Евгений Лукин
Тупапау , или Сказка о злой жене
Светлой памяти Жени Федорова
1
Мглистая туча наваливалась на Волгу с запада, и намерения у нее, судя по всему, были самые серьезные. Дюралевый катерок сбросил скорость и зарылся носом в нарзанно зашипевшую волну.
– Толик, – жалобно позвал толстячок, что сидел справа. – По-моему, она что-то против нас имеет…
Хмурый Толик оценил исподлобья тучу и, побарабанив пальцами по рогатому штурвальчику, обернулся – посмотреть, далеко ли яхта.
Второе судно прогулочной флотилии выглядело куда эффектнее: сияюще-белый корпус, хромированные поручни, самодовольно выпяченные паруса. За кормой яхты бодро стучал подвесной мотор, но в скорости с дюралькой она, конечно, тягаться не могла.
– Это все из-за меня, ребята… – послышался виноватый голос с заднего сиденья. Там в окружении термосов, спиннингов и рюкзаков горбился крупный молодой человек с глазами великомученика. Правой рукой он придерживал моток толстенной – с палец – медной проволоки, венчающей собой всю эту груду добра.
– Толик, ты слышал? – сказал толстячок. – Раскололся Валентин! Оказывается, туча тоже из-за него.
– Не надо, Лева, – с болью в голосе попросил тот, кого звали Валентином. – Не опоздай мы с Натой на пристань…
– «Мы с Натой»… – сказал толстячок, возводя глаза к мглистому небу. – Ты когда кончишь выгораживать свою Наталью, непротивленец? Ясно же, как божий день, что она два часа макияж наводила!
Но тут в глазах Валентина возникло выражение такого ужаса, что Лева, поглядев на него, осекся. Оба обернулись.
Белоснежный нос яхты украшала грациозная фигура в бикини. Она так вписывалась в стройный облик судна, что казалось, ее специально выточили и установили там для вящей эстетики.
Это была Наталья – жена Валентина.
Впереди полыхнуло. Извилистая молния, расщепившись натрое, отвесно оборвалась за темный прибрежный лесок.
– Ого… – упавшим голосом протянул Лева. – Дамы нам этого не простят.
На заднем сиденье что-то брякнуло.
– Ты мне там чужую проволоку не утопи, – не оборачиваясь, предупредил Толик. – Нырять заставлю…
А на яхте молнии вроде бы вообще не заметили. Значит, по-прежнему парили в эмпиреях. Наталья наверняка из бикини вылезала, чтобы произвести достойное впечатление на Федора Сидорова, а Федор Сидоров, член Союза художников, авангардист и владелец яхты, блаженно жмурился, покачиваясь у резного штурвала размером с тележное колесо. Время от времени, чувствуя, что Наталья выдыхается, он открывал рот и переключал ее на новую тему, упомянув Босха или, скажем, Кранаха.
На секунду глаза Натальи стекленели, затем она мелодично взвывала: «О-о-о, Босх!» или «О-о-о, Кранах!»
Причем это «о-о-о» звучало у нее почти как «у-у-у» («У-у-у, Босх!», «У-у-у, Кранах!»).
И начинала распинаться относительно Босха или Кранаха.
Можно себе представить, как на это реагировала Галка. Скорее всего, слушала, откровенно изумляясь своему терпению, и лишь когда становилось совсем уже невмоготу, отпускала с невинным видом провокационные реплики, от которых Наталья запиналась, а Федор жмурился еще блаженнее…
На дюральке же тем временем вызревала паника.
– Что ж мы торчим на фарватере! – причитал Лева. – Толик, давай к берегу, в конце-то концов…
– Лезь за брезентом, – распорядился Толик. – Сейчас здесь будет мокро. Ну куда ты полез? Он у меня в люке.
– В люке? – возмутился Лева. – Додумался! Нарочно, чтобы меня сгонять?
Он взобрался на сиденье и неловко перенес ногу через ветровое стекло. При этом взгляд его упал на яхту.
– Эй, на «Пенелопе»! – завопил Лева. – Паруса уберите! На борт положит!
Он выбрался на нос дюральки и по-лягушачьи присел над люком.
Тут-то их и накрыла гроза. Дождь ударил крупный, отборный. Брезент изворачивался, цеплялся за все, что мог, и норовил уползти обратно, в треугольную дыру. Лева высказывался. Сзади сквозь ливень маячил смутный силуэт яхты с убранными парусами. Валентин на заднем сиденье старался не утопить чужую проволоку и прикидывал, что с ним сделает промокшая жена на берегу за эту бог весть откуда приползшую тучу.
Но когда ни на ком сухой нитки не осталось – выяснилось вдруг, что гроза не такая уж страшная штука.
– Ну что, мокрая команда? – весело заорал Толик. – Терять нечего? Тогда отдыхаем дальше!..
Совпадение, конечно, но все-таки странно, что молния ударила в аккурат после этих самых слов.
2
Все стало ослепительно-белым, потом – негативно-черным. Волосы на голове Толика, треща, поднялись дыбом (не от страха – испугаться он не успел). Предметы, люди, сама лодка – все обросло игольчато-лучистым ореолом. Прямо перед Толиком жутко чернело перекошенное лицо Левы в слепящем нимбе.
