Любовь Сушко
Хранитель света. Код Фауста. Мифомистика 21-го века

Глава 13 Аид все ждет Орфея

Когда-то в самом начале, когда Фауст смотрел на всех, кто владел тьмой в разные времена в разных мирах, ему хотелось написать историю о самом грозном из них о самом Аиде.

Это была бы странная история о том, как к нему должен был пожаловать за своей возлюбленной Орфей.

Любовь и смерть. Недоверие мужчины и вечное стремление спасти, и вечное желание вернуть, а на самом деле, желая многого, ведь он не способен даже на малое – просто вывести ее из этого кошмара. Но тогда (он не помнил подробностей) это была какая-то странная история, она так отличалась оттого, что он слышал и читал прежде. И Фауст не сомневался, что именно она и стала тем знаком кошмара, который все время сопутствовал им с Марго

Странный Аид, странный Орфей. Она называлась:

АИД ВСЕ ЖДЕТ ОРФЕЯ

Темно и мрачно в подземном мире. Бесшумно мелькают души, чудовища бродят тут и там.

Когда Зевс пирует на небесах, а Посейдон путешествует по морям и с капитанами и мореходами отважными общается, что остается Аиду, которому по жребию досталась тьма и лабиринты сплошного мрака?

Как жесток бывает такой жребий даже для богов, но с этим надо смириться.

Аид с ним смирился с самого начала, только разве не хочется и ему приобщиться к высоте небес или шири морей, пообщаться и с отважными моряками, и героями, которые шагнут прямо туда, на пир богов. Но он слишком горд для того, чтобы звать кого-то из них. Они иногда приходят сами.

Что есть у Владыки Тьмы? Где-то стонут Титаны и поверженные боги-отцы. Они не могли их, пожиравших своих детей, оставить на земле, когда те были свергнуты с небес. Есть у него чудовища, так и не смирившиеся с их приходом. Они тоже оказались в бездне и не могут оттуда выбраться.

Правда, Аиду все-таки удалось у них, вероломных братьев, отвоевать Персефону – самую прекрасную из богинь. Но погруженная во тьму, она бледнеет и чахнет, и ждет того времени, когда можно будет вернуться на землю. И он отпускает ее туда с какой-то тяжкой радостью, зная, что она, верная долгу, в свой срок вернется назад, чтобы еще половину года провести во тьме в его объятиях.

Аид знает, давно убедился в том, что она любит его, но какой покорной кажется эта любовь, как она похожа на жалость, а разве это нужно могучему богу подземного мира?

Она все понимает, она очень хочет, чтобы все было иначе, но тьма неизменно окутывает души. И земному созданию, любящему солнце и свет, цветы и разноцветных бабочек, такому легкому и воздушному, трудно здесь удержаться. Персефона старается. Но порой ему тяжко сознавать, что та, которую он так любит, страдает больше всех в его кромешной тьме.

Глава 14 Вторжение Орфея

Когда он узнал о сладкоголосом певце, то решил с самого начала заполучить его к себе, ведь должно же быть у него что-то легкое и прекрасное. И он нашел способ как это сделать. Когда змея укусила его возлюбленную, и она, та, которую, как он уверял в своих песнях, любил так, что жизнь готов был отдать, он по разумению Аида, и по заверениям Афродиты, должен был появиться здесь и остаться рядом с ней. Тогда и они услышат музыку и его песни.

Персефона заступалась за Эвридику, и уверяла его, что она ни в чем не виновата, она не должна была шагнуть во тьму. На самом деле она виновата была уже в том, что полюбила сладкоголосого певца, которого хотел заполучить в свой мир Аид, потому и ступила во тьму значительно раньше положенного срока..

Аид ждал Орфея. Сначала ему казалось, что он не придет вообще. Для горячо влюбленного, он слишком медлил. Потом все-таки появился, что само по себе не могло уже не раздражать Бога Тьмы. А когда он дерзнул просить не о том, чтобы остаться рядом с ней в его мире, ведь это так естественно для влюбленного, а о том, чтобы она, умершая, пошла назад вместе с ним, вот в тот момент и пришел в ярость Бог Тьмы. Первого испытания певец не выдержал, но он готов был дать ему еще один шанс.

№№№№№№№

И это любовь? Зачем тогда эти клятвы и эти песни.

Его гнева не поняла даже та, которая осталась с ним навсегда и знала его лучше всех – его Персефона.

