bannerbannerbanner
Черновик

Сергей Лукьяненко
Черновик

Полная версия

– И чего вы от меня хотите? – громко спросил я.

Если за мной кто-то и следил, то отвечать явно не входило в его планы.

Возле выключателя нашлась розетка. Я включил телефон на зарядку и поставил будильник на восемь утра. Пакет с покупками из супермаркета бросил на столе. Спустился вниз, выключил свет на первом этаже. Поднялся, выключил свет на втором. На удивление легко нашел в полной темноте кровать, с наслаждением снял мокрые туфли, разделся и развесил мокрую одежду на стульях.

Лег.

Все начнется утром. Не знаю, что именно, но ночь в моем распоряжении…

Некоторое время я тихо лежал, прислушиваясь к перестуку дождя за окном. А потом легко, ни о чем не думая, уснул. Если мне что-то и снилось, я этого не запомнил.

Проснулся я не от будильника, а от ворвавшегося в сон стука. Несколько блаженных секунд не помнил, где я и что со мной приключилось. А потом вспомнил все – разом. Лающий на меня Кешью, витийствующий Мельников, рассыпающийся паспорт, кровь на моих руках, голос в телефоне…

Открыв глаза, я сел на кровати. Оказывается, ставни на одном из окон были закрыты неплотно, и в комнату проникал слабый утренний свет. Неожиданно белый… будто зимой. Поежившись – было прохладно, – я подошел к окну. Вечером я и не пробовал открыть ставни, но это оказалось неожиданно просто. Вначале я открыл створки окна, потом откинул защелку с блестящих, будто никелированных ставен. Распахнул их.

В комнату ворвался свежий холодный воздух. И свет – много света. Окно выходило не на железку, а в какой-то тупичок, застроенный старыми кирпичными домами промышленного вида, почти без окон. Все было припорошено чистым, чуть розоватым в лучах восходящего солнца, еще не истоптанным снегом. Тень от башни падала на снег и поднималась на глухую стену соседнего здания. Больше всего строения походили на какие-нибудь заводские корпуса девятнадцатого века постройки, еще не переоборудованные ушлыми дельцами в дискотеки и ночные клубы.

Несколько минут я с удовольствием дышал, чуть щурясь от яркого света. Откуда взялась эта заводская окраина? В Замоскворечье таких много, где-нибудь в районе Измайловского – тоже хватает. Никогда не думал, что такие районы есть между «Рижской» и «Алексеевской», стоит лишь чуть отойти от проспекта Мира…

Закрыв окно – стало совсем холодно, – я принялся торопливо одеваться. Джинсы высохли, рубашка тоже, а вот туфли остались влажными. Да, рано пришла зима. А я совсем не по погоде одет…

Снизу донесся стук, и я вздрогнул, вспомнив причину пробуждения. Кто стучится в дверь ко мне? Уж никак не почтальон…

В полминуты закончив одеваться, я сунул в карман мобильник и сбежал вниз по винтовой лестнице.

Почти сбежал. Остановился на последней ступеньке и вцепился в деревянные перила. Меня пробило мелкой дрожью, и холод тут был ни при чем.

Какая, к чертовой матери, винтовая лестница?

Вечером это была обычная металлическая лесенка вроде пожарной. Дурацкая, неудобная.

Сейчас – винтовая лестница в полтора оборота. Деревянная – и перила, и ступеньки, и центральный столб. Очень по уму сделанная – ступеньки шероховатые, не скользкие, перила – как раз на нужной высоте, рука сама на них ложится.

Я вспомнил, как искал следы ремонта в своей бывшей квартире. Наивный! Тут ухитрились поменять целую лестницу, пока я спал…

Кстати, не только лестницу! Вчера пол на первом этаже был бетонный. Сегодня – деревянный. Широкие, плотно пригнанные друг к другу доски, не лакированные, как паркет, а будто пропитанные темным маслом. Очень благородно выглядит, ничего не скажешь.

А лампы на потолке оказались забранными в решетчатые металлические абажуры. Это слегка напоминало уличные фонари, но в принципе тоже смотрелось неплохо.

Можно было сказать, что мои жилищные условия после некоторого падения стремительно улучшались. Позавчера утром я был владельцем маленькой однокомнатной квартиры, вчерашний вечер встретил бомжем, лег спать в заброшенной башне у железной дороги. Теперь у меня были двухэтажные апартаменты с интерьером, не лишенным определенной роскоши.

