Людмила Колесова
Стокгольмский калейдоскоп
Колыбель Стокгольма
В мою первую поездку в центр шведской столицы разглядывала я Слюссен именно с того места, откуда собственно и начинался Стокгольм.
До 1187 года здесь, в месте впадения озера Меларен в Балтийское море, была всего-навсего рыбацкая деревушка. А столицей Швеции слыл город Сигтуна, расположенный далеко на берегу этого же озера. В августе того года Сигтуне сильно досталось от набега карелов и новгородцев. Таковы были нравы тех времён: то шведы пошалят в Карелии и на Новгородчине, то с разорённых земель гости пожалуют и тоже пошалят.
Вот чтобы спасти Сигтуну от непрошеных гостей, на этом острове, перекрывавшем вход в озеро Меларен, и была заложена крепость, которая взяла под контроль узкий пролив, соединявший озеро и Балтийское море.
В Сигтуне и других городках, расположенных по берегам озера, отныне могли спать спокойно. Врагов они больше не видели, но и наплыв купеческих судов в прежнем количестве тоже. Почему? В этом также "виновата" новая крепость. Благодаря ей рыбацкая деревушка стала быстро развиваться, и в 1252 году впервые упоминалась как город Стокгольм.
До Сигтуны ещё надо было добраться, преодолев бесчисленные и опасные шхеры (мелкие скалистые островки), а Стокгольм расположен ближе и удобней. Вот он и стал принимать корабли со всего мира. Со временем город превратился в крупный торговый центр и стал новой столицей Швеции.
Тьма веков сокрыла первоначальное значение названия города, как, впрочем, и название нашей столицы. Вот и о Стокгольме существует две версии, кому какая нравится: "остров, укреплённый сваями" и "остров в заливе".
У пролива, ведущего в озеро, располагается площадь с труднопроизносимым названием Корнхамнсторг. Словно три удара топором: Корн (зерно), хамн (от гавань), торг (площадь). В этих слившихся в глубокие века трёх словах слились и три языка: немецкий, шведский, русский. Теперь это служит лишним доказательством того, как тесно исстари общались благодаря Балтике три народа. А ещё в этом названии отражается та важная роль, которую площадь играла в Средневековье…
Парусники, гружённые зерном, причаливали на пристани. Матросы ловко накидывали канаты на просмолённые сваи и закрепляли концы. Грузчики, а, может, и сами матросы, сносили мешки по трапам, и доски прогибались под их тяжестью. Грубые башмаки глухо топали по доскам, стучали по булыжной мостовой. А на рынке шла бойкая торговля зерном. Толчея, конский помёт под ногами, вездесущие воробьи подклёвывали просыпанные зёрна… Скрип тележных колёс, крики чаек и многоязыкая речь…
***
Первое, что я увидела на Корнхамнсторг, очнувшись от созерцания Слюссена, был российский туристический автобус из Питера. У лобового стекла красовалась табличка: "Четырёхдневные туры: С-Петербург – Хельсинки – Турку – Стокгольм". Мамма миа! И всё за четыре дня! Да ещё вернуться надо. Комфорт, конечно, потрясающий. Может быть, несчастные туристы что-нибудь даже увидеть успеют. Не все, конечно, но хотя бы те немногие, кто после бессонных ночей в состоянии ходить за гидом и внимательно слушать. И, может быть, даже после вспомнят не только то, что видели, но и где.
Так что этот автобус дал мне повод почувствовать себя не просто счастливой, а очень счастливой. У меня целый-целый день на один только остров. А впереди ещё много-много дней. И всё, что захочу, я не просто увижу, но и рассмотрю. И буду наслаждаться этим так долго и столько раз, сколько душе моей будет угодно.
***
В наше время, глядя на Корнхамнсторг, толчею Средних веков даже трудно представить. Теперь это территория безмятежности, релакса и респектабельности. Дома, как в нашем мультике про Карлсона: украшены затейливой лепниной, с остроконечными крышами, мансардными окнами. По прибалтийской моде они слеплены меж собой боками и, словно стражи, защищают от северных ветров. А в нижних этажах банки, кафе, рестораны.
Вот меж двух старинных пятиэтажек затесался жёлтенький домик в четыре этажа. Это своеобразная фишка площади: своим левым углом домик выпадает из общего строя и нависает над мостовой. Кажется, будто только дома-соседи не дают ему упасть. И домик стоит очень даже бодренько. Не с каждой точки площади заметишь эту его потрясающую кривизну.
По странному совпадению, на этой площади я чаще всего оказывалась в редкие солнечные дни. В узкие средневековые улочки низкое солнце не в состоянии заглянуть, а Корнхамнсторг оно заливает настолько щедро, что не хочется уходить. Шведы начинают загорать на ней чуть ли не с марта. Ну, если не загорать, то нежиться на солнце.
Площадь не транзитная, по ней редко ездят машины, и поэтому ничто не нарушает её безмятежности и покоя. Представляю, как здорово там летом, когда из ресторанов выносят столики на мостовую. Столики с видом на Слюссен, так поразивший меня в первые мгновения в Старом городе. А оттуда, со Слюссена, наоборот, любуются этим берегом. Специально для туристов там есть обзорная площадка с лифтом. Рассматривая панораму Старого города, приезжие прежде всего видят эту площадь.
День удивлений
Ника оказалась ранней пташкой. Когда я выползала по утрам из своей комнаты, она уже качала пресс на тренажёре в углу гостиной. А Веселинка сидела на ковре посреди своих игрушек, но внимания на них не обращала. Она не сводила глаз с мамы и закатывалась таким смехом, что меня удивляло, как это маленький ребёнок может так громко и взаправду хохотать. Ну, что тут скажешь! Веселинка и есть Веселинка. И день начинался с её смеха. А ещё – с запаха кофе.
Хоть Ника по утрам и оберегала мой покой, но не проснуться от аромата кофе, который варился в кофеварке, мог только мёртвый. Хороший получался кофе в её кофеварке. Однако аромат первой Никиной чашки был стократ лучше. Это закон то ли гастрономии, то ли физиологии, но, по-моему, общеизвестный и всем понятный: своя чашка кофе почему-то так восхитительно не пахнет.
Ника боялась меня сильно "эксплуатировать", хотя мне такая "эксплуатация" была не в тягость, и потому передавала мне Веселинку с рук на руки не раньше девяти часов. Но не в буквальном смысле с рук на руки, а всего лишь под мой бдительный контроль и заботу. Она и сама просто так не носила дочку на руках и мне не позволяла, хотя я бы не прочь… Чудесная малышка, подержать этого живчика на руках – одно удовольствие.
Но в то первое утро, о котором хотелось рассказать, я проснулась по московскому времени раньше всех. За окном маленькие тракторочки шириной с тротуар, прорезая темень мощными прожекторами с крыш своих кабин, чистили дорогу и посыпали дроблёным гранитом. По дорогам они проезжали особым строем, лесенкой. А потом, разбежавшись по одному, чистили тротуары, да не только на улицах, но и во дворах. Дворников с мётлами в Стокгольме, самом чистом городе мира, я не видела ни разу.
Как оказалось, завтрака как такового, чтобы вся семья садилась за стол, у Ники не было заведено. Просто, кто что отыскивал в холодильнике, то и употреблял вместе с кофе или водой из-под крана. Да, да, Анжелина не пила ни кофе, ни чай, а исключительно холодную воду из-под крана, закусывая бутербродами. Это, конечно, не наша вода, а стокгольмская, изумительно чистая и "полезная". Некипячёной водопроводной водой мне велено было поить и Веселинку. И это не зверство матери, которую в России только за это уже можно лишать материнства, а действительно чистая вода. За все три месяца моего проживания у Ники мы ни разу не чистили чайник. Причём, по одной простой причине – в нём не образовывалось накипи, нисколечко, ни малейшей. И не бывало никакого осадка в виде взвесей. Шведы с гордостью рассказывают, что даже на королевских приёмах в хрустальных графинах подаётся не столовая минералка, а именно вода из-под крана. Так что Анжелина, хоть на мой взгляд и питалась чудовищно неправильно, зато пила по-королевски.
На завтрак я отыскала себе мюсли, давно забытое "бесхолестериновое" масло "Рама" и сыр.
– А почему у тебя нет в хозяйстве яичек? – спросила я Нику. – Яичницу или омлет приготовить – пара пустяков. Сытный и быстрый завтрак.
– Ой, ты что! – Ника округлила глаза, словно ей предложили съесть таракана. – Они здесь дорогие и маленькие, ими не наешься, но в них очень много холестерина.
Ради меня Ника всё-таки стала покупать время от времени яички. И они действительно оказались чуть больше перепелиных. Хотела бы я взглянуть на шведских несушек. Но бройлеры оказались обычных размеров.
Вскоре после завтрака пришёл Веселинкин папа.
– Кристиан, – протянул он руку, с улыбкой глядя мне в глаза.
Эта улыбка с лёгким наклоном головы, дружелюбный взгляд незабудковых глаз сразу расположили меня к новому родственнику. А ещё – его европейские манеры. Признаться, это моя слабость со студенческой скамьи. В университете, изучая иноязычный речевой этикет, мы усваивали и особенности европейской манеры общения, что в наших девичьих глазах страшно облагораживало однокурсников-парней. Соседи-политехи по сравнению с ними уже казались либо "валенками", либо "кирзой". Неудивительно, что моим мужем стал мой однокурсник.
Кристиан был внешне очень приятным, но, несомненно, проигрывал Никиному первому мужу. Что поделаешь, для номера "два" сравнения неизбежны. Тем более, Анжелинин папа, кареглазый красавец брюнет баскетбольного роста, был просто неотразим.
Мы обменялись с Кристианом парой фраз-любезностей на английском, и я удалилась в свою комнату, чтобы не мешаться. Кристиан принёс детям подарки, целую кучу коробок. Пусть устроит детям Рождество.
Ещё вчера Ника подключила мой ноутбук к кабельному интернету, и я теперь могла поучиться ориентироваться в Стокгольме с помощью Google Планета Земля, заранее рассмотреть фотографии достопримечательностей. Словом, мне было чем заняться. А через стенку до меня доносились разговоры на шведском и даже песенка Кристиана для Веселинки.
Через некоторое время ко мне заглянула Ника.
– Лора, Веселина хочет спать. Ты не могла бы погулять с ней? Я помогу спустить коляску, покажу, как выйти.
Я согласилась, ведь это интересней, чем сидеть дома. И Нике спокойней будет готовить праздничный обед. Как раз за окном солнце прорвало свинцовые тучи, словно завлекая меня на улицу. Солнечный луч преломился в изумруде Никиного кулона и заиграл его гранями. Ника перехватила мой взгляд и горделиво поправила цепочку.
– Рождественский подарок Кристиана.
Очень удачный подарок, под цвет глаз.
Я быстро оделась, Ника собрала малышку, положила в коляску, и мы спустились в лифте вниз. Но не на первый этаж, где хоть и был откидной спуск для коляски, однако справиться с ним было довольно сложно, а в подвал.
Подвал! Это слово с детства наводило на меня ужас. Вспомнился подвал родительской пятиэтажки, запах квашеной капусты, гнилой картошки, мышей и кошачьих экскрементов. И кромешная темнота, в которой надо было на шершавой стене нашарить выключатель, а он почему-то не находился, в то время как кто-то невидимый и страшный мог напасть на меня из вонючего мрака. Даже спустя много лет эти воспоминания из детства заставили меня содрогнуться.
Ника дала мне универсальный ключ от всех дверей дома, как подъездной, так и в подвале, и даже от мусорки, и отправилась со мной показывать путь по подвальным лабиринтам. Выключатель нашёлся без проблем. Лампочки осветили вполне приличный коридор с отделкой стен и потолков, а также наливным полом. Свет загорелся ровно на такой промежуток времени, чтобы можно было дойти до следующего выключателя и зажечь новую лампочку.
В этом подвале, тоже за дощатыми дверями, скрывались личные сараи жильцов. Однако напрочь отсутствовали сопутствующие запахи. Мало того, пахло душистым стиральным порошком, потому что за одной из дверей, которая открывалась тем же ключом, находилась просторная прачечная с пятью огромными автоматами, разнообразными сушилками и гладилками. И то было самым потрясающим открытием в Никином подвале.
Наконец, миновав "выставку велосипедов", подвешенных по стене, мы выкатили коляску. Убедившись, что я сумею вернуться назад, Ника покинула меня, а я осталась на улице.
Пока я натягивала перчатки, вдыхая по-осеннему влажный воздух и озираясь, к входу торгового центра по соседству подкатило такси. Таксист вышел из машины, взял под руку ухоженную старушку, дожидавшуюся его с продуктовой коляской, и усадил в такси. Он сам переложил продукты из коляски в багажник и увёз старушку в сторону вилл. А мне понадобилось некоторое время, чтобы переварить увиденное. "Ну, что тут особенного? – рассуждала я сама с собой. – Старушка долго работала, всю жизнь откладывала деньги с зарплаты. На её долю не выпало ни революции со сгоранием всех накоплений, ни раскулачивания, ни дефолта. И на пенсию она живёт, а не выживает. Так что она может себе позволить…"
Переварив эту уличную сценку, я свернула во двор. Он оказался таким же красивым и ухоженным, как какой-нибудь сквер. Группки деревьев на зелёном газоне, обрамление из кустарников, фонтанчик посреди клумбы, детская площадка. Я нарезала с коляской круг за кругом, любуясь всеми этими ухищрениями ландшафтных дизайнеров, включая лавочки, красивые фонари и вписавшиеся в искусственный ландшафт старые сосны у природных гранитных валунов. Однако при моём любопытстве двор, как бы ни был он красив, быстро наскучил, и я двинула коляску на улицу, в сторону вилл.
Виллы при ближайшем рассмотрении так же смахивали на советские дачи своими ломаными крышами и так же проигрывали нашим постсоветским коттеджам отсутствием заборов и крепостных стен. Участки отделялись от тротуаров низенькими изгородями, а зачастую просто кустарником. Не было и того размаха, с каким построены наши коттеджи.
Начинало смеркаться. Веселинка завозилась в коляске. Пора было её кормить, да и самой пообедать.
Так и не встретив ни одного человека, я повернула назад. По дороге проехало довольно старое авто, безумно просторное и громоздкое, как Кадиллак с американских картинок шестидесятых годов. За рулём сидел импозантный дед с прямой спиной и седой шевелюрой. Рядом восседала старая дама с аккуратной укладкой на таких же седых волосах. Это была настолько непривычная картина для моего русского глаза, что я невольно остановилась, провожая их взглядом.
Вернувшись домой, я с удивлением обнаружила, что, несмотря на Рождественский праздник и на то, что вся семья была в сборе, съестным в квартире и не пахло. Относительно "семьи в сборе" я тоже сильно ошибалась. В квартире уже не было ни души!
В холодильнике я нашла ковшик с детским супчиком, сваренным Никой ещё вчера, и покормила Веселинку, а себе сочинила что-то из полуфабрикатов. Мы с удовольствием поиграли с Веселинкой, поменяли памперс (оказалось, невелика наука) и посмотрели на разноцветные огоньки за окном.
Наконец заскрежетал ключ в замке, и вошла Анжелина.
– Лора, а Ника не вернулась? – спросила она, раздеваясь в прихожей и удивив меня тем, что называет маму по имени.
– Нет, как видишь.
Видимо, Ника с Кристианом куда-то ушли.
– Ты есть хочешь? – спросила я. – Тебе что-нибудь сготовить?
– Нет, я не голодна, – Анжелина – покачала головой, утрировано, как обычно сопровождают свою речь на неродном языке, и её блестящие тёмно-шоколадные локоны красиво заиграли. А на груди сверкнул такой же медальон, как у Ники, только с аметистом. – Мы с Кристианом ходили в суши… суши-бар и таммм… покушали.
По паузам между словами, с мычанием при подборе слов, видно было, что русский у Анжелины не самый родной. Но удивило меня, конечно, не это.
– А где мама? – спросила я.
– Не знаю, – пожала она худенькими плечами и затормошила, зацеловала Веселинку. Сестрёнка залилась смехом.
– А Кристиан? – приставала я с расспросами.
– Домой пошёл.
Так, интересное Рождество у Ники.
Анжелина резко прервала игру с Веселинкой и, не обращая внимания на то, что ребёнок захныкал, протягивая к ней ручонки, заперлась в своей комнате.
Ника вскоре пришла. С теннисной ракеткой за плечами.
– Где ты была? – спросила я.
– Ходила на теннис, – ответила она, снимая ракетку с плеча, словно винтовку.
– В Рождество?
– Да, мой партнёр оплатил время на корте. Почему бы и нет?
Действительно, почему бы и нет? Это я в праздники жарила и парила на кухне для мужа, его родственников и партнёров по бизнесу. Других друзей у нас уж и не было. Ну, и получила… Разве я могу поучать Нику?!
– Вы с Кристианом поссорились?
Ника выглянула из шкафа-гардеробной, где раздевалась.
– С чего ты взяла?
– Ну-у, ты – на теннис, он – ушёл…
– Ну, и что. Завтра придёт. – Ника попрыгала на одной ноге, сбрасывая длинный ботфорт, при этом её косая чёлка и новый кулон мотались из стороны в сторону. – Я забыла тебе сказать. Сейчас приедет моя одноклассница из России. Мы нашли с ней друг друга на Одноклассниках, на сайте. А Кристиану я сказала, чтобы не мешался, когда у меня гостей полон дом.
Разувшись и раздевшись, Ника закрыла дверь гардеробной. Первым делом она потормошила, зацеловала Веселинку и, оставив её, ушла на кухню, не обращая внимания на то, что ребёнок потянулся за ней и захныкал.
– Представляешь, встреча через шестнадцать лет! – продолжала Ника, шаря по холодильнику в поисках съестного. – Интересно на неё посмотреть. Это, по-моему, единственный человек из моего класса, у которого нет проблем. Я её спрашиваю: "Приедешь ко мне в Стокгольм на Рождество?" Она отвечает: "Нет проблем! Почему бы нет?" Остальные только хнычут и на жизнь жалуются. А у Светланки всё о’кей.
– Ты поедешь в аэропорт её встречать?
– Нет, она на такси доберётся.
Такси до аэропорта я уже видела скучающими на стоянке. На них цена проезда до Орландо написана крупным шрифтом, что меня удивило. И сама цена тоже, две тысячи на наши деньги. Круто!
– У неё свой бизнес?
– У неё крутой жених в Москве, – ответила племянница, пережёвывая бутерброд.
Ника встретила свою одноклассницу по её звонку с мобильника у дверей подъезда. Когда они вошли, обе сияющие радостью, с огромным чемоданом, у меня сразу мелькнула мысль, что я эту одноклассницу где-то видела. Мы поздоровались и познакомились со Светланой, и я поняла, кого она напоминает – хореографа Лану Ланкову, с которой мы несколько лет назад участвовали в постановке новогоднего представления для детей. Я – как сценарист, она – как руководитель детского хореографического коллектива, оживлявшего действие сказки танцами.
Подружки бурно радовались встрече и не могли надивиться, как обе переменились и похорошели. Светлана сняла норковое манто, вызвавшее бурю Никиных восторгов. Ника тут же примерила манто, вертясь перед огромным зеркалом, а Светлана, раскрыв чемодан, принялась доставать подарки подруге и детям: дорогие парфюмерные наборы, сувениры, игрушки и какое-то невероятное вино из дьюти фри.
– Ну, ты, Царёва, даёшь! – воскликнула Ника, разглядывая подарки.
Царёва! Вот оно, что! То есть, кто! Лана Ланкова как раз была дочерью Царёвой Екатерины Павловны, директрисы дворца культуры, в котором и осуществлялась постановка. Теперь-то я её узнала. Лана… Светлана…
– Ой, так вы Лана Ланкова? – воскликнула я.
Светлана обернулась, пристально вглядываясь в меня.
– Я уже снова Царёва… После развода… Лариса, это вы?! Вот это встреча!
Неудивительно, что в милой и улыбчивой Светлане с длинными белокурыми локонами я не узнала серьёзную и строгую Лану с балетным пучком каштановых волос. Тем более что в постановку она включилась в последние дни, вернувшись с сессии, и я видела её всего несколько раз.
– Как мама? Всё там же?
– Мама по-прежнему руководит своим досуговым центром.
А Нике, недоумённо глядевшей на нас, пришлось объяснить, что мы вместе ставили новогоднюю сказку под руководством Светланиной мамы.
Однако подруг связывало нечто большее, чем нас с Ланой. Поэтому, оставив их предаваться воспоминаниям, я ушла на кухню сготовить ужин. И туда до меня доносились обрывки их разговоров: "А помнишь…" "Да ты что!" "А как тот?" "А как эта?" "А чем занимается?" "Вот это да!"
Ника отыскала школьные чёрно-белые фотографии.
– Погляди, какие мы смешные были! – прибежала она ко мне с выпускным фото. Широкие плечи и начёсы, другая мода. Другое время, у выпускников другие глаза.
За ужином подружки рассказывали разные смешные случаи из прошлого. Анжелина молча слушала и глядела на них так, будто не верила, что они тоже учились в школе. После ужина она уехала к папе. А я устала удивляться и, уложив Веселинку, удалилась в свою комнату. Подружки же проболтали полночи.