Но он оставался богом Тьмы, а не злодеем, и потому предложил ему совсем не сложное испытание. Аиду хотелось убедиться, что Орфей любит эту бедную девочку хотя бы настолько, чтобы, шагая с ней рядом во тьме, не оглянуться. Он не может оскорбить недоверием Бога, а самое главное – его, который не собирался никого обманывать и всегда умел держать данное слово. Жаль, если Орфей этого так и не понял.

Если он исполнит условие, бог Тьмы готов был отпустить ее, хотя уже тогда знал, что он со всеми своими песнями ее вовсе не достоин.

Аид внимательно следил за тем, как там все было, он видел, как шел впереди Гермес, этот красавчик, без устали шастающий между мирами и делающий вид, что даже во тьме ему ничего не страшно, и он готов тут остаться. Интересно, как бы он запел, если бы Аид предложил ему здесь поселиться.

Но Богу Тьмы не нужен был Гермес, ему теперь даже Орфей не был нужен. И в глубине души Бог Тьмы хотел убедиться только в том, что он выведет ее на свет, что его песни хоть чего-то стоят, что они не пустой звук и набор красивых слов, которые могут обмануть простачков, но вовсе не грозных богов.

– Если он ее выведет, – повернулся Бог Тьмы к своей возлюбленной, но договорить не успел. По ее стону, по тому, как она закрыла лицо ладонями и заплакала, он понял, что там случилось.

Орфей оглянулся, он не мог не оглянуться, и легкая тень, которая так и останется вечной жертвой любви, исчезла и растворилась навсегда.

Когда Певец опомнился и стал снова рваться сюда, Аид хохотал. Он хохотал так громко, что сотрясались каменные своды, навсегда погруженные во тьму.

– Зачем? Что хотел он предпринять теперь, когда не исполнил даже самого простого условия? Как смеет он нарушать покой богов? – вопрошал Аид, и никто не посмел ему ответить.

Даже Персефона его больше ни о чем не просила. Она понимала, что словно каменную глыбу, бога тьмы невозможно сдвинуть с места.

Глава 15 Что будет дальше?

Когда перед ним снова возник Гермес, он думал, что этот наглец посмеет просить за Орфея. Всякое могло случиться, сладкозвучный певец мог его в чем-то убедить, заставить, хотя упрямству Гермеса мог бы позавидовать любой. Но он уже забыл об Орфее, даже раньше самого Грозного повелителя.

– Не знаю, что ты решишь, о, владыка Тьмы, – услышал он голос посланца, – но к тебе явились герои.

– Снова герои? Хорошо хоть не певцы. И кто же эти безумцы?

Аид и на самом деле даже догадаться не мог, кто они такие, и чего они хотят, если не стали бродить среди теней, отыскивая своих близких, а сразу направились к нему, может страх потеряли?

– Там Тезей, – тихо произнес Гермес, – имени второго я не разобрал.

– И что же хотят они, я не убивал их любимых, они это сделали сами, – размышлял Повелитель Тьмы.

– Не знаю точно, но насколько я мог понять из их разговора, они хотят получить твою жену.

Повелитель Тьмы медленно встал со своего каменного кресла.

– Мою жену, я тебя правильно понял? Веди их – это уже что-то интересное.

И в тот же миг Аид забыл о несчастном Орфее. Куда ему с его песнями и мольбами до этих молодцев. Он был даже благодарен Гермесу за то, что тот привел их, вот будет забава.

№№№№

Тезей, сын Посейдона, пришел за женой самого Аида, его вдохновляло безумство храбрых, и в Аиде случаются порой такие странные приколы.

И пока они шли по огромному залу, ему, вглядывавшемуся в их лица, окутанные тьмой, показалось, что и здесь становилось немного светлее и веселее жить.

Они так наивны, что верят в то, что тот, у кого есть единственная любовь и единственное сокровище – отдаст ее им. Безумство храбрых безгранично, но оно наказуемо, всегда наказуемо.

Аид дождался своего часа, он готов был взглянуть на этих безумцев и пообщаться с ними.

Кажется, так заканчивалась эта странная история тогда, а потом, да что вообще было в этом мире потом. Он не знал, не ведал. Вроде бы это не имело никакого отношения к реальности, но разве не связанно все в этом мире воедино, разве есть какая разница между прошлым, настоящим и грядущим. Люди все те же, и мало что могло измениться в этом мире с тех допотопных времен, они не лучше и не хуже, они вообще не могут меняться – все это только миф.

