Людмила Мартова
Первый шаг к мечте
– Итак, если вы никого не забыли, то с завтрашнего дня в доме будут девять родственников Георгия Егоровича, этот ваш Рафик, экономка, помощница, представитель юридической фирмы, и всё? – уточнил Чарушин.
Тата покорно шла в расставленную им простенькую ловушку, сама того не замечая.
– Ну да, – сказала она, пошептав что-то еле слышно и загибая при этом пальцы. – Еще вы, если, конечно, согласитесь поехать со мной, и Полина с Егором. Всего шестнадцать человек.
– Тата, вы точно никого не забыли?
– Нет, – она недоуменно смотрела на Чарушина. – Кого я могла забыть?
– Но ведь в самом начале вы сказали, что у вашего деда было четверо детей. Ваш отец, Вера Георгиевна и Надежда Георгиевна – это трое. Четвертый ребенок что, умер?
– Четвертый? – Тата вдруг вздрогнула, как будто речь шла о чем-то очень неприятном. – Нет, не умер. Просто это такая нехорошая история. Знаете, этакий скелет в шкафу, который бывает во всех семьях. С виду даже самых благополучных. У деда с бабушкой была еще одна дочь. Самая младшая. Она родилась, когда тете Наде было уже девятнадцать лет. Знаете, так бывает. Поздний ребенок, последыш. Бабушке исполнилось сорок четыре, когда она поняла, что снова беременна. Хотела сделать аборт, но дед не дал. Съездил в Москву, в Ленинскую библиотеку, провел там почти сутки и привез конспект, в который выписал историю всех гениев, которые родились у пожилых родителей. Там были и Конфуций, и Микеланджело, и Петр Первый, и Паганини, и Гёте. В общем, бабушку он уговорил, хотя тетя Вера и тетя Надя считали, что это неприлично – рожать в таком возрасте. Но бабушка с дедом все-таки рискнули, и у них родилась Мальвина.
– Кто? – спросил ошарашенный Чарушин. – Мальвина? Девочка с голубыми волосами?
– Нет, волосы у нее были обычные, – Тата засмеялась. – Почему-то бабушка решила, что дочку нужно назвать Мальвиной, а дед не спорил. Естественно, что для домашних она была просто Аля. Мой папа рассказывал, что имя свое она ненавидела и не могла дождаться, пока вырастет и сможет его поменять. Когда она получала паспорт, с этим даже скандал вышел. Первый скандал, – уточнила она. – Бабушка к тому времени уже умерла, и дед категорически запретил Мальвине менять имя. Заставил оставить из уважения к памяти матери. И это был последний раз, когда Мальвина его послушалась и уступила.
– Первый скандал. Значит, был и второй?
– Так я к тому и веду. Когда Мальвине было восемнадцать, она влюбилась в неподходящего, с точки зрения деда, человека. Он был намного старше ее, уже дважды разведенный. Нигде не работал, пил. Но что-то Аля в нем нашла такое, что ее от него просто не оторвать было. Дед ее запер, так она в окно вылезла, по водосточной трубе спустилась и убежала на свидание. В общем, дед терпел-терпел, а когда понял, что с дочкой никакого сладу, сговорился с этим уродом и дал ему денег, чтобы он из города убрался. Исчез из жизни Мальвины. Так вот он эту дурочку продал, разумеется, а потом накануне отъезда все ей рассказал, и она сбежала из дому. Вместе с ним. Представляете?
– Да уж. И что дальше было? – с искренним интересом спросил Чарушин.
– Ну, сначала дед, конечно, погоню за ними отправил, но Мальвина, когда ее догнали, заявила, что никогда не вернется к отцу, который считает, что ее можно купить или продать, а останется рядом с человеком, которого любит. Тогда уже дед осерчал и заявил, что если она не вернется добровольно в течение десяти дней, то он вычеркнет ее из своей жизни. Мол, не будет у него такой дочери. А Алька сказала: пожалуйста.
– И что, они так больше и не виделись?
