bannerbannerbanner
Роза и ее братья

Луиза Мэй Олкотт
Роза и ее братья

Полная версия

Глава четвертая
Тетушки и бабушки

Перед ужином Роза поняла, что разговор пойдет о ней, а после убедилась в этом окончательно, когда бабушка Изобилия прошептала ей, заходя в гостиную:

– Ступай посиди немного с сестрой Мирой, душенька. Ей покойнее, когда ты ей читаешь, а у нас много дел.

Роза повиновалась, а в тихих комнатах наверху обстановка была совсем как в церкви; ее разгулявшиеся нервы быстро успокоились, и она, сама того не ведая, подарила много счастливых минут славной старушке, которая провела в этих комнатах уже несколько десятков лет, терпеливо дожидаясь того дня, который избавит ее от боли.

Роза знала романтическую историю ее жизни, и эта история придавала особое нежное очарование этой ее двоюродной бабушке, которую девочка, впрочем, и так любила. Мире было двадцать лет, она выходила замуж; все было готово – только надеть подвенечное платье, украсить себя цветами и шагнуть навстречу счастью, – и тут ей сообщили, что жених ее умер. Думали, что нежная Мира за ним последует, однако она мужественно приняла удар, убрала подальше подвенечный наряд и начала жизнь заново, превратившись в красивую смиренную женщину, вот только волосы ее побелели как снег, а румянец так и не вернулся на щеки. Траура она не носила, вместо этого – неброские бледные цвета, как будто всякий миг была готова к бракосочетанию, которое так и не состоялось.

Так продолжалось тридцать лет, Мира медленно увядала, но оставалась жизнерадостной, деловитой, проявляла интерес ко всем семейным делам, особенно к радостям и горестям подраставших вокруг нее девочек – им она была советчицей, наперсницей и подругой во всех их сердечных испытаниях и восторгах. Дивная старая дева с серебристыми волосами, безмятежным лицом, будто овеянная покоем, который распространялся на всех, кто оказывался с нею рядом!

Тетушка Изобилия была полной ее противоположностью – тучной вспыльчивой пожилой дамой с цепким взглядом, острым языком и лицом, напоминающим зимнее яблочко. Она вечно куда-то семенила, вечно болтала и суетилась – истинная Марфа, отягощенная заботами этого мира и довольная таким своим уделом.

Роза не ошиблась: пока она негромко читала тете Мире псалмы, остальные дамы обсуждали ее самым откровенным образом.

– Ну, Алек, как тебе нравится твоя подопечная? – начала тетя Джейн, когда они уселись поудобнее, а дядя Мак пристроился в уголке, чтобы еще подремать.

– Нравилась бы еще больше, будь у меня возможность начать все сначала, а так время растрачено зря. Бедняга Джордж жил так уединенно, девочка многого недополучила, а после его смерти ей стало только хуже – если судить по тому, в каком состоянии я ее нашел.

– Мальчик мой, в ожидании, пока ты завершишь свои дела и приедешь домой, мы делали для нее все, что считали разумным. Я не раз говорила Джорджу, что он неправильно ее воспитывает, но он не слушал моих советов, и вот теперь бедная милочка у нас на руках. Лично я не стыжусь признаться, что совершенно не понимаю, как с ней быть, – она прямо как одна из тех странных чужеземных птиц, которых ты когда-то привозил домой из далеких краев. – И тетушка Изобилия сокрушенно покачала головой, в результате чего завитки жесткой алой ленты, торчавшие во все стороны из ее капора, будто бутоны крокуса, пришли в сильнейшее волнение.

– Если бы хоть кто-то внял моему совету, она осталась бы в той прекрасной школе, куда я ее поместила. Но тетушка сочла уместным забрать ее оттуда, потому что она жаловалась, и с самого приезда она просто слоняется без дела. А для угрюмого избалованного ребенка вроде Розы это попросту губительно, – строгим голосом объявила тетя Джейн.

Она так и не простила бабушек за то, что они вняли жалостливым просьбам Розы о том, чтобы ей позволили не возвращаться в школу до приезда опекуна, – школа же была под стать заведению миссис Блимбер, и из ее стен уже вышло множество Тутсов[6] женского рода.

– Лично я никогда не считала эту школу подходящим заведением для девочки, которая, как вот Роза, может рассчитывать на внушительное наследство. Отличное место для тех, кому придется зарабатывать себе на жизнь, учительствуя или иным путем, ей же достаточно будет года-другого в модном пансионе, чтобы, начав в восемнадцать выезжать, она произвела фурор, – вставила тетя Клара, которая была когда-то светской красавицей, да и сейчас оставалась привлекательной женщиной.

– Ах, боже правый! Какая близорукость – все эти разговоры об образовании и планах на будущее, ведь несчастное дитя одной ногой в могиле, – вздохнула тетя Сара, картинно всхлипнув и плавно покачивая своим траурным чепцом, – она отказывалась снимать его под тем предлогом, что страдает от хронического катара.

– По-моему, девчушке просто нужны свобода, отдых и забота. У меня от ее взгляда прямо сердце сжимается – я же вижу, она нуждается в чем-то таком, что ни одна из нас, со всеми нашими материнскими чувствами, дать ей не в состоянии, – произнесла тетя Джесси, и в ее ярких глазах заблестели слезы, как будто ее ошеломила мысль, что и ее сыновья могут, как и Роза, оказаться на попечении чужих людей.

Дядя Алек, который молча выслушал всех собеседников, теперь порывисто повернулся к своей сестре и произнес с решительным и одобрительным кивком:

– Ты совершенно права, Джесси; если ты мне поможешь, я попробую показать бедной девочке, что она не полностью осиротела.

– Сделаю все, что в моих силах, Алек; боюсь, тебе действительно понадобится моя помощь, поскольку даже при всей твоей рассудительности вряд ли ты сможешь понять нашу нежную и робкую Розу так, как поймет женщина, – заметила миссис Джесси, улыбнувшись в ответ, – сердце ее переполняла материнская благожелательность.

– И все же не могу не отметить, что, поскольку у меня была собственная дочь, я лучше других подхожу для воспитания девочки; крайне удивлена, что Джордж не препоручил ее мне, – заметила тетя Сара с меланхолической многозначительностью, ибо действительно родила семейству наследницу, а потому считала себя особо отличившейся, пусть некоторые зловредные языки и утверждали, что она же бедняжку и уморила своим лечением.

– А вот я ни в чем его не виню, памятуя, каким опасным экспериментам ты подвергала бедную Кэрри, – начала было миссис Джейн своим суровым голосом.

– Джейн Кэмпбелл, не желаю ничего слушать! Память о моей бесценной Каролине для меня свята! – воскликнула тетя Сара, поднимаясь с места, как будто с намерением покинуть помещение.

Доктор Алек удержал ее, сознавая, что ему нужно четко обозначить собственную позицию – и отстаивать ее с надлежащим мужеством, если он хочет добиться хоть какого-то успеха в этом своем новом начинании.

– Дорогие мои, предлагаю не ссориться и не превращать Розу в яблоко раздора, – кстати, яблоко отнюдь не наливное, бедняжка совсем захирела! Она прожила у вас год, и вам была предоставлена полная свобода. Не могу сказать, что вы сильно преуспели, но беда, как мне кажется, в том, что у семи нянек дитя без глазу. В течение следующего года я буду следовать собственным методам, и если по истечении этого срока состояние ее не улучшится, я откажусь от любых притязаний и передам ее кому-то еще. Мне это представляется справедливым решением.

– Да не будет ее, бедолажечки, через год на этом свете, так что мы можем не страшиться этой ответственности, – произнесла тетя Сара, складывая свои черные перчатки, как будто в преддверии похорон.

– Да чтоб тебя! Сара, ты и святого доведешь до белого каления! – воскликнул доктор Алек, и глаза его полыхнули. – Ты своим карканьем сведешь ребенка с ума – она девочка впечатлительная, начинает нервничать и воображать себе всяческие ужасы. Ты вбила ей в голову, что у нее что-то не так с конституцией, и ей, надо сказать, мысль эта нравится. Не будь она крепка от природы, уже была бы обеими ногами в могиле – с вашими-то истязаниями! Учти, пожалуйста, что я не потерплю никакого вмешательства; вам нужно только умыть руки и предоставить все мне, когда мне потребуется помощь – тогда я о ней попрошу.

– Верно, верно! – донеслось из угла, где дядя Мак якобы пребывал в объятиях Морфея.

– Ты назначен опекуном, так что мы ничего не можем поделать. Вот только предсказываю, что избалуешь ребенка до невозможности, – мрачно заявила миссис Джейн.

– Благодарствуй, сестрица. Мне почему-то казалось, что если женщина способна вырастить двух мальчиков, да еще таких замечательных, как у тебя, то и мужчина – при условии, что он посвятит этому все силы своей души, – может хотя бы попробовать управиться с одной девочкой, – ответил доктор Алек с некоторым ехидством, которое немало позабавило всех прочих, ибо в семье прекрасно знали, что мальчиков Джейн балуют сильнее, чем всех остальных детей, вместе взятых.

– Я совершенно не тревожусь, ибо считаю, что Алек действительно сможет поправить ее здоровье, а к концу года она почти достигнет того возраста, когда ее можно будет отправить к мадам Рокабелле для придания ей светского лоска, – заметила тетя Клара, поправляя перстни на пальцах и с томным удовлетворением воображая себе тот миг, когда начнет выводить в свет миловидную и безупречно воспитанную племянницу.

– Полагаю, ты останешься здесь, в семейном поместье, если, конечно, ты не помышляешь о браке, чему давно уже пришло время, – вставила миссис Джейн, сильно задетая последним выпадом брата.

– Нет уж, спасибо. Пойдем, Мак, выкурим по сигаре, – отрывисто предложил доктор Алек.

– Не женись; в этом семействе и так избыток женщин, – пробормотал дядя Мак, после чего джентльмены обратились в поспешное бегство.

 

– Тетя Мира говорит, что хотела бы вас всех видеть. – Роза явилась с этим сообщением к дамам прежде, чем они успели возобновить беседу.

– Ах, какая порывистая! Боже мой, боже! – пробормотала тетя Сара – тень ее мрачного капора накрыла Розу, а жесткие пальцы черной перчатки коснулись щеки, заалевшей сильнее прежнего под взглядом стольких глаз.

– Рада, что у нее такие дивные природные локоны; со временем им цены не будет, – отметила тетя Клара, склонив голову набок и разглядывая племянницу.

– Раз уж приехал твой дядя, я более не настаиваю, чтобы ты повторяла все пройденное за прошлый год. Однако надеюсь, что ты не все свое время потратишь на всякие буйные спортивные развлечения, – добавила тетя Джейн, с видом мученицы выплывая из гостиной.

Тетя Джесси не произнесла ни слова, только поцеловала племянницу и глянула на нее с нежным состраданием – после этого Роза ненадолго прижалась к ней, а потом проводила до самой двери благодарным взглядом.

Когда все разъехались по домам, доктор Алек целый час мерил в сумерках шагами вестибюль первого этажа, так глубоко уйдя в свои мысли, что на лице хмурость то и дело сменялась улыбкой и он раз за разом останавливался и погружался в задумчивость. А потом вдруг проговорил, едва ли не вслух, как человек, принявший окончательное решение:

– Ничто мне не мешает начать прямо сейчас, придать ее мыслям новое направление, потому что пророчества Сары и наставления Джейн и так уже превратили бедняжку в загнанного зверька.

Он порылся в одном из сундуков, стоявших в углу, вытащил оттуда шелковую подушку с изящной вышивкой и замысловатого вида чашку из резного темного дерева.

– Для начала сойдет, – решил он, взбивая подушку и протирая чашку. – Не надо приниматься за дело слишком энергично – можно Розу напугать. Стану приваживать ее мягко, ненавязчиво, пока не завоюю ее доверие, – а уж потом она будет готова на все.

Как раз в этот момент из столовой вышла Фиби с черным хлебом на тарелке – горячие сухарики Розе на ужин не полагались.

– Дай-ка я тебя слегка разгружу, – сказал доктор Алек и, взяв с тарелки изрядный ломоть, отправился в кабинет, оставив Фиби ломать голову, чего это он такой голодный.