Фауст отложил свитки, и стал вспоминать, как он в первый раз поетрял свою Маргариту, потому что тоже оглянулся, как и Орфей, не смог, не сумел ее удержать, а когда опомнился, было уже поздно, слишком поздно. Он и в этой жизни не может спасти свою Маргариту, в этом мире он вообще ничего не может сделать. И Орфей еще тогда доказал этот прискорбный и неоспоримый факт. Но как тяжко жить после подобного открытия.

Он это понял, когда узнал о своей неизлечимой болезни

Ему скоро придется отправиться к Аиду, чтобы требовать от него невозможного, и он уже слышал смех Властелина Тьмы, слышал его приговор и видел покорный взгляд Персефоны. Все в мире повторяется, и будет повторяться дальше, если Властелин Тьмы не станет Хранителем света, а ведьма Берегиней.

Глава 16 Марта или Маргарита?

Она вспомнила снова, как Фауст смотрел на нее.. Так Марту любил другой поэт. Он был расстроен в том же августе. Целая вечность прошла с того момента. Все это было давно и казалось почти легендой. Совсем другое дело эти двое – Фауст и Маргарита. У них все совершается сейчас. Они должны быть спокойны и счастливы, в другом времени и в другом мире так и было бы. Для нее это уже невозможно. Он сумел поймать свою синюю птицу. Ей это никогда не удастся, как не удавалось в прошлых жизнях. Может быть, она расплачивается за то, что в прошлой жизни была юной и прекрасной женой художника королей, и была любима, счастлива и богата, понятия не имела о лишениях.

Если бы можно было снова вернуться в ту реальность.

Она хорошо понимала, что невозможно жить прошлым, но если нет ничего другого, что остается делать? Прошлое бесполезно для новой жизни, но словно камин в лютый мороз, оно обогревает то пространство, где ты вынуждена находиться все это время, чтобы пережить все и попытаться приблизиться к своему счастью.

№№№№№№

Оставшись одна, Марго стояла неподвижно и долго смотрела в окно. С Мартой ей было плохо, как и всегда, без нее еще хуже, она должна была это признать.

Как медленно кружился снег над головой. Она понимала, что с того мгновения, когда они весной увидели друг друга вся ее жизнь была отдана Фаусту – они встретились, они встретились и в этой жизни, это настоящее счастье. Кто бы мог подумать, что спокойная и благоразумная женщина может так измениться вдруг? Но главное остаться с ним и сохранить его великолепное творение. Первая комедия у Данте сохранилась и без Беатриче, но она не могла так рисковать в этом мире. Он читал ей все, что писал, иногда диктовал целые песни, а она записывала. Она переписывала отдельные песни несколько раз и знала, что он гениален. А еще он был обаятельнейшим и умнейшим из всех мужчин в этом мире. С ним так легко было жить рядом – это самое главное. Никогда прежде она не чувствовала что-то подобное, ни один мужчина не чувствовал в ней королеву, не относился к ней как к королеве, только Фауст. Но сколько времени прошло, сколько воды утекло прежде, чем так стало. Это Аид сразу разглядел свою Персефону, с простыми смертными такое случается редко, а может и никогда не случается с первого раза.

Глава 17 Любовь не с первого взгляда

Если оглянуться на окружающий мир, Марго была здравомыслящим человеком, и понимала, что комедия никогда не увидит свет. Эпохи Возрождения не наступит. Люди никогда и ничего не узнают, и они не смогут его творение оценить. Чем больше проходило времени, тем убеждение ее крепло.

И тогда она пообещала себе, что расшибется в доску, но все сделает для того, чтобы он появился и сохранился в печатном виде, даже если ради этого придется отдать душу дьяволу, и тогда она от своего не оступится.

Она почему-то вспомнила знаменитую балерину, давно уже не бывшую его женой. А ведь она казалась одновременно и легкомысленной и расчетливой. Она не ревновала ее, потому что та Фауста так никогда не любила, это даже и сравнивать нельзя было. И когда он встретил ее, то сразу ощутил это. И она всегда знала, что у нее не было и не могло быть соперниц.

Это так и есть, без всякой иронии. У нее не было соперниц. Он – ее судьба и ее предназначение.. Она ушла, легко, как любая балерина, и незаметно, потому что умные женщины не вступают в сражение, которое невозможно выиграть. Хотя она не была и умна, но не вступила. На прощание она сказала что-то обидное (в тот момент они были одни). Она говорила что – то о том, что Марго не представляет, что ее ждет.

– Бедная Офелия, бедная Эвридика

Кажется та не только не расстроилась, а готова была заплясать от радости, но сдерживалась из последних сил.

№№№№№№

Марго не обиделась на соперницу, хотя вероятно должна была. Но не обиделась. Хотя Фауста она никогда не считала Люцифером, она никак не соотносила их до сих пор, но тогда поняла, что это тоже одна из его масок. Но Мефистофель, пришедший в этот мир, чтобы творить добро вопреки своим убеждениям, он здесь, с ней, и ей суждено стать Берегиней, ради того, чтобы быть с ним и помочь ему обрести себя самого, и чем черт не шутит, наконец изменить этот странный мир.

Балерина недолго противилась. Она была светским человеком, и как только тот самый свет померк, и сгустились тучи, она упорхнула искать кого-то еще, более успешного и яркого. Возможно, она даже рада была освободиться от обузы, от писателя, ставшего изгоем, положение которого становилось все более неопределенным и туманным. Ей нужен был кто-то совсем иного склада. Ведь он сам говорил о надвигавшейся смертельной болезни.

Из намеков и обрывков разговоров Марго поняла, что происходило с ними что-то неладное. Когда балерина узнала, что он остается только подающим надежды литератором, не было предела ее разочарованию. Она не могла скрыть этого. Она обманулась в своих надеждах и больше не хотела терять время. Он не Гете, и не Данте, никогда не был ими и не станет, сколько бы ты не называл свое творение «Божественной комедией, это ничего не меняет, – говорила та своей подруге, когда угроза разрыва стала неизбежной.

У нее была яркая интересная жизнь, другой она себе и не представляла. Если он не может сделать ее еще лучше и ярче, то она уходит. Она и на самом деле была благодарна своей сопернице за освобождение от креста, который не смогла бы унести. Она не была героиней. И это не ее вина. Она не бледная тень героя, она не только муза художника, но и сама творец. Так ей удалось оправдаться в какой-то мере перед ним и перед собой и уйти с высоко поднятой головой в свободное плаванье. Эта Эвридика превзошла ту, древнюю, надо было признать ее превосходство, и Фауст порадовался таким переменам, может и он был причастен.

№№№№№№№

Но ночью, когда она не вольна была рассуждать здраво, ей снился сон. Она видела дворец царя Ирода. И она была Саломеей, готовой за свой танец потребовать голову Фауста. После этого сновидения она ходила унылая и подавленная, но не долго. Даже если и так, а кто сказал, что это худший выход из всех возможных. Если это только месть, то разве она не закуска, которую подают в холодном виде?

Она не хотела себя насиловать, не вольна была что-то менять. Она оставалась собой и гордилась этим.

Так не потому ли ему снился сон о Саломее накануне их встречи. Но Князь тьмы все знал и отвел его от края пропасти, только вот зачем он это сделал?

А как прекрасно все начиналось. И так горько и больно было обмануться в своих ожиданиях

Обида, страдания, ревность, – все это не шло ни в какое сравнение со свободой, которую подарила ей эта странная женщина, в жизни – ее соперница.

Марго сначала чувствовала свою вину перед ней. Но это чувство быстро улетучилось. Она сама ощутила себя игрушкой в ее изящных руках. Та просто делала только то, что хотела, если бы ей захотелось другого, то все было бы вовсе не так просто и легко осуществить. Хотя и тогда она не отступила бы никогда.

Об этом же сказал и Фауст, когда они говорили о его бывшей жене. В каждой следующей жизни, словно помня о первой, он успевал жениться, часто не один раз, это стало обязательным условием каких-то больших перемен

Оказывается, он все прекрасно видел и чувствовал, да и как могло быть по-другому?

Глава 18 Личное пространство гения

Марго пыталась понять, умеет ли он угадывать ее мысли или это просто странное совпадение. Хотелось бы в это верить. Но она, вероятно, никогда не скажет о своих настоящих чувствах. И они оба без особого сожаления отпустили ее на свободу. И не задумывались больше ни о чем.

Фауст говорил о том, что он получил надежду, уверенность и покой, которых в жизни его не было никогда прежде. Она ни о чем не просила, всем была довольна. Марго стала для него всем, и в творчестве, и жизни тоже.

Но если в их личной жизни постепенно все налаживалось, то внешняя атмосфера в стране, где они обитали, становилась все более зловещей, а часто и невыносимой. Ему и снился и виделся почти наяву Люцифер. И он вел с ним нескончаемую беседу. И тот позволял увлекать его в невероятные дали. Но он не чувствовал себя тем, кто способен освободить его из Тьмы.

Все это казалось чем-то отвлеченным и далеким для Фауста. Он чувствовал себя скорее Феликсом, ему предстояло принять важное решение о распятии, и распять бога в собственной душе. Как же трудно это было сделать для сына священника.

– Власть – слишком дорогое завоевание. От такого дара невозможно отказаться, – и в такие минуты он чувствовал себя одним из них

Он почти верил в то, что времени не существует. Это только фантазия, случайность то, что они оказались в середине ХХ века. На самом деле они просто живут в этом мире, и времена могут меняться, забегать вперед и возвращаться назад. Сколько раз он видел себя на казнях и расстрелах, когда необходимо принять главное решение – распять невинного или лишиться власти. И он никак не мог от нее отказаться, как не пытался.

№№№№№№№

И снова склонялся Фауст над своей рукописью, уточняя и исправляя какие-то главы. И она становилась все более яркой и совершенной. Но глядя на этот мир, на окружавших его людей, он понимал, что ничего этого им не надо. Они так далеки от философии, и от жизни самой, что никто не откроет эту книгу, если она даже и будет издана когда-то, когда от него самого останется только горстка праха. А потомки и вовсе не поймут чем он жил, о чем думал. Это несправедливо, но времена не выбирают, в них живут и умирают, и о справедливости не стоит мечтать.

У него есть это время, этот отрезок истории, и скоро он оборвется, никакого другого точно не будет.

С ужасом Фауст подумал о том, что его самого скорее будут с Люцифером и Аидом сравнивать. Так сложилось все. Это и разочаровало, и пугало его очень сильно. Он вспомнил о Марте и о том, кто так беззаветно любил ее:

Но молчи и храни свое право

Самому выбирать свою смерть.

– говорил он удивленно, переиначивая строки того, кто погиб от ярости и пули пролетариев в далеком, уже стершемся из памяти году. Вот его – то уж точно никто и никогда не посмеет считать слабаком. Он сам всю жизнь играл только одну роль – роль героя. Только об этом он заботился, это его волновало и тревожило. Марте в этой жизни явно повезло, она значительно продвинулась вперед.

А с Фаустом было по-другому. И тот, кто мыслил себя Феликсом, в реальности своей и в памяти останется Иоанном. Хотя совсем не хотелось ему этого.

№№№№

Она знала его тайну. Но знала Елена и другое. Вовсе не всегда творец делает то, что ему хочется, часто произведения и герои ведут его за собой и ему остается только двигаться за развитием сюжета и становится вдруг соавтором, прислушиваясь к героям и повороту сюжета.

А в самом творении, в его ткани всегда оставалась дьявольщина. И вопреки всему он считал себя повелителем Вселенной. И не было ему равных. Потому он так лихо и задорно улыбался, в тот миг, когда столкнулся с нею. Она, единственная в мире, знала его тайну. Они ощутили себя единым целым, и никто не сможет заставить их расстаться.

Он знал, что эта комедия – дань ей за подвиг. Если книга не будет опубликована, если о ней не узнают в мире – все напрасно. Он не мог принести ее в жертву беспамятности. Это было слишком несправедливо, и никак нельзя допустить.

Он знал, что давно бы уже смирился и забросил свое гениальное творение, но не сделал этого ради нее, потому что тогда она останется в небытии, не получит бессмертия, а это недопустимо. И он исправлял, дописывал, убирал наиболее вызывающие места, чтобы это можно было втиснуть хоть в какие-то рамки. Но и после этого ничто и никуда не втискивалось. Комиссаром не нужен был эпос об Аде и Рае, он противоречил их быту и бытию.

Фауст проснулся от нестерпимой жары. И понял, что в мире творится нечто более дикое и страшное, чем обычно, а ведь казалось, что хуже не может быть.

– Будет хуже, – отвечал ему пудель, непонятно откуда взявшийся.