Лыжина
Дневниковые записки на салфетках, написанные левой ногой
Глава 2
Солнце высыпало на нас за это лето все золото и жар, что у него было, а сейчас берёзовыми листьями стекает под ноги. Единственный бог, который ещё с нами. Утром запотевшая, густая и прозрачная Луна удерживает солнышко за ширмой непропечённых облаков, прижимает к небесному заднику. Луна хорошо разбирается в ритуалах, поэтому вышла в выходной – не в свою смену, с диаметром с чужого плеча, с длинными лучами на вырост и на босу ногу. Условности важны, бормочет, потерпи, весной полусонное будешь знать куда вернуться.. Солнце последним жаром пометило место, которое будет полгода исполнять обязанности. Глупенькие фонари, с памятью как у Дори, будут гордиться – мы ярче.
Лет через пять, богатая уже, нарядная, как мой первый капучино на Фурштатской в Манго-кафе, такая же, в изумрудных отблесках счастья, я вернусь сюда и скажу спасибо.
Я уже по-французски смогу, да.
Я буду очень усталой, но благодаря этой усталости, живой. Много всего будет после того, как оживут все потери. На всех ранах и шрамах появятся живые весёлые нервы. После того как ангелы дадут новым нашим душам свои имена.
Так надо. Жизнь – глагол в повелительном наклонении (так, в будущем я назвала свою книгу). Наклонение, чтобы поднять про/у/от/павшее.
1. Последние дни весны. Без даты.
Четыре дня до отпуска тянутся тяжело и туго. Есть подозрение, что ожидание отдыха спружинит и вдруг пронесёт сквозь отпуск как степной пейзаж мимо окон скоростного поезда.
Поэтому я составила план. Во-первых, есть балкон. Сегодня я из Франции. Не приехала, а состою. Я могу сидеть в кресле, свесив дырявую усталость в вечер. Могу слушать шансон и смотреть как сосед ищет дела вокруг своей машины и не находит предлог поговорить. Я закинула ноги на перила и жду кошку. Березы, при этом, развесили пробники листочков и крутят стройными стволами в такт музыке. Солнце расхохоталось напоследок и укатило за облачное автопати.
Видно ли на фото, что воздух полон птичьих песен, поздней скуповатой весны, безнадёжности каждой невидимой берёзовой веточки, хрипловатого сопрано без макияжа в черной водолазке, серых глаз и ветра, лёгкого, как крем из жирных сливок?..
Завтра я из Испании, посмотрим, что это такое..
2. Лето. Без даты.
Пора к ветеринару, пусть витаминов мне даст что ли, или подскажет что в сено добавлять, чтоб игого получалось бодрее и веселее. Вчера, к примеру, был день. Такой же, как сегодня, но ужасный. Я работала с пяти утра до половины седьмого вечера. С небольшим перерывом на маленькую смерть, так обычная, не говоря уж большая, не влезла бы, а сил впихивать не было.
Вышла после этого всего на улицу, села в машину, понимаю, что сидеть то как прекрасно! Вот бы ещё прилечь! Вместо этого, полезла в озеро. Тут такое дело. Почти месяц я и жаркое финское солнце греем этот бездонный водоем вместе и по отдельности. У некоторых видите ли, дела, а я заметила, пропущу хоть день и озеро становится холоднее. Сплавала до Пункахарью и обратно, км 60 получилось, но это ничего.
Как дома оказалась не помню. Следующий кадр – я всматриваюсь в бездну посуды, а она строит из себя и горы, и овраги, и темный лес.
Я позвала детей. Они пришли, наглые морды, и говорят, эээ чисто теоретически.. я говорю, чисто теоретически не отмыть, на ней уже кто-то поселился, придется мочить.
Мы решили ужинать из чего придется. Я раскапризничалась и стала требовать себе индивидуальную чистую плошку. Как, говорю, хотите, а добудьте.
Кто-то бесстрашный пискнул: а чо я.. На этот случай у меня нет ответов, только фамильный прабабкин взгляд, наследство цены немалой, она с ним ещё на медведя ходила.
Потом я сидела и смотрела на ужин. Потом искусала огурец из последних сил. Прислушалась. Он завыл одиноко где-то на хрустальных струнах души, призывая на жеванное пастбище говядину. Говядину надо не просто кусать, её надо жевать, а это все ж усилия..
Пошли смотреть кино. Подумали, посуда, не медведь, в лес, к сожалению, не убежит. А Чуковский врун и сказочник.
Наше настольное кино про Гарри Поттера. Мы его смотрели вдоль, поперек, без звука, чтоб под одеялом не запалиться, мы слушали аудиокниги и знаем разницу. Я всегда смотрю с комментариями Анечки. Так не интереснее, но этот фонтан затыкается только когда спит. И то, не всегда.
Итого, эти сутки вместили в себя 54 часа и одно попугайское крылышко.
Ночью мне привиделся воланддеморт, снимаю, говорит, шляпу, вы второй человек в мире..
Разуться, говорю, помоги! Шляпу он снимает..
3. Лето. Без даты.
Позавчера в нашем дворе отыскали натурального бомжа. Событие, между прочим. До этого самым крупным происшествием в Савонлинне был дерзкий проезд через перекресток к которому теоретически шла бабулька на условной скорости. Ну как, вот, скорости.. улитки, конечно, завидовали ее стремительности, а вот все остальные, как в сериале "доктор кто", просто поражались, кто ж переставляет статую, пока мы на нее не смотрим! И, обычно, все пропускают бабку. И полчаса жизни в день на это дело каждый держит в уме. Но иногда лихие ездоки позволяют себе промчаться сквозь обстоятельства со скоростью 25 км/час, что на 26 км/час быстрее средней бабкиной скорости.
А тут целый бомж! За три дня он 4 раза продефилировал через наш дворик. Он посидел на полянке и поприхлебывал из баночки. Потом он загляделся на чей-то балкон. Потом громко вздохнул. Потом снял футболку, видать, вздыхать на весь двор очень трудоемкий процесс и ему стало жарко.
Через 12 с половиной секунд во двор въехала полицейская машина, от неё тут же отделились двое полицейских и зашагали к объекту, вздыхающему на лужайках не по месту регистрации. Бомж взвился в воздух и вякнул полицейским что-то неуважительное. И через 13 секунд после обнажения бездомного торса шнурки его ботинок поменялись местами с подошвой. Мы с моими маргаритками на балконе не смогли нормально рассмотреть связали ли из него плетёнку или заплели в рогалик, потому что машина загораживала, а ещё через секунду они уехали.
Мдяя.. Ой! Это же ещё не всё! На прошлой неделе у магазина дорожный знак упал от порыва ветра. И его до сих пор не подняли!
Глава 3
С днём рождения С-Пб.
27.05.2024
..платье синее любимое прямое, как проспект, ждет лета не первую зиму уже, в шкафу, в чехле и в темноте. А между тем, оно почти живое. Терпимо относится к шлепанцам, изображает то сарафан, то вечернее платье.
прячет замарашки от конфетных ладошек
в синем платье жизнь совсем другая, можно уже согреться и идти туда, куда его ветер понесет.
Дорогу обратно не потерять: маяки и якоря, паруса и..
..и это ясно, ясно уже – этот город, нелюбимый и родной пророс насквозь.
С морды Каменноостровского Единорога повернутой к Стрелке, по гранитной шкуре в чешуе чужих окон и тайн, проносит до самого хвоста своего, дважды опущенного в одну и уже реку.
Потом обратно.
И ответов все меньше. Он все знает, видите ли, и без меня, все знает, только не даст знать мне. Отдает свои владения в вечное любование, удивляется или не замечает, конечно, не замечает, что я уже стотысячная растворенная в его свинцового цвета крови.
Не съедает и не отпускает, и сбежать не дает.
Всегда голодный питерский ветер любого задержавшегося на своей территории продувает насквозь, превращает костный мозг в холодный жидкий хрусталь. Любые глаза делает прозрачными. И за каждым уехавшим кидает вслед своего щенёнка, чтобы тот изловчившись, кинулся к горлу и добыл пару капель того хрусталя уже из глаз, из сердца, из сырого земельного кашля, в котором слышится только "когда домой?"
Но я дома. Я дома. Пока я тебя помню, я всегда дома.
***
В художественную школу я ходила через Каменноостровский мост.
Рисовала я плохо. Я считала хорошо. Поэтому мне удавалась графика
Я понимала, что геометрия и линейка с циркулем – это всё вокруг. Тут перспектива, тут от руки – ровная линия не нужна. Тут стереть лишнее, или заштриховать.
С акварелью хуже. Я видела каждую краску в коробке. Я видела каждый слой воздуха вокруг. Я проходила насквозь тысячи и тысячи пейзажей, а они продувались сквозь меня бесконечный джазовой симфонией, импровизациями ветра и дождей. Их щедрости, густоты, глубины не было предела. И я все это чувствовала, но нарисовать не могла.
Акварель не мой инструмент. Перед глазами было прозрачно, звонко и горячо. На бумаге все остывало, лежало ярко, плоско, неузнаваемо. Родственники "аплодировали-аплодировали".. ну и так далее. Я же понимала, что самозванке не место в академии волшебников и школу бросила.
Сейчас у меня возможностей много не потому что их больше, а потому что я о них знаю. В детстве я гуляла по Каменному острову, перелистывала аллею за аллей, мёрзла, следила за выдрой. Шла за ней вдоль канала и уговаривала стать золотой рыбкой и исполнить моё желание. Если бы она поддалась на уговоры, случился бы конфуз – никакого конкретного желания у меня не было. Я качалась на подростковых качелях от бесконечного простора и полноты жизни до пухлого колючего одиночества, не совпадающего своими шестерёнками-лучами с тем, чему меня учили гладкие, как камни-голыши, несчастные, глупые взрослые. Взрослые должны учить детей только загадывать желания. И дальше не мешать.
По Кронверкскому, если ехать на трамвае, надо смотреть в сторону домов, из которых, нет ни одного прямоугольного и, каждый, узким фасадом внимательно следит за парком, поэтому улицы перелистываются, как страницы огромной книги.
… Если идти пешком по трамвайным путям, надо смотреть на деревья, и каждое дерево на мгновенье оказывается одиноко на фоне неба.
Не люблю этот город, мерзну в нем, в любое время года, которых два – ранняя весна и поздняя весна… Ветер, куда не повернешь – бежит навстречу, иногда сбивая с ног…
Небо висит прямо над головой и, одновременно, разлито на всех дорожках парка… Хожу в ботах на толстой подошве – только в них могут быть сухими ноги.
