Луи Нуар
Золотой корсар
Глава VII. Под водой
Паоло решил, что им пришел конец. Маркиза, менее опытная, истощала силы в бессмысленной борьбе. Два человеческих тела, крутясь в пучине, казалось, танцевали посреди морской растительности и странных чудовищ, которыми изобиловало море.
Под водой вы сохраняете сознание всего две минуты, но и этого достаточно для того, чтобы пережить ужасную агонию. Вас заключают в объятья липкие водоросли, и вы испытываете тысячи клейких прикосновений; вас окружают спруты, обвивая своими гигантскими ремнями, кажется, что по вам ползают тысячи змей.
Мимо то и дело проплывают громадные рыбы; осьминоги, которые приклеиваются к вам своими вантузами; вы все еще живы, но для морских хищников вы уже мертвы. Огромные крабы и раки, все эти пожиратели трупов пытаются вцепиться в вас, и вы тащите за собой всю эту изголодавшуюся банду, которая только того и ждет, когда добычу прибьет к какой-нибудь скале.
Вы слышите, как вверху, над вами, с мрачным завыванием проносятся неспокойные волны. До ваших ушей, в которых гудят уже мрачные шумы смертного часа, доносятся странные, незнакомые звуки, которые ввергают в загадочный ужас; вы испытываете страх столь сильный, что под этим влажным морским саваном вас прошибает холодный пот.
Затем мало-помалу вас начинает душить; на грудь опускается бремя, которое становится все более и более тяжелым, оно давит, сжимает и расплющивает; вы испытываете на себе несметную тяжесть моря. Вам становится безумно страшно при одной лишь мысли о том, что весь этот груз лежит на вашей груди.
Наконец, вы в последний раз барахтаетесь, и вас охватывает крайняя слабость; вы открываете глаза, чтобы вновь увидеть море и его чудовищ, а затем закрываете их навсегда.
Какое-то время вы еще испытываете неопределенные ощущения, но без боли; борьба между жизнью и смертью уже закончена, и вы наслаждаетесь странным покоем; ужасный припадок сменяется вечным сном, полным наслаждений, экстазом, в котором есть невыразимый шарм, хотя вы его воспринимаете уже смутно.
Таковы были фазы агонии Паоло и Луизы, и рассказал их вам человек, которому довелось испытать все это на собственной шкуре…
В какой-то момент маркиза обняла юношу обеими руками, и так они прошли через все стадии асфиксии…
Тела их выбросило посреди огромного грота.
В пещере было темно.
Море замерло у входа в это подземелье, на песчаной отмели, которая круто поднималась к середине крипты, где скалы, образуя некое подобие свода, причудливо выгибались и уходили на глубину, из-за чего и получалось, что пещера была подводной, в самом прямом смысле этого слова. Море со всех сторон закрывало выход из грота; выбраться из него можно было, лишь поднырнув под скалы и вынырнув на поверхность с другой стороны этого барьера.
Однако же дышать в пещере было можно: воздух поступал в нее через некие неуловимые щели; что до слабого света, который проникал в подземелье, то он рассеивался по поверхности воды, которая опоясывала его влажным кольцом.
Маркизу и Паоло вынесло туда водоворотом, который образуется в бурю на подступах к гроту; сжатая, выдавленная на поверхность, вода начинает тогда непрерывно перемещаться взад и вперед и, опускаясь, вызывает подводное течение.
Все знаменитые морские пучины возникают по тем же причинам; так же некогда появились, хотя и представляли гораздо большую опасность для путешественников, и Сцилла с Харибдой. Но затем скалы обрушились, доверху засыпав собой впадины, в которые волны гнали море, и эти две пучины перестали быть опасными.
Около часа Луиза и Паоло пролежали на отмели в бесчувственном состоянии; но теплый подземный климат сделал свое дело, и постепенно жизнь начала возвращаться к ним.
Первой пришла в себя маркиза.
Приподнявшись на локте, она огляделась вокруг… и издала крик ужаса.
Тишина, изолированность, бледная полутень этого странного места, нагромождения скал, посмертные воспоминания (а утопающий видит смерть так близко, что может считать себя вернувшимся с того света) – все это не могло не пугать.
Тем не менее мало-помалу она взяла себя в руки, хотя и не совсем понимала, как они оказались в пещере.
Рядом, недвижимый, лежал Паоло; и все ее мысли теперь были о том, как бы его спасти. Она чувствовала огромную нежность к этому белокурому юноше.
Призвав на помощь все свои познания в том, как следует оказывать первую помощь, маркиза быстро привела юношу в чувство. Придя в себя, он тоже, в свою очередь, осмотрелся, но никакого испуга, в отличие от молодой женщины, не выказал.
– Получается, мы спасены? – заметил он.
– Вы полагаете? – вопросила маркиза.
– Ну, раз уж мы дышим и находимся на земле, то да.
– А вам не кажется, что мы словно погребены на дне какой-то могилы?
Паоло поднялся на ноги и, несмотря на слабость во всех членах, обошел пещеру. Сразу же поняв необычную конфигурацию грота, юноша пояснил ее маркизе.
– Мы поступим так, моя дорогая сестричка, – сказал он. – Поднаберемся немного сил, а затем покинем это мрачное место. Поднырнув под скалы, мы окажемся на свежем воздухе; до берега, должно быть, рукой подать, шторм уже, наверное, прошел, и мы доберемся до суши в несколько гребков.
– Как бы мне хотелось вам верить! – промолвила маркиза.
– Лучше приготовьтесь к тому, что вскоре вновь придется оказаться в воде, – сказал Паоло.
На лице маркизы отразилась нерешительность; ее женская слабость проявлялась каждый раз, когда речь заходила о том, чтобы довериться морю.
Паоло как мог пытался ее приободрить.
– Ну же, Луиза, – проговорил он, – такая женщина, как вы, не должна малодушничать. Вы едва не погибли из-за того, что не покинули вовремя корабль; не позволяйте себе слабости сейчас – это будет дурным предзнаменованием.
– Я готова.
– Пойдемте, – сказал Паоло.
Они подошли к водной поверхности и, войдя в нее, попытались проплыть под скалами, но это оказалось невозможным; нужно было погрузиться так глубоко и плыть между двумя потоками так долго, что они попросту выбились бы из сил. На отмель они выбрались совершенно истощенными.
Более того: и сами уходящие глубоко под воду скалы, толщина которых в некоторых местах доходила до нескольких сотен метров, представляли собой непреодолимое препятствие – проплыть такое расстояние под водой человеку было не по силам.
Первыми словами юноши были:
– Мы в ловушке!
Маркиза не ответила; устремив взгляд в никуда, она выглядела крайне подавленной.
– Но не стоит так расстраиваться, моя дорогая Луиза, – сказал Паоло. – Возможно, нам удастся отыскать какой-нибудь проход.
– Сильно сомневаюсь, – заметила молодая женщина.
– И все же будем надеяться.
И Паоло принялся исследовать скалы, пытаясь разглядеть хоть какую-нибудь трещину, но так ничего и не обнаружил.
Хотя он уже доказал свою решительность и отвагу, спокойствие и безмятежность юноши удивляли маркизу.
– Все эти ваши поиски ничего не дадут – лишь силы впустую потратите, – заметила она. – Нам отсюда никогда не выбраться!
Паоло улыбнулся.
– Я так понимаю, – сказала маркиза, – вы все еще полагаете, что у нас получится выйти из этой могилы, в которую мы и так сошли уже почти мертвыми? Неужели вы думаете, что мы…
– Да, – промолвил он.
– Это безрассудно!
– Гораздо более безрассудно, моя дорогая маркиза, сразу же опускать руки. Голод и жажду мы испытаем лишь через несколько часов; мы должны провести это время с пользой. Возможно, здесь имеются не слишком плотно прилегающие друг к другу скалы, которые раздвинутся, чтобы вывести к свету. Морской путь нам закрыт; значит, дорогу к выходу следует поискать на земле. Ну же, взбодритесь!
– Вы говорите так, словно мы уже на свободе! – воскликнула маркиза. – Что вы за человек, если даже в этой гробнице лелеете подобные надежды?
– О своем рождении я знаю лишь одно: на свет я появился в Галлии. Я происхожу из той неукротимой расы, которой опасался величайший из завоевателей, Александр Македонский, не осмелившийся нападать на моих предков. Когда-то девизом этого бесстрашного народа был: «Ничего не бояться, разве что небо упадет, но если оно упадет, поддержать его своим копьем». Что вы хотите? Каждый поступает в соответствии со своим характером и темпераментом; мой говорит мне бороться до конца, какими бы ни были шансы. Я не переношу слепых велений судьбы, не уступаю глупому случаю. Это мой протест против фатальности. Поднимайтесь, Луиза! Будем мужественными, моя дорогая; лучше умереть, сражаясь, чем получить смертельный удар, валяясь на песке и отказавшись от победы. Раз уж земля выставила перед нами преграды, мы должны скрести и копать эту землю! Пусть нашим последним жестом станет попытка освобождения, по крайней мере, не придется себя упрекать в том, что мы забыли нашу родину.
Маркиза отвергла все сомнения при этом благородном призыве; преисполненная глубочайшего восхищения, она бросилась обнимать своего спутника.
Они повторили попытку, которая оказалась столь же неудачной, что и первая: выбраться к морю не удалось. Вернувшись на отмель, маркиза почувствовала, как горло ее начала сжимать жажда, – она нахлебалась соленой воды.
Молодая женщина не осмелилась сказать об этом спутнику, но того, судя по всему, жажда мучила в не меньшей степени.
– Вот бы нам раздобыть где-нибудь свежей воды! – воскликнул Паоло. – Вам, должно быть, Луиза жутко хочется пить?
– Я не решалась это признать, – отвечала маркиза.
– Дальше будет еще хуже. Нужно еще раз осмотреть пещеру.
И он вернулся к изучению скал, пытаясь отыскать трещины, но между ними не было ни единого разрыва, а свод их и вовсе казался одной каменной глыбой.
Опустившись рядом с Луизой, юноша с грустью протянул ей руку и сказал:
– Похоже, придется смириться со смертью! Камень во много раз тверже моих ногтей; я хотел отвлечь вас от мыслей о предстоящей агонии, но мы ничего, абсолютно ничего не можем поделать.
Маркиза окинула спутника полным бесконечной нежности взглядом и промолвила:
– Я хочу дать вам утешение, которое вам понравится; ведь мы неизбежно умрем от жажды, не так ли?
– Да.
– Что ж, по крайней мере у нас будет час…
И, одарив его необъяснимой улыбкой, она упала в его объятья.
Существуют эстеты сладострастий, которые жаждут любви, ранее им не знакомой; существуют сердца пресыщенные, которые ищут наслаждений под странными формами; другие, вроде некоторых императоров древнего Рима, любили кровавые оргии; нежные вздохи казались им пресными, им нужны были неистовые крики отчаяния и слезы боли.
Человек так создан, что он несет в себе начала всех расстройств рассудка и чувств; не существует людей, которые составляли бы исключение из этого правила.
Воля и образование, которое укрепляет волю, вместе они приглушают дурные инстинкты, но уничтожить их вряд ли возможно. Жизнестойкие корни, притаившиеся в глубине души растут с ужасающей быстротой особенно тогда, когда об их существовании вы уже и думать забыли.
Образование, воспитание и жандармы – вот три противовеса, объединив которые, можно склонить чашу весов на сторону добродетели.
Любовь иногда вспыхивает при самых непредвиденных обстоятельствах, зачастую странных или опасных; так произошло и в этом случае. Ни ее, ни его нельзя было отнести к числу тех пресыщенных людей, которых возбуждает эксцентричная сторона ситуации; и тем не менее они нашли для своей нежности стимул столь страстный, столь сильный, столь непреодолимый в угрожавшей им смерти, что забыли о всякой опасности.
Посреди этого поглотившего их склепа они дарили друг другу невыразимые наслаждения; видения, которые бывают у курильщиков гашиша, стали для них реальностью, и, когда они пробудились наконец, когда, задыхающиеся, разбитые от удовольствия, переглянулись, то в голову им одновременно пришла одна и та же мысль:
«Вот теперь можно и умереть!»
Но смерть не приходит по первому зову; когда ее ждут, ей обычно предшествует агония, ее отвратительный предвестник.
Оба они изнывали от жажды и, осознав, что настал их последний час, настроенные во что бы то ни стало избежать мучений, решили уйти из жизни добровольно.
Она посмотрела на него с грустью, думая, как это, должно быть, ужасно – умереть таким молодым!
И потом, какая страшная смерть!
Утопиться!
Ее переполняла чисто материнская жалость к нему.
– Думаешь, тебе хватит сил продержаться под водой так долго, чтобы потерять сознание? – спросила она.
– Да, – сказал он с безмятежной улыбкой.
– Верю, – молвила она с гордостью, не отводя глаз от его лица. – У тебя железная воля; я же не так отважна. Я хочу, чтобы ты связал меня, чтобы я даже не пыталась избежать смерти, а затем взял на руки и унес в глубь моря. Мы умрем вместе, в последнем объятье.
– Хорошо, – сказал он тихо, но твердо.
Маркиза смотрела на него с восхищением.
«Он даже не взволнован», – сказала она себе.
Вслух же промолвила:
– Позволь мне послушать твое сердце; твое лицо врет. Не могу поверить, что тебя не приводит в отчаяние тот факт, что приходится расставаться с жизнью в столь юном возрасте.
Она припала ухом к его груди: сердце его билось медленно и равномерно, как у человека, остающегося невозмутимым в любой, даже самой опасной, ситуации.
– Теперь я умру счастливой! – воскликнула она. – Мой идеал любви нашел воплощение. А ты, ты ни о чем не жалеешь?
– Нет, – сказал он, – и даже думаю, что лучше умереть, чем жить. У нас никогда не будет часов, подобных тем, которые только что пролетели.
– Ох! – воскликнула она. – Если бы каким-то чудом нам удалось спастись, клянусь тебе, я бы одарила тебя ласками, возможно, и менее страстными, но более нежными – это уж точно.
– Не будем об этом, – сказал он.
И, разорвав носовой платок на тонкие полосы, он связал руки молодой женщине, которая немного побледнела, но не отстранилась.
– А теперь – последний поцелуй, – прошептал Паоло.
Они обменялись этим знаком прощания, а затем он резко поднял ее на руки и понес к пляжу. Он уже собирался броситься в воду, когда вдруг на лоб ему пролилась капля ледяной воды; остановившись, он поднял голову.
– Что с тобой? – спросила маркиза.
– Ничего, – сказал он и шагнул в воду, но она повторила:
– Что с тобой? Я хочу знать.
– Ну ладно, скажу, – произнес он с улыбкой. – Я подумал, что мы могли бы умереть, не мучаясь от жажды; но к чему пить? Это не спасет нас от голода.
Маркиза проявила слабость; смерть ее пугала.
– Я бы с удовольствием промочила горящее горло, – сказала она.
– Как скажешь…
И он вернулся на пляж.
– Где эта вода? – спросила она.
– Там!
И он указал на вершину утеса.
– Иногда в расселинах отвесных скал скапливается дождевая вода, – пояснил он, – которая затем, капля за каплей, доходит до нас.
– Но я не могу ждать так долго.
– Я еще не закончил.
И он продолжал:
– Но, на протяжении веков падая в песок, эти капли должны были остаться там, на определенной глубине; выкопав яму, мы обнаружим воду, если, конечно, под песком имеется прослойка.
– Прекрасно! – воскликнула она. – Как я хочу, чтобы ты оказался прав!
Бедная женщина!
Она любила его, и любой выигранный час казался ей вечностью.
Паоло приступил к работе.
На метровой глубине появилась вода; он позволил яме наполниться, после чего они жадными глотками выпили все до последней капли.
С детской непосредственностью она бросилась ему на шею.
– Ох, как это хорошо – любить! Если бы только мы могли жить!
Эти слова молодой женщины тронули Паоло до глубины души.
– Я осмотрел скалы лишь в центре, – сказал он. – Пойду исследую те, что находятся по краям; может, там они не будут плотными.
Вернулся он быстро.
– Невозможно пройти, не так ли? – спросила маркиза.
– Да, – отвечал юноша, – но вот жить в этом подземелье мы сможем…
– Но как?
– Здесь наш бриг, – сказал он, – там, под скалами.
– Слава тебе, господи! – воскликнула маркиза и, зарыдав, упала на колени.
– Ну же, Луиза, возьми себя в руки; сейчас не время для слабости, ты должна быть сильной, моя дорогая. Мне понадобится твоя помощь!
– Да! – вскричала она. – Я буду помогать тебе всем сердцем! Мы будем так счастливы здесь вдвоем, только я и ты!
– Ты еще большее дитя, чем я, – заметил он, а затем добавил: – Думаю, произошло следующее: корабль, как и нас с тобой, затянуло под воду и унесло водоворотом. Он здесь, неподалеку: сначала я его принял за огромный камень. В нем должны были остаться продукты, которые не могли испортиться; соления и галеты содержатся в герметичных бочонках… Нужно лишь доставить их сюда; вот для этого ты мне и нужна. Но прежде необходимо где-нибудь разыскать прочную веревку; я обвяжусь ею и вернусь на корабль, а тебе нужно будет лишь крепко взять ее за конец и тянуть на себя, когда почувствуешь рывок… Так ты вытащишь меня с тем, что мне удастся там обнаружить. Но предупреждаю: будет тяжело.
– Иди же, иди скорее. Я сильная, я справлюсь! Только дай я тебя сперва поцелую!
И она обвила его шею руками…
Затем, подтолкнув его к морю, сказала:
– Поспеши! Мне не терпится узнать, что у нас точно будут еще несколько дней любви!
Бросившись в море, Паоло вернулся с прочным канатом, которым обвязал себя вокруг груди, и, поцеловав маркизу, вновь погрузился в воду.
Через две минуты канат задрожал; она потянула веревку на себя, и на поверхности воды возник Паоло – в руках у него ничего не было.
Тяжело дыша, юноша опустился на песок.
– Все оказалось закрытым, – сказал он, – так что в этот раз мне удалось лишь слегка приоткрыть один из люков; но в следующий раз я доберусь и до трюма.
Она привела его в чувства, заставила восстановить дыхание и лишь затем позволила вновь войти в воду.
Этот заход оказался вполне удачным: он вернулся с бочонком галет, который выкатил на песок.
– Сейчас же поедим, – сказала она. – Тебе нужно восстановить силы; открывай бочку.
– Для этого мне понадобится топор, – заметил Паоло. – К тому же одними галетами мы не насытимся. Там, на судне, я видел и другой бочонок, в котором должен быть копченый окорок; и на сей раз я захвачу его с собой.
Так он и сделал и, кроме того, принес пакет грецких орехов; то было уже излишество, добавленное к самому необходимому.
Паоло еще раз вернулся на бриг – за топором, и, выбравшись из воды на отмель, расколол бочки.
Продукты оказались неиспорченными.
Маркиза накрыла стол, проще говоря, на дощечке, при помощи лезвия топора, порезала галеты и порубила окорок, и они набросились на еду с аппетитом, который сделал бы честь монахам, и веселостью, которой позавидовали бы служители богемы.
– Теперь мы по праву можем считать себя подводными Робинзонами, – заметил Паоло.
– Я буду твоей Пятницей! – сказала маркиза, целуя юношу.
– Прекрасной Пятницей! – улыбнулся он. – Здесь вполне можно жить; все, что необходимо для более или менее сносного существования, у нас имеется, а кроме того, пещера представляет собой отличную защиту от ветров и дождей.
– Да и хищники здесь нас не потревожат, – заметила маркиза.
Таким веселым рассуждениям они предавались около часа, и десятки раз поцелуи прерывали их смех!
Странная сила любви, которая покрывает все вокруг позолотой и тюрьму превращает в рай!
Передохнув, Паоло сказал маркизе:
– В этот раз я поищу одеяла – для сна, инструменты – для работы, и доски – для огня.
– Но как ты его разожжешь? – спросила Луиза.
– С помощью огнива и трута, которые всегда ношу при себе; покопавшись в кармане моих брюк, ты обязательно их найдешь. Трут нужно будет высушить.
Совершив еще несколько вылазок, Паоло вернулся с корабля с целой кучей различных предметов.
Сначала он поднял наверх инструменты, потом вино и ром, которые обнаружил в бочках, затем одеяла и доски.
Одеяла привнесли тепло и некое подобие комфорта, доски понадобились для того, чтобы сколотить кровать. Они возились вокруг нее с той же радостью, с какой пара пернатых обустраивает свое гнездышко.
Она смеялась, помогая ему; она замеряла длину и ширину, не желая, чтобы кровать получилась слишком большой; ни он, ни она даже и не вспоминали о своем заточении.
Он еще несколько раз спускался к судну, возвращаясь с порохом и самой разной всячиной; он поднял наверх вино, отыскал в камбузе коробку с пряностями, – к счастью, вода внутрь не проникла.
Маркиза смотрела, как он занимается приготовлением пищи – ей великое искусство Карема, увы, было не знакомо, – и с удовольствием брала у него уроки.
Кушанья получились изысканными и вкусными, и, довольные проведенным днем, они с радостью поужинали.
Два часа они провели в разговорах, незаметно пещеру окутали сумерки, и взоры их обратились к небольшому ложу.
И тут он вспомнил, что забыл принести с корабля матрас, который обнаружил в каюте капитана.
– Вот болван, – пробормотал Паоло, – как я мог забыть про него; я же раз двадцать напоминал себе, что его обязательно нужно поднять сюда! К счастью, прошел уже час с тех пор, как мы ели; ничто не мешает мне добраться до брига.
И он бросился в воду.
И в этот раз, как обычно, маркиза держала в руках конец каната, – Паоло старался задержаться на корабле как можно дольше и возвращался уже тогда, когда силы его были на исходе.
Время шло, но он все не дергал за веревку, как было условлено.
Она начала беспокоиться, опасаясь, как бы он не задохнулся. Попыталась вытянуть канат, но тот не поддавался, потянула сильнее – с тем же успехом.
Некая невидимая сила держала перлинь, и взять над ней верх у маркизы никак не получалось.
Паоло было не выбраться…
Тысячи мыслей за несколько мгновений пролетели в голове молодой женщины, перебравшей, казалось, все причины, которые могли привести к этой катастрофе. В один миг она увидела его агонизирующим, мертвым, барахтающимся в воде, затем испускающим последний вздох. Чего только ей ни казалось – и что он мог удариться о балку, и что канат мог зацепиться за рею, и что его могла проглотить какая-нибудь огромная рыбина…
Сотни других предположений мелькнули в ее голове в одно мгновение.
Наконец, не зная как ей быть, маркиза приняла твердое решение: она спасет его или умрет вместе с ним.
Она бросилась в воду и, придерживаясь каната, добралась до корабля; любовь придала ей сил и ловкости.
Сперва она проплыла вдоль палубы, затем, продолжая следовать за путеводной веревкой, протиснулась в люк и оказалась у одной из кают матросов. Подергав за канат, она поняла, что перлинь застрял под дверью; как ни старалась она открыть дверь, та не поддавалась.
Она поняла, что Паоло оказался в ловушке.
Дверь, судя по всему, захлопнулась за ним, и лишь толстые доски отделяли Луизу от ее возлюбленного.
Она толкала дверь изо всех сил; он был там, умирающий…
Преграда устояла; силы ее оставили, но маркиза и не помышляла о спасении; она решила умереть рядом с Паоло и осталась под водой.
Три минуты спустя она все еще держала веревку в своих скрюченных руках, но уже мало что соображала.
Ей предстояло умереть, он, должно быть, уже был мертв.