Любовь Сушко
Тень Прекрасной Дамы. Марина и Анна

Звездная ночь

 
Ночь разбилась на сотни осколков,
И в мерцанье мистических звезд,
Все событья и призраки скомкав,
Ветер душу в ту пропасть унес.
 
 
Я напрасно искала защиты,
Долго пряталась, чуда ждала,
Показалось, что были разбиты,
Все старинные те зеркала.
 
 
Никого, ничего не осталось
И не склеить разбившихся грез,
Только тень над пустыней металась —
И Марина мелькала средь рос
 
 
Или роз в том саду небывалом,
Где ей быть королевой теперь.
И она, не поверив сначала,
Распахнула в грядущее дверь.
 
 
Королева в сиянии лета,
Пела Анна, срывая цветы,
Ночь не вечна, но знали ль про это
Две красавицы, вздрогнула ты,
 
 
И растаяла в светлой безбрежности,
И осталась в сиянии дня,
Сколько веры, покоя и нежности
В строчках тех, покоривших меня.
 

Я пришла к поэту

 
Дождливым вечером явилась без звонка,
Стоит промокшая, молчит, не шелохнется,
С тетрадкой той потертою в руках.
Она к моей реальности вернется.
Из тех печалей и страданий тех,
Где никого для Анны не осталось,
И не полетов больше не утех,
И черной птицы тень вдали металась.
 
 
– Здесь все так страшно. Но о чем она,
Да молний блеск и гром, но не об этом,
И как ладья, скользила по волнам,
Ее душа в предчувствии рассвета.
Мерещился мне год тридцать седьмой,
И будущее в прошлом проступало.
И голос был: – Поговори со мной,
Но что сказать ей, я тогда не знала.
 
 
И кофе убежал, и чай остыл.
А дождь шумел, никак не унимался,
– Но отчего же так спокойна ты?
И кот шипел, как призрак растворялся.
Она тогда оставила тетрадь.
Я долго прикоснуться к ней боялась.
А вдруг все повторится тут опять?
Дождь перестал, осталась боль и жалость.
 
 
Остался сон, его мне не забыть,
И в памяти стереть теперь едва ли,
Век двадцать первый, как —то надо жить.
И голос из тумана: «Чтобы знали».
 

Тень Незнакомки

 
И то, что было шуткой и игрой
Трагедией могло бы обернуться.
Дуэлью, этой пулей роковой,
Когда поэт ушел, не оглянулся.
Она осталась терпеливо ждать
Того, кто не погибнет на дуэли,
Хотя герою вряд ли благо дать
Могла графиня, что ж вы ошалели.
 
 
Зачем вам эта спесь и суета,
Конечно, праздность и безумство рядом.
И ангелов смолкают голоса,
И демоны все ждут свою награду.
А это просто женщина чудит,
Жестокости границ при том не зная,
Ее душа горбатая болит,
Ей скучно жить, и потому играет.
 
 
Поддерживая странную игру,
И вспоминая прошлые дуэли,
Поэты остаются на пиру
Иллюзий страсти, этого хотели.
 
 
Их так запомнят, боже упаси,
Останови их, и молчит устало,
Идалии звезда, и ей светить
Еще могла бы, лодка у причала,
И голос Музы в рокоте воды
Стихает, растворяется до срока,
И старый парк, и прошлого следы
Пытается вернуть твоя эпоха.
 
 
Шут короля играет в этот час,
В нем гордость, горесть, униженье снова,
И роли роковой печальный глас.
И оборвется жизнь, эпоха, Слово.
Но будут девы до конца чудить.
Не понимая, как все это страшно,
Поэт поэта мог тогда убить,
И вся иллюзия, и все напрасно.
 
 
И хорошо, что осень так щедра,
И год девятый не явил трагедий,
Закончилась нелепая игра.
Исчезла Черубина в час возмездья.
 

«И как такое допустить могла…»

 
И как такое допустить могла
Капризная и гордая Марина,
Когда на город опустилась мгла,
И там царила только Черубина.
 
 
Девятый год, и осени экстаз,
Стреляются из-за нее мужчины.
Холодный ветер тайну вам припас,
И кто она Геката-Черубина.
 
 
Испании дыхание, шум дождя,
Стихов таких таинственных лавина,
И разгадать ту тайну вам нельзя,
А миром этим правит не Марина.
 