Стук повторился, и теперь уже было понятно, что стучат в одну из дверей. Причем, если я совсем не потерял ориентацию в пространстве, не в ту, через которую я вошел.

Я подошел к двери, помедлил секунду. Решительно отодвинул засов и распахнул дверь.

Да, входил я не здесь. Эта сторона башни выходила в заснеженный заводской тупичок. А на снегу переминался с ноги на ногу мужчина средних лет в серой суконной униформе с большой медной бляхой на груди, в сапогах, в меховой фуражке и – с толстой сумкой на ремне. Нетерпение на его лице при моем появлении сменилось воодушевлением.

– Мать моя… – сказал я.

– Что? – растерянно спросил мужчина. Оглянулся и с недоумением пожал плечами. – Ваша матушка?

– Нет… ничего. Э…э?

– Доброе утро. Чудный денек, не правда ли? Почта. – Мужчина похлопал по сумке. Посмотрел на меня с некоторым подозрением.

– Да, конечно. Доброе утро. Я догадался.

– Почта, – повторил мужчина. – Два пакета и письмо.

Пакеты были прямоугольными, увесистыми. Письмо – в простом белом конверте, без марок и адреса, никак не подписанное.

– Спасибо, – принимая пакеты и письмо, сказал я. Почтальон учтиво приподнял фуражку – не представляю как, но жест вышел естественным. – Я… э… вам что-нибудь должен?

– Нет-нет, все оплачено, – вежливо ответил почтальон. – Всего доброго.

Он развернулся и пошел, огибая башню. Я выждал пару секунд – и, повинуясь безумной догадке, бросился вслед за ним.

Не было никаких сталинских домов, насыпи с железкой, асфальтированной дороги.

Были: заводские корпуса, узкая заснеженная улица между ними и ожидающая почтальона карета. То есть не карета, конечно. Но откуда мне знать, как называется двухколесный открытый экипаж, в который впряжена лошадь? Шарабан? Тарантайка? Тильбюри?

Почтальон неторопливо шел к своему экипажу. А я обежал по свежему снегу вокруг башни – совершенно не похожей на водонапорную, скорее выглядевшую как одна из заводских построек.

Как я уже и ожидал, в башню вела только одна дверь, а на втором этаже было только одно окно. Башня была пятиугольной, метров пятнадцать высотой, немного сужающейся кверху.

Вернувшись к двери, я нырнул внутрь башни. Захлопнул дверь. Пакеты и письмо бросил на пол, а сам кинулся к другим дверям, изнутри их по-прежнему было пять.

Закрыто.

Закрыто.

Третья дверь послушно распахнулась.

Шел дождь. Над Москвой висело серое промозглое утро. Неожиданно резко ударил в нос запах выхлопных газов, мазута, еще какой-то дряни. Стучала вдали колесами уходящая электричка. Я вышел, тут же вляпался в лужу, с ботинок упали и мгновенно растаяли хлопья снега. Обернулся.

Кирпичная башня. Самая обычная старая водонапорная башня. Одна-единственная дверь, одно окно, закрытое ржавыми железными ставнями.

От магазинов донесся обильно сдобренный матюками разговор: «А она… подзаборная… нажрался… как свинья, говорит… все вы, бабы…» Неправедно обиженному что-то визгливо отвечали пропитым, но, наверное, женским голосом.

Здравствуй, любимый город…

Я отступил назад, захлопнул за собой дверь. Закрыл засов.

Эх, писатель Мельников… Зря ты мне не поверил.

Подняв с пола пакеты и письмо, я поднялся на второй этаж. Открыл окно, выходящее на Москву. Отошел немного и несколько минут любовался удивительной картиной: дождливое серое утро в одном окне, яркий зимний рассвет – в другом.

А потом сел за стол и аккуратно вскрыл конверт с письмом.

Из конверта выпал узкий желтоватый листок, вызвавший у меня ассоциацию то ли с повесткой, то ли с телеграммой: качеством бумаги, слепым машинописным шрифтом, пропущенными союзами.

«Кириллу Максимову. Поздравляем прибытием. Обживайтесь. По желанию приступайте работе. Комиссия прибудет послезавтра. Всех благ».

Это «всех благ» меня доконало. Я скомкал листок, бросил на пол. Снова заглянул в окна. Дождь в одном, снег в другом. Два мира и три закрытых окна. Я попытался снять защелку с одного из закрытых окон – она не поддавалась.

Вернувшись к столу, я разорвал один из пакетов. Достал увесистый томик в коричневом кожаном переплете. Не в пластиковом «под кожу», а в настоящем, вкусно пахнущем новой вещью. Почему-то вспомнилось, что в Азии запах кожи считается одним из самых отвратительных… интересно, будь я китайцем или корейцем, из чего оказался бы переплет?

Я осторожно открыл книгу. Никаких выходных данных, разумеется. Хорошая плотная белая бумага, четкая печать. На первой странице – оглавление:

Москва

Товары, разрешенные к вывозу – стр. 3

Товары, запрещенные к вывозу – стр. 114

Товары, разрешенные к ввозу – стр. 116

Товары, запрещенные к ввозу – стр. 407

Я открыл страницу сто четырнадцать. Список был более чем невелик.

«Рабы (лица, обращенные в собственность ближнего своего, состоящие в полной власти его).

Оружие массового поражения (оружие, предназначенное для нанесения массовых потерь)».

Я открыл книгу ближе к началу. И выяснил, что пошлина за один килограмм разрешенного к вывозу перца (черный, красный, белый или зеленый) составляет три тысячи восемнадцать рублей шесть копеек. Зато перчатки облагались пошлиной в размере всего семи рублей за пару. Пергамент – девяносто шесть рублей три копейки за квадратный метр. А павлины (перо) – два рубля семнадцать копеек за десять сантиметров.

– Верещагин, уходи с баркаса… – пробормотал я. Посидел, разглядывая мелкий разборчивый шрифт. Нашел четыреста седьмую страницу.

Кроме рабов и оружия массового поражения, в Москву было запрещено ввозить любые растения и семена, сохраняющие всхожесть, наркотические вещества и любых животных, за исключением эндемичных. Несколько секунд я размышлял, являются ли эндемичными для Москвы верблюды. Или дельфины. Или белые медведи.

 

В зоопарке ведь они имеются.

Я представил, как по заснеженному тупичку тяжело топают к башне груженные тюками анаши белые медведи с погонщиками-рабами, вооруженными портативными ядерными бомбами. А я гордо встаю у двери и, размахивая книгой, не пускаю груз в Москву…

Я даже подошел к окну, за которым дремали заснеженные заводские корпуса, и бдительно оглядел безлюдную улицу.

Что это? Дыра в пространстве? Нет уж, судя по архитектуре зданий и гужевому транспорту почтальона – скорее во времени.

Или и в пространстве, и во времени.

Или в параллельный мир, вечную радость фантастов. Шел человек, открыл дверь в стене…

Тьфу!

Я разорвал второй пакет. Точно такая же книга, тоже в кожаном переплете, только черного цвета. Оглавление – все те же четыре раздела.

Но вверху – не «Москва», а таинственный «Кимгим».

Что-то в этом слове было от сибирских названий, что-то от азиатских. В одном я был уверен: никогда раньше я не слышал про такой город.

И впрямь проход между мирами?

А при чем тут я? Почему меня вначале забыли друзья, а потом перестали замечать даже менты? Откуда взялась Наташа Иванова и с какой радости она покончила с собой? Кто позвонил и вывел меня на эту башню, смотрящую двумя сторонами в два разных мира (и, никаких сомнений, способную открыться еще в три)? Кто прислал письмо и сборники таможенных правил?

Нет, неправильные вопросы. Не важные. Вначале меня должны интересовать не причины происходящего, а мои действия.

На мне сырая одежда, к тому же – совсем не по погоде. Из еды – шоколадка и бутылка минералки. Денег ни копейки, и пока даже присвоить таможенные сборы нет возможности.

Впрочем, нет худа без добра. Раз уж меня не замечают кассирши, а милиция отпускает после задержания «на месте преступления»…

Я ухмыльнулся и отложил таможенные правила Кимгима.

