Луиза Пенни
Разные оттенки смерти
Глава третья
На следующее утро Клара поднялась рано. Надела резиновые сапоги, свитер поверх пижамы, налила себе кофе и села в деревянное садовое кресло за домом.
Официанты выездного ресторана все прибрали, и не осталось никаких свидетельств вчерашнего приема с множеством гостей, барбекю и танцами.
Клара закрыла глаза и подставила лицо молодому июньскому солнцу, слушая птичий щебет на рокочущей речушке Белла-Белла в конце их сада. Чуть меньший шум производили шмели, они летали вокруг пионов, ползали по бутонам, залезали внутрь. Исчезали.
Суетились без дела.
Все это казалось комичным, смешным. Правда, столько всего вокруг казалось смешным, если не знать подоплеки.
Клара Морроу держала в руках теплую кружку, вдыхала аромат кофе и свежескошенной травы. Сирени, пионов и молодых, пахучих роз.
Это была та самая деревня, которая появлялась, когда маленькая Клара залезала с головой под одеяло. Деревня, прятавшаяся за тонкой деревянной дверью ее спальни. Там, по другую сторону двери, спорили ее родители; там братья не замечали ее; там звонил телефон, но никогда – ей; там на нее смотрели так, будто ее и не было, – сквозь нее на кого-то другого. На кого-то красивее. Интереснее. А на Клару там натыкались, будто она была невидимкой, обрывали ее на полуслове, будто она и не говорила.
Но когда она закрывала глаза и натягивала одеяло на лицо, ей представлялась маленькая миленькая деревня в долине. С лесами, цветами и добрыми людьми.
Где суетиться без дела – добродетель.
Сколько Клара себя помнила, она хотела только одного, хотела даже больше, чем персональной выставки. Не богатства, не власти, даже не любви.
Клара Морроу хотела быть своей. И вот, когда ей скоро пятьдесят, эта ее мечта сбылась.
Что, если выставка была ошибкой? Согласившись на выставку, не отделила ли она себя от других?
Перед ее мысленным взором всплывали сцены прошедшего вечера. Ее друзья, другие художники, Оливье, который перехватывал ее взгляд и одобрительно кивал. Радость, которую она испытала, познакомившись с Андре Кастонге и другими. Счастливое лицо куратора. Барбекю в деревне. Еда, выпивка и фейерверк. Живой оркестр и танцы. Смех.
Облегчение.
Но при свете дня тревога вернулась. Хуже всего было не в разгар шторма, но при легком тумане, приглушавшем солнечный свет.
И Клара знала почему.
Питер и Оливье уехали за газетами. Чтобы привезти слова, которых она ждала всю жизнь. Рецензии. Отзывы критиков.
Блестящая. Провидческая. Виртуозная.
Скучная. Подражательная. Предсказуемая.
Что там будет написано?
Клара сидела, прихлебывала кофе и пыталась не думать об этом. Не замечать, как удлиняются тени, подползают к ней с ходом времени.
Раздался хлопок автомобильной двери, и Клара съежилась на своем кресле – резкий звук вернул ее к реальности.
– Мы верну-у-улись, – пропел Питер.
Клара услышала шаги, приближающиеся к ней, огибающие коттедж. Она вскочила, повернулась и увидела Питера и Оливье. Но они не шли к ней – они стояли без движения. Словно превратились в больших садовых гномов.
И смотрели не на нее, а на клумбу.
– Что там? – спросила Клара, направляясь к ним, ускоряя шаг при виде выражения на их лицах. – Что случилось?
Питер повернулся и, уронив газеты на траву, остановил Клару, чтобы она не подходила ближе.
– Вызывай полицию, – сказал Оливье.
Он подался вперед, к клумбе многолетников с пионами, дицентрой и маками.
И с чем-то еще.
Старший инспектор Гамаш выпрямился и вздохнул.
Сомнений не осталось. Убийство.
У женщины, лежавшей у его ног, была сломана шея. Если бы она лежала внизу лестничного пролета, он, возможно, и подумал бы, что это несчастный случай. Но она лежала на спине в цветочной клумбе. На мягкой траве.
Глаза открыты. Устремлены прямо на солнце, близящееся к полудню.
Гамаш почти ждал, что она моргнет.
Он оглядел аккуратный сад. Знакомый сад. Как часто стояли они здесь с Питером, Кларой и другими, со стаканом пива в руке, пока готовилось барбекю. Стояли и разговаривали.
Но не сегодня.
Питер и Клара, Оливье и Габри находились у речки. Смотрели. Их с Гамашем разделяла желтая ленточка, великий водораздел. На одной стороне следователи, на другой – подследственные.
– Женщина, белая, – произнесла коронер доктор Харрис.
Она, как и агент Изабель Лакост, стояла на коленях рядом с убитой. Инспектор Жан Ги Бовуар руководил выездной бригадой криминалистов из Квебекской полиции. Они методически прочесывали территорию. Собирали улики. Фотографировали. Тщательно, внимательно делали криминалистическую работу.
– Средних лет, – продолжал звучать голос коронера.
Беспристрастный голос. Ничего, кроме фактов.
Старший инспектор Гамаш внимательно слушал. Он, как никто другой, знал цену факта. Но еще он знал, что убийца редко обнаруживается в фактах.
– Крашеная блондинка, у корней волос видна седина. Вес слегка избыточный. Кольца на безымянном пальце нет.
Факты были необходимы. Они указывали направление, из них сплеталась сеть. Но убийца обнаруживался, когда ты следовал не только фактам, но и чувствам. Тем злобным эмоциям, которые превращают человека в убийцу.
– Шея сломана на втором позвонке.
Старший инспектор Гамаш слушал и наблюдал. Знакомая рутинная работа. Но всегда вызывающая ужас.
Тот факт, что один человек забрал жизнь у другого, всегда потрясал его, хотя он много лет проработал главой отдела по расследованию убийств знаменитой Квебекской полиции. Повидал множество убийств. И убийц.
И каждый раз поражался тому, что один человек забрал жизнь другого.
Питер Морроу смотрел на красные туфли, торчащие из клумбы. Он были надеты на ноги, а ноги принадлежали мертвой женщине, чье тело лежало в траве его сада. Он не видел тела за высокими цветами. Но ноги видел. Он отвернулся. Попытался сосредоточиться на чем-нибудь другом. На следователях, на Гамаше и его команде – вот они тут сгибаются, наклоняются, бормочут что-то, словно хором читают молитву. Совершают какой-то темный ритуал в его саду.
Питер обратил внимание, что Гамаш никогда не делал заметок. Он только слушал и уважительно кивал. Задавал вопросы, смотрел задумчиво. Заметки на память делали другие. В данном случае агент Лакост.
Питер пытался отвлечься, сосредоточиться на красоте сада.
Но его глаза постоянно возвращались к телу на клумбе.
Неожиданно Гамаш быстро повернулся и посмотрел на него. И Питер тут же инстинктивно опустил глаза, словно сделал что-то стыдное.
Он сразу пожалел об этом и поднял голову, но старший инспектор больше не искал его взгляда – он шел к нему.
Питер хотел было отвернуться этак небрежно. Будто его привлек какой-то звук – олень в лесу по другую сторону речушки.
Он начал поворачиваться, но заставил себя остановиться.
Ему незачем прятать глаза, сказал он себе. Он не совершил ничего предосудительного. А наблюдать за действиями полиции – что ж, это естественное человеческое желание.
Разве нет?
Но Питер Морроу, всегда такой уверенный, чувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Он больше не знал, что естественно, а что – нет. Не знал, что ему делать с руками, глазами, со всем телом. Со своей жизнью. Со своей женой.
– Клара, – сказал Гамаш, протягивая ей руку, а потом поцеловал Клару в обе щеки.
Если другие следователи и сочли странным, что их шеф целует подозреваемую, то ничем этого не показали. А Гамашу явно было все равно.
