Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слёзы капали. И вился русый локон.
И больше ничего мой сон не содержал…
Но, потрясённый им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока…
И. Северянин
Серебряный век оборвался внезапно, едва успев начаться. Он заполыхал ясным пламенем в пожарищах бунта бессмысленного и беспощадного.
В 1917 году А. Блок и В. Маяковский на Сенатской площади, около одного из тех костров столкнулись на миг, чтобы разойтись уже навсегда. И странная фраза:
– А у меня в усадьбе сожгли библиотеку, – была совершенно непонятна тому, кто одержимо мечтал о мировом пожаре и грозился сбросить бога с небес.
До библиотек ли было тогда, когда рушился мир, и все-таки именно уничтоженная библиотека – символ вечной жизни слова – была самым страшным кошмаром, самой большой потерей для А. Блока.
Серебряный век канул в Лету, но ведь ничто не исчезает бесследно, в мире нет ничего нового. Не случайно же И. Северянина значительно позднее, когда погиб сам Блок, так потрясла сцена, которую он описывает в своем стихотворении
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока
На самом деле в этом эпизоде есть глубочайший смысл – мир не канул в Лету, пока мы не позабыли А. Блока, первого поэта серебряного века, самой страшной бедой для которого стала уничтоженная библиотека.
Такая вот странная связь наметилась.
В другом своем стихотворении, избранный королем поэтов, Игорь Северянин напоминает «тусклым сиятельствам», что
Во времена Северянина следует знать, что за Пушкиным
Были и Блок и Бальмонт
И все титулы, звания, награды перед истинными творцами – ничто. Мир не прекратит своего существования, пока мы помним об А. Блоке. И у нас всегда есть возможность вернуться в серебряный век русской поэзии, пока традиции Блока не нарушаются, пока его творчество остается главным мерилом Поэзии.
Об этом я думала, когда пыталась определить и традицию, и новизну в творчестве Игоря Царева.
То, что серебряный век в его творчестве – точка отсчета – сомнения не было – стихотворение «Когда в Елабужской глуши», прозвучавшие за несколько дней до ухода, в тот момент, когда ему вручали литературную премию – яркое тому свидетельство. Стихотворения, обращенные к Волошину и самому Северянину – свидетельствуют о том же. И все-таки начать анализ в контексте стихотворений о серебряном веке хочется со «Старой Незнакомки», потрясшей многих, из тех, кто открыл этот текст в разное время. Вот та точка отсчета, где становится ясно – Игорь Царев вышел оттуда, это его стихия, его начало.
И словно бы ясная подсказка, одна из последних рецензий 30 марта, а Игорь отвечал всем нам в последний раз 1 апреля, больше я его реплик не видела. Рецензия о том же самом, о чем я все время думаю
Рецензия на «C высоты своего этажа» (Игорь Царев)
а я-то наивно полагал, что канул в Лету серебряный век, читая вас, понимаю, как заблуждался. приятное открытие!
Борис Виноградов 30.03.2013 12:14
:) Значит, заходите еще
Игорь Царев 01.04.2013 16:32
То, что серебряный век не канул в Лету, а продолжил свое существование – это было очевидно многим.
Творчество Игоря Царева находится где-то в промежуточном этапе между символизмом А. Блока и акмеизмом Николая Гумилева. Для обоих поэтов А. Блок остался мерилом того высшего напряжения духа, но наступали иные времена, и тот и другой стремились к предельной яркости и стиля, и смысла – от всей таинственности и усложнённой, многослойности метафор символизма нужно было вернуться к простоте и прозрачности текста.
И это им в равной мере удалось, с той лишь разницей, что Н. Гумилеву прожить пришлось до обидного мало, он только приступил к творению этой прозрачной гармонии, так чаровавшей многих. Но и для того, и для другого творчество А. Блока осталось путеводной звездой, потому что представить серебряный век без него было невозможно.
А потому знаковым стихотворением для Игоря Царева стала «Старая Незнакомка» Эпиграф здесь из той «Незнакомки», легенды о которой будоражат наши умы до сих пор.
В воспоминаниях поэтов серебряного века все время мелькает эпизод, как впервые появился А. Блок на башне В. Иванова, и долго был не замечен знаменитыми поэтами, а потом на рассвете уже изрядно выпивший К. Бальмонт, издеваясь над новичком, попросил его тоже что-нибудь почитать. И он прочитал «Незнакомку», кто-то говорил, что читал он ее еще пять раз, кто-то утверждал, что семь. Но стихотворение так потрясло мэтров, что снисходительная усмешка исчезла с их лиц и никогда больше не появлялась. Они были зачарованы именно этим текстом, который навсегда оставался для Блока знаковым. Над тайнами его бьются литературоведы до сих пор, а А. Блок только загадочно улыбается, взирая на все наши усилия.
И трудно представить мне современного поэта, который сегодня бы решился написать что-то по мотивам этого шедевра, ставшего символом эпохи, а вот Игорь Царев решился, да еще в ключе прозрачности и невероятной ясности акмеизма, удачно избегая туманов и обманов символизма, что само по себе непростая задача. Это еще и рискованно, потому что исчезает тайна, на которой и держится сюжет текста. Ведь там мы так и не понимаем до конца, была ли женщина, реальна она или только призрак, только воспоминание о первой любви. И скорее всего, это «только первая снится любовь». А как же в другой системе передать то невероятное состояние и чувства, и тайну, и портрет прекрасной женщины? Кажется, что все усилия поэта обречены на провал. Но не торопитесь выносить приговор. Загляните в текст.
Старая незнакомка
Дыша духами и туманами…
А. Блок
По скользкой улочке Никольской,
По узкой улочке Миусской
В разноголосице московской —
Едва наполовину русской,
Ни с кем из встречных-поперечных
Встречаться взглядом не желая,
Вдоль рюмочных и чебуречных
Плывет гранд-дама пожилая.
Ни грамма грима, ни каприза,
Ни чопорного политеса,
Хотя и бывшая актриса,
Хотя еще и поэтесса,
Среди земных столпотворений,
Среди недужного и злого,
В чаду чужих стихотворений
Свое выхаживает слово.
В былинной шляпке из гипюра
Или другого материала,
Она как ветхая купюра
Достоинства не потеряла.
В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы – лишь закладки
Небрежно вставленные в томик.
Действие переносится в Москву, что характерно для Игоря, москвича, любящего этого город, скорее всего это все-таки день, а не вечер, потому она так ясно прорисована. И вроде бы совсем не похожа на ту, которая появляется «дыша духами и туманами». Конечно, это собирательный образ всех блоковских Незнакомок
Хотя и бывшая актриса,
Хотя еще и поэтесса,
– бывшая актриса и вот уже великолепная Наталья Николаевна Волохова, та сама, которая пришла в его жизнь сразу же после написания шедевра, она стала Снежной маской и Снежной Девой, и столько удивительных стихотворений ей было посвящено.
Поэтесса, – и возникает в памяти образ А. Ахматовой «Я пришла к поэту в гости». И это тоже она, обессмертившая его в своих посланиях, и поведавшая нам, что «У него глаза такие, что влюбиться каждый должен».
Но в современном мире она, конечно, скользит как тень, разглядеть которую может только поэт из Блоковского круга, круга избранных, отмеченных знаком, каким и был Игорь Царев. Как бы ни грустно это было сознавать, но сегодня он уже ближе к самому Блоку, чем к нам, и возможно на той самой лунной дорожке он сможет прочитать свое великолепное стихотворение.
Как и сам поэт, она ощущает себя чужой в этой шумной и яростной столице, где чаще всего не живут, а выживают, у нее же особая миссия, она
В чаду чужих стихотворений
Свое выхаживает слово.
Мы знаем по запискам и воспоминаниям самого А. Блока, что он всегда был влюблен в актрис, и Игорь Царев в данном случае выступает адвокатом поэтесс, вероятно, они ему ближе и понятнее, и до сих пор за них некому было заступиться перед Блоком и историей.
Многих поражают следующие две строчки в описании характера героини.
Она как ветхая купюра
Достоинства не потеряла.
И на самом деле на улицах столицы каждый из нас еще имел радость встречать вот таких вот старых дам, невероятных, прекрасных, которыми можно всегда любоваться, потому что они и живут, и несут себя миру достойно до самого конца. Они действительно заглянули в наш бурный мир из той эпохи. Встречали многие, а вот написать о них, так написать смог только Игорь Царев
Есть множество воспоминаний о К. М. Садовской, первой возлюбленной поэта, которой и было посвящено стихотворение «Незнакомка». Она до самой смерти хранила письма поэта, перевязанные алой лентой, и доктор, ее лечивший, большой поклонник А. Блока, видел единственное ее сокровище —пачку этих писем, и не мог поверить, что это та самая женщина…
Героиня Игоря Царева хранит другое сокровище
В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы – лишь закладки,
Небрежно вставленные в томик.
Это томик стихотворений, вероятно, тот самый, о котором с таким восторгом говорил Игорь Северянин.
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Не та ли самая эта девушка, которая прожила долгую жизнь и сохранила тот томик стихотворений с засохшими цветами, с закладками, которые остаются на память о каких – то важных событиях.
Если поэтам доведется встретиться на той самой лунной дорожке, то это стихотворение Игоря Царева для Александра Блока должно быть тем чудным даром, который искупает все горечи и страдания, выпавшие на долю первого поэта серебряного века.
А что же по этому поводу осталось в рецензиях, которые стали сегодня для нас основной доказательной базой и живыми свидетельствами того, о чем я пытаюсь рассказать:
Похоже на «Незнакомку» Блока, через сколько-то лет.
Нравится!
Рукавишникова Юлия 04.12.2011 20:58 •
:) Так и задумывалось. Рад, что это читается между строк
Игорь Царев 04.12.2011 21:04
Хотел даже назвать текст «Старая незнакомка». Но потом решил, что посыл и так прозрачен :)
Игорь Царев 05.12.2011 12:04
А когда читательницы вспоминают о том, что в стихотворении было еще и продолжение, оно возникает в рецензии у Игоря, так мы открываем еще одну тайну этого текста:
Я вообще-то и хотел сказать, что земная жизнь без жизни книжной – бедна и тщетна :)) Но окончание можно мысленно проговаривать так:
В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы – лишь закладки
Небрежно вставленные в томик.
Где седовласые вершины
Над серой плоскостью взмывают
И поливальные машины
Следы с асфальта не смывают.
Игорь Царев 09.12.2011 15:28
Есть еще и вот такое интересное замечание по поводу этого стихотворения:
Такие ещё живут в Москве. Их пошло и точно называют «уходящая натура».
Я ничего о Вас не знаю, но мне кажется Вы – петербуржец, или ленинградец (как угодно).И если это так, то большое спасибо – отдельное – за чувство Москвы.
Джина Церович 18.02.2012 17:08 •
:) Я в Питере в институте учился
Игорь Царев 20.02.2012 10:54
И снова читатели говорят о том, что вспомнили и Бродского, и ясно увидели в Незнакомке А. Ахматову.
Когда есть столько различных контекстов, то сразу ясно, что текст настоящий, очень глубокий, и очень интересный. Последняя реплика Игоря Царева по этому поводу:
Да, внутренний отсыл к классике придает тут некоторый шарм. Рад, что это ощущается не только мной :)
Игорь Царев 13.12.2011 13:47
Это только самый первый штрих для того, чтобы вписать творчество Игоря Царева в поэзию серебряного века.
Нам еще предстоит обратиться к стихам, посвящённым М. Цветаевой, И. Северянину, Б. Пастернаку, Н. Гумилеву, к другим мотивам и темам самого Блока, которые прослеживаются в творчестве, о которых в рецензиях говорит поэт. В итоге открывается такая невероятная картина со-творчества, перекличек, о которой только догадывался в одной из последних рецензий один из читателей
2.
От Старой Незнакомки, из серебряного века вместе с Игорем Царевым мы возвращаемся в нашу реальность, чтобы вместе с поэтом взглянуть еще на один портрет. По силе воздействия, это творение достойно кисти Рембрандта, кстати, Игорь упоминал в рецензиях, что он учился рисовать, но потом это дело оставил, хотя у него есть навыки портретиста, и теория живописи ему, судя по всему, известна. А вот писать портрет еще одной своей замечательной героини, ему приходится снова словом, вместо картины появляется стихотворение.
В ней есть что-то и от той, первой, играющей главную роль в этой статье, но тут картина выпуклее, больше деталей, мы отходим от духов и туманов А. Блока в суровую реальность, реальность печальную, на первый взгляд,
Исчезнув с московских улочек, Незнакомка вернулась к себе домой.
* * *
Мышиный запах запустения
Витает в старческой обители.
Молчат поникшие растения,
Как будто чем-то их обидели.
А их хозяйка с кожей матовой
Почти дворянского сословия…
Стихи целебные Ахматовой
И валидол у изголовья…
Жизнь – патефонная иголочка,
Скрипит давно немодной песнею.
На ужин только хлеба корочка,
Ведь снова задержали пенсию.
Но память о годах без отчества,
И грезы о былых поклонниках
Лимонной долькой одиночества
Украсят постный «чай со слоником».
И пусть невесел день рождения,
Душа не ведает усталости.
Она участник восхождения
К седой вершине звездной старости.
Часы идут как заведенные,
Качая маятник размеренно,
Но время, Богом отведенное,
По счастью, никому не ведомо.
Удивительный образ, вписанный уже не в вечность, а в реальность комнаты, где все бедно, но достойно.
Стихи целебные Ахматовой и чай со слоником, – вот что главное в этом мире – домашний уют.
Игорь Царев не боится взглянуть в глаза старости, показывает нам ее во всех своих порой убогих серых тонах, но чувствуется какая-то светлая печаль и достоинство человека «Почти дворянского сословия». Люди нашего поколения еще встречали таких героинь, родившихся до революции, проживших долгую и очень трудную жизнь, но не сломленных, идущих с прямой спиной и расправленными плечами даже в таких скудных условиях жизни, какие им чаще всего выпадали. Вольно или невольно воспоминается знаменитый романс Апухтина
«Пара гнедых»
Пара гнедых, запряженных с зарею,
Тощих, голодных и грустных на вид,
Вечно бредете вы мелкой рысцою,
Вечно куда-то ваш кучер спешит.
Были когда-то и вы рысаками,
И кучеров вы имели лихих,
Ваша хозяйка состарилась с вами,
Пара гнедых!
Только минор этого романса заменяется у Игоря Царева мажором. Ведь все-таки таинственная и прекрасная Незнакомка А. Блока и в старости своей не может быть такой убогой и несчастной, как эта героиня:
Старость, как ночь, вам и ей угрожает,
Говор толпы невозвратно затих,
И только кнут вас порою ласкает,
Пара гнедых!
Старость – печальная пора для когда-то блестящей Дамы, и может быть, впервые поэт нарушает эти законы, он показывает нам достойную старость. За плечами у него стоит не депрессивный и несчастный А. Апухтин, а гордый и надменный Александр Блок, сумевший в свое время сотворить чудо – явить миру вот такую Незнакомку. Но не надо забывать, что его жизненный путь оборвался в 40 лет… Он просто не мог развить эту тему.
И в подтверждение того, что это Незнакомка остается прекрасной, ею может любоваться и восхищаться любой из нас, и извечный мотив «Подайте милостыню ей» в данном случае, у Игоря Царева совершенно неуместен, его героиня и не примет эту милостыню, если кто-то захочет подать. Но есть и еще одно стихотворение, развивающее эту тему «Старая Прага»
Сказочный город. Честно
Игорь Царев 20.01.2009 21:49
– читаем мы в рецензии к этому стихотворению, и никто не сомневается в том, что город сказочный, но ведь надо еще написать об этом так, чтобы эту сказочность увидели даже те, кто ни разу не был в Праге.
А это вовсе не так просто, как кажется.
Вероятно, впервые о Праге ТАК написал именно Игорь Царев. Может быть потому, что у него были уже те два стихотворения, и это только дополнило и расширило тему ДОСТОЙНОЙ старости, которая может быть вопреки вековому опыту, доказывающему обратное, прекрасной
Старая Прага
Прага, как старая дама в вуали —
Профиль готичен.
Здесь электрический смайлик трамвая
Анекдотичен.
Тонем в истории улочек узких —
Даты и прочерк.
Толпы туристов. Но, кажется, русских
Больше чем прочих.
Влтава гоняет усталые волны
Между мостами.
Буквы на вывеске бара неполны —
Стерлись местами.
Наши? – подсели за столик, спросили
Парни из Тынды.
Что ж, признаваться, что ты из России
Стало не стыдно.
Нас узнают не по вычурным платьям,
Не по каратам,
А по тому, как беспечно мы платим
Ихнему брату,
И по тому, как душевно гуляем,
Вольно глаголим,
Гоголем ходим, где раньше буянил
Глиняный Голем.
Темное пиво, гуляя по замку,
Мы ли не пили?
И восхищались, как держат осанку
Древние шпили…
На гобеленах в покоях монарших
Пражские ночи.
Толпы туристов. И, все-таки, наших
Больше, чем прочих.
Кроме достойной старости, поэт нам показывает еще и сказочную старость, что совсем уж фантастично, а не только поэтично, но может ли он по-другому?
И снова перед нами предстает Незнакомка, у которой «Профиль готичен», «И восхищались, как держат осанку древние шпили», здесь еще и древние прекрасные замки, где происходили самые романтичные свидания влюбленных…
Голос самого Игоря Царева (из рецензий к стихотворениям)
:) Ага. Было бы совсем здорово – «Новые русские в старой Праге». Но, увы, новые ездят в Куршавель, а в старую Прагу и русские ездят старые. Не обязательно по возрасту :) Прага – город из сказки :) Прага мне понравилась. Пряничный городок. Потому писал со вкусом :)
Игорь Царев 19.08.2010 18:09
А мне очень понравился вот этот небольшой цикл из трех стихотворений Игоря Царева. Это такое живописное полотно, в котором просматриваются и женские черты, и очертания Старой (сказочной) Праги, и судьба одинокой, но не сломленной пожилой Дамы, которая живет достойно…
А. Блок может гордиться таким поворотом его излюбленного сюжета в стихотворении, сделавшем его знаменитым.
Когда наши критиканы спрашивают, а что же такого внес Игорь Царев в современную поэзию, будем говорить условно 21 века, хотя все мы вышли из века прошлого, но все-таки дюжина лет в новом веке – это не так уж мало, многое было написано, доработано в новом столетии.
Он подхватил упавшее из рук Александра Блока гусиное перо, а такие шедевры пишутся именно пером, и попытался работать в этой традиции. Блоку не пришлось увидеть свою Незнакомку старой, Игорь Царев нам ее показывает такой. Согласитесь, что задача его была значительно сложнее, молодую и прекрасную Деву рисовать всегда проще. Но со своей трудной задачей он справился блестяще, и еще дважды подтверждает свое мастерство в раскрытии этой архисложной темы. Поэт оставляет и нам надежду на то, что и в этих условиях можно прожить вопреки реальности даже в старости и немощи достойно.
А самое главное, что есть поэт, который это увидит, оценит и об этом напишет, и потрясет сознание своим творением… А ведь женские образы поэтам и писателям удаются вовсе не часто, что тоже приятно отметить.
У Игоря Царева есть другие Блоковские мотивы. Я начала именно с этого, потому что он показался мне наиболее убедительным с одной стороны, а с другой – очень симпатичным и обнадеживающим всех, кому придется столкнуться со старостью и пройти и этот отрезок жизни, вспоминая дивные строки. Это поэзия помогает жить, вдохновляет,
Но время, Богом отведенное,
По счастью, никому не ведомо.
А в финале хочется напомнить кусочек стихотворения, потрясшее когда-то мир, из которого и вышла в мир Незнакомка, тогда еще юная и прекрасная.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Вернуться мне хочется к тому, с чего все начиналось, к пронзительному стихотворению И. Северянина, в котором он убедился, что Блок бессмертен, потому что «Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока».
Этот дивный сон оказался пророческим. Такие девушки появлялись и позднее, и сегодня мы любим А. Блока так же, как в начале прошлого века
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока…
То же самое должно случиться и с Игорем Царевым, потому что стихотворения его не только созвучны блоковским, но они поднимают всех нас еще на одну ступеньку вверх, дарят Веру, Надежду, Любовь
Страница за страницей, стихотворение за стихотворением предстоит нам всем открывать поэтический мир Игоря Царева.
Закономерно, вероятно, начать анализ стихотворений Игоря Царева в контексте лирики серебряного века с Александра Блока. «Старая незнакомка» – его программное стихотворение, возвращающее нас в эту эпоху, и протягивающее световые нити между временами, нити, разорванные на какое-то время бурной советской эпохой. Но коли у нас есть «возвращенная литература» серебряного века, то почему бы их снова не связать воедино, и тогда к нам вернётся настоящая поэзия, как говорил в свое время Мандельштам о Песнях Оссиана:
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет, —
Что-то подобное творится и с нашей лирикой сегодня, особенно если обратиться к ярчайшим поэтам 21 века, они очень близки поэтам серебряного века.
Но на время оставив и Б. Пастернака, И. Северянина, и М. Волошина, и Н. Гумилева, и Марину Цветаеву, я переношусь от А. Блока к Иосифу Бродскому, потому что в нашем времени, и в творчестве Игоря Царева Бродского очень много. И более того, в одном из первых стихотворений памяти Игоря Царева близкий его друг, человек не один год, знавший поэта, написал (а первое впечатление всегда самое верное):
На самом главном в чувствах языке
О Бродском лучше Бродского писавший..
Владимир О. Сергеев
Когда в передаче «Вечерние стихи», прозвучало стихотворение «Бродяга и Бродский», я подумала о том же самом, что он пишет о Бродском лучше самого Бродского.
Потом были другие передачи, другие поэты, и чуть ли не каждый из них в той или иной мере снова обращался к Бродскому. Его было слишком много, это отмечали и критики, и я все время ловила себя на той же мысли. Часто Бродский бывал излишен, неуместен, невольно возникал вопрос, зачем нужно снова тревожить Бродского. И только в лирике Игоря Царева он был уместен и органичен. А вот почему так случилось, нам еще предстоит понять.
Вовсе не сразу я ответила на вопрос, почему именно к Бродскому обращаются все сегодня? И ладно бы год 1990, когда он был впервые опубликован, когда мы могли называть его имя, не боясь неприятностей, серьезного разговора с человеком, который следил за порядком, за тем, что нам нужно читать, а чего не нужно. Бродского читать не рекомендовали, запрещали (трудно поверить, но так было). У некоторых из нас были неприятности.
Но с тех пор прошло уже четверть века. Черный том 1994 года в серии Нобелевских лауреатов, все еще похож на чудо, как и зеленый том Избранного Николая Гумилева в серии «Большая библиотека поэта»…
Но только сегодня, почти через двадцать пять лет поэты начали осознавать, кем был для всех нас Иосиф Бродский, встреченный в юности Анной Ахматовой и советским правосудием, осужденный за тунеядство, отбывший срок в глуши и насильно высланный из страны. Это был самый громкий судебный процесс по делу ПОЭТА, после которого Ахматова воскликнула: «Какую биографию делают нашему рыжему!».
Благодаря всем этим очень печальным событиям, Бродский остался поэтом серебряного века, хотя жил в совсем иные времена.
Высланный из страны Бродский повторил путь поэтов серебряного века, и вопреки всему сохранил традиции и тот уровень поэзии, который существовал тогда, и именно Анна Ахматова словно бы передала ему великое наследство внезапно ушедшей эпохи. Он вернулся в нашу лирику через полвека, когда и началась его творческая жизнь…
– Откуда столько Бродского? – повторяли многие вслед за Игорем Царевым, понимая, что это наше сегодняшнее стремление поверить в Ренессанс серебряного века, попытаться возродить те традиции высокой поэзии, казалось бы, навсегда безвозвратно утраченные.
Когда были опубликованы книги И. Бродского, когда в нашу жизнь вошли поэты серебряного века, (а случилось это почти одновременно в конце прошлого века). Тогда появился шанс вернуться к высокий поэзии.
И одним из первых к Бродскому в своих чеканных, ярких и очень ясных стихах обратился Игорь Царев.
Кто-то их рецензентов сказал о том, что поэзия, настоящая поэзия, всегда немного туманна, темна, подобна молитве, и только немногим из самых талантливых авторов удается достичь той светлой ясности и простоты, которая поднимает ее на неветряную высоту. Второе удалось в полной мере Игорю Цареву. Не потому ли создается впечатление, что Игорь Царев «О Бродском лучше Бродского писал».
Сколько было споров все эти годы среди филологов – классик ли Бродский, нужно ли включать его в школьную программу, такого туманного, такого непонятного даже взрослым, уж не говоря о детях.
Для Игоря Царева такого вопроса не стояло, потому и возникло стихотворение, обращенное к Бродскому, программное стихотворение. Говорят, оно было включено в посмертный сборник Бродского, исследователи, которые изучали творчество Бродского, дали ему такую вот высокую оценку
Бродскому
Не красками плакатными был город детства выкрашен,
А язвами блокадными до сердцевины выкрошен,
Ростральными колоннами, расстрелянною радугой
Качался над Коломною, над Стрельною и Ладогой…
И кто придет на выручку, когда готовит Родина
Одним под сердцем дырочку для пули и для ордена,
Другим лесные просеки, тюремные свидания,
А рыжему Иосику – особое задание…
Лефортовские фортели и камеры бутырские
Не одному испортили здоровье богатырское.
Но жизнь, скользя по тросику, накручивая часики,
Готовила Иосику одну дорогу – в классики.
Напрасно метил в неучи и прятался в незнание,
Как будто эти мелочи спасли бы от изгнания!
И век смотрел на олуха с открытой укоризною:
Куда тебе геологом с твоею-то харизмою?..
Проем окошка узкого, чаёк из мать-и-мачехи…
Откуда столько русского в еврейском этом мальчике?
Великого, дурацкого, духовного и плотского…
Откуда столько братского? Откуда столько Бродского?
Здесь уместилась вся страшная биография поэта, и немного перефразирована знаменитая фраза Ахматовой: « Готовила Иосику одну дорогу – в классики» («Какую биографию делают нашему рыжему!». А. Ахматова).
С невероятной силой звучат последние строки этого стихотворения, где Игорь Царев отмечает:
Проем окошка узкого, чаёк из мать-и-мачехи…
Откуда столько русского в еврейском этом мальчике?
Великого, дурацкого, духовного и плотского…
Откуда столько братского? Откуда столько Бродского?
И здесь дается характеристика нашего национального характера «Великого, дурацкого, духовного и плотского» – вот из этих противоречий и состоит русская Душа, а отразить ее по воле судьбы и рока удалось в свое время Борису Чичибабину и Иосифу Бродскому.
Игорь Царев не первый задает этот вопрос, он немного раньше возник у Бориса Чичибабина, в стихотворении «Тебе, моя Русь» тот тоже отмечает подобное явление, правда уже в живописи:
Нет меры жестокости, ни бескорыстью,
И зря о твоём же добре лепетал
Дождём и ветвями, губами и кистью
Влюбленно и злыдно еврей Левитан.
И тот и другой отмечают в своих чудесных творениях, что в определенный момент в нашей живописи, в нашей поэзии появляются знаковые фигуры, которые понимают и описывают Русь и русский характер так ярко, как это не удается никому другому. Нам остается только внимать и восхищаться, и учиться понимать этот мир через призму их картин, их стихотворений. Но если Игорь Царев обратился к поэту осознано, другие сделали это интуитивно. И сегодня настоящую поэзию без контекста лирики Бродского представить проблематично.
2.
Иосиф Бродский, проживший за границей вторую половину жизни, никогда не возвращавшийся в Россию. Долгое время запрещенный, казалось потерянный навсегда, вопреки всему становится той путеводной звездой, которая оставляет надежду на то, что поэзия еще может возродиться и подняться на невероятную высоту. Еще можно вернуть ту элитарную поэзию, которую отняли на долгие годы, заменив ее каким-то суррогатом, чем-то новым, часто невнятным, а порой и просто халтурным подобием. Но большие художники и тогда вольно или невольно тянулись к Бродскому. А когда его книги были, наконец опубликованы, мы открыли его для себя. Именно в стихотворениях Игоря Царева видно, как сомкнулись разорванные звенья золотой цепи. (Это то древнее славянское письмо, которое, казалось бы, забыто и утеряно навсегда, и далеко не всем удается видеть эту золотую цепь).
Вот, что сам Игорь говорит о стихотворении и о Бродском в рецензиях:
Но я – то от своего имени пишу, ощущая некую общность в языковом пространстве
Игорь Царев 08.09.2011 17:16
Я к Бродскому спокойно отношусь. Это не герой моего поэтического романа. Но вот судьба его гения мне чрезвычайно интересна :)
Игорь Царев 24.01.2012 12:01
Стихи у него все равно гениальные :)
Игорь Царев 24.01.2012 12:17
Да, меня интересовала именно судьба Бродского. В ней очень ярко проявил себя фатум, детерминированная предопределенность. Пример Бродского показывает, что чем ярче человек, тем он менее свободен, тем более ограничен в выборе своего будущего.
Игорь Царев 09.10.2012 19:29
Поэт – прежде всего судьба. Потому есть четкая взаимосвязь – чем сложнее эпоха, тем ярче стихи, которые являются отражением взаимодействия поэта и времени. Именно поэтому свои собственные «размеры» мне кажутся куда менее значительными, чем вы назвали. Но спасибо на добром слове :)
Игорь Царев 21.01.2013 12:35
На это стоит обратить внимание, Игоря Царева интересует именно СУДЬБА гениального поэта, отраженная в нашей реальности и творчестве.
И опять же, отталкиваясь от Бродского, от туманного и несколько зашифрованного стихо – творения, Игорь Царев идет к той ясности и высоте стиха, которую мог бы достигнуть акмеизм, если бы его творцам удалось прожить чуть дольше, если бы все в судьбах Гумилева, Мандельштама, Ахматовой случилось иначе.
Конечно, творчество И. Бродского, как и предшественников, связанно, прежде всего с Ленинградом, а потому одно из самых знаменитых его стихотворений возникает в памяти мгновенно. Оно звучало и во времена его опалы.
* * *
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
– До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
– словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
Иосиф Бродский
Особую роль в жизни поэта играет именно Васильевский остров – место символичное и сакральное для него, оно все время помнится в годы изгнаний, и туда снова и снова возвращается его душа. Да и мы, еще ничего не зная о творчества Бродского, помнили именно это стихотворение. И если где-то мог и встретить тень поэта Игорь Царев, то именно на Васильевском. Так оно и случилось, стихотворение «На Васильевском» сразу отсылает нас к Бродскому, и еще дальше, к другому мученику режима, жившему здесь, и описавшему град – Осипу Мандельштаму, так мы вместе с поэтом снова дотягиваемся до серебряного века и до акмеистов…