Она бы ломала голову еще сильнее, если бы увидела, как он налепил из хлеба аккуратных облаток и сложил их в симпатичную шкатулочку из слоновой кости, предварительно вытряхнув из нее какие-то другие снадобья.

– Ну вот! Хотят, чтобы она принимала лекарства, пропишу ей это, безвредное. Так я смогу поступать по-своему, не вызывая никаких скандалов, а соль шутки выложу после того, как мой эксперимент увенчается успехом, – пробормотал он, готовя свои пилюльки и сильно в этот момент напоминая мальчишку-озорника.

Роза негромко наигрывала на фисгармонии, стоявшей в зале второго этажа, – оттуда музыку могла слышать бабушка Мира; по ходу всего разговора с пожилыми дамами дядя Алек вслушивался в нетвердую детскую игру и думал про другую Розу, которая когда-то играла для него.

Когда часы пробили восемь, он окликнул племянницу:

– Девочке моей пора спать, а то она не встанет спозаранку – а у меня на завтра столько замечательных планов! Пойдем покажу, что я тебе нашел для начала.

Роза тут же подбежала к дяде и с радостным вниманием стала его слушать, он же внушительно произнес:

– Скитаясь по всему белому свету, я набрел на множество отличных лекарств, а поскольку они еще и на вкус хороши, полагаю, тебе стоит их попробовать. Вот это – подушка с целительными травами, которую мне подарила в Индии одна мудрая старушка. Она набита шафраном, маком и другими успокаивающими растениями; так что клади на нее головку, спи спокойно без всяких снов – а утром просыпайся без головной боли.

– Что, правда? Как от нее дивно пахнет! – И Роза охотно приняла от дяди милую подушечку и осталась стоять, вдыхая несильный, но приятный аромат; доктор же тем временем описывал второе лекарство:

– Вот чашка, про которую я тебе рассказывал. Говорят, что свои целебные свойства она проявляет только в том случае, если ты наполняешь ее самостоятельно; придется тебе научиться доить корову. Я покажу как.

– Боюсь, у меня ничего не получится, – ответила Роза, но все же посмотрела на чашечку с большой приязнью, потому что на ручке ее выплясывал забавный чертенок, готовый с размаху плюхнуться вниз, в белое море.

– А тебе не кажется, Алек, что ей нужно что-то посущественнее молока? Я буду очень переживать, если она не выпьет на ночь ничего укрепляющего, – сказала бабушка Биби, которой этот новый способ лечения явно показался подозрительным, – она больше доверяла старомодным снадобьям, чем всем магическим чашкам и маковым подушкам Востока.

– Мадам, если вы так считаете, я, разумеется, дам ей пилюли. Состав незамысловатый, их можно принимать в больших количествах без всякого вреда. Известно ли вам, что гашиш экстрагируют из конопли? Так вот, это вытяжка из ржи и кукурузы, ею много пользовались в старые времена, надеюсь, что она вновь вернется в обращение.

– Надо же, какая невидаль! – изумилась бабушка Биби, надевая очки, чтобы внимательнее разглядеть пилюли, причем на лице ее читался столь уважительный интерес, что доктор Алек едва не утратил свою серьезность.

– Одну из них примешь утром, а теперь спокойной ночи, моя душа, – сказал он и с ласковым поцелуем отправил свою пациентку восвояси.

Как только она скрылась из глаз, он запустил в волосы обе пятерни и воскликнул с комической смесью тревоги и озорства:

– Уж поверь мне, тетушка: как подумаю о том, какое я на себя взвалил бремя, мне сразу хочется сбежать и не возвращаться до самого Розиного восемнадцатилетия!

Глава пятая
Пояс и сундук

Когда на следующее утро Роза вышла с чашкой в руке из своей спальни, первым делом она увидела дядю Алека: он стоял на пороге комнаты напротив и, похоже, внимательно ее осматривал. Услышав шаги племянницы, он обернулся и запел:

– Ты зачем, голубушка, утром во саду?

– Я свою коровушку подоить иду, – откликнулась Роза, помахав чашкой, после чего они дружно и складно допели куплет.