Он обошел группку, каждому пожал руку. Последним он подошел к Оливье, явно давая тому время подготовиться. Гамаш протянул руку. Все замерли, вдруг забыв о мертвом теле.
Оливье, не раздумывая, протянул руку, вот только в глаза Гамашу не смог заставить себя посмотреть.
Старший инспектор улыбнулся им едва заметной, чуть ли не извиняющейся улыбкой, словно тело оказалось здесь по его вине. Питер подумал: неужели так и начинаются всякие жизненные кошмары? Не с удара грома. Не с крика. Не с воя сирен. А с улыбки. Надвигалось что-то страшное, но оно было любезно и хорошо воспитано.
Правда, что-то ужасное уже успело побывать здесь и ушло. Оставив после себя мертвое тело.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Гамаш, снова возвращаясь к Кларе.
Это был не пустой вопрос. Старший инспектор выглядел искренне озабоченным.
Питер испытал облегчение, когда этот человек снял с него груз этого тела, взвалил на свои широкие, крепкие плечи.
Клара помотала головой.
– Я просто ошеломлена, – сказала она наконец и оглянулась. – Кто она?
– Вы не знаете?
Гамаш перевел взгляд с Клары на Питера, потом на Габри и на Оливье. Каждый из них покачал головой в знак отрицания.
– Она не была гостьей на вашей вечеринке?
– Наверно, была, – сказала Клара. – Но я ее не приглашала.
– Кто она? – спросил Габри.
– Вы на нее посмотрели? – упорно продолжал Гамаш, который еще не был готов ответить на этот вопрос.
Все кивнули.
– Мы вызвали полицию, а потом я вернулась в сад посмотреть, – сказала Клара.
– Зачем?
– Я должна была посмотреть, знаю ли я ее, – ответила Клара. – Может быть, это кто-то из друзей или соседей.
– Она ни то и ни другое, – вмешался Габри. – Я готовил завтрак в нашей гостинице, когда позвонил Оливье и сообщил, что случилось.
– И вы пришли сюда? – спросил Гамаш.
– А вы бы не пришли? – ответил вопросом на вопрос Габри.
– Ну, я ведь детектив, – сказал Гамаш. – Это моя обязанность. Про вас такого не скажешь.
– А я – любопытный сукин сын, – сказал Габри. – В некотором роде это тоже моя обязанность. И, как и Кларе, мне нужно было посмотреть, не знаю ли я ее.
– Кому-нибудь еще вы говорили? – спросил Гамаш. – Кто-нибудь еще заходил в сад посмотреть?
Они снова покачали головой.
– Значит, вы все внимательно посмотрели и никто ее не узнал?
– Так кто она? – еще раз спросила Клара.
– Мы не знаем, – признался Гамаш. – Она упала на свою сумочку, а доктор Харрис пока не хочет ее перемещать. Но скоро мы узнаем.
Габри неуверенно спросил у Оливье:
– Она тебе ни о чем не напоминает?
Оливье хранил молчание. И тут Питер произнес:
– Ведьма мертва?
– Питер, – быстро сказала Клара. – Женщину убили и оставили в нашем саду. Что за ужасные вещи ты говоришь!
– Прошу прощения, – пробормотал Питер, потрясенный собственными словами. – Но она и в самом деле похожа на Злую Ведьму Запада с этими ее красными туфлями[13].
– Мы не говорим, что она ведьма, – поспешил вставить Габри. – Но вы не можете отрицать, что в такой одежде она похожа на жительницу Канзаса.
Клара закатила глаза, покачала головой и пробормотала:
– Господи Исусе.
Но Гамаш вынужден был признать: он со своей командой говорил о том же. Нет, убитая не напоминала им Ведьму Запада, но она явно была одета не для барбекю в саду.
– Я ее вчера не видел, – сказал Питер.
– А мы бы ее запомнили, – заговорил наконец Оливье. – Такую не забудешь.
Гамаш кивнул. Он вполне мог это понять. В таком блестящем красном платье убитая явно выделялась бы на общем фоне. Все в этой женщине кричало: «Посмотрите на меня!»
Он снова взглянул на убитую, пытаясь вспомнить, не было ли вчера на вернисаже кого-то в ярко-красном платье. Возможно, она приехала прямо оттуда, как, предположительно, и большинство гостей. Но никого похожего он не вспомнил. Большинство женщин (за примечательным исключением Мирны) были облачены не в столь яркие одежды.
И тут ему в голову пришла одна мысль.
– Excusez-moi[14].
Он быстро пошел по газону к Бовуару, перекинулся с ним несколькими словами, а потом вернулся, уже не так быстро, о чем-то думая.
– По дороге сюда я прочел отчет, но хотел бы услышать от вас лично, как было обнаружено тело.
– Первыми ее увидели Питер и Оливье, – сказала Клара. – Я сидела в кресле. – Она махнула рукой, показывая на желтое садовое кресло, одно из двух. На деревянном подлокотнике все еще стояла кружка с кофе. – Они поехали за газетами в Ноултон, а я сидела ждала их.
– А зачем газеты?
– Рецензии.
– Ах да, конечно. И теперь мне ясно, откуда… – Он показал на пачку газет, лежащих на траве за желтой полицейской лентой.
Клара тоже посмотрела на газеты. Ей хотелось бы сказать, что она совсем забыла о рецензиях, когда обнаружилась страшная находка, но это было бы неправдой. «Нью-Йорк таймс», торонтская «Глоуб энд мейл», лондонская «Таймс» лежали на земле там, где выпали из руки Питера.
Вне пределов ее досягаемости.
Гамаш недоуменно посмотрел на Клару:
– Но если вам так хотелось прочитать рецензии, то почему не посмотрели в Интернете? Рецензии там должны были появиться несколько часов назад. Разве нет?
Тот же самый вопрос задавал ей и Питер. И Оливье. Как это объяснить?
– Потому что я хотела держать газеты в руках, – ответила Клара. – Я хотела прочитать рецензии обо мне так, как я читаю рецензии о других художниках, которых люблю. Я должна была потрогать газетную бумагу. Ощутить ее запах. Полистать страницы. Я всю жизнь мечтала об этом. Мне казалось, это стоит лишнего часа ожидания.
– Значит, вы около часа просидели сегодня утром в саду?
Клара кивнула.
– В какой промежуток времени это было? – спросил Гамаш.
– Приблизительно с семи тридцати до их возвращения около восьми тридцати. – Клара посмотрела на Питера.
– Все верно, – подтвердил Питер.
– Что вы увидели, когда вернулись? – спросил Гамаш у Питера и Оливье.
– Мы вышли из машины, а поскольку мы знали, что Клара сидит в саду, то решили идти прямо сюда. – Питер показал на угол дома, где на старом сиреневом кусте еще оставались последние цветы весеннего сезона.
– Я шел за Питером, и вдруг он остановился, – сказал Оливье.
– Когда мы обогнули дом, я увидел на земле что-то красное, – продолжил Питер. – Кажется, я подумал, что это упавший мак. Но размеры были слишком велики. Поэтому я остановился и посмотрел. И тогда увидел, что это женщина.
– И что вы сделали?
– Я решил, что это кто-то из гостей – может, перебрала вчера и вырубилась, – сказал Питер. – Проспала всю ночь у нас в саду. Но когда я увидел, что глаза у нее открыты, а голова…
Он вывернул свою голову, но, конечно, не смог продемонстрировать того угла. Такой подвиг доступен только мертвым.
– А вы? – обратился Гамаш к Оливье.
– Я попросил Клару вызвать полицию, – ответил Оливье. – Потом я позвонил Габри.
– Вы говорите, у вас были гости? – спросил Гамаш. – Люди с вернисажа?
Габри кивнул:
– Пара художников, приехавших из Монреаля, решили остановиться в нашей гостинице. Другие предпочли гостиницу со спа-салоном.
– Они заказывали номера заранее?
– Что касается нашей гостиницы, то нет. Договорились прямо во время вечеринки.
Гамаш кивнул, повернулся и помахал агенту Лакост. Та быстро подошла к нему, выслушала распоряжение и направилась к двум молодым агентам, которые, кивнув, удалились.
Клару всегда поражало, как легко начальствует Гамаш и как естественно люди исполняют его приказы. Он никогда не кричал, не выходил из себя, не был резким. Всегда отдавал приказы самым спокойным и вежливым тоном. Его приказы были похожи на просьбы. Но никто из подчиненных не ошибался на сей счет.
Гамаш снова обратился к четверым друзьям:
– Кто-нибудь из вас прикасался к телу?
Они переглянулись и покачали головой.
– Нет, – сказал Питер.
Теперь он чувствовал себя увереннее. На прямые вопросы следовали четкие ответы.
Опасаться нечего.
– Если вы не возражаете… – Гамаш направился к садовому креслу.
Даже если бы они возражали, это не имело бы значения. Он шел туда и приглашал их за собой.
– До их возвращения, когда вы сидели тут в одиночестве, вы не заметили ничего странного? – спросил он на ходу.
Казалось очевидным, что если бы Клара увидела тело в саду, то сказала бы об этом раньше. Но он хотел знать не о теле. Это был сад Клары, она знала в нем каждый уголок. Может быть, она заметила еще что-то необычное. Сломанное растение, помятый куст.
Какую-нибудь деталь, упущенную его командой. Что-то столь незаметное, на что даже она не обратила внимания, пока он не задал этого вопроса.
И к ее чести, она не выступила с какой-нибудь неуместной репликой.
Это сделал Габри:
– Вы имеете в виду тело?
– Нет, – ответил Гамаш, когда они подошли к креслу. Он развернулся и оглядел сад с этого места. Да, увидеть отсюда убитую было невозможно – ее закрывали цветочные клумбы. – Я имею в виду что-нибудь другое.
Он обратил вдумчивый взгляд на Клару.
– Есть в вашем саду сегодня утром что-нибудь необычное? – Он предостерегающе посмотрел на Габри, и тот приложил палец к губам. – Что-нибудь незначительное? Какая-нибудь мелочь?
Клара огляделась. На газоне с задней стороны дома было несколько больших цветочных клумб. Некоторые круглые, некоторые удлиненные. Высокие деревья вдоль берега реки отбрасывали пятнистые тени, но большая часть участка купалась в лучах полуденного солнца. Клара, как и остальные, прощупала весь сад взглядом.
Было ли в нем что-то необычное? Сейчас трудно было сказать – столько народа, газеты на траве, работающие криминалисты, желтая полицейская лента. Газеты. Тело. Газеты.
Все было необычным.
Клара снова посмотрела на Гамаша, умоляя глазами о помощи.
Гамашу не хотелось помогать ей, не хотелось давать подсказки, услышав которые она может увидеть то, чего на самом деле не существует.
– Не исключено, что убийца прятался здесь, – сказал он наконец. – Выжидал.
Он не стал развивать эту мысль, увидев, что Клара поняла. Она повернулась к саду. Неужели человек, замысливший убийство, ждал здесь? В ее святилище?
Прятался среди цветочных клумб? Сидел на корточках за высокими пионами? Стоял на коленях за растущими флоксами?
Ждал?
Она осмотрела все многолетники, все кусты, проверяя, не упало ли что-нибудь на траву, не сломана ли ветка, не сорван ли бутон.
Но все было в идеальном порядке. Мирна и Габри несколько дней трудились в саду, чтобы он выглядел безупречно к вечеринке. Он и выглядел безупречно. Вчера. И сегодня утром.
Вот только полицейские, словно жуки, ползали повсюду. И тело в ярко-красном платье лежало на клумбе. Разрушенное очарование.
– Ты ничего не видишь? – спросила она у Габри.
– Нет, – ответил он. – Если убийца и прятался здесь, то не в клумбах. Может быть, за каким-нибудь деревом?
Он махнул рукой в сторону кленов, но Гамаш покачал головой:
– Слишком далеко. Ему понадобилось бы много времени, чтобы пересечь газон, обойти клумбы. Жертва увидела бы его.
– Так где же он прятался? – спросил Оливье.
– Он не прятался, – сказал Гамаш, садясь в кресло.
С этого места увидеть убитую было невозможно. Нет, Клара не видела тела.
Старший инспектор поднялся:
– Он не прятался. Он ждал на виду.
– И она подошла прямо к нему? – спросил Питер. – Она его знала?
– Или же он подошел к ней, – сказал Гамаш. – В любом случае ничто ее не насторожило, не напугало.
– Но что она здесь делала? – спросила Клара. – Тут готовили барбекю. – Она показала на газон. – Всё было здесь. Еда, выпивка, музыка. Ресторанная бригада поставила столики перед фасадом дома.
– Но если кто-то захотел бы, то он мог обойти дом? – спросил Гамаш, пытаясь воссоздать обстановку вчерашнего вечера.
– Конечно, – ответил Оливье. – Если кто хотел – тут не было ни ограждения, ни натянутых веревок. Какая в них нужда?
– Понимаете… – начала Клара.
Все повернулись к ней.
– Понимаете, я сюда вчера не заходила, в отличие от других вечеринок, когда, случалось, забегала передохнуть здесь минутку-другую.
К общему удивлению, Габри кивнул:
– Я иногда делаю то же самое. Чтобы побыть несколько минут наедине.
– А вчера вы сюда не заходили? – спросил Гамаш.
Габри покачал головой:
– Слишком много было дел. У нас была выездная бригада из ресторана, но все равно за ними нужно присматривать.
– Значит, убитая могла зайти сюда на минутку, – сказал Гамаш. – Она могла и не знать, что это ваш дом. – Он посмотрел на Клару и Питера. – Просто выбрала уединенное место, подальше от людей.
После этих слов на несколько секунд воцарилось молчание. Они представляли себе женщину в красном кричащем платье. Вот она проскользнула мимо старого кирпичного дома. Подальше от музыки, от фейерверка, от людей, смотрящих на нее.
Чтобы несколько минут побыть в тишине и покое.
– Непохоже, чтобы она была робкого десятка, – заметил Габри.
– Как и вы, – сказал Гамаш, слегка улыбнувшись.
Он еще раз окинул взглядом сад.
Тут был один вопрос. Нет, вопросов было много, но в данный момент старшего инспектора интересовало, почему никто из этих четверых не видел убитую живой, среди гостей.
– Bonjour.
К ним подошел инспектор Жан Ги Бовуар. При его приближении на лице Габри появилась улыбка, и он протянул руку.
– Я начинаю думать, что вы приносите несчастье, – сказал Габри. – Стоит вам приехать в Три Сосны, как здесь обнаруживается труп.
– А я думаю, что вы их специально привозите, чтобы мне не было скучно, – откликнулся Бовуар, тепло пожимая руку Габри, потом Оливье.
Они видели друг друга вчера на вернисаже. Тогда они находились на территории Питера и Клары. В галерее. Но здесь была территория Бовуара – место преступления.
Искусство пугало его. Но если на стену повесить мертвое тело, тут он был в своей стихии. Или если, как в данном случае, спрятать тело в саду. Это он понимал. С этим все было просто. Всегда просто.
Кто-то так ненавидел жертву, что убил ее.
Его работа состояла в том, чтобы найти убийцу и упрятать его в тюрьму.
Тут не было места для субъективного. Не стояло вопроса, плохо или хорошо. Никто не говорил о перспективе и оттенках. О тенях. И нечего тут было понимать. Нужно было принимать мир таким, какой он есть.
Собирать факты. Выстраивать их в определенном порядке. Искать убийцу.
Да, это было просто, хотя голову нередко приходилось поломать.
Но Бовуар готов был променять любой вернисаж на убийство.
Хотя, как и все остальные, он подозревал, что убийство и вернисаж здесь взаимосвязаны.
Эта мысль тревожила его.
– Вот фотография, которую вы просили. – Бовуар протянул старшему инспектору снимок.
Гамаш посмотрел на него:
– Merci. C’est parfait[15]. – Он оглядел четверку своих собеседников. – Я бы хотел, чтобы вы посмотрели эти фотографии убитой.
– Но мы ее уже видели, – возразил Габри.
– Так ли? Когда я спросил, видели ли вы ее на вечеринке, вы все сказали, что ее трудно было бы не заметить в этом красном платье. Я думал так же. Когда я попытался вспомнить, видел ли я ее вчера на вернисаже, то на самом деле вспоминал, не попадалась ли мне на глаза женщина в ярко-красном. Я вспоминал платье, а не женщину.
– И что? – спросил Габри.
– Предположим, она поменяла платье, – сказал Гамаш. – Возможно, она была на вернисаже в чем-то другом, более консервативном. Она могла приехать сюда…
– И в разгар вечеринки переодеться в красное платье? – недоуменно спросил Питер. – Зачем бы ей это понадобилось?
– А зачем кому-то понадобилось ее убивать? – парировал Гамаш. – Как мог совершенно незнакомый человек оказаться на вечеринке? Вопросов всяких много, и я не говорю, что нашел ответ, но есть вероятность, что платье произвело на вас сильное впечатление и вы не обратили внимания на лицо.
Он поднял фотографию:
– Вот как она выглядит.
Он протянул снимок сначала Кларе. Глаза женщины теперь были закрыты. Лицо спокойное, чтобы не сказать расслабленное. Даже во сне на лице остаются признаки жизни. На фотографии лицо было пустое. Без всякого выражения. Никаких мыслей, никаких эмоций.
Клара отрицательно покачала головой и передала фотографию Питеру. Снимок обошел всех, и у всех реакция была одинаковая.
Ничего.
– Коронер готова переместить тело, – сказал Бовуар.
Гамаш кивнул и сунул фотографию в карман. Он знал, что у Бовуара, Лакост и других будут свои копии. Извинившись, они с Бовуаром направились к телу.
Два санитара стояли у носилок, ожидая команды переложить на них убитую женщину и отнести в машину. Тут же стоял фотограф. Все смотрели на старшего инспектора Гамаша, ждали его приказа.
– Вы можете сказать, когда она умерла? – спросил Бовуар у коронера, которая только что встала и начала разминать затекшие ноги.
– От двенадцати до пятнадцати часов назад, – ответила доктор Харрис.
Гамаш посмотрел на часы, произвел несложные расчеты. Сейчас было воскресенье, половина двенадцатого. Это означало, что вчера в половине девятого неизвестная была жива, а к полуночи уже мертва. Воскресенья она так и не увидела.
– Никаких явных следов сексуального или какого-либо иного насилия, если не считать сломанной шеи, – сказала доктор Харрис. – Смерть наступила мгновенно. Никакой борьбы. Я думаю, убийца встал у нее за спиной и свернул ей шею.
– Так просто, доктор Харрис? – спросил старший инспектор.
– Боюсь, что так. В особенности если жертва не ожидала ничего подобного. Если она была расслаблена и ее застали врасплох, то никакого сопротивления с ее стороны быть не могло. Одно быстрое движение – и шея свернута.
– Но многие ли знают, как ломать шею? – спросила агент Лакост, разглаживая на себе брюки.
Как и большинство квебекцев, она была небольшого роста и умела выглядеть изящной, даже если одевалась непритязательно для выезда за город.
– Для этого ничего особенного не требуется, – ответила доктор Харрис. – Одно движение. Но не исключено, что у убийцы был запасной план. Задушить ее, если не удастся сломать шею.
– Вы говорите об этом как о бизнес-плане, – заметила Лакост.
– Может, так оно и было, – сказала коронер. – Холодный, расчетливый человек. Чтобы сломать кому-то шею, не нужно много сил, но поверьте, эмоционально это очень трудно. Вот почему большинство убийств совершается огнестрельным оружием или ударом дубинкой по голове. Или даже ударом ножа. Пусть убийство будет совершено не собственными руками, а чем-то другим. Не в борьбе, а в рассчитанном, хладнокровном деянии. Нет, – сказала доктор Харрис, отворачиваясь от тела. – Для этого нужен человек особого склада.
– Что вы имеете в виду под «особым складом»? – спросил Гамаш.
– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, старший инспектор.
– Но я хочу, чтобы вы прояснили свою мысль.
– Это человек, которому было абсолютно все равно, психопат. Или человек, которому было очень, очень не все равно. Который хотел сделать это собственными руками. В буквальном смысле забрать эту жизнь.
Доктор Харрис посмотрела на Гамаша, и тот кивнул:
– Merci.
Он подал знак санитарам, и они подняли тело и положили на носилки. Мертвую женщину накрыли простыней и унесли. Больше ей уже никогда не лежать на солнце.
Фотограф принялся щелкать аппаратом; вокруг места, где лежала убитая, сомкнулась команда криминалистов. Начался сбор улик с того места, где лежало тело. Включая и сумочку. Все найденное было аккуратно каталогизировано, проверено, сфотографировано, данные распечатаны и принесены Бовуару.
Губная помада, тональный крем, пачка влажных салфеток, ключи от машины, ключи от дома и бумажник.
Бовуар раскрыл бумажник, прочитал фамилию на водительских правах и протянул права старшему инспектору:
– У нас есть имя, шеф. И адрес.
Гамаш посмотрел на права, потом на четырех местных жителей, поедавших его глазами. Он пересек газон и подошел к ним.
– Мы знаем, кто убитая. – Гамаш заглянул в права. – Лилиан Дайсон.
– Что? – воскликнула Клара. – Лилиан Дайсон?
Гамаш впился в нее взглядом:
– Вы ее знаете?
Клара недоуменно посмотрела на Гамаша, потом устремила взгляд куда-то за рокочущую Белла-Беллу, в дальний лес.
– Конечно нет, – прошептала она.
– Кто она? – спросил Габри, но Клара словно погрузилась в ступор – она смотрела на лес.
– Позвольте мне еще раз взглянуть на фотографию, – сказала она наконец.
Гамаш протянул ей водительские права. Фотография там была так себе, но явно лучше, чем сделанная сегодня утром. Клара вгляделась в нее, потом глубоко, протяжно вздохнула и, прежде чем выпустить из себя воздух, задержала дыхание.
– Может, это она. Волосы другие. Блондинка. И она гораздо старше. Полнее. Но возможно, это она.
– Кто? – еще раз спросил Габри.
– Лилиан Дайсон, конечно, – ответил Оливье.
– Да это я уже слышал, – огрызнулся Габри. – Но кто она такая?
– Лилиан была…
Питер замолчал, когда Гамаш поднял руку. Не угрожающе, а чтобы остановить Питера. И Питер замолчал.
– Сначала я должен услышать это от Клары, – сказал старший инспектор. – Не хотите поговорить со мной наедине?
Немного подумав, Клара кивнула.
– Что? Без нас? – возмутился Габри.
– Извини, mon beau[16] Габри, – сказала Клара. – Но я хочу поговорить с ними приватно.
Габри посмотрел на нее обиженным взглядом, но принял неизбежное. Они с Оливье пошли прочь и вскоре скрылись за углом дома.
Гамаш перехватил взгляд Лакост и кивнул, потом посмотрел на два садовых кресла, стоящие перед ним.
– Мы можем найти еще два кресла?
С помощью Питера принесли еще два кресла, и они вчетвером сели в круг. Если бы между ними горел костерок, это можно было бы счесть за историю о привидениях.
И в некотором роде так оно и было.
