Лучезар Ратибора
Жажда
– Да, есть такое, – подтвердил доктор. – Вживляем вам капсулу в труднодоступное место в жировую клетчатку, она постепенно и медленно высвобождает действующее вещество дисульфирам. Если вы выпьете около пятидесяти грамм крепкого алкоголя, то вам станет плохо. Очень плохо. Хуже, чем при самом лютом похмелье.
– И люди перестают пить?
– Перестают. Кому охота плохо себя чувствовать? Пьют-то, чтобы почувствовать себя хорошо, а тут такая неожиданная засада. Теряется тяга к алкоголю как к способу получения удовольствия. А со временем и вовсе привычка утрачивается.
– Долго работает эта капсула? – спросил пациент, в уме уже подсчитывая, в какую ежемесячную сумму обойдётся ему это удовольствие при общей цене в пятнадцать тысяч рублей.
– Срок действия находится в диапазоне… Короче говоря, примерно рассчитывайте на один год. Я вам советую выбрать именно этот срок. Обычно этого достаточно, чтобы больной отвык от регулярного употребления.
– Неплохо, Андрей Саныч! Я согласен.
– Есть и свои минусы, – осторожно досказал нарколог. – Перед имплантацией придётся пять дней не употреблять спиртного совсем. Потом пять дней ходить на перевязки. И этот метод не воздействует на вашу психику, которая привыкла искать в алкоголе простой и доступный источник удовольствия либо способ эскапизма из окружающей действительности. Работает чисто на физиологии. Поэтому идеальным вариантом было бы совместить торпеду с гипнозом.
– А в какую стоимость гипноз?
– Семь тысяч за сеанс. Обычно требуется два-три сеанса.
Тут жаба задушила Мигеля, которому и так от сердца придётся отрывать пятнадцать тысяч из заначки.
– Гипноз тогда потом. Попробуем сначала имплантацию. Пять дней я как-нибудь выдержу.
Мигель подписал договор, внёс полную предоплату. И ушёл терпеть и ждать, когда подойдёт срок операции.
Внутренний голос умасливал Мишу как только мог, чуть ли не на коленях ползал и умолял прибухнуть, хоть чуть-чуть. Но решимость завязать с пагубной страстью была крепка, аки кремень. Твёрдости добавлял факт полной предоплаты. Мигель не хотел терять деньги, а в договоре внизу мелким почерком он прочитал, что деньги не возвращаются, если пациент вдруг передумал. Видимо, это было сделано специально для уменьшения возможности побега. Так пять дней медленно, с черепашьей скоростью, но прошли.
***
Имплант внедрили в задницу. Если быть точнее, то в подкожную жировую клетчатку низа ягодицы, под мышцей. Андрей Саныч сам проводил операцию. Сделал местное обезболивание лидокаином и произвёл небольшой надрез, буквально в пять миллиметров. Три крошечных стежка. Готово.
– А теперь выпьем! – с хитрой улыбкой произнёс Андрей Саныч, когда они уже сидели в его кабинете.
– Выпьем? Доктор, я не ослышался?
– Не ослышались. Капсула имплантирована, действующее вещество начало свою работу. Вот сейчас вы и убедитесь в эффективности лечения.
С этими словами Андрей Саныч достал из шкафчика две маленькие рюмки в пятьдесят грамм и бутылку пятизвёздочного «Арарата». Налил.
– За успешность лечения! Чтобы эта рюмка стала в вашей жизни последней! – произнёс тост врач.
– Звучит, как проклятие, – понуро ответил Мигель, но, тем не менее, чокнулся с доктором и влил в себя зелье.
Вкус оказался чудесным. Тут не было горечи бытия, но это было именно вкусно. Такой коньяк хотелось смаковать и перекатывать внутри рта, чтобы ощутить всю гамму ароматов и оттенков вкуса. А через пару минут начался ад: голова взвыла жутчайшим образом, будто её зажали в тиски, а сверху в унисон ударам сердца били молотом. Сердце прыгало вперёд и вверх, то ускоряясь до птичьей скорости, то замирая, словно закашлявшийся двигатель. Холодный и горячий пот тёк одновременно, отдельно в одних местах тела и в смешанном потоке в других местах, рот высушило сильнее, чем после марафона в пустыне Сахара, перед глазами то темнело, то светлело. Было явственное ощущение, что смерть не за горами, осталось только попробовать успеть сделать последние дела – и в путь по реке Стикс, или, «куда-то неопределённо туда», как считал агностик Мигель. Он, шатаясь, подошёл к кушетке и прилёг.
– Доктор… Мне хуёво… – еле прошептал Миша, в таком состоянии ему было уже плевать на правила этикета и не до подбора приличных слов.
– Правильно! Так и должно быть! – с радостью и воодушевлением ответил доктор. – Теперь каждый раз на протяжении года, когда вы будете выпивать хотя бы пятьдесят грамм, вам будет становиться настолько плохо.
– Оаооагр, – невнятно пробормотал Мигель, вяло выражая своё неудовольствие.
– Потерпите ещё минут семь, и вам станет лучше.
Мигель провалялся в этом небытии ещё немного, и его действительно отпустило. Он встал.
– Спасибо вам, Андрей Саныч. Знаете, мне никогда не было так плохо в жизни!
Доктор развёл руками:
– В этом и успех данного способа лечения. Не забывайте про перевязки!
Миша исправно пять дней ходил на перевязки, после чего медсестра сняла ему швы. Перевязку выполняла безумно сексуальная, восхитительная и очаровательная медсестра Нонна. Мигель даже вспомнил на телесном уровне, как это – ощущать похоть и томление. Но, естественно, он робел с нею флиртовать. Она была для него на слишком высоком уровне. Посудите сами: высокая брюнетка лет тридцати, почти стройная, слегка начавшая набирать вес из-за регулярных чаепитий с шоколадными конфетами. Но этот вес её не портил, наоборот, где-то добавлял женственности и дополнительный объём к и так внушительным природным выпуклостям. Яркие зелёные глаза, пухлые губы, броско выделяющиеся своим насыщенным цветом даже без макияжа. Но даже это всё было не главным. Главным, довлеющим и доминирующим фактором неотразимости и притягательности медсестры было то, что от неё несло сексом, она казалась богиней плотских удовольствий, в присутствии которой вся мужская энергия и мысли собирались в одном месте в области паха, отключая все остальные жизненно важные органы.
Однако наш наивный мечтатель всё равно грезил с полузакрытыми глазами, пока Нонна обрабатывала его задницу, что вот сейчас он завяжет с выпивкой, у него появится свободное время и деньги, он пойдёт на фитнес, похудеет, накачается, сделает красивую татуировку. Вот тогда-то он уже осмелится пригласить Нонну на ужин для более близкого знакомства. «А ведь это дополнительный стимул не пить…» – промелькнула у пациента мысль.
***
Мигель сидел перед сном в кровати, держа в руке календарик. Старательно зачеркнул двенадцатый день без алкоголя. Достижение. Он помнил жутчайшую боль и общее плохое, мягко говоря, самочувствие в кабинете доктора. И не хотел повторения. Но выжрать хотелось сильно. Сама тяга выпить не пропала. Может быть, выпить всего сорок грамм – робко шепнул внутренний голос. Ведь это не пятьдесят, не должно быть ничего плохого. Опять-таки, будет повод…
– Стоп! – громко оборвал Миша свой внутренний диалог. – Я не буду пить, я всё это выполнил, сделал операцию, потратил денег не для того чтобы возвращаться к исходному уровню. Заруби себе на носу! Я больше не пью спиртное!
Мигель ещё несколько раз повторил эту волшебную аффирмацию и лёг спать.
Прошёл месяц. Целый месяц без капли алкоголя! Это было уже ощутимое достижение для Мигеля. Жажда накатывала волнами. То её почти не чувствовалось. То она подкатывала к горлу, схватывала все мысли и внутренности ежовыми рукавицами, и Мише казалось, что прямо здесь и сейчас он умрёт, если срочно не выпьет хотя бы полстакана чего-нибудь горячительного. Бесёнок Мига внутри орал в такие моменты непрестанно, вопил, будто насаженный на раскалённую кочергу. Хотелось выпить хотя бы даже для того, чтобы он заткнулся. Но Мигель стойко держался. Уходил из дома, обходя за версту злачные места и людские скопления, стараясь бродить по лесу до чувства сильной усталости, чтобы прийти домой и сразу провалиться в спасительный сон.
Пришедшее письмо нарушило все планы. Мигель возвращался домой с работы. Весело насвистывал, собираясь взглянуть по подписке новый, только-только вышедший сериал про супергероев. И обнаружил в почтовом ящике письмо, что было очень неожиданным. Обычно приходили только коммунальные счета. Он взглянул на конверт. Из-за рубежа, точнее, из Мексики. Отправителем значился некий Хосе Альварес.
Задумчивый и встревоженный плохим предчувствием, Миша зашёл в квартиру и вскрыл конверт. На не самом лучшем английском языке там было короткое послание. Хосе Альварес, мексиканский муж мамы Мигеля, сообщал, что Маргарита скоропостижно скончалась в результате быстро развившегося внутреннего кровоизлияния в мозг. А причиной послужила опухоль, которая росла слишком быстро, чтобы дать о себе знать заранее, когда ещё можно было успеть что-либо сделать с помощью операции.
Миша уронил письмо и с пустым взглядом, не разуваясь и не включая свет, прошёл на кухню и сел за стол. Да, мама бросила их с отцом, поступила некрасиво, променяв их и родину на свою давнюю мечту. Но не для того ли существуют мечты в жизни человека, чтобы однажды сбываться? Он сидел и вспоминал все светлые моменты, которые связывали его с матерью. Он вспоминал её запах, её заботу в глубоком детстве, вспоминал, как вкусно она готовила и всегда провожала его в школу в начальных классах. Он помнил, как она помогала ему с домашними заданиями, помнил, как они всей семьёй ходили в цирк. События прошлого засияли яркой вспышкой, неся с собой пережитые давно эмоции, запахи и краски. Мигель заплакал – тихо и беззвучно, глубоко дыша ртом. Образ матери, ещё молодой и улыбающейся, какой он её запомнил, стоял перед глазами. Горло сжал предательский комок. Слёзы текли, обжигая кожу и капая на брюки.
Хосе писал, что считает обязанным сообщить о смерти супруги. Хоть Маргарита и не общалась с первой семьёй много лет, перед смертью она вспоминала своего сына в России. Да, мама очень давно не общалась ни с Мигелем, ни с отцом – с тех самых пор, как умчалась в Мексику, оставив лишь записку «Простите, прощайте». То есть целых двадцать семь лет прошло, пролетели единым мигом.
Мигель посчитал, что мама прожила всего шестьдесят лет, ушла ещё не старой. Она рано вышла замуж за первого позвавшего – за отца. Не от большой любви, а лишь бы скорее сбежать из-под гиперопеки бабушки. Отец боготворил и горячо любил маму, как в течение всего брака, так и после её побега. Да и сейчас, наверняка, любит. Вспоминает, поди, её, ковыряясь в своём приусадебном участке в деревне, куда переехал после выхода на пенсию. Ведь он так ни с кем не сошёлся после ухода Маргариты… А вот Мигель долгое время злился. Потом смирился и успокоился. Но не простил до конца, держа запрятанную обиду глубоко-глубоко даже от себя. Но сейчас он почувствовал, что тот злосчастный комок растворился. Он больше не хотел ничего держать внутри себя.
– Мама, я прощаю тебя. Хотя бы сейчас. И ты прости меня за всё, – прошептал Мигель.
С отсутствующим взглядом Мигель встал, прошёл к кухонному гарнитуру на несгибающихся ногах и достал бутылку водки. Налил полный стакан в двести пятьдесят грамм и залпом выпил. Огонь метнулся вовнутрь, обещая сжечь горестные думы, обещая скорое небытие. И небытие пришло, тьма окутала сознание нашего журналиста.
Когда Мигель вернулся в сознание, оказалось, что он сидит за столом, перед ним стоит пустая бутылка водки, открытая и слегка начатая бутылка коньяка, стакан. А ещё лежит кухонный нож и противоалкогольная ампула, все в крови – его крови. Он взглянул под себя: он сидел в трусах, а на табуретке под ним выглядывало кровавое полузасохшее пятно, кровь успела накапать и на пол, где были очертания бурой лужицы.
Вот это комедия, подумал вяло, но где-то даже с облегчением, Мигель. Умудрился сделать себе операцию. И даже не помню. Во мне дремлют грандиозные таланты. За что и выпьем. И он продолжил пить, заливая горе новой и новой дозой до следующего беспамятства.
***
Мигель вошёл в привычный ритм бытия и пития, то есть пил не более бутылки в день. Но от мечты сломать свой образ жизни не отказался. Зато отказался от мысли когда-либо сменить имя. Теперь он Мигель и только Мигель. В память об ушедшей матери.
Неудавшийся трезвенник снова позвонил в ту же клинику, в двух словах объяснил девушке-менеджеру ситуацию с его имплантом и записался на приём к врачу перед процедурой гипноза. Его привычно попросили пять дней не пить, чтобы при необходимости можно было провести первый сеанс сразу же после консультации.