7

С самого детства, посмотрев первый боевик и прочитав первый детектив, я решил, что грабить людей – нехорошо, а вот обчищать банки или корпорации – очень даже нравственно. Уж не знаю, откуда у меня взялась такая странная мораль, но что-то в ней есть. Я потом в книгах неоднократно встречал такой же подход. Да и в жизни, если разобраться, вора, укравшего кошелек, граждане могут убить на месте, а ловкого мошенника, обворовавшего страну на миллиард, терпят и даже готовы им восхищаться.

Как бы там ни было, но я решил обворовать ближайший крупный магазин. Такой нашелся минутах в десяти пешком от железки.

Для начала я решил запастись продуктами. Прошелся по залу, набрал полную тележку: консервы, копченая колбаса, сухарики, минералка и соки, еще две бутылки коньяка, на этот раз дорогого армянского. На взгляд все это добро тянуло тысячи на две-три. Не настолько много, чтобы персонал ждали серьезные неприятности.

Лучезарно улыбнувшись кассирше, я прокатил тележку мимо кассы. Детекторов тут не было, не настолько крупный магазин, так что визга сигнализации не последовало…

– Гражданин! – раздраженно и одновременно растерянно окликнула меня девушка с кассы.

Я выждал секунду и повернулся:

– Да?

Продавщица, ярко накрашенная молоденькая девица, возмущенно смотрела на меня:

– А платить?

У меня предостерегающе екнуло в груди. Но я еще хорохорился:

– О чем вы?

– Володя! – позвала продавщица.

Охранник тут же подошел к нам.

– Платить не желает!

Никакой забывчивости в ее глазах не было. Наоборот, я готов был биться об заклад, что девушка запомнила меня накрепко и вечером не преминет рассказать семье о наглом воришке.

– Как не желаю? – быстро сдал назад я. – Хотел вначале упаковать покупки.

Более нелепого объяснения и придумать было нельзя.

– А пробить? – помахивая датчиком штрих-кода, будто футуристическим бластером, спросила девушка. – А пробить я товар должна?

– Ой, извините, что-то я совсем задумался… – Выдавив кривую улыбку, я стал выкладывать продукты на ленту транспортера.

Охранник задумчиво посмотрел на меня. Остановил кассиршу, уже подносившую первую банку к датчику:

– Погоди, Танька… У вас деньги-то есть, молодой человек?

Денег у меня не было. Я небрежно достал кредитку:

– Карточку принимаете?

– Принимаем. – Кассирша всмотрелась в карточку. И злорадно улыбнулась: – Только эту не приму.

– Почему?

– А она не ваша.

Смотреть на карточку я даже не стал. Сказал:

– Ой. Иванова Наталья? Это жены, у нас от одного банка…

– Чужую не приму, – облегченно произнесла кассирша.

Зато охранник ехидно улыбнулся:

– Вон банкомат стоит. Утром деньги закладывали. Сними, сколько там тебе надо.

Под его пристальным взглядом я направился к банкомату.

Что сделает охранник, если я брошусь наутек? Вряд ли примется преследовать. Да и в милицию скорее всего не сообщит. Урона магазину я не нанес, а что карточка у меня чужая, так это не его проблемы…

Встав к охраннику спиной, я всунул карточку в щель банкомата (и впрямь владелица Ivanova Natalia). Карточка изменилась – чего и стоило ожидать.

А вот изменился ли пин-код?

И не успел ли банк заблокировать карточку покойной?

Я медленно набрал на пульте: 7739. Подтвердил код.

На экране загорелся запрос суммы.

Я с облегчением выбрал пять тысяч. Потом передумал и набрал девять семьсот – почти все, что на карточке оставалось.

Банкомат равнодушно зашелестел купюрами, выдавая мне новенькие пятисотки и слегка мятые сотни.

Я вернулся к кассе, демонстративно держа деньги в руке. Охранник с явным разочарованием отошел в сторону. Кассирша молча упаковала покупки, я расплатился – и через минуту уже вышел из магазина. Обернулся – кассирша и охранник смотрели мне вслед и о чем-то разговаривали.

Беда.

Куда делась моя вчерашняя неприметность? Ведь я был зрячий в стране слепых. Я был человеком-невидимкой, избавленным от проблем с ходьбой нагишом и босиком.

А сейчас…

Во мне вдруг проснулась робкая надежда. Я сел на лавочке напротив магазина, примостив рядом пакеты с покупками. Достал телефон.

Друзьям или родителям?

Родителям.

Гудок. Другой. Третий.

– Да! – послышался в трубке веселый отцовский голос. – Слушаю вас!

Я сглотнул вставший в горле ком и сказал:

– Это я, Кирилл.

– О, привет-привет! – отозвался отец. И – не успел я обрадоваться – добавил: – Кирилл Андреевич?

– Нет, Кирилл Данилович.

– Э… извините?

– Я твой сын! – крикнул я в трубку.

Несколько секунд длилась пауза. Потом отец как-то очень неуверенно сказал:

– Глупая шутка…

– Я твой сын, – повторил я.

– Сколько вам лет? – спросил отец, понижая голос.

Я растерялся, но ответил:

– Двадцать шесть.

Мне показалось – или в голосе отца послышалось облегчение?

– Не надо так шутить, молодой человек! Глупо и не смешно!

В трубке забили сигналы отбоя. Я рефлекторно набрал снова – но телефон у отца был, похоже, отключен.

Это что же получается? Назад ничего не вернулось… А зачем отец спрашивал мой возраст?

Я подумал секунду – и вдруг понял зачем. На лицо невольно наползла ухмылка. Ну, папа! Ну, ты даешь! Значит, у меня может существовать братец, старший или младший…

Впрочем, какая с того радость, если я сам не существую?

Дверь магазина открылась, вышел охранник, закурил. Увидел меня – и тут же во взгляде появилась подозрительность.

Нет, новая встреча с милицией мне не нужна. В этот раз не отпустят.

Подхватив пакеты, я зашагал обратно, к своей башне. Исчезни она или превратись в обычную грязную водонапорную башню – я бы ничуть не удивился. Но башня была на месте, дверь открылась, внутри тоже ничего не изменилось: винтовая лестница, простая меблировка на втором этаже. Минералка и коньяк так и стояли на столе. Я выложил покупки, сразу же понял, что забыл купить хотя бы пластиковую посуду и столовые приборы. Колбасу пришлось грызть. Впрочем, это не помешало мне позавтракать колбасой с сухариками, запить все минералкой и глотком коньяка, после чего некоторое время постоять у окна, выходящего в чужой мир.

Снег. Здания красного кирпича. Солнце стоит высоко, но уже нагнало облаков… как бы снова не начался снегопад.

Конечно, стоило выйти в этот мир. Поискать хоть какие-то разгадки. Но вначале мне потребуется теплая одежда… и с моими финансами закупки придется делать на вещевом рынке.

Утреннее воодушевление развеялось как дым.

Так не бывает! Уж если существуют иные миры – то там должны водиться чудовища и прекрасные принцессы. Первых уничтожают, вторых спасают. А тут глухая улочка и заброшенные здания…

Некоторое время я мрачно смотрел в окно. Потом сказал сам себе:

– Нечего сидеть. Все ответы где-то там. А еще – чудовища и принцессы…

Убежденности в своем голосе я не заметил. Но встал и вышел – в Москву.

Мне все-таки удалось обойтись без визита на вещевой рынок. Я вспомнил про магазин в районе ВДНХ, где торговали конфискованными поддельными брэндами, нераспроданными остатками модных когда-то коллекций и прочими товарами с подозрительно низкими ценами. Там мне удалось приобрести теплую куртку, пошитую трудолюбивыми китайцами, вязаный берет неизвестного происхождения (надпись «Design of Italia» меня ни в чем не убедила, наоборот, укрепила в сомнениях) и зимние ботинки, имеющие одно неоспоримое достоинство – они были сухие.

Впрочем, кому-нибудь мог понравиться и их удивительный бледно-зеленый цвет.

С покупками в большом пакете, за который экономные торговцы сомнительным товаром не преминули содрать пять рублей, я вышел из магазина. Тут-то меня и поймал телефонный звонок.

– Да? – ответил я.

– Кирилл? – раздалось из трубки.

У меня потеплело на душе.

– Да! Котя, привет!

– Кхм… – Котя явно не рассчитывал, что его узнают. – А как твоя фамилия?

– Максимов.

– Угу. Да. Слушай, мы с тобой два дня назад…

– Коньяк пили, – устало сказал я. – Все ясно. Ничего не помнишь, но опять нашел свою запись? Как там старый ловелас физрук, научил старшеклассницу в шпагат садиться? Ты еще посмотри на подоконнике, там две пустые бутылки стоят. Одна «Арарат»…

– Так это серьезно все? – спросил Котя убитым голосом.

