Луиза Пенни
Все дьяволы здесь
Глава четвертая
Через несколько минут появилась «скорая», медики быстро оценили ситуацию.
Арман отошел в сторону, но оставался поблизости. Наблюдал за тем, как они проверили жизненные показатели Стивена. Осторожно перевернули его. Надели кислородную маску на окровавленное лицо.
Рейн-Мари взяла Армана за руку, почувствовав, что она липкая.
Стивен не подавал никаких признаков жизни. Он был совершенно неподвижным.
– Он жив? – прошептала Рейн-Мари.
Арман кивнул, не в силах говорить.
Он только смотрел на Стивена, пока фельдшеры переговаривались с врачом «скорой», используя слова, которые Арман и Жан Ги слышали слишком часто и которые означали слишком тяжелые повреждения.
«Шок». «Кровотечение». «Возможно, трещина черепа».
Если бы они были на поле боя, то Стивена Горовица поставили бы в очередь на операционный стол одним из последних, ввиду малой надежды на его выживание. Его бы оставили на земле. Умирать.
И смерть не заставила бы себя ждать.
Прибыла полиция. Не отходя от Стивена, Арман быстро представился и сказал:
– Это не было несчастным случаем.
– Что вы имеете в виду, месье?
– Машина, которая его сбила, фургон для доставки выпечных изделий, сделала это намеренно. Я все видел.
Полицейский сделал запись в своем блокноте:
– Это серьезное обвинение.
– Я могу это подтвердить, – сказала Рейн-Мари.
– А вы? – спросил агент у Анни, Даниеля, Розлин и Жана Ги, который еще не успел перевести дыхание, вернувшись после безуспешного преследования фургона.
– Машина не остановилась, – сказала Анни. – Ты зафиксировал номера?
– Я сделал фотографию.
Жан Ги показал полицейскому свой телефон. Фельдшеры тем временем аккуратно положили Стивена на каталку.
– Значит, речь идет о наезде и бегстве с места происшествия, – сказал полицейский, склоняясь над телефоном Жана Ги. – Но не о попытке убийства. Это здесь не подходит, месье. Я ничего такого не вижу.
Посмотрев на случившееся как бы со стороны, Жан Ги вынужден был согласиться. Дело туманное.
– Я полицейский из Квебека, – заявил Арман. – Это было явное покушение на его жизнь.
– Из Квебека, – сказал полицейский, подняв брови.
Спрашивать о том, что у него на уме, не было необходимости.
– Да, мы руководители отдела по расследованию убийств Квебекской полиции, – сказал Жан Ги. – У вас с этим какие-то проблемы?
– Никаких, месье. – Полицейский записал что-то у себя в блокноте и посмотрел на Бовуара. – Вы видели своими глазами, как фургон сбил пострадавшего?
Жан Ги ощетинился, но вынужден был признать, что нет.
– Bon[21]. А кто-нибудь из вас видел?
Анни помедлила, но потом отрицательно покачала головой. Остальные тоже.
– Я же вам говорю, что я видела, – сказала Рейн-Мари. – И мой муж видел. У вас два свидетеля.
– Ваше имя?
Она назвалась.
– Сегодня пятница, вечер, темно, – сказал полицейский. – На пострадавшем черный плащ. Водитель, может быть, выпил лишку. Вы не думаете, что такое возможно…
– Наезд был намеренный. – Арман достал свою визитку, нацарапал на ее задней стороне номер своего парижского мобильника и протянул жандарму. – Я поеду с ним.
Арман последовал за Стивеном в «скорую», и фельдшеры после короткого препирательства сдались, поняв, что они не смогут выставить этого человека из машины.
– Я сообщу тебе, какая больница, – прокричал Арман Рейн-Мари через закрывающуюся дверь.
– С ним все будет хорошо? – спросила Анни.
Кого она имела в виду – Стивена или своего отца?
«Скорая» тронулась с места, Рейн-Мари взяла дочку за руку, а Даниель обнял мать за плечи.
Все приемные покои скорой помощи выглядят одинаково, пахнут одинаково, навевают одинаковые мысли.
Стивена отвезли в больницу Отель-Дьё на острове Сите. Почти в тени собора Нотр-Дам.
Арман уставился на распашные двери, куда фельдшеры умчались с каталкой Стивена. Эти двери отделили Армана от крестного.
Здесь все было как везде. Любая больница в любом городе выглядела бы точно так же. Время и место здесь не существовали. Не имели значения.
Остальные люди в приемном покое, ждущие сообщения о состоянии их близких, выглядели изможденными от тревоги и усталости. И скуки.
Арман смыл кровь с лица и рук. Но с одежды кровь не смывалась. Ее придется выбросить. Он не хотел больше видеть эту свою одежду.
Конечно, нелепо винить рубашку и галстук, пиджак и брюки в том, что произошло. Но он готов был выбросить даже носки.
Первым делом он позвонил Рейн-Мари и сообщил, где они находятся. Она сказала, что скоро подъедет. Он предложил остальным разъехаться по домам и ждать сообщений.
Потом он позвонил другу.
– Я сейчас приеду, Арман.
Рейн-Мари появилась через несколько минут с Анни и Даниелем. Жан Ги и Розлин вернулись домой к детям.
– Есть новости? – спросила Рейн-Мари, беря Армана за руку.
– Никаких.
– Он наверняка еще жив, – сказал Даниель. Он прикоснулся пальцами к руке отца.
– Oui. – Арман улыбнулся сыну слабой благодарной улыбкой, и Даниель уронил руку.
– Арман, – раздался голос от двери.
Худощавый человек лет шестидесяти, одевавшийся явно в спешке, быстро подошел к ним. Протянул руку.
Арман пожал протянутую руку.
– Merci, mon ami. Спасибо, что пришел. Рейн-Мари, ты помнишь Клода Дюссо?
– Конечно.
Дюссо поцеловал ее в обе щеки, посмотрел на нее серьезно и повернулся к остальным.
– Это наши дети, Даниель и Анни, – сказал Арман. – Клод – префект полиции в Париже.
– То, что произошло, просто ужасно, – сказал месье Дюссо. Он пожал им руки, потом повернулся к Арману, заметил пятна крови и усталость. – Как он?
– Пока неизвестно, – ответил Арман.
– Дай-ка я попробую.
Дюссо подошел к стойке регистрации и почти сразу вернулся:
– Они впустят нас. Но только двоих.
– Мы побудем здесь, – сказала Рейн-Мари.
– Езжайте домой, – велел Арман.
– Мы остаемся, – возразила она. И поставила точку в дискуссии.
Проходя в распашные двери, Арман на миг почувствовал головокружение. Перед ним промелькнуло воспоминание. Окровавленные простыни, натянутые на лица полицейских. Молодых мужчин и женщин, которых он принимал на службу. Которых готовил. Которых вел за собой.
На чьих днях рождения и свадьбах он танцевал. Он был крестным для нескольких из их детей.
А теперь они лежали мертвые на каталках. Погибли в бою, на который он их послал.
Ему еще предстояло вскоре постучать в двери их близких. Посмотреть им в глаза и сказать слова, которые разобьют их жизнь вдребезги.
Арман прерывисто вздохнул и пошел дальше, через эти воспоминания и в новый кошмар. Рядом с ним шел его друг и коллега.
– Стивен в операционной, – сказал Клод, поговорив с одной из медсестер. – Нам нужно устроиться поудобнее.
Они сели бок о бок на жестких стульях в коридоре.
– Ужасное место, – прошептал Дюссо, явно борясь с собственными воспоминаниями. О своих собственных подчиненных. – Но они тут большие умельцы. Если кого-то можно спасти…
Арман коротко кивнул.
– По пути сюда я посмотрел предварительные заметки флика, который выехал на вызов.
Префект использовал жаргонное парижское название для полицейских. Les flics. Он узнал это слово на улицах еще до поступления в полицию. Хотя оно, строго говоря, не было комплиментом, большинство полицейских приняли это слово. Оно стало ласковым прозвищем. Или по меньшей мере дружеским.
Арман хранил молчание, его глаза были устремлены на дверь, ведущую в операционный блок.
– Полицейский написал, что, по твоим словам, этот наезд был преднамеренным. Ты действительно так считаешь?
Арман повернулся к нему. Глаза у него воспалились от усталости. И эмоций.
– Так оно и было. Машина остановилась. А потом резко ускорилась. Стивена сбили намеренно.
Дюссо кивнул, кинул короткий взгляд на свои руки.
– Остальные свидетели говорят только о том, что фургон покинул место происшествия. Один из них, кажется твой зять, успел сделать очень плохую фотографию.
– Рейн-Мари тоже видела, что его сбили намеренно.
– Да? После того как ты уехал, она рассказала о том, что случилось. Она сказала, что вы оба смотрели на Эйфелеву башню, на ней только-только зажгли освещение.
– Это верно. Я начал говорить со Стивеном…
Арман вдруг замолчал. Он внезапно почувствовал, что ему стало нехорошо.
– Что случилось? – спросил Клод.
– Я не понимал, что Стивен находится посреди улицы. Когда я заговорил, он остановился и повернулся. Он не видел фургона. Не мог видеть. Он смотрел на меня.
– Это не твоя вина, Арман, – сказал Клод, мгновенно поняв, что имеет в виду Арман. Что чувствует.
Распашные двери открылись, и появился медбрат.
– Месье префект? – спросил он, переводя взгляд с одного на другого.
Клод и Арман встали.
– Oui, – сказал Дюссо.
– Месье Горовиц жив…
На лице Армана отразилось облегчение, но медбрат продолжил:
– …однако он в критическом состоянии. Мы не можем сказать, перенесет ли он операцию. Но даже если перенесет… он получил серьезную травму головы.
Арман прикусил губу изнутри. Так прикусил, что почувствовал вкус крови.
Дюссо представил его как ближайшего родственника пострадавшего.
– Вам лучше уехать домой, – сказал медбрат Гамашу. – Если вы оставите свой номер телефона, вам позвонят.
– Я останусь, если вы не возражаете.
– Мы останемся, – сказал Дюссо и проводил взглядом медбрата, вернувшегося в операционную через распашные двери. Потом снова посмотрел на Гамаша. – Горовиц? Пострадавший – Стивен Горовиц? Миллиардер?
– Да. Разве в протоколе об этом не сказано?
– Наверное, сказано, но я, видимо, сосредоточился на твоем заявлении.
– Он мой крестный. Excusez-moi. Пойду скажу Рейн-Мари и остальным, чтобы ехали домой.
Клод Дюссо проводил взглядом Армана, который шел по коридору, уступая дорогу докторам и медсестрам, спешившим к другим пострадавшим.
Когда Арман исчез из виду, Дюссо направился к дежурной медсестре и попросил принести ему пакет с вещами Стивена. Не его одежду, а то, что обнаружилось в его карманах.
Префект исследовал содержимое бумажника, проверил все записки, осмотрел разбитый айфон.
Потом он сложил все обратно в пакет, запечатал его снова и отдал медсестре.
Рейн-Мари, Даниель и Анни, увидев Армана, поспешили ему навстречу.
Остальные в комнате ожидания встревоженно подняли головы, затем опустили глаза, когда поняли, что это не врач с новостями для них.
– Он все еще в операционной, – сказал Арман, обняв Рейн-Мари.
– Это хорошая новость, верно? – спросила Анни.
– Oui, – ответил ей отец так тихо, что она мгновенно все поняла.
– Папа, – сказал Даниель, – я сожалею…
– Merci. Он в хороших руках.
– Да, но я чувствую себя виноватым из-за того, что никак не прореагировал, когда ты попросил о помощи. Наверное, у меня случился шок.
Арман повернулся к сыну и полностью сосредоточился на нем.
Если этот старший офицер полиции и знал что-то наверняка, так это то, что у каждого человека есть свои сильные стороны. И слабые. Это важно признавать. И не ждать от человека то, чего он не может дать.
Он знал, что ему не следовало обращаться к Даниелю. Не в такой момент. Не в случае кризиса.
А может быть, и никогда.
– Теперь ты здесь, – сказал он, вглядываясь во взволнованное лицо сына. – И это единственное, что имеет значение.
– Ты думаешь, водитель намеренно сбил Стивена? – спросила Анни.
– Да.
– Нет, я спрашиваю, как по-твоему, он знал, что это Стивен? – пояснила она свой вопрос. Ее юридический разум действовал. – Или Стивен был выбран случайно?
Этот вопрос беспокоил и Армана. Он не мог себе представить, откуда водитель мог знать, что Стивен будет переходить улицу в этом месте и в это время. С другой стороны, если это была террористическая атака, целью которой не был конкретно Стивен, то человек, использовавший машину в качестве оружия, должен был выбрать группу людей, а не одиночного пешехода. Почему он сбил одного этого старика?
– Я не знаю, – признался Арман. Он оглянулся через плечо в сторону распашных дверей. – Мне нужно возвращаться. Я дам вам знать, как дела. Я вас люблю.
– Я тебя люблю, – сказала Анни, а Даниель кивнул.
Рейн-Мари крепко его обняла и прошептала:
– Je t’aime.
Глава пятая
Вернувшись в квартиру, Рейн-Мари погрузилась в пенную ванну с ароматом роз и закрыла глаза, пытаясь смыть с себя всю грязь случившегося. Она глубоко дышала, чтобы успокоиться, и вскоре почувствовала, как расслабляется ее тело, хотя мозг продолжал работать. Вызывать образы.
Вот Стивен лежит на земле. Вот лицо Армана. Вот фургон, проносящийся мимо. И машина, летящая прямо на нее.
Рейн-Мари словно вросла в землю. Не отскочила в сторону. Если бы отскочила, машина сбила бы Армана. А она бы не простила себе, если бы такое случилось.
Потом появился другой образ. Выражение лица полицейского. Он явно не верил тому, в чем они с Арманом были уверены.
Это вовсе не несчастный случай.
– Ты как? – спросил Жан Ги. – Устала, наверно.
Он принес домой Оноре, крепко спавшего у него на руках все два квартала от квартиры Даниеля и Розлин. Уложив сына в кровать, он уселся и стал ждать Анни, время от времени отправляя ей короткие эсэмэски поддержки.
Теперь Анни и Жан Ги лежали в кровати, и она пыталась устроиться поудобнее. Свет был выключен. Детский монитор подтверждал, что мальчик крепко спит.
Но к родителям мальчика сон не шел.
Анни оставалось несколько дней до родов, и Жан Ги беспокоился, не скажется ли на ней сегодняшнее потрясение.
– Все в порядке. Она толкается. Наверно, знает, что я пытаюсь уснуть.
Жан Ги улыбнулся и прижал к себе жену и еще не родившуюся дочь:
– Кто этот друг, которому звонил твой отец?
– Клод Дюссо, – сказала Анни.
Жан Ги сел в кровати:
– Префект полиции Парижа?
– Да. Ты его знаешь?
– Только по его репутации. Хорошей репутации.
– Папа познакомился с ним много лет назад в рамках программы обмена, когда они были начинающими агентами.
Она чуть не спросила, почему Жан Ги сказал тому полицейскому, приехавшему на вызов, будто он полицейский из отдела убийств в Квебеке. Когда на самом деле он уже не полицейский.
Может быть, он просто считал себя полицейским. Все еще. Всегда.
Но она не стала спрашивать. Будучи юристом, она научилась не задавать вопросов, если не была готова к ответу.
Вместо этого она сказала:
– Этот коп не поверил, что фургон намеренно сбил Стивена.
– Не поверил.
– А ты?
– Я поверил. – Бовуару и в голову не пришло бы усомниться в словах Гамаша. – Вопрос в том, поверит ли этому Клод Дюссо?
Наступил самый пик ночи, хотя в душном коридоре без окон судить о времени было трудно.
Но активность в коридоре, куда привозили пациентов, требующих немедленной помощи, не стихала. Несчастные случаи. Инфаркты. Инсульты. Жертвы насилия.
Раздавались крики боли, призывы о помощи к медицинскому персоналу.
Арман уже начал узнавать голоса. Это интерн, не успевающий перевести дух. Это измученные фельдшеры. Это стойкая медсестра. Это хладнокровный старший врач и привратник с его почти зловещим свистком.
Шумы и суета перешли из какофонии, играющей на нервах Гамаша и вызывающей у него самые неприятные воспоминания, в нечто почти успокаивающее.
Арман вдруг почувствовал, как тяжелеют его веки, а голова откидывается к стене.
Часы показывали половину третьего ночи, и он не спал уже два дня, начиная с ночного полета рейсом «Эйр Канада» из Монреаля.
Клод нашел торговый автомат и принес им кофе. Отвратительный, но принятый с благодарностью. Однако даже доза кофеина не смогла прогнать усталость.
Арман ударился головой о стену и проснулся. Он потер лицо руками, почувствовал пробивающуюся щетину, потом посмотрел на Клода – тот что-то читал.
– Ты бы ехал домой. Тебе скоро на работу.
Дюссо посмотрел на него:
– Сегодня уже суббота. Босс дал мне выходной.
– Ты и есть босс.
– Согласись, это удобно. Я остаюсь. – Он показал на планшет. – В докладе от полицейского, который прибыл по вызову, упоминается, что от тебя пахло алкоголем и глаза были налиты кровью.
– Я выпил два бокала вина за ужином. Я не был пьян.
– Но с учетом смены часовых поясов это повлияло на тебя, вероятно, сильнее, чем ты думал.
– Я давно не был пьяным, но можешь мне поверить, я знаю, что такое быть пьяным. Я был и остаюсь совершенно трезвым. И я знаю, что я видел.
– То есть ты считаешь, что этот фургон имел намерение сбить Стивена Горовица.
– Не сбить – убить. И не считаю, а знаю наверняка.
Дюссо сделал глубокий вдох и кивнул:
– Ладно, я тебе верю. Но тогда возникают вопросы.
– Неужели? – сказал Гамаш и увидел улыбку на лице Дюссо.
– Я передал это дело моему заместителю. Она работает на набережной Орфевр, – сообщил Дюссо.
– Она? Я думал, твой заместитель – Тьерри Жирар.
Дюссо покачал головой:
– Мой заместитель, как и твой, дезертировал. Наверное, они умнее нас, Арман. В них не стреляют, и они умудряются за год заработать столько, сколько я не заработаю за пять.
– Да, но у нас есть зубопротезное обеспечение, – сказал Арман.
– К сожалению, мы в этом нуждаемся. Так или иначе, у меня отличная замена в лице Ирены Фонтен. Я устрою тебе встречу с ней завтра утром.
– Merci.
– Разумеется, мы пока подержим при себе все подробности и наши подозрения. Я понятия не имел, что ты знал Стивена Горовица.
– Знаю, – поправил его Арман. Он понимал, что излишне педантичен, но ему необходимо было сохранять Стивена живым, даже если это касалось формы глагола. – Он практически вырастил меня. Он вместе с моей бабушкой.
Дюссо был знаком с этой частью жизни Армана, так что ему не требовалось рассказывать все заново. Но вопросы у него оставались.
– Как вы с ним познакомились?
– Он был другом моего отца. Они познакомились в конце войны. Стивен был тогда переводчиком у союзников.
– Он что, немец?
Вполне естественный вопрос.
– Он родился в Германии, но бежал и обосновался в Париже. Сотрудничал с Сопротивлением.
– Ты говоришь, бежал. Он еврей?
– Мне об этом неизвестно. На самом деле он скорее гуманист.
Дюссо ничего не сказал, и Арман посмотрел на него:
– А в чем дело?
– Не то чтобы я сомневался в тебе или в нем, но мой отец часто удивлялся, сколько мужчин и женщин вдруг оказались в рядах Сопротивления, после того как война закончилась.
Арман кивнул:
– Моя бабушка говорила то же самое.
– Я и забыл, что она у тебя из Парижа.
– Из Еврейского квартала. Ле-Маре. Прежде… – Но он не стал развивать эту мысль. – Стивен никогда не рассказывал о войне. А она рассказывала, но редко.
– Тогда откуда ты знаешь, что он был в Сопротивлении?
– Я слышал, как мать с отцом говорили об этом.
– Ты, наверно, был тогда совсем ребенком.
– Да. Я, конечно, не все понимал. Позже Стивен рассказывал мне, что мой отец помог ему перебраться в Монреаль и дал деньги взаймы на открытие бизнеса. Когда я родился, они пригласили его в крестные.
– Непросто это для человека, который не верит в Бога.
– Может, он и верит, но сердится на него. Объявил ему бойкот.
– Будем надеяться, что их встреча состоится еще не скоро. Не завидую я le bon Dieu[22].
Арман улыбнулся и представил себе Стивена, здорового и сильного, стоящего у Врат.
Вот только у каких Врат?
– Ад пуст, – пробормотал он.
– Pardon? – переспросил Клод.
– Стивен любит повторять эти слова. «Ад пуст, и все дьяволы здесь».
– Очаровательно. Но мы в Париже, Арман. В Городе света. Здесь нет никаких дьяволов.
Гамаш повернулся к другу с удивленным лицом.
– Ты, должно быть, шутишь. – Он вгляделся в Дюссо. – Революционный террор отчасти был порожден эпохой Просвещения. Сколько протестантов было истреблено, сколько мужчин и женщин закончили свои жизни на гильотине, сколько евреев подверглись преследованиям и были убиты? Сколько невинных, погибших от рук террористов здесь, в Городе света, согласятся с тобой? Дьяволы слетелись сюда. И ты об этом знаешь больше других.
Дюссо забыл, что его друг изучал историю. А значит, и человеческую натуру.
– Ты прав, конечно. У месье Горовица нет своей семьи? – спросил Клод, возвращая разговор к человеку, сражающемуся за жизнь в нескольких шагах от них. – Братьев? Сестер?
– Мне об этом неизвестно. Семья Стивена жила в Дрездене.
В уточнениях не было необходимости.
– Жена? Дети?
Арман помотал головой:
– Только я.
– Мои агенты сейчас просматривают камеры наблюдения в районе. Поскольку нам известно время нападения, мы сможем найти фургон, когда он свернул на улицу Риволи.
– А там, где сбили Стивена?
Клод отрицательно покачал головой:
– Мы не можем поставить камеры на каждом перекрестке в Париже, так что на той маленькой улочке нет ни одной. Но у владельцев магазинов могут быть собственные камеры. Мы их проверим, как только магазины откроются. И все же есть одна вещь, которую я пока никак не могу понять.
– Был ли Стивен целью или это случайность?
– Да. Если это было покушение именно на месье Горовица, то откуда водитель узнал, что это он?
– А если это была случайность, террористическая атака, похожая на другие атаки с использованием машин, то почему водитель не попытался сбить как можно больше народу? – сказал Гамаш. – Нас. Мы были не менее уязвимы, чем Стивен.
– Да. Мы рассматриваем этот случай как наезд, но, – он поднял руку, упреждая возражения, – но действуем так, как если бы имели дело с покушением на убийство.
Клод Дюссо посмотрел на друга. И произнес слова, которые Арман Гамаш хотел услышать:
– Я тебе верю.
Они оба повернулись в сторону распахнувшихся дверей.
