занимаются очень важные люди, сама герцогиня! Её сын как раз троюродный племянник короля, он единственный наследник престола, а твои отец и мать больны, и они живут со скоростью год за один день, такие им дают лекарства, наш тюремный врач готовит, я всё знаю. Завтра же вас обоих казнят, а чего пропадать золоту? Я бедный заочник, студент университета, вынужден работать как каторжный, чтобы меня не отчислили. Работаю за одну зарплату в наше время, это надо подумать! Проклятая жизнь! И никогда не пиши писем королям, эти письма читают не они!

– Да ты что, студент, – сказала королева, – ты соображаешь? Тебе же привалило богатство на всю жизнь! У мальчика на голове волосы из чистого золота, ты сам убедился!

– Ну ладно. Мальчишку я не дам казнить, посажу его на цепь у себя в подвале, а вместо него возьму на улице первого попавшегося из коляски и выдам за твоего! Первый раз, что ли, – ответил пьяный тюремщик.

– Так дело не пойдёт, – ответила королева, – мой сын питается только материнским молоком, отсюда у него и золотые волосы. Ты это соображаешь, болван? Мы же короли!

– За болвана ответишь, – ответил тюремщик, качаясь в дверях. – Я и сам, придёт время, буду королевским судьёй, это я сейчас юрист-заочник. А то, что ты важная птица, это правда, слухи о вас ползут по всему побережью, даже готовится восстание в вашу защиту якобы от лица страдающего народа, но за всем этим стоит такой же, как я, заочник. И, может, вместо сына герцогини править будет этот лысый, они победят, и ваши кости вынут из львиной ямы вместе с костями других и соорудят мемориал…

Тюремщик качался, размахивал руками, и вдруг фонарик выпал у него из руки и погас.

Стало совершенно темно.

Мальчик если и светился, то очень слабо, как очень далёкое и маленькое созвездие Млечного Пути.

Тюремщик стал шарить, искать фонарик на полу, побормотал, лёг и вдруг громко захрапел.

Мама-королева схватила ребёнка, на прощание взяла горсть золотых волос из кармана стражника и пошла по коридору.

Мимо брели или маршировали какие-то люди, но никто никого не замечал, часовые лежали и храпели, то ли это был праздник, то ли обычное дело в городе Н., где король с королевой уже не правили, а герцогиня с сыном ещё не царствовали.

Ворота тюрьмы были приоткрыты, и королева вышла на площадь.

Стояла глубокая ночь.

Только в небе висела и светила маленькая, но очень яркая звезда, как лампочка на конце стрелы башенного крана.

Королева, разумеется, пошла к морю.

Звезда, как это водится, тронулась следом за ней. Звёзды всегда провожают человека ночью, куда бы он ни шёл.

По дороге они встретили маленькую процессию: два солдата, совершенно пьяных, вели в сторону тюрьмы мужчину и женщину.

Королева в свете звезды сразу узнала их: это вели её родителей. Отец с матерью шли как тени, худые и безмолвные, держась за руки.

Она решительно подошла к конвою и сказала:

– Ребята, хотите выпить?

Они остановились и замялись. Родители стояли дрожа.

– Я вижу, вы хорошие ребята, – продолжала королева, – идите в кабак, а я пока покараулю.

– А деньги, – хрипло сказал один, а другой откашлялся.

– Деньги не проблема, – отвечала королева, – вот вам чистое золото, идите.

И она достала из рукава золотой локон.

Всё кругом осветилось.

Или это звезда опустилась пониже.