 
Как допустить такое, боже мой,
Куда весь мир катился ту годину,
И акмеизм уносит за собой,
И что творит в тумане Черубина.
 
 
А это просто страх и страсть унять
Не может неприметная и злая,
Лишенная и воли, и огня,
Она сама то бредит, то страдает.
 
 
И маскарад, ему тут каждый рад,
О как она жестока и невинна
Забудь игру, вернись к себе, назад
Как призрак исчезает Черубина
 

Первая встреча

 
Та девочка с печальными глазами,
Почти богиня в облаке страстей.
Она еще не ведает о драме,
Она еще не знает тех вестей,
 
 
И все страшнее в мире, все печальней
И строчки обрываются и сны,
Но август со своей жарой и тайной
Пройти и пережить мы все должны.
 
 
Да, за спиной останется пустыня,
И воины отважные падут,
Седьмое, двадцать первое отныне,
Ее привычный до Крестов маршрут.
 
 
Ни маскарад, реальность все страшнее,
Чем этот сон в растаявшей вдали,
А тени все бредут в туман за нею.
И говорят о смерти и любви.
 
 
Как жить и как писать, в какие дали
Ее ведет отчаянье и боль.
И Муза, умножая все печали,
Разучивает мученицы роль.
 
 
Вернется Гамлет, снова Мышеловки
Расставлены до точки роковой,
И как-то одиноко и неловко
Быть женщиною в схватке мировой.
 
 
И пусть Святой Георгий стонет тихо,
И всем кресты достанутся мужьям,
А ей лишь слышать вой и стоны Лиха,
О доля незавидная ея.
 
 
А август умножает все страданья,
И все потери множит до поры,
Останется прощенье и прощанье,
И жуткий трепет яростной игры.
 
 
И ей писать поэму без героя,
И выжить, все труднее и страшней.
Склонился перед ней Святой Георгий,
И растворился средь иных теней
 

Ты только тень

 
– Ты только тень поэта, – он сказал,
Она же усмехнулась виновато,
Упал на камни острые бокал,
И мысли унеслись ее куда-то.
Она готова музой быть в тот миг,
Легко убив в душе своей поэта.
И словно нерадивый ученик,
Молчала в этот вечер до рассвета.
Но можно ль запретить себе писать,
Ведь это как дышать, она-то знала,
Предательски строка звучит опять,
Начало там, в преддверии финала.
Исполнить обещанья не смогла,
И большего от жизни той хотела,
Нет тьмы без света, расступилась мгла.
Когда она отчаянно запела.
Он рассердился и ушел в тот сад,
Где ждали музы дивного поэта.
Она-то знала, что писать – дышать
Рифмуется в венке ее сонетов.
Он знать о том и слышать не желал,
И не читал стихов ее лавину,
Все потому что женщиной была,
И не могла соперничать с мужчиной.
 

26 августа

 
Две Анны замерли в печали,
Когда в том наслоенье дней
Лишь тени странные мелькали
У ложа женщины твоей.
Ты жил иль не жил непонятно,
Похоже все идет к концу.
И Африки немые пятна,
И даже рифмы не спасут.
 
 
Там брань и пьянь, и пистолеты,
И выясняют что-то вновь,
А офицеры и поэты
Здесь коротают эту ночь.
Все тает и опять взлетает,
С какой-то птицей неземной,
И жизнь куда-то улетает,
И комиссар забыл покой.
 
 
И только Анна – сон нежданный,
И оправданье странных дней,
Она легка, она желанна,
Ты снова думаешь о ней.
Потом Набокову приснится
Расстрел, овраг, глухая ночь.
Войны кровавые страницы,
И птица улетает прочь.
 
 
Мы были ли, мы снова будем,
И шарм растаявшей строки,
Летящей в полночь ту и бурю
Расстреливают большевики.
Поэты больше неуместны,
Им стихоплеты всех милей,
И оборвется где-то песня,
И вот там тень среди теней.
 
 
И львы с грифонами в тумане
Пытаются его спасти,
И только Анне, только Анне
Все ведомы его пути.
Одна, любимая навеки,
В тумане тает в этот час,
Рассвет, но свет в тот миг померкнет,
Хотя еще сердца стучат.
 