– Нет. Дед суровым человеком был. Недаром столько лет большим производством командовал. Его дети всегда безукоризненно слушались. Это уж нам, внукам, многое позволено было, да и то до определенного предела. А уж такую вольность он, конечно, не стерпел. Заявил, что знать дочери не знает. Пусть живет, как хочет, и чтобы он ничего о ней больше не слышал. Мол, если даже обратно приползет и ботинки целовать будет – не пустит.
– А она приползла?
– Нет. Алька оказалась точной копией своего отца. У нее характер был такой, неженский. Кремень, а не девчонка. Я ее ведь помню, она меня всего на семь лет старше была. Мы, когда летом в отпуск приезжали, у деда останавливались. Так вот она, когда коленки разбивала или в крапиву залезала, никогда не плакала. Уставится своими глазищами, не моргнет даже, шипит сквозь зубы, но не плачет. Так что на поклон она не пришла и домой не вернулась. Дед как раз усадьбу тогда достраивал и примерно через год из Череповца насовсем уехал. Перед отъездом всем велел Альке, если появится, даже адреса его нового не давать. Так что в завещании ее быть не может, и на похороны ее никто не звал. Во-первых, потому что никто не знает, где она. А во-вторых, потому что дед такого распоряжения не оставлял. Я у Рафика спрашивала.
– Вы уверены, что дед в последние годы не нашел свою младшую дочь и не помирился с ней?
– Более чем. Я как-то поинтересовалась у него, не хочет ли он на старости лет примириться с Алькой. Он сказал, как отрезал, чтобы я не совала свой нос в то, что меня не касается. Видно было, что так и не отошел, хотя почти двадцать лет прошло. Такой уж он был человек.
– И то, что вы пригласили меня отправиться в Знаменское вместе с вами, не связано с беспокойством, что на похороны может заявиться эта самая Мальвина? Устроить скандал, претендовать на наследство…
– Нет конечно. Она – такая же сестра моего отца, как тетя Вера и тетя Надя. Я была бы очень рада, если бы она приехала. А наследство… За всех не скажу, но я с уважением отнесусь к любому волеизъявлению своего деда, каким бы оно ни было. Даже если вдруг выяснится, что он все оставил Мальвине, я приму это философски. Профессия у меня есть, работа тоже. Не пропаду.
– А все остальные члены вашей семьи тоже так считают?
– Понятия не имею. – Теперь она выглядела удивленной. – Я с ними это не обсуждала.
– Тогда, Тата, можете ли вы четко сформулировать, зачем вам нужно, чтобы мы с Полиной поехали вместе с вами? Чем вызваны ваши, как это назвала моя жена, плохие предчувствия?
– Я не знаю. – Голос Таты упал до шепота. – Ничего вразумительного я вам, Никита, сказать не могу. Все очень зыбко… На кончиках пальцев… Просто отчего-то из-за поездки в Знаменское страшно волнуется мама. А ей нельзя волноваться, у нее сердце больное. Она ничего не говорит, но я же вижу, что она места себе не находит. Только отошла от неприятностей с Гошкой, и на тебе…
– Каких неприятностей? – навострил уши Чарушин.
– Ничего серьезного. – Тата махнула рукой. – Просто он в начале одиннадцатого класса влюбился, причем в женщину чуть ли не вдвое старше себя. Бегал за ней, как собачонка. Будто приворожила она его. Он даже жениться хотел, как восемнадцать исполнится. Мама чуть с ума не сошла. Но слава богу, прошло это наваждение. Она уехала куда-то из города вроде. И Гошка таким спокойным стал, как и не было ничего. Школу окончил, в институт поступил, сессию зимнюю сдал нормально… Мама еще подергалась какое-то время, думала, что Гошка ее обманывает, но нет, он и правда успокоился. В общем, ей эта история тяжело далась и много крови попортила. Я только радоваться начала, что она нервничать перестала, и тут вижу, что она снова будто не в себе. И началось это после дедушкиной смерти.
– И из-за этого вы решили, что вам нужен в усадьбе частный детектив?
– Нет, не только из-за этого. Видите ли, Никита, мне кажется, что дедушка не сам умер. Его убили.
* * *
В Москве на Казанском вокзале Нину ждала обещанная машина с шофером. Рафик Аббасов, похоже, был человеком, на слово которого можно было рассчитывать. «Мерседес» представительского класса был вымыт до блеска, будто и не преодолел расстояние более двухсот километров. Водитель ждал у вагона с табличкой «Знаменское» в руках, чемодан забрал сразу, дорогу показывал уверенно, но без навязчивости, и даже поинтересовался, на каком месте Нина предпочитает ехать.
Она выбрала переднее, хотя это считалось неправильным, не статусным. Нина любила смотреть на дорогу, а с переднего сиденья это было удобнее делать, обзор лучше. На статус же ей было плевать. Водитель если и удивился, то виду не подал.
Всю дорогу он молчал, давая возможность своей пассажирке самой начать разговор, но беседовать Нине не хотелось, и, достав из портфеля документы, касающиеся Липатова и его наследства, она погрузилась в чтение, чтобы подготовиться к визиту в Знаменское как можно лучше.
Павлов дело свое знал, поэтому в папке лежали досье на всех членов липатовской семьи. Фотографии прилагались, и Нина с интересом разглядывала молодые и старые лица людей, с которыми ей предстояло провести десять дней под одной крышей. Ей действительно было интересно, как выглядят родственники миллионеров. Выглядели они, впрочем, весьма обычно. Просто люди, пусть и со своими привычками, проблемами и тайнами.
Так, Александра Липатова, моряка-подводника, уже нет в живых. Его жена Ольга – полная, видно, что добрая женщина, с отчего-то потухшим взглядом. То ли так и не отошла от потери мужа, то ли дети доставляют проблемы. А вот и они. Дочь Татьяна, Тата, как ее называют в семье. Тридцать лет, не замужем, хотя и непонятно почему. Симпатичная, сероглазая, со стильной растрепанной стрижкой. Глаза хорошие – умные и серьезные. Мало где сейчас можно встретить такие глаза. А вот сын Гошка, Георгий, видимо в честь деда, сразу видно, шалопай. Видать, из-за него матушка такая грустная. Интересно, пьет он или наркотиками балуется? Надо будет понаблюдать.
Идем дальше. Вера Липатова. Интересно, почему у нее девичья фамилия? Ах да, после того как ее бросил муж, Вера снова стала Липатовой и детям заменила документы. Надменная матрона с неприятным взглядом. Сразу видно, что цену себе знает. Впрочем, такие, как она, цену знают всему и вся. Можно быть уверенным, что и ее, Нину, она оценит с первого же взгляда, которым профессионально пробежится от макушки до самых пяток. Нина усмехнулась. Такие взгляды клиентов были ей не впервой, и уж что она умела просто блестяще, так это ставить таких зарвавшихся дамочек на место одним движением брови. С Верой она справится играючи.
Ее сын, Виктор Липатов. Выглядит как преуспевающий менеджер Газпрома, коим и является. Уверен, что жизнь оседлал давно и прочно и ничто не может вышибить его из седла. А вот и его жена Марина. В тридцать шесть лет выглядит максимум на тридцать. Тут ботокс, там гилауроновая кислота, здесь первая подтяжка… К полному боекомплекту еще должен прилагаться роман с фитнес-тренером. Надо же чем-то себя развлекать, пока муж на совещаниях и заседаниях, а дочурка в Англии учится. Дочурку Нина поразглядывала тоже, хотя и знала, что на похоронах ее не будет. Странно это, кстати. Как-никак единственная правнучка Липатова.
Николай Липатов, классический прожигатель жизни. Талантливый журналист, не обремененный необходимостью заботиться о ком-то, кроме себя. Судя по фотографии, уверен в непоколебимости своих суждений, поскольку с детства знает, что такое хорошо и что такое плохо. Взгляд цепкий, противный, кажется, до нутра прожигает. Нина поежилась даже. Все-таки удивительно, до чего у Липатова неприятные родственники.
Она нетерпеливо перелистнула страницу. Так. Надежда Воронина, вдова. Бесформенная клуша, понятия не имеющая, что такое спортзал или диета. Если не знать, что она – дочь миллионера, так в жизни бы не подумала. Одета во что-то немаркое и неброское, похоже, что с вещевого рынка. Взгляд сонный, даже без намека на интерес к жизни. Нина представила, как она сидит перед телевизором, денно и нощно смотрит сериалы для домохозяек, ну, может, еще шарфики вяжет да компоты закатывает, не более того.
А вот у Артема Воронина лицо хорошее, славное. Нина с интересом разглядывала высокий покатый лоб, ясные голубые глаза, похожие на лесные озера. В его чертах не было ни капли липатовской тяжеловесности, видимо, в умершего отца пошел. Красивый мужик, смерть девкам.
Последний листок представлял собой досье на Рафика Аббасова, который сейчас ждал Нину в усадьбе. Аббасов был красив тяжелой восточной красотой с чувственно опущенными вниз уголками полных губ, прямым ровным носом, кудрявыми густыми волосами с проседью, большими угольно-черными глазами, засасывающими в себя почище любого омута. Ничего нельзя было прочитать в этих глазах, навсегда хоронящих любые секреты. Распорядитель похорон. Человек, с которым Нина должна будет решать все возникающие у нее вопросы. Человек, на плечи которого Липатов переложил всю ответственность за свою семью. Любопытно, как к этому относится Виктор, ставший старшим мужчиной в семье. Не ревнует ли он, что сливки полного доверия снял этот азербайджанский полубог, близкий Липатову пусть не по крови, так по духу.
Нина с юности обладала хорошей интуицией, не раз позволявшей ей выпутываться из непростых ситуаций, в которые она попадала из-за неуемного характера и бьющей через край энергии. Ее интуиция не давала ввязываться в совсем уж опасные авантюры и всегда помогала найти выход там, где его, казалось, и вовсе не было. И вот сейчас, сидя в теплом нутре комфортабельной машины, Нина смотрела в черные глаза Рафика Аббасова и чувствовала, что впереди ее ждут непростые испытания. Интуиция, засевшая где-то в районе копчика, свербила, чесалась, кололась и заставляла Нину ерзать на кожаном сиденье «Мерседеса».
– Жарко? – спросил водитель, заметивший, что она елозит туда-сюда, словно не в силах найти себе место. – Я сейчас подогрев сидений выключу.
Ну ничего-то он не знал о ее хваленой интуиции.
В полном молчании они проехали город, бывший промежуточным пунктом, и свернули с окружной дороги чуть в сторону, к усадьбе. Дорога стала чуть уже, но все равно оставалась хорошего качества. Такие в России нечасто встретишь. «Липатов все делал на высочайшем уровне», – подумала про себя Нина и снова усмехнулась.
После очередного поворота они въехали в лес, от чего качество дороги вовсе не стало хуже, проехали около полукилометра и оказались перед большими воротами, у которых стоял знак «частные владения». Водитель позвонил куда-то, и ворота начали медленно открываться, пропуская их на территорию усадьбы Знаменское. Нина подумала, что после того, как они с мягким звуком закроются у нее за спиной, обратной дороги уже не будет.
– Далеко отсюда до дома? – спросила она у водителя.
– Километр.
– А можно я пешком прогуляюсь? – Ей неожиданно захотелось пройтись по засыпанной плотным снегом широкой аллее, проложенной между вековыми дубами и липами. «Наверное, здесь летом очень красиво», – не к месту подумала она.
– Пожалуйста. – Водитель, похоже, был приучен ничему не удивляться. Он аккуратно притормозил и выскочил наружу, чтобы открыть Нине дверь. – Тут не скользко, дорога обработана противоледными препаратами, и неопасно. Чужих тут не бывает. Собак тоже. На деревьях повсюду камеры, так что в собаках нужды нет. Да и не любил их Георгий Егорович. Боялся. Вещи ваши я в комнату подниму, которую вам подготовили. Так что не волнуйтесь, дышите воздухом спокойно. Рафика Валидовича я предупрежу, что вы задержитесь, потому что пешком идете.