А больше они ничего сказать не успели, потому что из комнаты дальше по коридору высунулась голова в ночном чепце столь крупном и нарядном, что он напоминал капустный кочан; раздался изумленный возглас:

– Господи всемогущий, что вы делаете в такую рань?

– Прочищаем трахею перед грядущим днем, мадам. Скажите, тетушка, могу я занять эту комнату? – поинтересовался доктор Алек, отвешивая моряцкий поклон.

– Занимай любую, кроме той, где живет сестра.

– Благодарствую. А могу я обшарить чердаки и закоулки и обставить ее на свой вкус?

– Мальчик мой, ты можешь даже перевернуть дом вверх тормашками, главное – поживи в нем подольше.

– Великодушное предложение. Поживу, мадам; вот он, мой маленький якорь, так что на сей раз я еще успею вам надоесть.

– Ну уж нет! Надень пальтишко, Роза. Следи, чтобы она не переутомилась, Алек. Да, сестра, иду!

И кочан капусты стремительно исчез.

Первый урок доения дался им нелегко, но несколько раз сильно перепугавшись и бесчисленное количество раз не добившись толку, Роза все-таки сумела наполнить чашку, пока Бен держал Зорьку за хвост, чтобы она им не размахивала, а доктор Алек не давал ей таращиться на новую молочницу, которой и то и другое сильно мешало.

– Похоже, ты замерзла, хотя и много смеялась. Пробегись-ка по саду, чтобы щечки разрумянились, – сказал доктор, когда они вышли из коровника.

– Дядя, я уже слишком большая, чтобы бегать; мисс Властер говорит, что девочкам старше десяти лет такое не пристало, – чопорно отозвалась Роза.

– Позволю себе поспорить со всякими мадам Ворчустер и Ругастер; как твой врач, приказываю тебе бегать. Вперед! – распорядился дядя Алек и взмахнул рукой, да так, что Роза припустила со всех ног.

Чтобы порадовать дядю, она долго носилась между клумбами, а потом вернулась к нему на крылечко и плюхнулась на ступеньку, пытаясь отдышаться, – щеки алели так же ярко, как и косынка у нее на плечах.

– Умница моя; смотрю, ножки твои не утратили резвости, хотя ты и старше десяти. Вот только пояс у тебя застегнут слишком туго, ослабь его – вздохнешь вольготнее и не будешь так пыхтеть.

– Вовсе не туго, дядя; мне совсем нетрудно дышать, – начала было Роза, пытаясь говорить внятно.

В ответ дядя приподнял ее и расстегнул пряжку новенького пояска, которым она очень гордилась. В тот же миг пояс разошелся сразу на несколько дюймов, не в силах сдержать невольный вздох облегчения, явственно противоречивший Розиным словам.

– Ах, а я и не замечала, что туго! Ничего такого не чувствовала. Ну естественно, он расходится, когда я вот так вот пыхчу, но ведь такого и не бывает – я почти никогда не бегаю, – пояснила Роза, смущенная этим разоблачением.

– Я вижу, что легкие свои ты наполняешь воздухом лишь вполовину, поэтому и носишь эту дурацкую затяжку, не замечая. И кому пришло в голову заковывать нежную молодую талию в кожу и сталь, когда на деле ей нужно расти и расти? – произнес доктор Алек, рассматривая пояс с величайшим неодобрением, а потом переставил пряжку сразу на несколько дырочек, к тайному отчаянию Розы, потому что она очень гордилась своей тонкой талией и частенько радовалась тому, что она не такая корова, как Лули Миллер, бывшая ее одноклассница, постоянно пытавшаяся спрятать пышные формы.

– Так он с меня, наверное, вообще свалится, – сказала она встревоженно, глядя, как дядя колдует над ее драгоценным поясом.

– Не свалится, ты, главное, дыши полной грудью, чтобы он держался на месте. Это мое распоряжение, а когда ты немного раздашься вширь, мы его снова расставим, а потом еще – чтобы талия у тебя стала как у Гебы, богини здоровья, а не как у модницы с картинки, уродливее которой ничего и быть не может.

– Как ужасно! – Роза бросила презрительный взгляд на пояс, свободно болтавшийся на ее ладной талии. – Я его непременно потеряю и потом буду переживать: за него заплатили много денег, это настоящая сталь и сыромятная кожа. Понюхай, как он приятно пахнет.

– Потеряешь – подарю другой, лучше этого. Мягкий шелковый кушак будет на такой хорошенькой девочке смотреться куда лучше, чем эта железная сбруя; а у меня в багаже целый набор итальянских платков и турецких шарфов. Ага! Тут ты сразу перестала огорчаться, верно? – И он ущипнул ее за щечку, которая покрылась ямочками от неожиданной улыбки.

– Это глупо с моей стороны, но мне все-таки нравится слышать, что… – Тут Роза осеклась, зарделась, опустила глаза и смущенно добавила: – Что ты считаешь меня хорошенькой.

Глаза доктора Алека заискрились, но голос звучал серьезно.

– Роза, так ты тщеславна?

– Боюсь, что да, – откликнулся едва слышный голосок из-под завесы волос, скрывших заалевшие щеки.

– Прискорбный порок. – Доктор Алек вздохнул, будто бы опечаленный ее признанием.

– Да, знаю, и я стараюсь с ним бороться; но когда хвалят мою внешность, я против воли этому радуюсь, потому что и сама считаю, что не совсем отвратительна на вид.

Последние слова и смешной тон, которым они были произнесены, окончательно доконали доктора Алека, он, не выдержав, рассмеялся – к величайшему Розиному облегчению.

– Я с тобой совершенно согласен; а чтоб ты стала уж вовсе не отвратительна на вид, я хочу, чтобы ты росла такой же красоткой, как и Фиби.

– Фиби! – На лице Розы отразилось такое изумление, что дядюшка едва не расхохотался снова.

– Да, Фиби. Она наделена тем, чего тебе не хватает: здоровьем. Ах, если бы все девочки вовремя осознавали, что такое настоящая красота, если бы не морили себя голодом и не изнуряли, сэкономили бы себе кучу времени, денег и сил. Здоровое тело, а в нем бодрый дух – эталон и мужской, и женской красоты. Ты меня понимаешь, душа моя?

– Да, дядя, – ответила Роза, немало ошарашенная сравнением с девочкой из работного дома. Ее оно задело, поэтому она торопливо произнесла: – Полагаю, ты хочешь, чтобы я подметала и драила полы, ходила в старом коленкоровом платьице и постоянно закатывала рукава, как Фиби?

– Я был бы этому очень рад, особенно если бы ты научилась работать, как она, и под рукавами у тебя были бы такие же сильные руки. Я давно не видел ничего столь же живописного, как эта барышня, когда нынче утром она стояла на заднем крылечке, руки по локоть в тазу, стирала белье и заливалась соловьем.

– Право же, в жизни не видела такого странного человека! – Это все, чем Роза смогла ответить на столь откровенное проявление дурновкусия.

– Ты пока еще не знаешь и половины моих странностей, так что готовься к новым потрясениям, – ответил дядя, бросив на нее такой озорной взгляд, что Роза даже обрадовалась звону колокольчика – ей удалось не показать, какой страшный удар нанесен по ее тщеславию.

– Твой сундучок, уже открытый, стоит у тетушки в гостиной, можешь ее позабавить и позабавиться сама – ройся в нем, сколько душе угодно; а мне предстоит занятое утро – нужно довести до ума свою комнату, – сказал доктор Алек, встав после завтрака из-за стола.

 

– А могу я тебе помочь, дядя? – вызвалась Роза, которой очень хотелось быть полезной.

– Нет, благодарствуй, я на некоторое время заручусь помощью Фиби, если тетушка Биби мне позволит.

– Поступай, как тебе угодно, Алек. Подозреваю, что и я тебе понадоблюсь, так что пойду распоряжусь насчет ужина, а потом готова тебе содействовать. – И пожилая дама поспешила прочь, преисполненная благожелательного интереса.

«А вот дядюшка еще убедится, что я умею делать некоторые вещи, которых Фиби не умеет», – подумала Роза, тряхнула головой и помчалась к тетушке Мире – разглядывать содержимое долгожданного сундучка.

Любая девочка сумеет без труда себе вообразить, какое это замечательное занятие – нырнуть в целое море сокровищ и вылавливать там одну очаровательную рыбку за другой; в результате воздух наполнился запахами мускуса и сандала, комната запестрела яркими цветами, а Роза пришла в невообразимый восторг. Увидев прелестную шкатулочку из слоновой кости, она почти простила доктора Алека за овсянку на завтрак; обнаружив целую связку кушачков всех цветов радуги, она почти смирились с тем, что он натворил с ее поясом; а когда в руки ей попали изумительной красоты флакончики с розовым маслом, она решила, что простит дяде его великий грех – предположение, что она не такая хорошенькая, как Фиби.

А доктор Алек тем временем, поймав тетю Изобилию на слове, переворачивал дом вверх тормашками. В малой гостиной вершилась настоящая революция – тяжелые камчатные шторы были свалены на пол, и Фиби уволокла их прочь; поглощавшая весь воздух печурка отправилась восвояси на плече у Бена, а громоздкая кровать в виде отдельных фрагментов на чердак, под конвоем троих носильщиков. Тетушка Биби только и успевала метаться между кладовками, комодами и бельевыми шкафами; судя по виду, нововведения ее одновременно и изумляли, и прельщали.

Мы не сумеем рассказать и о половине сложных превращений, которые произвел доктор Алек; но Роза, время от времени отрывая глаза от своих сокровищ, успевала заметить, как он шагает мимо и тащит бамбуковое кресло, пару старинных андиронов[7], причудливую японскую ширму, стопку ковров, а под конец – большую ванну на голове.

– Какая у него будет странная комната, – заметила она, когда присела отдохнуть и решила подкрепить силы «роскошным лукумом» прямиком из Каира.

– Полагаю, душенька, она тебе понравится, – откликнулась бабушка Мира, с улыбкой отрывая глаза от какого-то симпатичного пустячка, который она сооружала из голубого шелка и белого муслина.

Улыбку Роза не увидела, потому что в этот самый миг дядя ее приостановился у двери и она вскочила, чтобы станцевать перед ним, воскликнув с ребяческим восторгом:

– Посмотри на меня! Посмотри! Я так прекрасна, что просто сил нет! Я наверняка все это надела не так, но все вещицы такие красивые!

– В этой феске и с таким кушаком ты действительно похожа на разноцветного попугая, и у меня душа радуется, глядя, как черная тень превратилась в радугу, – сказал дядя Алек, оглядывая фигурку ослепительных цветов с большим одобрением.

А еще он подумал – хотя вслух этого не сказал, – что сейчас она будет покрасивее, чем Фиби у таза с бельем, потому что Роза увенчала белокурую головку алой феской, завязала несколько цветастых шарфов вокруг пояса и надела изумительной красоты бордовую жакетку, на которой сзади было вышито золотое солнце, спереди – серебряная луна, а на рукавах звезды самой разной величины. На ножках у нее красовались расшитые турецкие туфельки, на шее висели ожерелья из янтаря, кораллов и филигранных бусин, в одной руке она держала флакончик с нюхательной солью, в другой – коробочку с пряными восточными сладостями.

– Я чувствую себя девочкой из «Тысячи и одной ночи» и все жду, что сейчас обнаружу волшебный ковер или таинственный талисман. Вот только не знаю, как мне тебя отблагодарить за все эти прекрасные вещи, – вдруг сказала она, перестав танцевать, будто признательность навалилась на нее тяжким грузом.

– А я сейчас скажу тебе как: сними черную одежду – негоже ребенку так долго носить траур – и замени ее цветными нарядами, которые я тебе привез. Ты и сама воспрянешь духом, да и в этом мрачном старом доме станет повеселее. Вы согласны, тетушка?

– Мне кажется, ты совершенно прав, Алек, и очень хорошо, что мы еще не приготовили ей весенний гардероб, – Сара считает, что ей не следует носить ничего ярче темно-фиолетового, а она для этого слишком бледна.

– Если позволите, я дам мисс Присбор указания, как обращаться с этими тканями. И вы еще удивитесь, сколько я знаю о том, как подрубать края, присборивать подмышки и вытачивать складочки, – начал доктор Алек, с видом знатока похлопывая ладонью по груде муслина, шелка и ситца.

Тетя Мира и Роза громко рассмеялись, помешав доктору продемонстрировать прочие свои познания, а когда они унялись, он добродушно произнес:

– Это отличный способ округлить талию, чтобы пояс сидел потуже, так что смейся в свое удовольствие, Моргиана[8], а я пойду трудиться дальше, иначе никогда не закончу.

– Я просто не удержалась – «вытачивать складочки» такая умора! – сказала Роза, возвращаясь к своим подаркам после дозы здорового смеха. – Но тем не менее, тетушка, – добавила она уже серьезно, – я далеко не уверена, что имею право на столько прелестных вещиц. Но ведь, наверное, подарить некоторые из них Фиби неуместно? Дядя может обидеться.

– Я уверена, он и слова тебе не скажет, вот только Фиби они не подходят. Думаю, лучше подумать про те платья, которые ты уже не носишь, только нужно их подогнать ей по росту, – ответила тетушка Мира очень сдержанно и рассудительно – а никто не любит такого тона в ответ на порывы кого-то облагодетельствовать.

– Лучше я подарю ей что-то неношенное: я заметила, что она немножко гордячка, старое ей может не понравиться. Будь она моей сестрой, это было бы уместно, сестры никогда не возражают, но она мне не сестра, поэтому, полагаю, может выйти нехорошо. Знаю, какой есть замечательный выход! Я ее удочерю! – И Роза так и засияла от этой своей новой мысли.

– Боюсь, законным образом ты это сможешь сделать, только когда станешь постарше, но сейчас нелишне будет узнать, как она сама к этому относится, да и в любом случае будь с ней как можно ласковее, потому что в определенном смысле все мы сестры и обязаны помогать друг другу.

И славная пожилая дама посмотрела на Розу с такой добротой, что в той вспыхнуло неудержимое желание претворить свой план в жизнь незамедлительно – и она, во всей красе, помчалась на кухню. Фиби была там, начищала антикварные андироны и так погрузилась в работу, что вздрогнула, услышав крик:

– Понюхай, попробуй, а главное – посмотри на меня!

Фиби вдохнула розовое масло, засунула в рот и пожевала «роскошный лукум», а потом так и вытаращилась на маленькую Моргиану, скакавшую вокруг, точно разноцветный попугай.

– Боженька, ну и красотища! – только и вымолвила она, всплеснув перепачканными руками.

– У меня там наверху целые груды прелестных вещиц, и я все их тебе покажу, и я бы с тобой с удовольствием поделилась, но тетушка говорит, что тебе они не пригодятся, значит я подарю тебе что-нибудь другое; ты ведь не против, правда? Потому что я хочу тебя удочерить, как в той книжке удочерили Арабеллу. Здорово будет, правда?

– Ой, мисс Роза, вы что, ума лишились?

Вопрос был вполне обоснованный, потому что Роза в спешке глотала слова, и выглядела так странно в своем новом костюме, и так спешила донести до Фиби свои мысли, что ничего толком не объясняла. Увидев, как Фиби ошарашена, Роза немного притихла и произнесла с милой серьезностью:

– Это несправедливо, что у меня так много вещей, а у тебя так мало, а я хочу заботиться о тебе, как если бы ты была моей сестрой, – бабушка Мира говорит, что на самом деле мы все сестры. Вот я и решила, что пока удочерю тебя как бы не до конца, это уже хорошо. Можно, пожалуйста?

И тут Фиби, к величайшему Розиному удивлению, вдруг осела на пол, спрятала лицо в передник и целую минуту не произносила ни слова.

– Ах, прости меня, пожалуйста! Я вовсе не хотела тебя обидеть, надеюсь, ты не подумала… – залепетала Роза, которой очень хотелось загладить свою промашку.

6 Персонажи романа английского писателя Чарльза Диккенса (1812–1870) «Домби и сын».
7 Андирон – металлическая подставка для дров в камине.
8 Ловкая и хитрая девочка-невольница из арабской сказки «Али-Баба и сорок разбойников», входящей в сборник «Тысяча и одна ночь».
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru