Луиза Мэй Олкотт
Маленькие женщины
Вместо предисловия
Рассказ мой скромный ты послушай
Про длинный путь в Небесную страну,
О том, как за душевною беседой
Наш странник выбрал благодетели тропу.
И пусть тернист и полон искушений,
Благую цель преследует сей путь,
Открой ты сердце для добра и избавлений,
Поверь мне, друг, не пожалеешь ты ничуть.[1]
Джон Баньян
1
Поиграем в пилигримов
«Ну что же это за Рождество без подарков?» – проворчала Джо, растянувшись на ковре возле камина.
«Быть бедным просто отвратительно!» – вздохнула Мег, взглянув на свое старое платье.
«Как же все-таки несправедливо, что у одних девочек так много красивых вещей, а у других вообще ничего нет», – добавила маленькая Эми, обиженно фыркнув.
«У нас есть мама и папа, а еще мы есть друг у друга», – утешительно сказала Бет из своего укромного угла.
Четыре юных лица, освещенные теплым мерцанием камина, на мгновение повеселели от этих ободряющих слов, но улыбка тут же померкла, когда Джо вдруг дрожащим голосом добавила: «Нет с нами папы, и не будет еще долго». Она осеклась, не решившись вслух произнести «возможно, никогда», но каждая из сестер молча добавила это про себя, думая о том, что их отец сейчас где-то далеко, в самом центре жестоких сражений.
На несколько минут в комнате повисло тяжелое молчание, никто не решался снова начать говорить, но затем Мег все же приглушенно сказала: «Вы же знаете, почему мама предложила обойтись без подарков на это Рождество – грядет суровая зима, и она считает, что нам не следует тратить деньги на развлечения и всякие безделушки, когда наши солдаты страдают на поле боя. Мы мало чем можем им помочь, но мы можем принести свои маленькие жертвы, чтобы поддержать их, и мы должны делать это с радостью и благодарностью. Но боюсь, я не…» – Мег покачала головой, с печалью думая обо всех красивых вещах, которые ей хотелось купить.
«Не думаю, что та небольшая сумма, которую мы в состоянии пожертвовать, что-то кардинально изменит. У каждой из нас есть всего по доллару, и вряд ли армия вообще ощутит какую-то разницу. Я готова обойтись без подарка от матушки и от вас, но сама себе я очень хочу купить «Ундину» и «Синтрама».[2] Я уже так давно мечтаю об этом», – сказала Джо, которая каждую свободную минуту проводила, уткнувшись носом в очередную книжку.
«Я планировала потратить свои сбережения на новые ноты», – сказала Бет с легким вздохом, который не слышал никто, кроме щетки для очага и подставки для чайника.
«А я куплю красивую коробку новеньких фаберовских карандашей. Они мне действительно нужны», – решительно сказала Эми.
«Мама ведь ничего не говорила о наших сбережениях, и не думаю, что она бы хотела, чтобы мы отдали все, что у нас есть. Так давайте же мы все купим то, что так хотим и просто немного порадуемся. Думаю, мы достаточно много работаем и заслужили это по праву!» – неуверенно выпалила Джо, делая вид, что внимательно изучает узор на ковре.
«Я вот точно заслужила – учу этих маленьких непосед целыми днями, хотя с удовольствием бы посидела дома», – жалобно протянула Мег.
«Да тебе еще повезло, у тебя нет и половины моих забот», – сказала Джо. «Посмотрела бы я на вас, сестренки, останься вы взаперти хотя бы на несколько часов с нервной, суетливой старухой, которая дергает тебя по любой мелочи – «Беги туда, принеси это, сделай то» – еще и вечно чем-то недовольна. Гоняет меня, как сидорову козу, так что иногда я уже на стены готова лезть или просто бросить все и разреветься прямо посреди комнаты».
«Грешно жаловаться, конечно, но я считаю, что мыть посуду и убираться по дому – это худшая работа в мире. Целый день надрываешься, согнувшись в три погибели, а кожа на руках становится такой сухой и грубой, что даже на пианино играть тяжело». Бет посмотрела на свои огрубевшие руки с тяжелым вздохом, который на этот раз уж точно услышали все.
«Сомневаюсь, что кто-то из вас страдает больше, чем я, – воскликнула Эми, – потому что вам не приходится ходить в школу с девчонками-сатирами, которые изводят вас, стоит только вам хоть разочек не выучить урок, хихикают над вашими изношенными платьями, обзывают нищенкой и говорят, что у меня нос, как картошка.
«Ты, наверно, хотела сказать «задирами», а не «сатирами», если конечно у вас там не изучаются мифические существа» – отметила Джо, смеясь.
«Ой, ты прекрасно поняла, что я хотела сказать, и не обязательно быть такой занудой. Я учусь использовать новые слова и улучшать свой лексогон», – с достоинством ответила Эми.
«Ой, хватит ерничать, девочки. Ах если бы папа не потерял все деньги, когда мы были маленькими! Боже мой! Как бы мы были счастливы и жили бы сейчас припеваючи!» – сказала Мег, которая еще помнила лучшие времена.
«Ты же на днях говорила, что мы счастливее, чем королевские дети, потому что они все время ссорятся и строят друг другу козни, несмотря на свои богатства».
«Да, я и правда так говорила, Бет. На самом деле, думаю, так оно и есть, ведь хоть нам и приходится работать, зато мы можем вот так посидеть, от души посмеяться и пошутить друг над другом, и вообще, мы, как выразилась бы Джо, веселая компашка».
«Джо действительно любит такие жаргонные словечки!» – заметила Эми, искоса глянув на длинную фигуру, растянувшуюся на ковре. Джо тут же поднялась, засунула руки в карманы и начала насвистывать.
«Не надо, Джо, это так по-мальчишески!»
«Я знаю. Поэтому я это и делаю».
«Терпеть не могу грубых девчонок, которые ведут себя неподобающе юным леди!»
«А я ненавижу напыщенных и чопорных кукол!»
«Птички в гнездышках воркуют», – принялась напевать Бет, которая всегда пыталась сглаживать углы с подобных ситуациях. Она пела, скорчив такую смешную рожицу, что резкие голоса сменились хохотом, и назревающий конфликт на ближайшее время был исчерпан.
«Вот правда, сестренки, вы обе ведете себя как маленькие», – принялась поучать их Мег на правах старшей сестры. «Ты уже достаточно взрослая, Джозефина, так что пора уже бросить это ребячество и вести себя подобающим образом. Когда ты была ребенком, это, может, и выглядело забавным и милым, но теперь-то ты вон уже какая высокая вымахала и прическу носишь взрослую, так что ты не должна забывать, как должна себя вести юная леди».
«Ничего я не вымахала! А если взрослой тебя делает то, какую прическу ты носишь, тогда я буду носить два хвостика аж до двадцати лет!» – воскликнула Джо, стянув с волос сетку и встряхнув своей пышной каштановой гривой. «Не хочу я взрослеть, становиться «мисс Марч», носить платья в пол, ходить, словно кол проглотила, и выглядеть, как фарфоровая кукла! Мне и так несладко живется, ведь мне нравится играть в мальчишеские игры и вести себя раскованно, как это делают мальчишки! Угораздило же меня родиться девчонкой! А сейчас даже ещё хуже, чем прежде, ведь я бы с радостью отправилась на фронт вместе с папой и сражалась бы с ним плечом к плечу против врага, а вместо этого приходится сидеть дома и вязать, как какая-то немощная старуха!»
Джо так яростно трясла синим армейским носком, который как раз вязала, что спицы звенели, как кастаньеты, а клубок с нитками покатился через всю комнату.
«Бедняжка Джо! Мне жаль тебя, но тут уж ничего не поделаешь. Довольствуйся тем, что ты можешь сократить свое имя до мальчишеского «Джо» и играть роль братишки для нас», – сказала Бет, поглаживая густую шевелюру сестры рукой, которую никакое мытье посуды и вытирание пыли не смогут лишить этой искренней сестринской нежности.
«Что же до тебя, Эми, – продолжила Мег, – то ты, наоборот, чересчур церемонная и чопорная. Сейчас это забавно, но если так пойдет и дальше, ты вырастешь высокомерной и напыщенной, как гусыня. Мне нравятся твои манеры и любовь к возвышенной речи, но только когда ты не перегибаешь палку. Просто порой твои несуразные слова звучат так же неуместно, как и жаргонные словечки Джо».
«Так, если Джо – сорванец, а Эми – гусыня, то кто же я?» – спросила Бет, приготовившись услышать критику и в свой адрес.
«Ты у нас милашка», – тепло ответила Мег, и никто ей не возразил, потому что «Мышка», как называли Бет дома, и правда была всеобщей любимицей.
Поскольку вы, уважаемые читатели, наверняка хотели бы знать, как выглядят наши героини, то я воспользуюсь моментом и сделаю небольшое лирическое отступление от общего повествования, чтобы в общих чертах набросать портреты четырех сестер, которых мы застали этим декабрьским вечером за вязанием в гостиной, пока в камине весело потрескивал огонь, а за окном шел снег.
Это была очень уютная комната, несмотря на то, что ковер был сильно выцветшим, а мебель очень скромной. Стены украшали пара-тройка неплохих картин, полки были заставлены книгами, на подоконнике цвели хризантемы и рождественские розы, и все это дополнялось приятной атмосферой домашнего очага и умиротворения.
Маргарет, старшей из сестер, было шестнадцать, она была очень хороша собой – большие глаза, копна мягких каштановых волос, чувственные губы и нежные руки, в отношении которых у нее был пунктик.
Пятнадцатилетняя Джо была очень высокой и худой, а грива темных непослушных волос делала ее похожей на жеребенка. Казалось, что порой она не знает, как совладать со своими длинными конечностями, и это ее изрядно раздражало. Ее решительная ухмылка и вздернутый нос говорили об упорстве и силе характера, а от ясных серых глаз, казалось, ничего не могло утаиться. В зависимости от ситуации ее взгляд мог быть жестоким, задорным или задумчивым. Ее истинной гордостью были ее длинные густые волосы, но обычно она собирала их в сетку, чтобы не мешали. Ее нескладное подростковое тело вот-вот готово было переродиться в тело юной женщины, но она противилась этому как могла, скрывая девичьи формы за широкими одеждами.
Элизабет – или Бет, как все ее называли, – розовощекая, ясноглазая девочка тринадцати лет, чьи волосы всегда собраны в аккуратную прическу. Застенчивая, робкая и добрая. Отец называл ее «маленькая мисс Умиротворение», и это прозвище ей идеально подходило, потому что она, казалось, жила в собственном счастливом мире, рискуя выходить во внешний мир только для встречи с теми немногими, кому она доверяла и кого любила.
Эми, хотя и была самой младшей, была чуть ли не самым важным человеком в семье – по крайней мере, по ее собственному мнению. Фарфоровая кожа, голубые глаза, золотистые кудряшки, всегда ведет себя, как юная леди, ни на миг не забывая о своих манерах.
Что же касается характеров четырех сестер, их нам как раз и предстоит узнать далее.
Часы пробили шесть. Бет подмела рассыпавшуюся возле камина золу и придвинула к очагу пару домашних тапочек, чтобы те нагрелись. Девочки улыбнулись, ведь это был своего рода ритуал, который означал, что скоро домой вернется с работы мама, «Марми», как они ее называли. Мег прекратила свои нравоучения и зажгла лампу, Эми выбралась из глубокого кресла, а Джо, напрочь забыв про усталость, подпрыгнула и поднесла тапочки поближе к огню.
«Они уже совсем износились. Марми нужна новая пара».
«Я думала купить ей новые на свой доллар», – сказала Бет.
«Нет, я куплю!» – воскликнула Эми.
«Я самая старшая», – начала было Мег, но Джо ее перебила…
«Когда папа уходил на войну, он сказал мне, что на время его отсутствия за мужчину в доме я, так что новые тапочки для мамы должна купить именно я».
«Я предлагаю поступить так, – сказала Бет, – каждая из нас подарит ей что-нибудь на Рождество, а себе покупать мы ничего не будем».
«Это так похоже на тебя, дорогая! Но что же мы ей подарим?» – воскликнула Джо.
На минуту все задумались, а затем Мег объявила, словно эту идею подсказал ей вид ее собственных красивых рук: «Я подарю ей пару хороших перчаток».
«Пара добротных ботинок, вот что нужно человеку в наше время», – воскликнула Джо.
«А я куплю ей платочки с оборкой», – сказала Бет.
«Я куплю флакончик духов, ей наверняка будет приятно получить такой подарок. Думаю, они стоят не очень дорого, и мне, возможно, даже хватит на карандаши», – добавила Эми.
«А как мы подарим ей все эти вещи?» – спросила Мег.
«Положим их на стол, позовем ее и будем смотреть, как она будет их распаковывать. Помнишь, как мы делали на наши дни рождения?» – ответила Джо.
«Помню, как я переживала, когда приходила моя очередь сидеть в большом кресле в гостиной и наблюдать, как вы все маршируете, чтобы поздравить и вручить мне подарки на день рождения. Нет, мне нравились ваши подарки и ваше внимание, но это было ужасно сидеть там и разворачивать свертки под вашими пристальными взглядами», – призналась Бет. Она как раз поджаривала тосты к чаю и лицо ее раскраснелось от жара.
«Пусть Марми думает, что мы подготовили подарки друг для друга, а потом удивим ее, сказав, что это все для нее. Пойдем завтра днем по магазинам, Мег. Нам еще нужно столько всего подготовить для нашего рождественского спектакля», – сказала Джо, маршируя взад и вперед, заложив руки за спину и вздернув нос.
«Наверно, это рождественское представление будет моим последним, я уже слишком взрослая для таких вещей», – с грустью в голосе заметила Мег, которая обожала играть в «переодевания».
«Да ладно тебе, неужели ты откажешься от возможности пощеголять в белом платье с распущенными волосами и украшениях из золотой фольги. Ты наша лучшая актриса, и все пойдет под откос, если ты покинешь сцену» – сказала Джо. «Кстати, нужно порепетировать. Иди-ка сюда, Эми, и сыграй нам сцену с обмороком, а то как-то неубедительно ты это делаешь».
«Ничего не могу поделать, я же никогда не видела, как падают в обморок, а если я буду падать, как ты мне говоришь, то набью себе синяков. Если у меня получится мягко упасть, я упаду, а если нет, то упаду грациозно в кресло, и пусть твой Хьюго угрожает мне сколько угодно», – ответила Эми, которая не была одарена актерским талантом, но была утверждена на эту роль только потому, что она была маленькой и легкой, а по сценарию ее героиню злодей должен был уносить со сцены на руках.
«Сделай так: запрокинь руки вот так и, пошатываясь, пройди через комнату, отчаянно крича: «Родриго! Спаси меня! Спаси меня!» – и Джо вышла из комнаты с таким правдоподобным мелодраматическим стоном, от которого сестры аж вздрогнули.
Эми попробовала повторить – она выставила скрюченные руки вперед и двигалась, словно ожившая мумия, а ее «крик отчаяния» больше походил на пронзительный крик от укола булавкой. Джо безнадежно взвыла, Мег громко расхохоталась, и даже Бет позволила своему хлебу подгореть, с интересом наблюдая за всеобщим весельем.
«Так, все, я сдаюсь! Когда придет время, просто постарайся сделать все так, как надо, но если аудитория рассмеется, я тут не при чем. Теперь твой выход, Мег».
Далее все пошло, как по маслу – дон Педро бросил вызов миру, прочитав внушительный монолог на две страницы без единого перерыва; ведьма Агарь произнесла ужасное заклинание над своим котлом, полным кипящих жаб; Родриго мужественно разорвал свои цепи, а Хьюго, отравленный мышьяком, умирал в агонии, выкрикнув перед смертью зловещее: «Ха-ха!»
«Это лучшее, что мы когда-либо ставили», – сказала Мег, когда мертвый злодей сел, потирая ушибленный локоть.
«И как тебе удается писать и ставить такие великолепные пьесы, Джо? Ты просто второй Шекспир!» – воскликнула Бет, которая твердо верила, что ее сестры одарены удивительным талантом.
«Ну, прям уж Шекспир», – скромно хихикнула Джо. «Хотя «Проклятие ведьмы, или Романтическая трагедия» – это и правда неплохая вещь, но я бы хотела попробовать поставить «Макбет», да только вот у нас нет люка для Банко.[3] Всегда хотела поставить зрелищную сцену убийства. «Откуда ты, кинжал, возникший в воздухе передо мною?»[4] – пробормотала Джо, закатывая глаза и хватаясь за воздух, как это обычно делали исполнители трагических ролей в театре.
«Нет, это не кинжал, это вилка для хлеба, вот только почему вместо хлеба Бет жарит на огне мамин тапочек? Бет, видимо, была потрясена твоей игрой!» – воскликнула Мег, и репетиция закончилась общим взрывом смеха.
«Рада, что вы веселитесь, девочки мои», – сказал голос в дверях, и актеры, и аудитория дружно повернулись, чтобы поприветствовать высокую женщину с добрыми глазами. На ней была недорогая одежда, но выглядела она воистину благородно, и сестры были уверены, что под потертым серым плащом и немодным чепчиком скрывается самая красивая и элегантная женщина на свете – их мать.
«Ну что, дорогие, как у вас прошел день? У меня сегодня было так много работы, нужно было подготовить коробки к отправке на фронт на завтра, я даже не успела вырваться на обед домой. Кто-нибудь заходил, Бет? Как ты себя чувствуешь, Мег, как твоя простуда? Джо, ты выглядишь какой-то уставшей. Подойди и поцелуй меня, детка».
Продолжая свои материнские расспросы, миссис Марч сняла мокрые от снега вещи, надела теплые тапочки и, умостившись в мягкое кресло, посадила Эми к себе на колени, готовясь насладиться счастливым остатком этого напряженного дня. Девочки порхали вокруг матери, каждая старалась сделать так, чтобы ей было максимально удобно. Мег подтащила к креслу чайный столик, Джо подкинула дров в огонь и принялась расставлять стулья, роняя, переворачивая и грохоча всем, что попадалось на ее пути. Бет тихонько бегала туда-сюда между гостиной и кухней, а Эми, сидя на коленях у матери, деловито руководила процессом.
Когда они собрались вокруг стола, миссис Марч сказала с особенно счастливым лицом: «У меня кое-что есть для вас, на десерт, так сказать». Ее лицо осенила яркая, словно луч солнца, улыбка. Бет захлопала в ладоши, забыв про гренки, которое она держала, а Джо подбросила в воздух салфетку, выкрикивая: «Письмо! письмо! Трижды ура папе!»
«Да, прекрасное длинное письмо от папы. Он здоров и думает, что зима на фронте пройдет лучше, чем мы ожидали. Он шлет всевозможные теплые пожелания на Рождество и особое послание вам, девочки», – сказала миссис Марч, похлопывая себя по карману, как будто у нее там сокровище.
«Так, давайте, не ловим ворон и кушаем, сестренки! Хватит оттопыривать мизинец и корчить высокомерные рожи, Эми, – сказала Джо, давясь чаем и роняя хлеб маслом вниз на ковер в спешке, чтобы наконец-то приступить к заветному «десерту».
Бет немного поклевала ужин, но от волнения ей кусок в горло не лез, поэтому она тихонько забралась в темный уголок комнаты и в ожидании остальных членов семьи принялась размышлять о долгожданном письме от отца.
«А ведь папа был далеко не призывного возраста, да и здоровье у него уже не такое крепкое, как в молодости – он мог спокойно остаться здесь, с нами – но он все равно пошел служить на фронт капелланом. Как по мне, это очень смелый и благородный поступок», – тепло сказала Мег.
«Я бы тоже хотела отправиться на фронт, была бы, например, барабанщицей или маркитанткой,[5] или медсестрой пошла бы, чтобы быть рядом с отцом и помогать ему», – мечтательно рассуждала Джо.
«Думаю, что спать в палатке, есть всякую невкусную еду и пить из жестяной кружки, это крайне неудобно», – вздохнула Эми.
«Когда он вернется домой, Марми?» – спросила Бет дрожащим голосом.
«Через несколько месяцев, дорогая, если только, не приведи Господь, не заболеет. Папа будет добросовестно выполнять свой долг так долго, как только сможет, и с нашей стороны было бы эгоистично просить его бросить все и вернуться домой раньше. А теперь давай-ка сядем все рядышком и будем читать письмо.
Все подобрались ближе к огню: мать села в большом кресле, Бет умостилась у ее ног, Мег и Эми уселись на подлокотниках по обе стороны от Марми, а Джо оперлась на спинку кресла, чтобы никто в случае чего не заметил ее слез. В те тяжелые военные времена все письма с фронта читались со слезами на глазах, особенно письма отцов своим детям. Но в своём письме отец почти не упоминал о невзгодах, опасностях и душераздирающей тоске по дому, его письмо было жизнерадостным и обнадеживающим, преисполненным живых описаний лагерной жизни, военных маршей и фронтовых новостей. И только в конце, не в силах более сдерживаться, он излил душу, переполненную отеческой любовью и тоской по своим маленьким дочуркам.
«Передай моим милым девочкам, что я их очень люблю и скучаю по ним, поцелуй их крепко от меня. Скажи, что я думаю о них днем и молюсь за них по ночам, и что они – мое утешение в это нелегкое время. Год разлуки с ними кажется мне вечностью, но напомни им, что и в эти тяжелые дни ожидания мы все можем трудиться ради всеобщего блага. Я уверен, они прекрасно помнят мои наставления заботиться о тебе, моя дорогая, и всячески поддерживать, а также добросовестно выполнять свой долг, храбро сражаться со своими внутренними врагами и не поддаваться искушениям. Думаю, когда я вернусь домой к вам, мои родные, я буду гордиться своими маленькими женщинами даже больше прежнего».
В этой части письма все дружно всхлипнули, так что Джо не было стыдно за большую слезу, которая скатилась по ее носу. Даже Эми, позабыв о том, что ее идеально уложенные кудряшки могут растрепаться, уткнулась лицом в плечо матери и навзрыд сказала: «Я такая эгоистка! Но я честно-честно постараюсь стать лучше, чтобы папочка не разочаровался, когда вернется домой».
«Мы все постараемся!» – воскликнула Мег. «Я слишком много думаю о своей внешности и ненавижу работать, но отныне я тоже постараюсь исправиться, надеюсь у меня получится».
«А я постараюсь стать той, кем он любит меня называть – «маленькой женщиной», и не буду такой грубой и взбалмошной. Я буду выполнять свой долг здесь, вместо того, чтобы тратить время на дурацкие фантазии о каких-то далеких приключениях», – сказала Джо, словив себя на мысли, что держать себя в руках тут, дома, наверняка окажется задачкой посложнее, чем сразиться с парой-тройкой мятежников на юге.
Бет ничего не сказала, но вытерла слезы синим армейским носком и принялась вязать изо всех сил, не теряя времени, выполняя ближайший ей по духу долг, в то время про себя она торжественно пообещала оправдать все надежды отца к тому времени, когда он вернется домой.
Миссис Марч нарушила молчание, сказав своим привычным веселым голосом: «А помните, как вы играли в «Путешествие пилигрима»,[6] когда были маленькими? Вы так радовались, когда я делала мешочки из оставшихся лоскутов ткани и вешала их вам на спину в качестве ноши. Вы надевали мои шляпы, брали в руки палки и свитки бумаги и шли через весь дом, начиная свой путь с подвала, который был Городом Разрушения, а затем поднимались все выше и выше по ступенькам аж на крышу дома, где вас ждали ваши самые любимые вещи, из которых состояла Небесная страна.
«Да, я помню, как весело это было, особенно мне нравилось миновать львов, сражаться с Аполлионом и проходить через Долину, где обитали злые духи!» – сказала Джо.
«А мне нравился момент, когда мы сбрасывали со спин котомки и они падали вниз с лестницы», – сказала Мег.
«Моя любимая часть была, когда мы наконец-то выходили на плоскую крышу, где стояли вазоны с цветами и разные красивые вещи, и мы все стояли там и пели от радости, а солнце ласкало наши лица», – сказала Бет, улыбаясь.
«Честно говоря, я уже мало что помню из этой игры, кроме того, что я боялась темного подвала и что в конце мне всегда нравилось кушать сладости и пить молоко на крыше. Если бы я не была уже слишком взрослой для подобных игр, я, возможно, даже сыграла бы в пилигримов снова», – сказала Эми, которая начала всерьез говорить о том, что она уже взрослая и ей пора бросить эти детские забавы, как только ей исполнилось двенадцать лет.
«Мы никогда не становимся слишком старыми для этой игры, моя дорогая, потому что так или иначе, мы играем в нее всю нашу жизнь. У каждого из нас есть своя ноша, впереди нас ждет долгое путешествие, а стремление к добру и счастью – это наш свиток, который указывает верный путь, помогает преодолевать трудности и исправлять ошибки, чтобы в итоге найти мир, который будет для нас истинным Раем. А теперь, мои маленькие пилигримы, как вы смотрите на то, чтобы начать свое путешествие снова, но уже не в игре, а всерьез, в реальной жизни, чтобы проверить, как далеко вы сможете продвинуться, прежде чем отец вернется домой».
«Что, правда, мама? Так, где там наши котомки?» – спросила Эми, которая в силу своего возраста иногда воспринимала вещи слишком буквально.
«Каждая из вас только что призналась, в чем заключается ее ноша, ее котомки, так сказать. Все, кроме Бет. Неужели тебя, Мышка, ничего не обременяет?» – спросила мать.
«Почему же? Обременяет. Посуда и тряпки. Я завидую девушкам, которые имеют возможность играть на красивых роялях. А еще я боюсь людей и не доверяю им».
Ноша Бет показалась всем очень забавной, но никто не засмеялся, потому что все знали, что это сильно обидело бы ее чувства.
«Давайте поиграем в пилигримов», – задумчиво сказала Мег. «Это всего лишь другое название для нашего намерения стать лучше. А эта игра может нам помочь, ведь быть хорошим человеком – это действительно тяжелый труд, и очень часто мы забываем свои обещания и перестаем стараться».
«Сегодня мы были в Топи Уныния, а потом пришла Мама и вытащила нас, как Помощь в книге. Нам нужен свиток с указаниями, как у Христианина. Только как нам его раздобыть?» – спросила Джо, восхищенная идеей, которая придала немного романтики и приключений казалось бы скучной задаче по выполнению своего долга.
«Загляните под подушки в рождественское утро, и вы найдете свой свиток-путеводитель», – ответила миссис Марч.
Девочки обсуждали свой новый план добродетели и грядущие испытания, пока старая служанка Ханна убирала посуду со стола. Затем сестры достали четыре маленькие корзинки с принадлежностями для рукоделия, и в руках у них заблестели иголки – им предстояло сшить простыни для тетушки Марч. Все четверо считали шитье весьма скучным занятием, но сегодня никто не ворчал. Джо предложила обозначить четыре длинных шва названиями четырех континентов – Европа, Азия, Африка и Америка, таким образом, каждой из сестер достался свой континент. Это сделало процесс более интересным, и по мере того, как каждая «прокладывала иглой путь» через свою часть света, они обсуждали разные страны своих территорий.
К девяти вечера с шитьем было покончено, и настало время для традиционного пения перед сном. На фортепиано умела играть только Бет, она мягко касалась старых пожелтевших клавиш и аккомпанировала импровизированному хору семейства Марч. Песни они пели простые и незатейливые. Голос у Мег был звонкий и чистый, словно звуки флейты, так что они с матерью задавали остальным ритм и тональность. Эми щебетала, как сверчок, а Джо вообще пела что-то свое, всегда вступая не в том месте, да и пение ее больше походило на какое-то прерывистое кваканье. Но как бы там ни было, это был своего рода ритуал еще с тех пор, как девочки научились говорить. Девочки просыпались под прекрасное пение своей матери, которая ходила по дому, напевая, как жаворонок, и засыпали тоже под ее голос, и в этом случае никто из сестер не считал, что можно когда-нибудь стать слишком взрослой для материнской колыбельной.
«Свети-сверкай, звезда моя…»
