Луи Буссенар
Из Парижа в Бразилию

Глава IV

Новый маршрут. – Mayordomo и appiepo. – В виду Чимборазо. – Перед Аренальским ущельем. – Буйство стихий. – На краю бездны. – Помогите!.. – Надо спасти майордомо. – Смелый план. – Воздушный разбойник. – Нападение кондора. – Борьба на краю бездны. – Спасены! – Возвращение в теплые страны. – Гуаякиль. – Несколько часов в Гуаякиле. – Ворох газет, журналов, брошюр и тому подобное. – Два письма из Ричфильда. – Жак соглашается сесть на корабль… но Жюльен решительно отказывается. – Близ рейда Салаверри. – Средневековый город. – В городской тюрьме.

Несмотря на реальные опасности, угрожающие на каждом шагу, наши путешественники все-таки решились во что бы то ни стало ехать через Боливию и Перу.

Они прикинули свой маршрут через Гуаякиль, Тумкез (маленький пограничный перуанский городок), Лиму, Арекину, Пуньо, через озеро Титикака и город Чуквизака.

Жюльен, зная по опыту, как трудно нанять в пути для поклажи мулов, решил купить их целую дюжину.

Метис-проводник, вылечивший Жюльена от укуса змеи, горячо привязался к обоим французам, а те, в свою очередь, к нему. Когда этот честный человек попросил разрешения сопровождать их и далее, они, разумеется, с радостью согласились.

Путешественники немедленно сделали его своим mayordomo^[25], и он принялся исполнять свои обязанности с большим усердием и расторопностью.

Прежде всего он занялся покупкой мулов и подыскиванием подходящего товара.

Appiepo, или погонщик мулов, – это чрезвычайно оригинальный человеческий тип, встречающийся в Андаде. Он везде одинаков – на юге, на севере и в центре. Одежда appiepo состоит почти всегда из полотняных панталонов, засученных до колен, и из пестрой, очень короткой рубашки, надетой навыпуск и подпоясанной ремнем, на котором висит длинный и крепкий мачете.

Очень редко appiepo бывает обут в кожаные башмаки, а сапог и вовсе никогда не носит.

Устроив покупку мулов и наняв хорошего погонщика, новый mayordomo занялся вместе с Жюльеном заготовкой провизии в дорогу и предметов обихода.

Когда все было готово, маленький караван, состоящий из двух французов, одного appiepo, метиса-проводника, двух пеонов и двенадцати мулов, ранним утром 2 ноября покинул столицу Экуадора.

На третий день пути путешественники увидели усеченный конус вулкана Карихуаиразо, не действующего с 1699 года. Вершина его, высотою в пять тысяч метров, покрыта вечными снегами.

Вслед за тем показался и вулкан Чимборазо – «el геу», то есть «король», как его зовут местные жители. Белоснежная вершина его возвышается на ярко-лазоревом фоне неба на высоте 5600 метров.

Дорога была сплошь загромождена глыбами, извергнутыми огнедышащим жерлом вулкана. В некоторых скалах были проделаны отверстия, из которых смотрели оскаленные человеческие черепа.

Жак невольно воскликнул от удивления.

– Что это значит?

– Ах, синьор, – заметил appiepo, – это очень дурное место.

– А что?

– Мы приближаемся к Ареналю.

– Знаю, – перебил Жюльен. – Это песчаное ущелье, окаймленное пропастями. В нем каждый день бывает после полудня такая буря, против которой ничто не может устоять.

– Как, синьор? Вы знаете Аренальское ущелье? – воскликнул изумленный проводник.

– Отлично знаю. Мне вся здешняя местность хорошо знакома.

– Но я все-таки не понимаю, при чем же здесь кости и черепа? – сказал Жак.

– Это – остатки неосторожных жертв этой ежедневной бури…

– Ах, синьор, синьор! – вскричал вдруг жалобно проводник.

– Что случилось?

– Нам не выбраться из ущелья… Сейчас разразится буря.

– Не может быть!

– Взгляните сами на эти тучи… Слышите, как завывает ветер?.. Солнце затмевает мгла… Слышите: «el rey» гудит… Святая Матерь Божья! Сжалься над нами! Не погуби нас!

И действительно, внезапно налетела и разразилась страшная буря.

Как бы в опровержение слов Жюльена: «Не может быть», природа решила доказать обратное.

Обыкновенно эти бури случаются после полудня и никогда не, бывают поутру, так что на этот раз произошло непредвиденное исключение, какого не помнили даже старожилы этих мест.

Жюльен не успел опомниться, как попал под страшный дождь с градом, и налетевший порыв ветра повалил его наземь вместе с мулом.

Лежа на земле среди поваленных мулов и вьюков, молодой человек с ужасом озирался по сторонам.

Молнии бороздили небо, которое казалось объятым сплошным огнем. Буря ревела, срывая утесы и бросая их в бездну.

Все живое казалось уничтоженным.

Буйство стихий продолжалось часа два.

Но вот облака рассеялись. Гром постепенно утих. Дождь прекратился, из-за туч проглянуло солнце и как ни в чем не бывало заиграло на белоснежных вершинах гор.

Во время бури мулы припали к земле, руководимые инстинктом самосохранения. Это спасло их от бездны, куда ветер мог снести бы их прочь, как легкие щепки.

Жюльен встал с земли и увидал Жака, прижавшегося к утесу. Видя друга целым и невредимым, Жак, все еще не покидая безопасного места, приветствовал его громким «Ура!»

Услыхав этот крик, appiepo и два пеона тоже поднялись с земли, радостно вскрикивая.

– A mayordomo? – воскликнул вдруг Жюльен, хватившись своего спасителя.

В то же время из глубин соседней бездны раздался жалобный, молящий крик:

– Ко мне!.. Погибаю!.. Помогите!.. Синьоры, помогите вашему верному слуге, спасите его!..

Услыхав отчаянный зов своего слуги, Жак и Жюльен, не думая о себе, склонились над краем бездны и окинули взглядом ее темные глубины.

По всем признакам пропасть была вулканического происхождения, стены ее были почти отвесные, поросшие кое-где диким кустарником. За один из таких кустов несчастному метису и удалось при падении ухватиться. Но тонкие ветви сгибались под его тяжестью, грозя обломиться, и он каждую минуту рисковал сорваться вниз.

– Бедный! – содрогаясь, произнес Жюльен.

– Как же нам его спасти? – Жак был взволнован не меньше друга. – Он от нас в метрах пятидесяти.

– Спасти его нужно во что бы то ни стало, – отвечал Жюльен, уже начавший обдумывать смелый план. – Сколько у тебя запасных ремней для привязывания вьюков? – обратился он с вопросом к appiepo, который весь дрожал от страха…

– Только три, синьор.

– По десяти метров каждый. Связать все три вместе – выйдет тридцать метров. А что, крепки они? Выдержат одного человека?

– Хоть двух, синьор.

– Хорошо. Слушай, Жак. Ты меня обвяжешь этим ремнем под мышками. Потом вы все вместе возьметесь за свободный конец и будете держать его как можно крепче.

– Нет, – возразил решительно Жак. – Это гимнастика, следовательно, мое дело. Спущусь я, а не ты.

– Нельзя ли без лишних споров? Время не ждет. Ты забыл одно: ведь ты в полтора раза тяжелее меня, так что придется спустить меня.

Жюльена обвязали ремнем под мышками, как он велел, и неустрашимый француз спустился в мрачную бездну.

Жак и appiepo, крепко вцепившись в ремень, осторожно опускали его вниз. Прошло две минуты, показавшиеся им целою вечностью. Натяжение прекратилось.

– Пускай! – крикнул снизу Жюльен, благополучно достигнув выступа.

Затем, обращаясь к метису, который, видя спускавшегося к нему Жюльена, перестал кричать, прибавил:

– Мужайся друг, мы тебя спасем.

Жак бросил веревку в бездну. Жюльен, отвязав от себя один конец и укрепившись на выступе, спустил другой конец метису, который висел метрах в пятидесяти ниже.

Затем, напрягшись, откинулся всем корпусом назад, а ногами как можно тверже уперся в выступ и начал медленно и осторожно тянуть вверх несчастного метиса.

Ослепленный ярким светом, пронизывающим тьму, оглушенный таинственным шумом, доносившимся из глубины бездны, злополучный mayordomo почувствовал головокружение и впал в беспамятство.

В таком состоянии его тащил кверху Жюльен.

Вот уже остается не более пяти метров… Вот и еще меньше… Еще минуты две – и метис будет спасен…

Вдруг из уст всех стоявших над пропастью вырвался дружный крик ужаса.

В тот же миг Жюльен увидел, что над его выступом появилась какая-то большая тень, и послышался свист и хлопанье могучих крыльев.

Огромная, чисто сказочной величины птица, с иссиня-черным оперением, с желтыми глазами, свирепыми и кровожадными, как у тигра, с плоскою, прижатою с боков головою на крепкой шее, недвижно реяла над французом и метисом.

Это был кондор.

Кондор, гигантский коршун Андов, обладающий страшной силой, равной к тому же его кровожадности.

С бесконечной высоты, на которой он обычно парит целыми часами, распластав свои громадные крылья, он зорким взглядом увидал человека, который как труп болтался над бездной.

Руководимый ненасытной жадностью, кондор, подобно камню, с дьявольской точностью низринулся к бездне и, распустив парашютом свои крылья, повис над ней.

Он приготовился к атаке. Он видел пред собою двух человек, одного живого, другого недвижного. Если он добудет хоть одного из них – у него будет пища на целый день.

Он вытянул вперед свою хищную голову с раскрытым кровожадным клювом и свои светло-желтые лапы с крепкими и острыми, словно железными, когтями.

Бесстрашный Жюльен, сознавая, как дорога каждая секунда, изо всех сил налег на канат и ценой не человеческого усилия поднял метиса вровень с уступом.

Снова кондор устремился на человека, движимый своей алчностью.

Тогда Жюльена захлестнул порыв ярости. Он почувствовал, что силы в нем удесятеряются и он способен теперь на самый отчаянный поступок.

Не думая о том, что сам может каждую минуту сорваться в бездну, повинуясь лишь внезапному неосознанному порыву, он дважды обернул ремень вокруг своей левой руки, принимая на нее всю тяжесть тела майордомо, а правой выхватил из ножен свой мачете и, изогнувшись над бездной, со всего размаха ударил кондора саблей по голове в тот самый момент, когда клюв хищника уже был обращен к горлу метиса…

Мачете с треском обрушилось на голову чудовища и раскололо ее пополам.

В тот же миг, вырвавшись из руки Жюльена, мачете ударяется об утес и, отскочив с звонким металлическим стуком, падает в бездну. Вслед за ней летит в пропасть и кондор.

Метис открыл глаза. К нему начала возвращаться память. Руки его судорожно схватились за выступ, и это бессознательное, инстинктивное усилие дало возможность Жюльену ухватить ремень опять обеими руками и окончательно втащить несчастного на скалу.

Чрезмерное напряжение сил изнурило Жюльена. Он на минуту присел, опасаясь головокружения, которое очень легко могло у него начаться вследствие прилива крови к голове.

Но у подобных натур приступ слабости, как правило, непродолжителен.

Сверху послышался голос Жака:

– Привяжи ремень к, веревке, я спускаю ее тебе. Готово?

– Да. Тащи.

– Хорошо. Привязывай теперь товарища – мы его вытащим.

– Готово. Поднимай.

Жак с помощью appiepo и обоих пеонов – подстраховка в таких случаях не повредит – с необыкновенной силой потянул вверх веревку.

Вслед за метисом скоро и благополучно подняли и Жюльена.

– Господин! Господин! – воскликнул майордомо, бросаясь к ногам своего спасителя, как только тот ступил на твердую землю. – Я бедный дикарь, полунегр, полуиндеец. Мне нечего предложить тебе в благодарность, кроме жизни, которую ты мне спас. Позволь мне следовать за тобой всюду. Я буду твоей вещью, твоим рабом.

– Хорошо, сын мой, оставайся со мной, если хочешь, – отвечал ласково и серьезно Жюльен. – Но только не считай себя обязанным мне сверх меры. Я лишь исполнил свой долг.

* * *

Путешественники миновали город Таторильяс, расположенный на высоте трех тысяч девятисот метров над уровнем моря.

Вскоре начался спуск с гор. Стала появляться растительность, характерная для южных широт, встречались пальмы, бамбуки, геликонии.

Путники проехали берегом Рио-Химбо, увидав строящуюся ветвь железной дороги до города Ягуаки. Это первая железная дорога в Экуадоре.

На следующий день вечером они уже достигли берегов реки Гуаякиля, вобравшей несколько значительных притоков: Гуаяса, Дуле, Бабагайо, Якуаки и др.

Здесь они остались ждать до следующего утра прибытия парохода, на котором собирались перебраться на другой берег реки, где находился знаменитый экуадорский порт Гуаякиль.

Впрочем, и в этом городе наши друзья рассчитывали пробыть недолго.

Они предполагали лишь завизировать свои паспорта в консульстве, получить свою корреспонденцию и сейчас же ехать дальше.

Поэтому они оставили майордомо, appiepo, пеонов и мулов на небольшом постоялом дворе на берегу реки, а сами сели на пароход, три раза в день перевозящий через реку пассажиров, и благополучно прибыли в город.

Дел у наших друзей, однако, оказалось гораздо больше, чем они предполагали. Все формальности с паспортами были исполнены быстро, но что касается полученной на их имя корреспонденции, то разобраться с нею оказалось не так-то легко.

Ни Жюльен, ни Жак не ожидали такого громадного количества бумаг.

Это был целый ворох накопившихся за несколько месяцев журналов, брошюр и давным-давно посланных визитных карточек.

Целого дня едва хватило на то, чтобы только сориентироваться в этом потоке, а на прочтение всего понадобилась бы еще неделя.

Жак предложил универсальное средство избавиться от такого каторжного труда.

– Меня нисколько не интересует, – заявил он, – что делалось в мире за время нашего путешествия. Поэтому я бы все это просто сжег не читая.

– Ты забываешь, что тут должны быть письма, очень нужные для нас.

– Да, правда, я чуть не забыл о Федоре Ивановиче.

– Вот именно. Тебе очень нравится в Гуаякиле?

– Нравится! Да я просто не чаю, как вырваться отсюда, хотя и двух часов не прошло, как мы здесь. Меня невыносимо раздражает здешняя сутолока.

– Хорошо, сделаем вот как. Запакуем всю эту груду бумаг в тюки, сядем на пароход и переедем на тот берег, где мы оставили наших людей и мулов, раскинем там палатку и проведем денек-другой в тиши полей, вдали от шумного света.

– О, это прекрасно! Так поспешим!

К вечеру все было готово, и в тот же вечер оба друга, комфортабельно расположившись в своей палатке, «разбирались в хламе» (по выражению Жака) при свете двух свечек, привезенных из Гуаякиля ad hoc^[26].

У Жака с первого же раза оказалась очень счастливая рука.

Порывшись с четверть часа в одной из кип, он вытащил два конверта, связанных вместе тоненькой бечевкой. На обоих стоял ричфильдский штемпель.

– Из Ричфильда! – вскричал он, делая причудливое и очень игривое антраша между разбросанных кип. – Это от Федора Ивановича! Я зцаю по почерку!

– Браво! До остального нам, значит, нет никакого дела.

– А другое письмо от кого?

– Ей-богу, никак не пойму. Что за странная каллиграфия! Вот так буквы!

– Перро! Да это от Перро! – вскричал Жак, разломав печать. – Бедный Перро – это он самолично «берет перо в руку…»

– Читай скорее, полно тебе.

Жак, большой любитель комфорта, поудобнее расположился среди раскиданных бумаг и принялся за чтение.

«Дорогой господин де Кленэ, дорогой господин Арно.

Не без большого колебания я беру перо в руку, желая описать вам подробно все наши приключения.

Господин Лопатин уже описал вам все, что может быть вам интересно, и, разумеется, я не смею соперничать с таким искусным рассказчиком: ведь вы сами изволите знать, какой он оратор.

Но господин Лопатин сказал, что если я еще и от себя напишу вам несколько строк, то это доставит вам большое удовольствие.

Скажу я вам, во-первых, что все мы втроем уже больше не служим в меховой компании. И вы не думайте, что самовольно – нет, нам разрешил сам мистер Андерсон, начальник фактории Нулато.

Золота у нас добывается – пропасть.

Мы очень рады за господина Лопатина. Это поправит его состояние, и он будет по-прежнему богат.

Надо вам, кстати, сказать, что мы никак не могли с ним сговориться насчет нашего жалованья.

Он вздумал нам предложить такое жалованье, какое постыдился бы взять себе даже комендант форта Нулато: до того оно велико.

Я, разумеется, наотрез отказался.

Тогда хозяин (вот какой он упрямый!) выдумал сделать нас дольщиками в своем предприятии.

– …Нам так много не нужно, – отвечал я господину Лопатину. – А вы лучше вот что сделайте: так как скоро по случаю холодов работу придется прекратить на полгода, то я попрошу вас отвезти нас всех троих в гости к господину Арно, на дачу. В Бразилии очень тепло, а я солнечного удара не боюсь.

– Я согласен, – отвечал наш хозяин.

При этом он даже засмеялся, а это с ним бывает редко.

– Потом, – говорю я ему дальше, – если ваши дела будут идти и на будущий год так же хорошо, как теперь, то вы свозите одного из нас во Францию. Нам бы так было приятно повидать „старую родину“.

– Перро, – сказал мне тогда господин Лопатин своим приятным, твердым голосом, – с наступлением холодов мы все вместе уедем с прииска и вчетвером поедем в Бразилию.

Затем мы вместе с господами Арно и де Кленэ определим, сколько приходится на нашу долю и сколько на вашу. Решению наших общих друзей вы уже, конечно, подчинитесь без всяких споров – не так ли?

Понятно, я обещал. Неучтиво было бы не согласиться.

Так вот, господа, в каком положении наши дела.

Признаться, хотя мы и не перестаем работать с прежним усердием, однако терпеливо ждем первых заморозков.

А как только они появятся – в путь, в страну, где греет жаркое солнце.

В ожидании этого счастливого дня, господа, позвольте старому охотнику и двум его братьям, Жофруа и Андрэ, засвидетельствовать вам свое искреннее почтение и совершенную преданность.

Перро Старший.

Карибу, 28 сентября 188…»

– Черт возьми! – вскричал вдруг Жак. – А ведь сегодня 12 ноября. Теперь там, должно быть, уже настали холода. Если так, то наши друзья уже выехали и приедут в Жаккари-Мирим раньше нас.

– Очень возможно. Наверное, так оно и будет, – ответил Жюльен. – Ведь они не станут избегать моря и поедут, разумеется, на корабле.

– Жюльен? – помолчав немного, спросил нерешительно Жак.

– Что?

– Вернемся в Гуаякиль и сядем на корабль.

– Как? Это говоришь мне ты, Жак, – ты?

– Да, я.

– Нет, голубчик, теперь уж поздно. Теперь я и сам не хочу. Мы непременно должны проехать в Бразилию сухим путем… слышишь: должны. Я во что бы то ни стало желаю докончить начатое.

– Но, послушай, если они приедут в гасиенду без нас…

– Велика беда!.. Бразилия славится гостеприимством. Управляющий примет их тем более радушно, что они приедут в качестве друзей его будущего патрона. Успокойся же, милый друг, и едем в Перу.

* * *

Спустя десять дней после краткого визита в Гуаякиль, то есть 22 ноября, Жюльен и Жак стояли на набережной Салаверри новой гавани Трухильо.

Путешественники отпустили appiepo и пеонов, сели на поезд железной дороги и приехали в Салаверри.

Дорогой в вагоне французы завязали новое знакомство. С ними ехал необычно словоохотливый пассажир, перуанец, добродушная общительность которого заставила наших путешественников изменить их обычной сдержанности с незнакомыми.

Новый знакомый наших путешественников довольно правильно говорил по-французски.

Разговор шел о жестокой войне, которая велась в то время между Перу и Чили и имела далеко не благоприятные последствия для Перу.

Когда он упомянул о военных поставках из Европы, французам сию же минуту вспомнилось приключение с контрабандистами.

Жюльен заметил своему собеседнику, что доставка из Европы, оружия вещь ненадежная, что суда контрабандистов подвергаются риску быть захваченными чилийскими крейсерами, или попасть под эмбарго^[27] нейтральных государств, или же, наконец, потерпеть крушение.

– О, нет, это случается крайне редко, – с живостью возразил перуанец. – К тому же поставщикам деньги выплачиваются уже после доставки материала, так что мы нисколько не рискуем.

– Теперь я понимаю, отчего так страшно взбесился капитан Боб и его достойный компаньон Бутлер, – вскользь, но очень кстати заметил Жак.

– Как! Вы знаете этих негодяев? – с живостью воскликнул перуанец.

– Увы, к нашему несчастью, – отвечал Жюльен и в нескольких словах описал сцену крушения шхуны.

Перуанец выслушал рассказ чрезвычайно внимательно и впервые ни разу не перебил по своей всегдашней привычке собеседников, дав им высказаться до конца.

– Во всяком случае это крушение принесло нам большие убытки, – задумчиво произнес он, выслушав рассказ, – и на целый месяц задержало вооружение значительной части ополчения. На этих двух американцев я, чтобы вы ни говорили, продолжаю все-таки смотреть как на негодяев. Этого же мнения, сколько я знаю, держится и наше правительство, так что если когда-нибудь они осмелятся ступить на перуанскую землю, то…

– Их повесят, конечно.

– Нет, синьоры, их казнят как изменников: расстреляют в спину.

– А мы со своей стороны готовы оказать вам содействие в поимке. Однако, к сожалению, я не думаю, чтобы для них скоро пробил час возмездия.

– Quien sabe?^[28] – каким-то загадочным тоном произнес перуанец.

Скоро поезд пришел в Салаверри. Перуанец предложил путешественникам временно остановиться в одной из местных гостиниц, в которой, впрочем, не было ни малейшего намека на какой-либо комфорт.

Сам же он отправился в Трухильо, чтобы приготовить там все к их приему – так, по крайней мере, он объявил.

Дружески простившись с новым знакомым, французы задержались на набережной. Их внимание привлекла разгрузка корабля и высадка с него пассажиров.

В других гаванях это дело очень простое, но в тихоокеанских все осложняет сильный прибой.

К кораблю подъезжает огромный плот, который под действием качки попеременно то поднимается волнами вровень с бортом корабля, то ныряет опять вниз.

Тем временем на корабле готовят «журавли». К цепи «журавля» прикрепляют бочку, которая служит своеобразной кабиной для пассажира; цепи приводятся в действие на блоках – и пассажир в бочке переправляется на пляшущий по волнам плот.

Принявший таким образом пассажиров плот тяжело плывет к берегу, раскачиваемый волнами, которые с головы до ног обрызгивают пассажиров.

Наконец те высаживаются на берег, промокшие до костей, и поздравляют себя с благополучным прибытием в Салаверри.

– Господи Боже мой! – бормотал Жак, глядя на это. – А я-то, дурак, едва не сел на корабль в Гуаякиле! Что бы со мной было, если бы меня начали этак таскать!..

Тем временем высадка с парохода приняла юмористический оборот.

Высаживалось английское семейство, состоящее из папаши, мамаши, трех мисс и пятнадцатилетнего юноши. Толстый папаша совершенно не мог стоять на ногах, и в бочку его сажали четыре носильщика, с трудом удерживавшие такую тяжесть.

В эту минуту к путешественникам подбежал метис Эстеван и доложил, что прибыла обещанная перуанским синьором карета, чтобы везти их в гостиницу с громким названием «Jran Hotel de la Patria y de los étrangères».

Два друга не без сожаления покинули пристань, где в это время миледи спускалась в бочке на прыгающий по волнам плот.

– А мне так хотелось понаблюдать, чем все это кончится, – сказал Жак, садясь в карету, которую резво помчали сильные лошади чилийской породы.

Четверть часа спустя путешественники прибыли в Трухильо, столицу департамента Либертад, – тихий, благоустроенный город со средневековым колоритом.

Далее карета миновала еще одну улицу и въехала в ворота в какой-то стене, не менее мрачной, чем стены монастырей.

Ворота закрылись, и друзьям навстречу поспешил их новый знакомый – перуанец, любезно оповещая их о том, что комнаты для них готовы.

В подобных обстоятельствах у всякого путника прежде всего возникает желание умыться и переодеться.

К услугам наших путешественников сейчас же явился громадного роста негр в ливрее со светлыми пуговицами. Они прошли за ним, в сопровождении своего метиса, в маленькую комнатку, с выбеленными стенами. Пол комнаты был устлан циновками, единственное окно, находившееся по какому-то странному случаю под самым потолком, было заделано крепкой решеткой.

– Вот комната для ваших сиятельств, – глухо произнес негр и быстро исчез, захлопнув за собою дверь и для чего-то заперев ее снаружи на задвижку.

Жак и Жюльен, заподозрив подвох, принялись изо всех сил барабанить в дверь, требуя, чтобы ее сию минуту отперли.

В стене беззвучно отворилась маленькая форточка, и просунулась голова перуанца, предложившего им не шуметь и подождать немножко.

– Не потрудитесь ли вы нам объяснить, что значит эта гнусная ловушка? – вскричал с негодованием Жюльен.

– Вы находитесь в городской тюрьме, – было им ответом. – При вашем аресте не было подстроено вам никакой ловушки. Страна, ведущая войну, имеет право всеми средствами защищаться от авантюристов, которые ее эксплуатируют и содействуют ее разорению.

– Но мы просто французские путешественники, нисколько не причастные к боевым действиям.

– Будет притворяться!.. Хоть вы и прекрасно говорите по-французски, тем не менее вы все-таки американцы, а не французы.

– Даю вам честное слово дворянина, что я граф Жюльен де-Кленэ, а это мой друг Жак Арно. Но вы, конечно, не верите словам: вы, без сомнения, полицейский… поэтому…

– Да, я начальник здешней полиции… к вашим услугам, полковник Бутлер… и капитан Боб.

– Как вы сказали? – переспросил опешивший Жюльен.

– Я говорю, что вы, называющий себя графом де-Кленэ, не кто иной, как полковник Бутлер, вор-американец, а ваш товарищ – капитан Боб, моряк-кораблекрушитель. Что вы на это скажете?

– Скажу, что вы очень искусный начальник полиции.

– А! Значит, вы сознаетесь, что вы американцы?

– Да, черт вас возьми, взгляните на наши паспорта!

– Мало ли что пишется в паспортах, – к тому же они у вас подложные.

– Как это? Не угодно ли вам объяснить?

– Неделю тому назад я собственноручно подписывал паспорта настоящих господ де Кленэ и Жака Арно, французских путешественников, севших в Трухильо на пароход, отходивший в Бразилию. Эти два господина не делали секрета из своего путешествия, они с многочисленною свитой ехали получать в наследство богатую гасиенду Жаккари-Мирим и в доказательство предъявили даже письмо завещателя. Вы видите сами, что ваша уловка очень груба и делу не поможет. До свиданья, господа, напоминаю, что у нас изменников расстреливают в спину.