 
Сердца стучат, и строки льются,
И тени сходятся устало,
И где-то жены остаются,
И рукопись его листают.
Смертельно ранен, боже правый,
Мы проклинаем палачей,
А он спокойно и устало
Стремиться к женщине своей
 

Нелюбимая

 
Как тяжело дышать и жить стихами,
И понимая истинную суть
Того, что там напишется и канет
Как в лето в Лету, ты не позабудь
То настроенье, тот настрой единый,
Ту высоту полета над Москвой,
Когда они вдруг назовут Мариной,
Ты перестанешь быть самой собой.
 
 
От той стихии горестной отбиться
И отделиться, иль в не в этом суть,
Собраний сочинений тех страницы,
Воспоминаний плен навек забудь,
И все, что там останется живое
Иль мертвое, связав навек с тобой,
Они страницу новую откроют,
Иной полет, совсем другую боль.
 
 
Не отрекайся, это все пустое,
Иная высота, иная суть,
Шагнув как в лето, в Лету за собою,
Других не увлекай, про все забудь.
Твоя любовь и призрачная сила,
Тебе помогут вряд ли в этот час,
Когда комета мимо проносилась,
Задев хвостом неосторожных нас.
 
 
А там луна беспечная томилась,
На этот мир взирая свысока,
И в озере небрежно отразилась,
И так была прекрасна и легка.
Ей оставаться, свет ваш отражая,
Пройти весь путь, не дрогнув до конца,
И снова эта осень золотая,
Она не отвернет от бед лица.
 
 
Но той, кого назвали вы Марина,
Не суждено остаться солнцем с ней,
Летит комета, словно бед лавина,
В провал и суматоху грез и дней.
Она сгорит в пространстве том небесном,
Она оставит только яркий след.
И растворится в тишине пред бездной,
Таков удел безжалостный комет
 

Пушкин и Марина

 
А вы всего лишь Пушкин, мой герой,
Да, да, всего лишь Пушкин, как забавно,
Шлейф платья, как кометы хвост со мной,
И я к вам обращаюсь так исправно.
А вы всего лишь сон моей мечты,
Такой красивый и такой ужасный,
И где-то там к обрыву с высоты,
Спустилась, и ждала его напрасно.
 
 
Он был далек, как темная гроза,
И так жесток, со мною и со всеми,
Когда же я пришла к нему назад,
То понимала, что не властно время,
Оно уходит как всегда в песок,
И никогда назад не возвратится,
Меня вы отвергали, но за что,
К чему вся эта страсть, чужие лица,
 
 
Лилит вас не устроила, мой друг,
А Евой мне не быть, я понимаю.
Когда перо не выпало из рук,
Когда душа восстала, я страдаю.
И я иду по углям той строки,
Которая в тумане догорела,
Я вас ждала, изволили прийти,
Но поздно все как будто отболело.
 
 
И остается только суета,
А как зовут меня? Зовут Мариной,
Минор и власть забытого холоста,
Пусть отразят меня наполовину,
Ликует мир, он вами полон вновь,
И Солнце заслонило все, мой гений,
Но вы отвергли страсть, мечту, любовь.
И вы остались там с чужими, с теми.
 
 
Не ревность, нет, к кому мне ревновать,
А жалость остается и лютует,
Да ладно, я устала горевать,
Пойду писать поэму ту, другую.
Шлейф платья, как кометы хвост со мной,
И я к вам обращаюсь так исправно,
А вы всего лишь Пушкин, мой герой,
Да, да, всего лишь Пушкин, как забавно.
 

Тела и души

«В мире ограниченное количество душ и неограниченное количество тел» – Марина Цветаева.

 

 
Как много тел, как мало душ,
Все это только шутка Бога,
И Демон, поседев от дум,
На Ангела взирает строго.
– А как мы будем их делить.
На всех не хватит, точно знаю.
Кому-то о душе забыть
Придется, я так понимаю.
– Дадим одним красу навек,
Пусть мир подлунный покоряют,
Другим талант, и слезы, смех
Они талантом вызывают.
А третьим души, чтоб добро
В том мире вечно оставалось.
И Демон, так взиравший зло,
Там помолчал, подумал малость
И согласился: – Видит Бог,
Едва ли сможем мы иначе,
Одним досталась свет и боль,
Другим талант, да и удача,
А третьим только красота,
Но без таланта и без духа,
Ее манила высота,
И оставалась там разруха.
А те, кто мог любить и петь.
Все время оставались рядом,
За красотой гонялась смерть,
Она была ей как награда,
Но ей бессмертие даря,
Поют великие поэты,
Душа дана им всем не зря,
Пусть будет красота воспета…
И Демон, поседев от дум,
На Ангела взирает строго.
Как много тел, как мало душ,
Все это только шутка Бога
 
 
2.
 