Машина уехала, и Нина, вдохнув полной грудью прохладный, очень свежий воздух, неспешно пошла по аллее, представляя себя героиней какого-нибудь купринского рассказа. Отчего-то все вокруг навевало мысли именно о Куприне, и Нина вдруг засмеялась, громко, вслух, с удовольствием. Красный директор Липатов, мастодонт, пережиток советского строя, выстроил для себя дореволюционную дворянскую усадьбу. Отчего-то виделась Нине в этом насмешка судьбы.
Снег хрустел под ногами, как будто Нина давила ржаные сухарики, высыпанные воробьям. В детстве она любила кормить птиц, и мама всегда сушила для них сухарики, которые она таскала в карманах, периодически грызла сама, но чаще высыпала на снег зимой или асфальт летом и давила ногой, превращая в аппетитные крошки. Интересно, миллионеры кормят воробьев сухариками или это удел простых смертных?
Красота вокруг была просто сказочная. Нина и не помнила уже, когда в последний раз она попадала в такую вот зимнюю сказку – с белым-белым, слепящим от солнца снегом, замерзшими ветками деревьев, которые, казалось, звенели в морозном воздухе, как маленькие колокольчики, и грозили сломаться. Вот только тронь их, и рассыпятся. Над головой висела бескрайняя синь неба, в воздухе замерзали облачки легкого Нининого дыхания, оседавшего на ресницах в виде пушистого белого инея. Куда там импортной туши для удлинения ресниц…
Несмотря на пятнадцатиградусный мороз, Нина не чувствовала холода. Она просто шла вперед, к неведомому ей пока дому, к чужим, незнакомым людям, собравшимся вместе по воле умершего тирана. В том, что Липатов – тиран и деспот, она не сомневалась. Такие люди, как он, даже в старости не утрачивают величия и могущества. Помноженные на капризность и плохое самочувствие, присущие всем старикам, они должны были сделать характер покойного просто невыносимым для окружающих. Всю липатовскую родню Нине было искренне жаль.
Дом открылся внезапно, и Нина вдруг остановилась от того, что у нее перехватило дыхание, так прекрасен он был. Выкрашенное в приятный светло-желтый цвет здание с портиком, опирающимся на две белоснежные колонны. От колонн вниз ведет широкая, разветвляющаяся лестница с белоснежными же перилами. Спуск каскадами, поскольку здание стоит на холме, и по бокам лестничных площадок располаются геометрические клумбы, сейчас усыпанные ровными аккуратными сугробами, но летом, по всей вероятности, цветущие.
И лестница, и боковые дорожки, сбегающие между клумб, словно ручейки, сопровождаются высокими фонарями на кованых витых ножках. Вокруг клумб были установлены и маленькие фонарики, в темное время суток, видимо, дававшие подсветку удивительной красоты. В этом Нина могла бы убедиться только вечером.
Дом основательный, красивый, надежный и удивительно гармоничный. Ничего в нем не раздражает глаз, не цепляет своей несоразмерностью или неуместностью. Чуть в стороне от дороги Нина увидела большой, тщательно вычищенный от снега пруд. На его гладкой ледовой поверхности можно было кататься на коньках. Посредине пруда красуется аккуратный насыпной остров с расположенной вокруг балюстрадой, переходящей в скамейку. Обязательные светильники, той же формы, что и у дома, окружают балюстраду и ведут вдоль узенькой дорожки, которая соединила островок с берегом.
Здесь ценили комфорт и уют и умели об этом заботиться. Нина невольно подумала о том, сколько же рабочих рук нужно, чтобы поддерживать такой порядок. Впрочем, из материалов, переданных ей Павловым, она знала, что постоянно в доме живут лишь помощница по хозяйству и секретарь, она же личный помощник. Люба и Валя, если Нина правильно помнила имена, указанные в досье. Остальных нанимают «по случаю», и они либо ездят из города, либо добираются на работу в усадьбу из близлежащих деревень. К примеру, интересно, откуда приходит дворник или дворники? Дорожки вычищены просто отлично.
Раздумья о качестве работы дворников прервал какой-то шум. Из дома вышел и теперь быстро шагал навстречу Нине высокий плотный мужчина лет пятидесяти. Седой чуб, кудрявые волосы, распахнутый на морозе пиджак, судя по тому, как сидит, очень дорогой. Походка стремительная, но мягкая, кошачья. Рафик Аббасов.
– Здравствуйте, – закричал он издалека, не подходя еще вплотную к Нине. – Водитель сказал, что вы решили пройтись пешком. Вот не дождался, вышел вас встречать.
– Замерзнете, – тоже прокричала в ответ Нина. – Я уже иду.
– Я морозостойкий. – Мужчина уже подошел на достаточное расстояние для того, чтобы не кричать, а говорить нормально, протянул Нине крепкую ладонь с длинными, ровными, очень изящными пальцами. Из-под ослепительно белого манжета с бриллиантовой запонкой показалось широкое в кости запястье, поросшее твердыми черными волосами. – Здравствуйте еще раз. Меня зовут Рафик Аббасов.
– Добрый день, Рафик Валидович, – вежливо сказала Нина, воссоздавая дистанцию, которую он только что вольно или невольно нарушил. Нет, она не любила панибратство и с незнакомыми людьми сходилась небыстро. – Меня зовут Нина Григорьевна Альметьева, я тот самый представитель адвокатской конторы «Павлов и партнеры», с которым у Георгия Егоровича Липатова был заключен договор.
– Добро пожаловать в Знаменское, Нина Григорьевна. – Он сделал едва заметную паузу, произнося ее имя, подчеркивая, что понял и принял ее желание держаться в строгих официальных рамках. – Пройдемте в дом. Люба покажет вам вашу комнату, вы сможете разложить вещи и принять душ. Обед в два часа, и за обедом вы сможете познакомиться с теми членами семьи, которые уже приехали в усадьбу. Остальных мы ждем к ужину. Если вы голодны или хотите кофе, то скажите Любе, она все приготовит.
– Чаю я бы выпила, – призналась Нина, – во всем остальном потерплю до обеда.
Они уже поднялись по широким ступеням лестницы, зашли в просторную прихожую. Аббасов помог Нине снять шубку и повесил ее в шкаф за раздвижными дверцами. Пригласил Нину пройти дальше, в круглый просторный холл, посредине которого располагалась лестница на верхние этажи. Навстречу им уже спешила круглолицая полная женщина средних лет в белом кружевном переднике поверх строгого черного платья и в белоснежном кружевном чепце на голове. Видимо, та самая Люба, экономка. Выглядела она грустной, и глаза у нее были заплаканными.
– Здравствуйте, – гостеприимно сказала она. – Меня Любой зовут. Пойдемте, я вам дом покажу, чтобы вы ориентировались, где тут что. А потом в своей комнате отдохнете и придете ко мне в кухню, я там к чаю все накрыла и блинчиков с вареньем напекла, чтобы вы позавтракали с дороги. Рафик, вы возвращайтесь к своим делам, я займусь нашей гостьей. – Нина отметила, что Аббасова она называет на «вы», но без отчества.
– Хорошо, я буду в кабинете, – кивнул тот. – Нина Григорьевна, я думаю, что о делах мы с вами переговорим, когда вы осмотритесь и со всеми познакомитесь. Время еще есть. Похороны завтра в десять утра. Кладбище тут недалеко, в пяти километрах. Автобус заказан. Поминки здесь, в доме. Думаю, что это вся информация, которая вам сейчас необходима. До встречи.
Нина шла за Любой по дому и с интересом оглядывалась по сторонам. Изнутри дом тоже был комфортным и функциональным. Все здесь было продумано до мелочей – нескользкие ступени, удобные, ровно под руку перила, широкие коридоры, поручни у ванн и унитазов, чтобы было удобно пожилому человеку, выключатели, прыгающие в ладонь при входе в комнаты, легко моющийся и не собирающий пыли ламинат, легкие, совершенно не помпезные шторы, не скрадывающие пространство комнат, освещение, которое можно было настроить в зависимости от настроения или потребности в нем. Да уж, кто-кто, а дизайнер помещений у Липатова работал классный, Нина даже позавидовала.
На первом этаже помимо холла и кухни, к которой примыкали большая кладовая с погребом, прачечная и сушильно-гладильная комната, располагались столовая, каминный зал, гостиная, кинозал, библиотека и хозяйский кабинет, в котором сейчас уединился Аббасов. На втором этаже друг за другом шли десять спален с обязательной ванной комнатой при каждой. Одна спальня – хозяйская – сейчас пустовала.
Все остальные были распределены между уже приехавшими и ожидающимися наследниками. Нина не спрашивала, но Люба все равно рассказала, что налево от комнаты Липатова всегда размещались его невестка Ольга Павловна, дочери Вера Георгиевна и Надежда Георгиевна, а также внучка Тата. Пятую спальню, обычно занимаемую Нателлой, сегодня выделили самой Нине, и за порогом уже стояли ее чемодан и портфель.
Справа находились спальни внуков Виктора с женой Мариной, Николая, Гоши и Артема. Пятая комната обычно пустовала, но сегодня предназначалась какому-то гостю, которого должна была вечером привезти с собой Тата. С учетом, что она была не замужем, Нина посчитала, что речь идет о любовнике, который решил не оставлять Тату наедине с горем в день похорон деда. Правда, было странно, что он собирался поселиться отдельно, но бог его знает, какие тут в доме порядки. Зная старорежимность Липатова, можно было предположить, что для него отсутствие штампа в паспорте могло служить причиной проживания в отдельной комнате.
На третьем этаже располагалась небольшая гостиная, в которой можно было посмотреть телевизор или послушать музыку, не спускаясь на первый этаж, комнаты Любы и помощницы Валентины, спальня Рафика, комната его дочери, в которой она останавливалась, когда приезжала в усадьбу, обсерватория с настоящим телескопом, в который можно было изучать звездное небо, и еще несколько пустых гостевых спален на тот случай, если в усадьбу помимо родственников нагрянут и другие неожиданные гости.
– Да уж, места тут много, – заметила Нина. – Интересно, сколько гостей можно разместить в усадьбе одновременно?
– Много, – улыбнулась Люба. Впрочем, даже улыбка у нее была печальная. – В лесу же еще гостевые финские домики построены. В каждом до семи человек помещаются, а домиков пять, вот и считайте.
По всему выходило, что пенсионер Липатов, живший практически затворником, человеком был основательным. И зачем ему, спрашивается, был нужен такой домина, в который его дети и внуки наезжали нечасто, а вместе собрались и вообще впервые, да и то на его похороны.
В «своей» комнате Нина приняла душ, переоделась, развесила одежду в шкаф, убедилась в отменном качестве матраса и постельного белья на кровати (впрочем, иного она уже и не ожидала) и позвонила Сергею, доложиться, что прибыла на место.
– Я рад. – Голос ее друга, начальника и любимого мужчины звучал непривычно сухо и отстраненно. – Надеюсь, что тебе там понравится и ты не только поработаешь, но и отдохнешь.
– Да я вроде не устала, – пожала плечами Нина. – Сережка, ты чего такой?
– Какой?
– Чужой, – призналась Нина. – Недовольный, усталый, мрачный. Продолжать могу до бесконечности. Что-то случилось?
– Не выдумывай, – раздраженно бросил он. – Все, осваивайся там на местности. Я тебе позже позвоню.
Нина тоскливо подумала, что все-таки правильно поступала, когда отказывалась выходить за Павлова замуж. Любые отношения приедаются и надоедают. Вот и она, похоже, стала в тягость Сергею. Что ж, никогда она не навязывалась мужчинам, никогда не вцеплялась мертвой хваткой, пытаясь удержать. И в этот раз удерживать не будет. Все-таки отсутствие штампа в паспорте избавляет от множества мелких, но досадных проблем. А любовь… Что ж, в любовь она давно уже не верит. Жаль, конечно, если они расстанутся. С Сергеем ей удобно, как и ему с ней, да и любовник он хороший, чуткий и внимательный. Для женщины это важно.
Легонько вздохнув, Нина решила пока об этом не думать. В конце концов, впереди у нее десять дней, которые ей предстоит провести здесь, вдалеке от Павлова, а за это время проблема либо рассосется и ее не нужно будет решать вовсе, либо назреет и решится сама собой. А пока ее ждут чай и блинчики. Нина вдруг почувствовала, что зверски проголодалась. Натянув джинсы и легкий свитер, она подкрасила глаза, собрала волосы в длинный свободный хвост и, едва касаясь ступенек, сбежала в кухню, к печальной, но гостеприимно-хлопотливой Любе.
Под лестницей в холле кто-то разговаривал по телефону. Голос звучал нервно, отрывисто. Человек явно приглушал его, чтобы не быть услышанным, потому что до спускающейся вниз Нины долетали лишь отдельные слова, из которых тем не менее складывался общий смысл.
– Я хочу, чтобы это пока осталось между нами, – говорил голос. – Не нужно, чтобы об этом еще кто-то знал. Нет, я сам решу, когда это будет и при каких обстоятельствах. Да не волнуюсь я. Напротив, я совершенно спокоен, черт бы тебя подрал. Нет. Я говорю, нет! Если меня угораздило вляпаться в это дерьмо, я буду разгребать его сам. Мне не нужно, чтобы обо мне судачили на каждом углу. Все, я позвоню, как только что-то узнаю. И молчи, я тебя умоляю.
Нина дошла до последней ступеньки, повернула в сторону кухни и практически уткнулась в спину Николая Воронина. По фотографии, которую она разглядывала сегодня утром, она его тут же узнала, хотя выглядел он гораздо старше указанных в досье тридцати двух лет. Нина невольно отметила измученное лицо, запавшие виски, капельки пота на лбу, хотя в доме вовсе не было жарко.
Услышав Нинины шаги, он поднял голову, и на нее уставились лихорадочно горящие глаза, беспокойно оглядевшие, как ощупавшие ее с ног до головы.
– Вы кто? Что вы тут делаете? Вы подслушивали? – Теперь он чуть ли не кричал.
– Я не подслушивала, я просто шла по лестнице, – спокойно ответила Нина. – Мне нет до ваших тайн никакого дела.
– Каких тайн? – тут же взвился он.
– Да любых, – также спокойно сказала Нина. – Меня зовут Нина Григорьевна, я юрист из адвокатской конторы, которая вела дела вашего деда. Направлена присутствовать при оглашении завещания.
– Господи, да кому оно нужно, это завещание, при нынешних обстоятельствах уж точно не мне, – сказал он с протяжным стоном. – Извините, что я на вас накинулся, просто не ожидал, что здесь еще кто-то есть. Раф в кабинете, Валька ему помогает, Витька с Мариной наверху, мама прилегла отдохнуть в своей комнате, Люба на кухне. Элемент неожиданности, еще раз извините.
– Ничего страшного. – Нина обогнула его по дуге и продолжила свой путь. Вольно или невольно, но ей было интересно, о чем он сейчас говорил с таким жаром и такой внутренней мукой.
«Тебе нет дела до дум и тайн обитателей этого дома, – напомнила она себе. – Ты выполнишь свою работу и вернешься домой. К работе, сыну и Сергею. Впрочем, последнее – не аксиома, но это тоже можно пережить. Как бы то ни было, никого из этих людей ты больше никогда в жизни не увидишь».
От этой мысли у нее отчего-то резко поднялось настроение, и в кухню она вошла, чуть ли не напевая. Блинчики с домашним джемом были сейчас единственным, о чем стоило думать.
* * *
В Знаменское удалось добраться ближе к вечеру. Решение ехать далось Чарушину нелегко. В нем боролся природный скепсис, утверждающий, что все Татины страхи – всего лишь причуды капризной богатенькой барышни и чутко настроенный внутренний барометр, работающий на отличной интуиции, которая твердила, что в деле с наследством Липатова, возможно, не все чисто.
Полина очень хотела поехать и, несмотря на то что Чарушин терпеть не мог «одалживаться», он все-таки позволил себя уговорить. «Если с этой Татой что-нибудь случится, ты же потом век себе не простишь», – сказал он сам себе и дал Полине команду собираться самой и собирать Егора.