– А ты что думал?

– Хакеры шалят… влезли на мой компьютер и написали…

Нет, надо быть Котей, чтобы верить в таких хакеров.

– Слушай, я тебе ничего доказывать не буду, – сказал я. – Вчера мы вместе ходили к твоему знакомому фантасту. А потом ты меня забыл. За десять секунд.

– А где ты сейчас? – помолчав, спросил Котя.

Я насторожился.

– Зачем тебе?

– Ну… неудобно. Странно все как-то… Приезжай?

– И чем это кончится? – почти весело спросил я. – Я приеду. Буду долго доказывать, что мы с тобой знакомы. Мы выпьем две бутылки. К утру ты протрезвеешь и опять мне не поверишь. Знаешь, что… Приезжай лучше ты.

– Куда?

– Станция «Москва-3». Это в городе, недалеко от метро «Алексеевская»…

– Я найду. Посмотрю по карте. – Котя явно решился. – Через час… нет, через полтора буду. Э… тебе надо чего-нибудь?

– Нет, спасибо. Я тебя буду ждать у круглосуточного магазина на станции, если понадобится, там и возьмем. Только учти, – не удержался я, – третий день подряд пить – это уже запой.

– А как я тебя узнаю? – беспомощно спросил Котя.

– Я тебя сам узнаю.

Спрятав телефон, я подумал, что зря мы с Котей не догадались сфотографироваться. Сразу, в первый вечер, когда все только началось. Вот и было бы доказательство знакомства…

Как известно, если ты понял, что сделал глупость, то сокрушаться малопродуктивно. Куда полезнее не повторять этой ошибки. В магазинчике фототоваров у метро я купил одноразовый «пляжный» фотоаппарат, по случаю приближающейся зимы стоивший всего две сотни. На что-нибудь более серьезное деньги тратить было жалко – никаких поступлений у меня не предвиделось.

А еще я купил швейцарский перочинный ножик. Больше всего мне понравилось, что лезвие в нем маленькое и без стопора.

Ловушек я не ожидал, но на всякий случай обосновался в отдалении от магазинчика, на полпути к своей башне. Купил бутылку пива и тихонечко распивал ее, прохаживаясь по дорожке. Человек в ожидании поезда пьет пиво, что может быть безобиднее…

Котя не подвел и приехал вовремя. Вылез из такси, воинственно поправил очки и стал озираться. Несколько минут я изучал окрестности, но никакой группы захвата не заметил. Да кому я нужен…

– Котя! – окликнул я бывшего друга, подходя ближе.

Котя подпрыгнул на месте и уставился на меня с таким мучительным желанием узнать, что даже стало неловко.

– Я это, – сгружая пустую бутылку в урну, сообщил я Коте. – Кирилл Максимов. Твой старый… э… приятель.

 

– Не узнал, – печально сказал Котя. Достал из кармана мятые листки, распечатанные на принтере. Внимательно пробежался глазами. Вздохнул и протянул мне. – Все сходится. Будем на «ты»?

Оказывается, Котя не ограничился одной записью. Вчера, пока мы собирались к Мельникову, он набил еще несколько строчек:

«Сейчас пойдем в гости к Мельникову. Он фантаст, вдруг чего посоветует? На всякий случай, если снова все забуду: моего незадачливого друга зовут Кирилл Максимов. Ему двадцать шесть лет. Он работает менеджером в каком-то компьютерном салоне. Чуть выше среднего роста, обычного телосложения, намечается небольшое пузо…»

– Чего? Какое пузо? – возмутился я. – У меня совершенно нормальный вес!

– Вес нормальный, а работа сидячая, – парировал Котя.

«…пузо, лицо овальное, пухлые щеки…»

– Тебя послушать, так я весь жиром заплыл… – мрачно сказал я. – Я вешу восемьдесят кило. Совершенно нормально для моего роста.

«…щеки, глаза карие, волосы темно-каштановые, нос правильной формы, уши с четко выраженными мочками».

– Котя, ты в милиции не работал? – спросил я. – Словесные портреты не составлял?

Котя ухмыльнулся.

«В целом лицо добродушное и привлекательное. Говорит быстро, голос чуть глуховат, в разговоре неумело старается острить и подкалывать собеседника. Если я вернусь домой один и забуду про Максимова, то, прочитав эту запись, вспомню о случившемся. Что-то странное происходит с Кириллом, и мне очень не нравится, что я в это впутался».

Дальше шли чистые полстраницы – и еще несколько строчек из рассказа, в который Котя и впечатал записку самому себе:

«– Вот таким макаром! – шутливо закончил Семен Макарович, вытирая пот со лба. – Это называется тантрическая йога, и придумали ее тысячи лет назад древнегреческие гетеры.

– Спасибо огромное! – воскликнула Юля и зарделась».

Я посмотрел на Котю и покрутил пальцем у виска:

– Какие еще гетеры?

– Древнегреческие! – Котя забрал листки. – Работа у меня такая…

– Знаю я твою работу.

– Что вчера у Мельникова случилось? – спросил Котя.

– А ты ему не звонил? – поинтересовался я. – Сам-то что помнишь?

– Звонил, – ответил Котя с достоинством. – Он считает, что я к нему зашел один и мы говорили о литературе. Я тоже это помню. И все.

– Как я тебя на выходе из подъезда остановил?

Котя покачал головой.

– Пошли сядем, разговор долгий будет.

Мы взяли по бутылке пива (Котя хмыкнул, когда я без вопросов купил ему его любимую «Оболонь», а себе – нормальный «Туборг»), и я начал рассказ. Ничего не утаивая. И как купил нож, как подстерег Наталью Иванову, как она зарезалась…

– Ты уверен, что это не ты ее ударил ножом? – не выдержал Котя.

– Уверен. Я стоял с ножом в руке, хотел скотч разрезать…

– Невозможно прыгнуть на нож так, чтобы зарезаться! – подозрительно сказал Котя.

– А ты пробовал?

Котя замолчал.

Когда я дошел до милиции, освободившей меня из-под стражи, Котя занервничал.

– Слушай, Кирилл, вот это никак не возможно!

– Но так оно и было.

– Было, не было… – Котя задумался. – Говоришь, тебя били?

– Я думал, ребра сломают. Несколько раз так пнули…

– А сосед тебе в глаз засветил?

– Ну да.

– Ты в зеркало на себя смотрел?

– А что такое?

Котя ухмыльнулся.

– Ничего! В том-то и дело. У тебя лицо свежее и довольное. Будто ты неделю на курорте провел. А ребра болят?

Я подумал и расстегнул куртку. Подтянул свитер.

– Никаких следов, – констатировал Котя. – Ты меня извини, но так не бывает. Если тебя избили ногами, то хотя бы синяки наутро останутся.

Спорить с ним было трудно.

– Слушай дальше, – сказал я. – На этом чудеса не кончились.

– После ментов, которые тебя отпустили, больших чудес случиться не может, – скептически произнес Котя.

Через десять минут я закончил рассказ про башню и ехидно спросил:

– Как оно? Удивительнее ментов?

– Где эта башня? – спросил Котя.

– Вон, – показал я.

Котя снял и протер очки. Сказал:

– Это старая водонапорная башня.

– Да, конечно. С виду.

– И ты можешь меня туда провести?

– Ага.

– Пошли. – Он решительно поднялся. – Хотя я совершенно убежден, что дверь не откроется или внутри башни не окажется ничего странного…

Если честно, этого боялся и я. Откуда мне знать, могу ли я провести кого-то с собой? Быть может, проход между мирами работает только для меня. Это даже было бы логично.

Но дверь в башню открылась. И внутри все было именно так, как я запомнил. Винтовая лестница на второй этаж, пять дверей.

– Офигеть, – сказал Котя, озираясь. – Ты видишь то же самое, что и я? Качественный ремонт, винтовая лестница наверх…

– Да.

– Покажи мне ту дверь! – велел Котя. – Ту, в Кылгым!

– Кимгим, – поправил я.

Подошел к двери и, еще не открывая ее, понял, что все в порядке: металлическая ручка была ледяная.

Шел снег. Небо затянуло плотным покровом туч, и нам на головы ложились легкие белые хлопья. В окнах заводов (хотя с чего я решил, что это заводы?) света не было, звуков тоже никаких не доносилось. Следы от почтового экипажа давно засыпало снегом.

– Вот оттуда приезжал почтальон, – сказал я. – На тильбюри.

– Интересно, – сказал Котя и покосился на меня. – Тильбюри, говоришь?

Я пожал плечами. Содрал с фотоаппарата целлофановую обертку и сделал несколько снимков. Крошечная вспышка помаргивала, пытаясь подсветить местность. Впрочем, пленка – 400 единиц, снимки должны получиться.

– По всем признакам – параллельный мир, – сказал Котя. – А? Более отсталый, чем наш. Верно?

– Ну… похоже.

– Пошли в дом. – Котя вдруг посерьезнел.

– Теперь веришь? – спросил я, задвигая засов.

– Верю, верю… – Котя подергал остальные двери. – Все закрыто… Черт побери! Какие дела…

Он заметался по комнате, прижимаясь к дверям ухом, простукивая их, чуть ли не обнюхивая. Потом принялся изучать деревянный пол.

– За ночь изменился, – сказал я с гордостью, будто это я сам, лично, за одну ночь настлал тридцать квадратных метров массивной доски.

– Лиственница, – сообщил Котя. – Лаком не пахнет. А залакировано уже после укладки!

– Вот такая беда и на моей квартире была, – подтвердил я. – Никаких следов ремонта.

– Изменилась реальность… – с чувством произнес Котя. – И все изменились вместе с реальностью, один ты остался неизменным!

– Пошли наверх? – гостеприимно предложил я. – Там еще веселее вид.

– Или же наоборот, – продолжал размышлять Котя, идя за мной. – Реальность неизменна, а изменился ты. Потому и воспринимаешь обычные вещи как неожиданные…

– Это эвфемизм к слову «спятил»? – спросил я. – А ты не знаешь, в каждой заброшенной водонапорной башне произведен евроремонт?

Котя только вздохнул.

На втором этаже он тоже минут пять изучал обстановку. Таращился в окна, осматривал мебель. Обжигаясь, выкрутил одну лампочку и долго изучал цоколь. Потом вцепился в присланные книги, стал их с интересом проглядывать.

Я ему не препятствовал, потихоньку разлил купленный вчера коньяк, нарезал колбасу и сыр. На душе у меня слегка полегчало. Пускай друг меня и забыл, но наши отношения словно бы и не изменились. Наверное, оттого, что я-то знал, как с ним общаться, какие слова лучше говорить и как поступать.

– Что-то не сходится… – Котя отложил книги и задумчиво посмотрел на меня. Без особого интереса взял коньяк, пробормотал: – Только для снятия стресса…

– И что не сходится? – спросил я, когда мы выпили.

– Все не сходится. Вот смотри, что мы имеем? Ты – обычный молодой московский парень. Занимаешься какой-то ерундой, живешь в квартире, подаренной родителями, не женат, детей нет. Уникальными талантами не отмечен. Верно?

– Верно, – признал я.

– В твоей квартире поселилась чужая баба, у тебя исчезли все документы, тебя забыли друзья и родные. Ты подозреваешь во всем этом чью-то злую волю – и пытаешься допросить злодейку, отнявшую твою квартиру. Она внезапно кончает с собой. Тебя арестовывают, но забывчивость ментов прогрессирует, и тебя отпускают.

– И впрямь ерунда, – признался я.

– Нет! – Котя вскинул руку. – Ты не прав! Вот как раз все это укладывается в один логически верный ряд! Некая сила стирает тебя из нашей реальности. Что это за сила – инопланетяне, масоны или господь Бог, – пока не важно. Но смотри, что происходит дальше. Тебе звонят и приводят в заброшенную водонапорную башню. Внутри башни оборудовано жилье, причем за ночь обстановка меняется к лучшему. А еще в башне пять дверей. и одна из них – пока только одна – ведет в чужой мир! К тому же тебе недвусмысленно намекают, что ты станешь выполнять функции таможенника. Понимаешь, что не сходится?

– Нет, не понимаю! Все та же самая «некая сила» орудует.

Котя вздохнул. Налил еще по рюмке.

– Дубина. Ты возьми любого… ну ладно, у семейных свои причуды… возьми любого холостого молодого человека. Будь он дворник, студент или преуспевающий работник крупной фирмы. Возьми и предложи новую работу: таможенник миров двух между!

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru