Лю Ив
Встреча в метро, или Разбитое сердце
И что самое удивительное: Николай явно ощущал, что больше ему её не жалко. Не из-за себя, а просто он её увидел иначе. Никакого своего участия в том, что она такая, а не иная, Николай больше не находил. Его совесть вдруг – совершенно неожиданно и впервые в жизни – наконец замолчала! Николай был ошарашен разницей чувств!
Они оба ошиблись, когда поженились. Не даром же они были знакомы почти десять лет до того как расписались. Если бы была между ними хотя бы какая-то возможность – они бы поженились ещё тогда в Москве, до его переезда в США. Но ведь не давало же что-то! Оно и не давало – вот это: чужеродность душ! И никуда оно за годы встреч-расставаний не делось, но оба просто проигнорировали это! Каждый нуждался в своём, слишком долго не находя родственной души. Вот и сошлись, воображая что вместе два неудачника создадут большую удачу.
Не создалось. И не надо рвать на груди рубаху, жалея что её возможно снова посадят. Скорее всего снова положат в лечебницу, всего и делов. Госсподи, да у неё же бабка в психушке померла. Мать Татьяны ездила её навещать. Даже и сама Татьяна тоже ездила.
Но ничего – Николай всё равно ничегошеньки не заподозрил… У них это в семье, похоже, наследственное. Не заподозрил даже при том, что его родная матушка открыто уговаривала: «у неё печать на лице, не связывай с ней судьбу»…
Вспомнив это, Николай издал тяжёлый вздох… И вдруг – освобождённо улыбнулся.
За окном щебетали птички, небо светилось голубым куполом. Дома его ждала невеста. Вернее, он уже не менее двух лет всё никак не мог сообразить, хочет он на ней жениться или нет. А тут – посмотрел на небо, вспомнил лицо подруги и понял: да он просто её любит.
И чего он не понимал раньше, если это очевидно?
Он скучает, она ждёт. Наконец-то он свободен. И никому ничего не должен. Раньше надо было освободиться. Чего он всё горевал – то за одно, то за другое? Несовершенство это, будь оно неладно!
И что с того? – Все несовершенны, и ничего – несовершенство это всего лишь штрихи портрета, у кого-то их больше, у других меньше. Не обязательно было заботиться обо всех и вся, особенно если учесть, что забота в конечном итоге всегда была о себе. За то, что не смог реализовать амбиции. Ничего не смог. И ладно.
Выходит, бывшая жена – появившись на его горизонте повторно – отпустила свою мертвую хватку с его многостарадального сердца? Похоже, он не мог никого любить потому что не мог простить себя? Не мог поверить, будто кому-то нужен такой ущербный?
–– Я не мог, – повторил в пол-голоса Николай, – я был в клетке своих обид. Я мстил себе за то, что обиженный и недостоен любви.
В своей картине мира. В своей мелкотравчатой картине… Застрявший в детстве, где мир не был слишком щедрым к ребёнку… Коля мог приближаться и приближать к себе только отдельных – с ущербностью, чтобы не чувствовать себя на их фоне совсем уж непереносимо.
-– Какая в сущности гадость – заливаться алкоголем до бесчувствия, лишь бы залить картину в голове, которую сам же и выдумал и сам всю жизнь холил, укрепляя её железобетонную хватку?
–– Как я вообще мог с ней жить? Только спьяну… Подспудно понимая что мы оба нахрен никому не нужны, потому что порченные… – Мысли Николая как бы вырвавшись из западни бежали волнами, набегая на предыдушие и вызывая на лице краску стыда.
–– Порченный – потому что алкоголик! – Николай едва не взвыл, одновременно негодуя и наслаждаясь дошедшей наконец внятностью и простотой произносимого.
Садистски стойко он наблюдал как горячий стыд и упрёки к себе вытекают из его груди энергетическими потоками, через живот – сквозь голени и стопы сидящего на кровати больного взрослого ребёнка – покидают его нутро, прежде такое пугливое в деле рассмотрения этого факта, про который знал, казалось, тысячу лет.
–– Ради алкоголя – чтобы лелеять свою мелко-мстительную картину мира, я отказался от каких бы то ни было трудов по исправлению своего печального положения? – Пьеро, блять… – Николай произнёс это в полный голос. И вдруг – захохотал!
Эхом вторил в тишине хохот его «Пьеро». И этот хохот не был издевательским плачем по себе, не нёс в себе привычный сарказм или горечь. Это был самый душевый за последние годы смех. – Смех узнавания и освобождения, настигший его в – казалось бы – совсем не том положении, когда люди смеются.
Насмеявшись до изнеможения, Николай решительно встал, достал из шкафчика с одеждой мобильник и набрал номер.
–– Светик? Ты дома? – радостно прокричал он, всё ещё восторженно после пережитого.
–– Да, а ты где? Я жду-жду, а тебя все нет. Ты скоро?
–– Свет, я тебя люблю, ты выйдешь за меня замуж?
В трубке зависло ошалевшее молчание…
И никто из двоих не решался нарушить это восторженно-хрупкое от неожиданности переживаемого молчание. Не решался прервать это любовное общение без слов…
Автор: Лю Ив
Сентябрь 2021, Нью-Йорк.