 
В толпе людей пытаясь отыскать,
Метались мы, как призрачные стрелы.,
И Демон попадался нам опять,
И ускользал бесшумно ангел белый.
И маски вместо лиц и там и тут,
Иных живыми назовешь едва ли,
Но все забыли и куда бегут?
Обычный день, но как на карнавале,
 
 
И в спеси перекроенных девиц
Цена на лбу написана, и ясно,
Что среди этих туловищ и лиц
Людей с тобой искали мы напрасно.
Но там, на лавке в парке старичок
Такой печальный и такой забавный
Спросил: – Вы не умаялись еще?
Не выбились из сил, ну вот и славно.
 
 
Он Книгу Судеб, как всегда листал,
И шуткам так по-детски улыбался.
– Простите, я от жизни так отстал,
И даже как-то вроде растерялся.
Но душ все меньше, вот и нет людей,
Зато какие чудные вампиры.
И мы метались в шуме площадей,
И слышали там плач последней лиры
 

«Как тихо в городе осеннем…»

 
Как тихо в городе осеннем,
И флейта смолкла вдалеке,
Художник кисть макнул в сомненья,
Исчезла Анна на холсте,
 
 
И сон, и стон ее все тише,
Она не отразится вновь.
Но саксофон я вдруг услышу
И эту страсть, и эту ночь
 
 
Никто не вычеркнет, по кругу
Летят русалки в пропасть грез,
То с горечью, а то с испугом
Слова поэмы ветер нес
 
 
Туда к обрыву, память внемлет
Тому, что было или будет,
Когда тепло оставит землю,
Когда метелица разбудит
 
 
Все, что заснуло в эту осень,
И не хотело просыпаться,
А ангел свитки вдаль уносит,
И ждет событий и сенсаций.
 
 
Они стоят в плену разлуки,
В преддверье холода земного,
И тянут трепетные руки,
Туда в метель ночную снова.
 

Монолог Анны

 
Поцелуй меня в том месте,
Где жираф без нас тоскует,
Как я долго собиралась
В эти дивные края,
Там на озере далеком,
Пусть душа моя ликует,
Ты один был там когда-то,
Но теперь с тобою я.
Чад – он стал для нас стихией,
Домом местом заповедным,
Островком моей надежды,
И печалью вековой,
Не хочу с тобой встречаться,
Я в разрушенной России.
Где расстрелян был когда-то,
Да и я полуживой
Столько лет душа стремилась
Снова в Африку вернуться,
Не страшнее комиссаров
Эти тигры, эти львы.
Удивлен бы и растерян,
Как могла я измениться,
Но спешила я к жирафу
В вальсе призрачной листвы,
Поцелуй меня в том месте,
Где еще остались сказки,
А не тягостные были,
Так пугают и гнетут,
Нет, не в Африке далекой,
Нам в России жить опасней,
Я -то знаю, что не звери,
А что люди нас убьют
 

Поэт, художник и Анна

 
Ты пишешь мне из дальних стран и весей,
И кажется, что стал тут ярче свет.
– Вы мне нужны, лишь вы одна на свете.
И грустно так – вас рядом больше нет.
 
 
Закат так ал, и львы в тумане бродят,
Я вспоминаю, сколько дивных лет
Я ждал той встречи, все случилось вроде,
Но гас костер, вас снова рядом нет.
 
 
О, Анна-Анна – это даже странно,
Смотреть мне на закат и на рассвет,
Писать и думать нынче неустанно,
Туда в туман, не получив ответ.
 
 
И будет ли свидание на Невском
И на Фонтанке среди грез и бед,
Или остаться вечно неизменным,
И убедиться, что вас рядом нет.
 
 
Корабль причалит к берегу однажды.
И от восторга вдруг померкнет свет,
Тот мутный свет в домах многоэтажных,
И здесь, мой ангел, вас сегодня нет…
 
 
Да, Люксенбургский сад уводит в бездну,
Художник так печален и красив,
Искать и звать вас, знаю, бесполезно
Но жду и ничего я не забыл
 

«Я устала в свой дом возвращаться тайком…»

 
Я устала в свой дом возвращаться тайком,
Сочинять снова письма тебе и смеяться,
Никаких приключений, не думай о том,
Что должны в Куршавель мы с утра отправляться.
 
 
Нам скорее грозит и сума, и тюрьма,
Докатались по миру, бывает такое,
Никаких приключений, я знаю сама.
Модильяни закончит портрет беспокойно.
 
 
И за что -то меня упрекает поэт,
А Булгаков стихи мои вновь не читает,
Что за знаки в дыму дорогих сигарет,
И о чем там Марина натужно страдает.
 
 
Мне понять ли их всех и принять ли потом,
Где-то Гитлер шагает по мертвой Европе,
А меня обнимает холодный мой дом,
Разгадать эти знаки, мой Мессинг,.попробуй.
 
 
Неужели никто не вернется назад?
Корабли у причала напрасно встречаю,
И в Ташкенте мне снится родной Ленинград,
И скитальцев в бескрайность морей отправляю.
 
 
Это было не с нами, серебряный век
Все отмерил нам полную мерой когда-то.
Никаких приключений, пустынный тот брег,
Только снится, он счастье мое и расплата.
 

Великолепный

 
Она исчезает, во мраке она растворится,
А он не окликнет. Останутся только стихи.
Лишь маски мелькают в метели, теряются лица.
За ним, как метель, незнакомка напрасно летит.
Смеется старик, в эту бездну его увлекая,
Молчит пианист, и хрипит обреченно рояль,
И только цыганка, из вьюги немой возникая,
Танцует, над бездною, сбросив одежды, он шаль
 
 
Протянет ей снова, укутает, он обнимая,
О, жрица немая, с тобой откровенен поэт.
Тебе он поверит, актрисы притворно рыдают,
И громко смеются враги, и прощения нет.
Игрушка судьбы, чародей запоздалой метели,
Куда он несется, и с кем проведет эту ночь.
В пылу маскарада, куда его тройки летели,
И черная роза покорно лежала у ног.
 
 
Страшна его власть, а стихи его странно – прекрасны,
И Демон безумный впервые парит в небесах.
Молчит Пианист, все мольбы и усмешки напрасны.
Коснуться щеки, утонуть в этих синих глазах.
И после не жить, а писать и случайно встречаться,
И память хранить о растаявшей где-то вдали,
Отчаянной встрече, им было обещано счастье.
Безумное счастье, но им не дожить до любви.
Лишь маски мелькают в метели, теряются лица.
За ним, как метель, незнакомка напрасно летит.
Она исчезает, во мраке она растворится,
А он не окликнет. Останутся только стихи.
 

«Цветаевская осень укуталась туманом…»

 
Цветаевская осень укуталась туманом,
И бабье лето снова нам души бередит,
Привыкли жить в стихии иллюзий и обмана,
Никто спасать не станет, никто не защитит.
 
 
Откуда эти снова потери и утраты,
Все спуталось, иного нам больше не понять.
И только белый конь уносит прочь Ахматову,
Она страстям не внемлет, ей надо устоять.
 
 
А мы еще останемся с Мариной в лихолетье,
Что за поэт, коль снова ты ищешь лишь покой.
А всем ведь так хотелось и славы и бессмертия.
Рябины кисть склонилась над темною рекой..
 
 
В том октябре была такая там рябина,
Как будто знак и повод. Забыв про все уйти.
Пусть кто-то окликает в отчаянье: -Марина…
Не оглянулась больше, споткнулась по пути.
 
 
Да мы не представляем, как это было страшно,
Как это было тихо в Елабуге глухой,
Все было так нелепо и завершилось странно,
Когда чужие птицы летали над Москвой,
 
 
Смешались боль и радость, и все друзья далече.
Нелепость жизни бренной, полет чужих стихов.
Ну вот и оглянулась, шепнув: – До новой встречи.
Совсем в ином пространстве, в стечении веков.
 

130 летие Марины Цветаевой

Мой бог, ее зовут Марина

И. Царев

 
И словно надежды лавина,
И радость, не знавшая сна,
Врывалась в тот город Марина,
Морская богиня. Весна.
И не было больше предела
Талантам ее в этот миг,
И белая птица летела
Над миром иллюзий и книг.
 
 
А черная птица парила
Над городом снов и стихов,
Ее безрассудная сила
Дарила то страсть, то любовь.
И снова менялась округа,
И было в том мире темно,
Когда одичалая вьюга
Устало стучала в окно.
Там снова с весною смешалась
Зима, не желая уйти,
И только в стихах растворялась,
И солнце устало светить.
Согреет всю землю едва ли,
Отступит, устанет парить,
И белые птицы печали,
Сумели ее окружить.
 
 
И черные птицы разлуки
Познали те вечную боль,
И падали тонкие руки
На клавиши, словно бы в бой,
Она погружалась в этюды,
И чуда как будто ждала,
Но в бунте тонувшее чудо
Оставит осколки тепла
Понять ее было едва ли,
Принять оказалось сложней,
И серые птицы порхали
Над бездной не прожитых дней,
Смотрела рассеянно Анна,
Пытаясь понять, не могла,
И было и больно, и странно
Война и сгущается мгла.
Елабуги пропасть незрима,
И черного дома тоска.
Уходит, уходит Марина,
С поникшей ромашкой в руках.
О чем она после гадала,
Кого так хотела понять,
Далекая птица рыдала,
Сквозь лес прорываясь опять.
В лесу том дремучем русалки
И вороны в пропасти сна,
И время не шатко не валко
Текло, надвигалась война.
И снова она мировая,
И снова страданья и кровь,
И там Домовой завывает,
И вянет ромашка-любовь.
 

«Какой покой, какая тишина…»

 
Какой покой, какая тишина,
И берег растворяется в тумане,
В той лодке на реке совсем одна,
Она плывет и жизнь ее обманет.
 
 
В величии природы есть предел,
Хотя, скорее, нет того предела,
И живописец передать хотел,
Безбрежность и полет души, и смело,
 
 
Он пишет тот дремучий, дивный лес,
Затихшие, в долгом ожиданье бури,
И кажется, что мир иной исчез,
И больше появляется он не будет.
 
 
Офелия у Гамлета в плену,
Во сне над Русью призрачной парила,
И лес в реке загадочной тонул,
И окрыляла мощь ее и сила,
 
 
Здесь мир иной, все будут живы, но
В печали тех долин бытует вера,
Что победим врага мы все равно,
Что Русь мощна, она сильна без меры.
 
 
И в вечность унесет меня река,
И я смогу, смогу не оглянуться,
Пусть даль темна, душа моя легка,
Сумею на прощанье улыбнуться
 

«Пришла всех раньше и ушла поспешно…»

 
Пришла всех раньше и ушла поспешно.
Лишь черной кошкой мечется тоска,
Во всем виновна и всегда безгрешна,
Так тяжела и все-таки легка.
Быть не любимой, странно или страшно,
Не знаю я как нелюбимой быть,
Тонуть среди домов многоэтажных,
Машин бояться, Рильке полюбить,
 
 
И лишь в тумане чувствовать иное
Столетье, погружаясь в этот свет,
И томик Анны снова я открою.
И отыщу любимый свой сюжет
В преддверии войны живет эпоха,
И Прага погружается во тьму,
Я чувствую, как ей в том мире плохо,
Когда уводят их по одному,
 
 
В ее объятьях надо бы остаться,
Там Карлов мост, там сказки миражи,
В Россию вряд ли стоит возвращаться,
Там смерть близка, поэту там не жить.
Но кто меня послушает. -Марина.
Нет Маргарита, в блеске тех костров,
Она уходит -снежная лавина,
Мир так печален, яростен, суров,
 
 
И где-то на краю земного шара,
Понять бы где, узнать бы и найти,
Там над обрывом и она стояла,
И повторяла дивные стихи
 

«Каждый – чья-нибудь утрата…»

 
Ты ушел, ушел куда-то,
Разве этого хотели?
Каждый чья- ни будь утрата,
Каждый чья-нибудь потеря
 
 
Стало ложно то, что свято,
Души в пропасть полетели,
И настигли нас утраты,
И настигли нас потери.
 
 
Мы еще живем как будто,
Даже слышим птичьи трели,
Каждый день подобен чуду,
Потому страшны потери,
 
 
Все кончается когда-то,
Только бы подольше длилось,
Тяжелее все утраты,
И все реже жизни милость.
 
 
Если катятся к закату
Наши жизни, что осталось,
Ты навек моя утрата,
И душа во мгле металась