Это длилось доли секунды. А потом мир словно очнулся – зашумел, пришел в движение. Лодка тяжело ухнула вниз с полутораметровой высоты, оглушительно хлопнув по воде плоским днищем, затем угрожающе накренилась, встав при этом на корму, и какое-то время казалось, что она неминуемо перевернется. Лева кувыркнулся через ветровое стекло и, ободрав плечо о худую наждачную щеку Толика, шлепнулся за борт.
Этот незначительный толчок, видимо, и решил исход дела – дюралька выровнялась. Толик, опомнившись, ухватил за хвост убегающую за борт брезентовую змею и рванул на себя. На помощь ему пришел Валентин. Вдвоем они втащили в лодку полузахлебнувшегося Леву и принялись разжимать ему пальцы. Вскоре он затряс головой, закашлялся и сам отпустил брезент.
– Все целы? – крикнул Толик. – У кого что сломано, выбито? А ну подвигайтесь, подвигайтесь, проверьте!
– Вот… плечо обо что-то оцарапал, – неуверенно пожаловался Лева.
– И все? – не поверил Толик.
Он перевел глаза на Валентина. Тот смущенно пожимал плечами – должно быть, не пострадал вообще.
И тогда Толик начал хохотать.
– Плечо… – стонал он. – Чуть не сожгло, на фиг, а он говорит: плечо…
Мокрый Лева ошарашенно смотрел на него. Потом тоже захихикал, нервно облизывая с губ горько-соленую воду. Через минуту со смеху покатывались все трое, да так, что лодка раскачивалась.
Но это им только казалось – дюралька танцевала совсем по другой причине. Истина открылась в тот момент, когда друзья перевели наконец дыхание.
Большая пологая волна выносила суденышко все выше и выше, пока оно не очутилось на вершине водяного холма, откуда во все стороны очень хорошо просматривался сверкающий под тропическим солнцем океан. Приблизительно в километре от лодки зеленел и топорщился пальмами гористый остров. Ничего другого, напоминающего сушу, высмотреть не удалось.
Дюралька плавно соскользнула с волны. Теперь она находилась как бы на дне водяной котловины. Остров исчез.
Трудно сказать, сколько еще раз поднималась и опускалась лодка, прежде чем к друзьям вернулся дар речи. Первым из шока вышел Толик.
– Так… – сипло проговорил он. – Попробуем завестись…
3
Да, это вам была не река! Дюралька штурмовала каждую волну, как гусеничный вездеход штурмует бархан. Сначала остров приближался медленно, словно бы нехотя, а потом вдруг сразу надвинулся, угрожающе зашумел прибоем.
Лодка удачно проскочила горловину бухточки, радостно взвыла и, задрав нос, понеслась по зеркальной воде к берегу. Толик поздно заглушил мотор, и дюралька на полкорпуса выехала на чистый скрипучий песок.
Роскошный подковообразный пляж был пугающе опрятен: ни обрывков бумаги, ни жестянок из-под консервов. У самой воды, где обычно торчат остроконечные замки из сырого песка, рассыпаны были редкие птичьи следы. Амфитеатром громоздились вечнозеленые заросли. С живописной скалы сыпался прозрачный водопадик.
– Ребята… – послышался потрясенный голос с заднего сиденья. – Но ведь это не укладывается в рамки общепринятой теории…
– Да помолчи ты хоть сейчас! – взвыл Лева. – Какая, к чертям, теория? Толик, скажи ему!..
Толик, вытянув шею, смотрел поверх ветрового стекла куда-то вдаль.
– Баньян[1], – тихо, но отчетливо произнес он.
– Где? – испугался Лева.
– Вон то дерево называется баньян, – зачарованно проговорил Толик. – Я про него читал.
Дерево было то еще. Стволов шесть, не меньше. То ли крохотная рощица срослась кронами, то ли каждая ветвь решила запустить в землю персональный корень.
– Где? Г-где?.. – Лева вдруг стал заикаться.
– Вон, правей водопада…
– Да нет! Где растет?
– В Полинезии, – глухо сказал Толик.
– В Поли… – Лева не договорил и начал понимающе кивать, глядя на баньян.
– Перестань, – сказал Толик.
Лева кивал.
– Может, воды ему? – испуганным шепотом спросил Валентин.
Толик нашарил под сиденьем вскрытую пачку «Опала», кое-как извлек из нее сигарету и не глядя ткнул фильтром сначала в глаз Леве, потом в подбородок. Лева машинально щелкнул зубами и чуть не отхватил Толику палец. Со второй попытки он прокусил сигарету насквозь.
Так же не глядя Толик сунул пачку Валентину, но тот отпрянул и замотал головой – месяц назад Наталья, прочитав статью о наркомании, настрого запретила ему курить.
Лева перестал кивать. Потом, напугав обоих, с шумом выплюнул откушенный фильтр.
– А чего, спрашивается, сидим? – вскинулся он вдруг.
Так и не дав никому прикурить, Толик сделал над собой усилие и вылез из дюральки. Постоял немного, затем поднял глаза на заросли и неловко сел на борт.
– Ребята… – снова подал голос Валентин.
– Знаю! – оборвал Толик. – Не укладывается. Слышали.
Он вскочил, выгнал из лодки Валентина и Леву, столкнул ее поглубже в воду, пристегнул карабин тросика и, отнеся якорь шага на три, прочно вогнал его лапами в песок. Спасался человек трудотерапией.
Сзади послышались не совсем понятные звуки. Толик обернулся и увидел, что Лева сидит на песке и бессмысленно посмеивается, указывая сломанной сигаретой то на бухту, то на баньян, то на водопадик.
– Послушайте… – смеялся Лева. – Этого не может быть…
Он встретился глазами с Толиком, поскучнел и умолк.
– Оч-чень мило… – бормотал между тем Валентин, очумело озираясь. – Позвольте, а где же?.. Я же сам видел, как…
Он кинулся к лодке и бережно вынес на песок чудом не оброненный за борт моток толстой медной проволоки. Собственно, мотком это уже не являлось. Теперь это напоминало исковерканную пружину от гигантского матраца, причем исковерканную вдохновенно.
И еще одно – раньше проволока была тусклой, с прозеленью, теперь же сверкала, как бляха на параде.
– Оч-чень мило… – озадаченно повторял Валентин, обходя ее кругом. – То есть в момент разряда моток принял такую вот форму…
Услышав слово «разряд», Толик встрепенулся.
– Валька! – умоляюще сказал он. – Ну ты же физик! Теоретик! Что же это, Валька, а?
Лицо у Валентина мгновенно сделалось несчастным, и он виновато развел руками.
– Давайте хоть костер разожжем! – от большого отчаяния выкрикнул Лева. Он все еще сидел на песке.
Толик немедленно повернулся к нему.
– Зачем?
– Может, корабль какой заметит…
Лицо Валентина выразило беспокойство.
– Лева, – с немыслимой в такой обстановке деликатностью начал он. – Боюсь, что тебе долго придется жечь костер…
– То есть?
– Видишь ли… Насколько я понимаю, перенос в пространстве должен сопровождаться переносом во времени… Боюсь, что мы в иной эпохе, Лева. И если это действительно Полинезия, то похоже, что европейцы здесь еще не появлялись…
Лева обезумел.
Он вскочил с песка. Он метался по пляжу, он кричал, чтобы Валентин взял свои слова обратно. Потом, полагая, видимо, что одним криком не убедишь, попытался применить силу – и его пришлось дважды оттаскивать от большого и удивленного Валентина. Наконец Толику надоела неблагодарная роль миротворца, что немедленно выразилось в коротком тычке по Левиным ребрам.
– Кончай! – внятно произнес Толик.
Будучи в прошлом одноклассниками, инженер Лева, слесарь Толик и физик-теоретик Валентин знали друг друга до тонкостей. И если у Толика вот так на глазах менялось лицо, это означало, что робкого Валентина опять обижают и что в следующее мгновение маленький худой Толик пулей влетит в потасовку, как бультерьер Снап из известного рассказа Сетона-Томпсона.
Лева мигом припомнил золотые школьные деньки и притих.
– Слушай, сейчас хлебнуть бы… – берясь за горло, обессиленно сказал он. – Достань, а?
– Водка на яхте, – напомнил Толик.
– Слу-шай… – выдохнул Лева. – А яхта где? Где «Пенелопа»?
Оба почему-то посмотрели на горловину бухты. Там ходили белые, как закипающее молоко, буруны.
– Эх, не послушал я Федора, дурак, – с сожалением молвил Лева. – Он же предлагал: идем на яхте… Нет, надо было мне влезть в твою жестянку! Был бы уже в городе… протокол бы составляли…
– Как дам сейчас в торец! – озлился Толик. – Без протокола.
– Ребята…
…И так неожиданно, так умиротворенно прозвучало это «ребята», что оба с сумасшедшей надеждой повернулись к Валентину. Все-таки физик… теоретик…
Теоретик стоял возле сверкающей медной спирали и с живым интересом оглядывал пейзаж.
– Ребята, я все-таки с вашего позволения возьму одну «опалину»?..
И, получив в ответ обалделый кивок, направился к берегу, мурлыча что-то из классики.
– Что это с ним? – тихо спросил Лева.
Толик неопределенно повел плечом.
Валентин уже возвращался, с наслаждением попыхивая сигаретой.
– Ребята, а знаете, здесь неплохо, – сообщил он. – Вообще не понимаю, чем вы недовольны… Могли попасть в жерло вулкана, в открытый космос – куда угодно! А здесь – смотрите: солнце, море, пальмы…
Видно, никотин с отвычки крепко ударил ему в голову.
– Я, конечно, постараюсь разобраться в том, что произошло, – небрежно заверил он, – но вернуться мы, сами понимаете, уже не сможем. Ну и давайте исходить из того, что есть…
– Т-ты… ты оглянись вокруг! – Лева вновь обнаружил тенденцию к заиканию.
– Отстань от него, – хмуро сказал Толик. – От Натальи человек избавился – неужели не понимаешь?
