bannerbannerbanner
Пусть идет снег

Джон Грин
Пусть идет снег

Полная версия

© Л. Смилевска, перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО Издательство «Эксмо», 2022

Морин Джонсон
Джубили-экспресс

Хэмишу, который учил меня покорять снежные склоны по принципу «катись очень быстро, а если видишь препятствие – поворачивай». Всем, кто трудится за фасадом корпоративного монолита, каждому, кому приходится заказывать латте гранде по три тысячи раз в день, всякой душе, которая когда-либо сталкивалась с проблемой сломанного терминала для кредитных карт в праздничной суете… эта книга – для вас.


Глава 1

Была ночь накануне Рождества.

Точнее, вечер перед ним. Но прежде чем мы окажемся в самой гуще событий этой истории, давайте кое-что проясним. По опыту знаю: если это всплывет позже, то украдет все ваше внимание и сосредоточиться ни на чем другом вы уже не сможете.

Меня зовут Джубили[1] Дугал. Прочувствуйте это.

Видите, если сказать об этом прямо, звучит не так уж плохо. А теперь представьте, что посреди длинной истории (где мы с вами вот-вот окажемся) я вдруг огорошиваю вас: «Кстати, меня зовут Джубили». Вы точно не будете знать, как на это реагировать.

Знаю, Джубили – немного стриптизерское имя. И вы, вероятно, подумали, будто я создана для шеста. Но нет. Достаточно всего разок увидеть меня, чтобы стало ясно: для работы в сфере стриптиза я не подхожу (ну, или мне так кажется). У меня короткие темные волосы. Половину времени я ношу очки, другую – линзы. Мне шестнадцать, я пою в хоре и участвую в олимпиадах по математике. Занимаюсь хоккеем на траве, игрокам в который явно недостает присущих стриптизу гибкости и смазанной детским маслом грациозности. (Я ничего не имею против стриптизерш – на случай, если кто-то из них это читает. Просто я к ним не отношусь. Единственное, что меня беспокоит в танцах у шеста, это латекс. Думаю, он не очень полезен для кожи, так как не дает ей дышать.)

Моя претензия состоит вот в чем: я вообще не считаю, что Джубили – это имя. Это название какой-то вечеринки. И никто уже не знает какой. Вы хоть раз слышали, чтобы кто-то сегодня устраивал юбилей? А если так, пошли бы на такое сборище? Я вот нет. Звучит так, будто для его организации вам придется арендовать большой батут, развесить флаги и продумать сложный план для вывоза мусора.

Если вдуматься, с таким же успехом на подобном празднике могут танцевать безнадежно устаревшую кадриль.

Мое имя тесно связано с событиями этой истории, как я уже сказала, начавшейся вечером накануне Рождества. Это был один из тех дней, когда чувствуешь: жизнь… любит тебя. Экзамены прошли, и со школой было покончено до нового года. Я сидела одна в нашем доме, очень теплом и уютном, одетая во всё новое: черная юбка, колготки, блестящая красная футболка и новые черные ботинки были припасены у меня как раз для этого дня. Мои подарки были упакованы и готовы к отбытию. Я пила эггног[2]—латте собственного приготовления, полностью готовая к предстоящему большому празднику в доме Ноа Прайса, моего бойфренда – к рождественскому шведскому столу, который ежегодно устраивала его семья.

Традиционный рождественский фуршет Прайсов сыграл немалую роль в нашей истории. Благодаря ему мы и начали встречаться. До приема Ноа Прайс был звездой на моем небосклоне… неугасимой, знакомой, яркой – и бесконечно далекой. Я знала его с четвертого класса, но примерно так же, как знала людей с телевидения: тебе известны имена, ты смотришь шоу. Конечно, Ноа был немного ближе… но каким-то странным образом, когда всё происходит в реальной жизни… человек оказывается еще более далеким и недоступным, чем настоящая знаменитость. Близость не порождает сближения.

Он всегда мне нравился, но я никогда не задумывалась о том, что он мне нравится. Не считала это разумным. Он был на год старше меня, на голову выше, широк в плечах, с ясными глазами и густой копной волос. У Ноа было всё: спортсмен, отличник и авторитетный член школьного правительства, он создавал впечатление человека, который может встречаться только с моделями, шпионками или интеллектуалками, в честь которых названы медицинские лаборатории.

Так что, когда год назад он позвал меня на Рождественский шведский стол, меня чуть на части не разорвало от волнения и растерянности. Три дня после приглашения я даже не могла нормально ходить. Всё было так плохо, что мне пришлось вдумчиво репетировать походку, перед тем как отправиться в дом Ноа. Я не знала, почему он меня пригласил: то ли потому, что я ему нравилась, или мама заставила (наши родители знают друг друга), или просто проиграл пари. Мои друзья тоже были взбудоражены случившимся, но, судя по всему, понимали ситуацию лучше меня. Они уверяли: он не сводил с меня глаз на математических соревнованиях, смеялся над моими попытками отпускать шутки из области тригонометрии, постоянно втягивал в беседы.

Это было натуральное безумие… будто я узнала, что кто-то написал книгу о моей жизни или что-то вроде того.

Бо́льшую часть того приема я провела в безопасном углу, общаясь с сестрой Ноа, девушкой весьма недалекой (при всей моей любви к ней). С ней можно высказаться только о любимых брендах толстовок – и уже почувствовать, как сужается круг тем для разговоров. Но держит она себя при этом как настоящий чемпион. У Элизы всегда есть соображения по любому поводу.

В конце концов в беседе возникла пауза – как раз в тот момент, когда мама Ноа вынесла очередное блюдо, – и у меня появилась возможность улизнуть под предлогом «О-прости-но-это-выглядит-так-аппетитно». Я понятия не имела, что было на тарелке, и оказалось – соленая рыба. Но не успела я отступить, как мать Ноа сказала: «Тебе стоит попробовать кусочек».

Давно я не чувствовала себя так глупо, жуя ту рыбу. Но мне повезло: как раз в эту минуту я заметила устремленный на меня взгляд Ноа. «Я так рад, что ты попробовала это», – сказал он. Я поинтересовалась, почему, всё еще подозревая: дело в споре. («О’кей, я позову ее, но вы, парни, будете должны мне 20 баксов, если я заставлю ее съесть маринованную рыбу».)

А он ответил: «Потому что я ее ел».

Поскольку я продолжила стоять с, как я полагаю, очаровательным выражением полного недоумения на лице, он добавил: «И я не смог бы поцеловать тебя, если бы ты тоже ее не попробовала».

Это было и противно, и невероятно романтично. Ноа ведь мог просто подняться наверх и почистить зубы, но остался и крутился рядом с рыбой из-за меня. Потом мы пробрались в гараж, где целовались под полкой с электроинструментами. Так всё и началось.

В общем, этот канун Рождества, о котором я собираюсь рассказать, был не просто преддверием праздника: это была наша первая годовщина. Самой не верилось, что прошел уже год. Он пролетел так быстро…

Понимаете, Ноа всегда очень занят. Когда он появился на свет, крошечный, скорченный и розовый, ему, вероятно, пришлось уже в ближайшее время выйти из больницы, чтобы успеть на встречу. Как старшеклассник, член футбольной команды и президент школьного совета он располагал свободным временем в количестве, стремившемся к нулю. Думаю, за год у нас была всего дюжина настоящих свиданий, проведенных наедине. Примерно раз в месяц. Но нас часто видели вместе. Ноа и Джубили на ярмарке выпечки, организованной школьным советом! Ноа и Джубили за судейским столом футбольного матча! Ноа и Джубили в столовой, в классе, на встрече, посвященной организации выпускного…

Ноа понимал это. И хотя сегодня было семейное мероприятие, где будет полно народу, он обещал выкроить время только для нас. Он всё продумал заранее. По его расчетам, если мы потратим два часа на вечеринку, то потом сможем сбежать в заднюю комнату, обменяться подарками и вместе посмотреть «Гринч – похититель Рождества». А позже он отвезет меня домой, и по пути мы ненадолго остановимся…

А потом, конечно, моих родителей арестовали, и всё это полетело к чертям.

Вы слышали о «Счастливой деревне Санты»? Я полагаю, про нее знают все, ведь в моей жизни она занимает очень важное место; однако не так давно мне сказали, что я делаю слишком много предположений, а значит, лучше мне пояснить.

«Счастливая деревня Санты» – это серия коллекционных керамических фигурок, объединив которые можно «построить» небольшой городок. Мои родители собирали их со дня моего рождения. Я смотрела на эти крошечные улочки, вымощенные пластиковым булыжником, с тех пор, как стала достаточно большой, чтобы стоять на своих двоих. У нас есть всё: мост из леденцов, Талое озеро, мармеладная лавка, пекарня имбирных пряников, аллея Сахарных сливок. Коллекция велика. Родители купили для нее специальный стол, и теперь со Дня благодарения до Нового года она занимает центральное место в нашей гостиной. Чтобы вся эта конструкция заработала, требуется семь удлинителей. Во имя разумного потребления я уговорила родителей выключать огни хотя бы на ночь, но это было непросто.

Меня назвали в честь здания № 4 «Счастливой деревни Санты» – Джубили Холла. Это самое большое строение в коллекции, главное место, где делают и упаковывают подарки. Там есть разноцветные фонари, движущийся конвейер с приклеенными к нему коробочками и крошечные эльфы, которые поворачиваются, будто загружая и разгружая подарки. Они приклеены к рукам каждого работника Джубили Холла, так что на самом деле эльфы похожи на кучу замученных существ, обреченных поднимать и опускать одну и ту же коробку снова и снова до скончания веков или пока не сломается мотор. Помню, как указала на это маме, когда была маленькой; она ответила, что я упускаю суть. Наши мнения на этот счет точно разнились, ведь она считала маленькие домики достаточно важными, чтобы назвать в честь одного из них своего единственного ребенка.

 

Люди, собирающие «Счастливую деревню», как правило, немного одержимы ею. Этой теме посвящены конференции, около десятка серьезных веб-сайтов и четыре журнала. Некоторые коллекционеры пытаются оправдаться тем, то фигурки «Деревни» – это инвестиции. Стоят они действительно много, это правда. Особенно пронумерованные. Их можно купить только в шоуруме «Счастливой деревни» в канун Рождества. Мы живем в Ричмонде, штат Вирджиния, то есть всего в 80 км от магазина. Так что каждый год вечером 23 декабря мои родители отправляются туда на машине, загруженной одеялами, стульями и едой – чтобы провести ночь ожидания в очереди.

Раньше производители «Счастливой деревни Санты» создавали сотню пронумерованных фигурок, но в прошлом году сократили их количество до десяти. Вот тогда-то дела и пошли плохо. Даже ста экземпляров было слишком мало, а уж когда их число сократилось в десять раз, в ход пошли когти, и шерсть клоками полетела во все стороны. В прошлом году возникли сложности с сохранением мест в очереди, и они быстро переросли в беспорядки: люди лупили друг друга каталогами «Счастливой деревни», кидались формами для печенья, ломали чужие стулья и выливали теплое какао на праздничные колпаки соперников. Драка вышла настолько массовой и нелепой, что попала в местные новости. Производители «Деревни Санты» пообещали «принять меры», чтобы не допустить подобного в будущем, но я им не поверила. Такую рекламу не купишь за деньги.

Но я не думала об этом, ни когда мои родители уехали занять очередь за фигуркой № 68 – Отелем Эльфов, ни пока пила эггног-латте, коротая время до ухода к Ноа. Я заметила, что родители задерживаются по сравнению с обычным временем прибытия. Обычно ко времени ланча они уже возвращались из магазина, а было почти 4 часа. Чтобы как-то отвлечься, я занялась обычными праздничными обязанностями. Позвонила бы Ноа… но знала: он занят подготовкой к рождественскому приему. Так что просто добавила немного лент и остролиста к его подаркам. Подключила все удлинители «Счастливой деревни Санты», вернув порабощенных эльфов к работе. Поставила рождественские песни. И как раз собиралась выйти на крыльцо, чтобы зажечь уличные гирлянды, когда увидела Сэма, решительным шагом приближавшегося к нашему дому.

Сэм – наш адвокат, и под этой фразой я подразумеваю «наш сосед, который – так уж вышло – является влиятельным адвокатом в Вашингтоне». Сэм – идеальная кандидатура для работы в крупной корпорации или для представления в суде, если с вас пытаются взыскать миллиард долларов. Однако он – не мистер добряк. Только я собиралась предложить ему войти и попробовать один из моих вкуснейших латте, как он пресек мой порыв на корню.

– У меня плохие новости, – произнес он, вводя меня в мой собственный дом. – В «Счастливой деревне Санты» произошел еще один инцидент. Внутри шоурума. Пойдем.

Я решила, он хочет сообщить, что родителей убили – тон у него был именно такой. Представила, как гигантский Отель Эльфов срывается с постамента и сметает всех, кто находится на его пути. Я видела фотографии фигурки: ее украсили острыми шпилями из леденцов, которыми можно с легкостью кого-нибудь пронзить. И если кто и мог погибнуть от Отеля Эльфов, так это мои родители.

– Они под стражей, – сказал Сэм. – Они в тюрьме.

– Кто в тюрьме? – не сразу сообразила я. Мне было гораздо проще поверить, что моих родителей убил Отель Эльфов, чем представить, как их увозят в наручниках.

Сэм смотрел на меня, ожидая, когда до меня дойдет смысл его слов.

– Сегодня утром, когда фигурки вынесли в магазин, случилась еще одна драка, – объяснил он после паузы. – Спор из-за мест в очереди. Твои родители в нем не участвовали, но они не подчинились приказу полицейских освободить пространство. Их взяли вместе с остальными. Задержаны пять человек. Это во всех новостях.

Я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги, и опустилась на диван.

– Почему они не позвонили?

– У них был один звонок, – ответил Сэм. – Они связались со мной – думали, я могу их вызволить. Но я не могу.

– Как это – не можете?

Мысль о том, что Сэм не способен вытащить моих родителей из-за решетки, была нелепой. Это как услышать из динамиков голос пилота: «Слушайте, я тут вспомнил – мне не очень хорошо удаются посадки. Я просто полетаю по кругу, пока ни у кого не возникнет идеи получше».

– Я сделал всё возможное, – продолжил Сэм, – но судья не идет на уступки. Он устал от проблем со «Счастливой деревней Санты» и хочет всем преподать урок. Родители попросили отвезти тебя на железнодорожную станцию. У меня только час, а к пяти мне надо вернуться к горячему печенью и песнопениям. Как быстро ты можешь собраться?

Он произнес это тем же грубым тоном, которым, вероятно, спрашивал у людей в суде, почему их видели убегающими с места преступления и перепачканными в крови. Он был не в восторге от того, что вынужден заниматься всем этим в канун Рождества. Но немного теплоты Опры здесь точно не помешало бы.

– Собраться? Железнодорожная станция? Что?

– Ты едешь во Флориду к бабушке и дедушке, – сообщил Сэм. – На самолете не получится: все рейсы отменили из-за снежной бури.

– Какой еще бури?

– Джубили, – медленно произнес Сэм, очевидно посчитав, что разговаривает с самым неосведомленным человеком на планете, – скоро начнется самая сильная буря за последние пятьдесят лет!

Мой мозг работал неправильно – он ничего не воспринимал.

– Я не могу поехать, – выдохнула я. – Сегодня я должна встретиться с Ноа. А еще Рождество. Как же Рождество?

Сэм пожал плечами, как бы говоря: Рождество ему не подвластно и правовая система не может ничего с этим поделать.

– Но… почему я не могу просто остаться здесь? Это безумие!

– Родители не хотят оставлять тебя одну на два праздничных дня.

– Я могу пойти к Ноа. Я должна пойти к Ноа!

– Послушай, – ответил он, – всё уже решено. Мы не можем сейчас связаться с твоими родителями – с ними работает полиция. Я купил тебе билет, и у меня не так много времени. Нужно собираться, Джубили.

Я обернулась и взглянула на мерцающий огнями маленький городской пейзаж на столе. На тени обреченных эльфов, работающих в Джубили Холле, теплое сияние, источаемое кондитерской миссис Маггин; на медленно, но радостно ползущий по железной дороге Эльфийский экспресс.

И задала единственный вопрос, который пришел мне в голову:

– Но… как же «Деревня»?

Глава 2

Я первый раз в жизни оказалась в поезде. Он оказался выше, чем я представляла, со вторым этажом, где, наверное, располагались спальные купе. В тусклом свете внутри вагона большинство пассажиров выглядели заторможенными. Я думала, паровоз начнет испускать дым, пыхтеть, а затем тронется со скоростью ракеты: именно так функционировали поезда из мультфильмов, которых я насмотрелась немерено за свое бездарно растраченное детство. Но этот скользнул с места гладко и равнодушно – будто просто устал стоять на месте.

Конечно, я позвонила Ноа, как только мы отправились в путь. Это было грубое нарушение запрета на звонки под девизом «Я буду страшно занят до 6 вечера, так что увидимся уже на вечеринке», но более смягчающие обстоятельства и придумать сложно. Он взял трубку; на заднем плане слышался веселый шум. Рождественские песни и звук переставляемых тарелок заставили меня лишь сильнее ощутить тоску в этом давящем вакууме поезда.

– Ли, – сказал он. – Сейчас не самое подходящее время. Увидимся через час?

И тихонько крякнул, будто поднял нечто тяжелое. Возможно, один из невероятно больших окороков, которые его матери всегда удавалось достать для Рождественского шведского стола. Должно быть, она покупает их на какой-то экспериментальной ферме, где свиней облучают лазером и держат на суперпрепаратах до тех пор, пока животные не достигнут пятнадцати метров в длину.

– Эм… – замялась я, – в том-то и дело: я не приду.

– В смысле – не придешь? Что случилось?

Внятно, насколько могла, я объяснила ему ситуацию «родители в тюрьме / я в поезде в бурю / жизнь не всегда оправдывает ожидания». Стараясь не сгущать краски, я выставила всё так, будто это даже забавно – в основном чтобы не разрыдаться в темноте вагона на глазах у ошеломленных незнакомцев.

Другой натужный звук. Будто он двигал что-то тяжелое.

– Всё наладится, – сказал Ноа после паузы. – Сэм ведь обо всем позаботится, да?

– Ну, если ты имеешь в виду, что он не вытащит их из тюрьмы, то да. Он как будто даже не обеспокоен.

– Наверное, они в камере предварительного заключения, – заметил Ноа. – Это не так плохо. А раз Сэм не волнуется, всё будет хорошо. Мне очень жаль, что так вышло, но мы увидимся через пару дней.

– Да, но ведь сейчас Рождество. – Голос стал хриплым: я сдержала слезы. Он дал мне минутку.

– Знаю, это тяжело, Ли, – продолжил он через какое-то время. – Но это пройдет. Обязательно. Это просто мелочи жизни.

Знаю, он пытался утешить и успокоить меня, но тем не менее. Мелочи жизни? Ничего себе «мелочь». «Мелочи жизни» – это если у тебя сломалась машина, или ты подхватил желудочный грипп, или если гирлянда заискрила и сожгла твою живую изгородь. Я высказала всё это; он вздохнул, понимая, что я права. И снова крякнул.

– Что происходит? – прогундосила я.

– У меня в руках гигантский окорок, – ответил Ноа. – И мне уже пора бежать. Слушай, мы устроим еще одно Рождество, как только ты вернешься. Обещаю. Найдем время. Не переживай. Позвони мне, как доберешься, хорошо?

Я заверила, что так и сделаю, он положил трубку и скрылся от меня вместе со своим окороком. Я уставилась на затихший телефон.

Из-за отношений с Ноа я сочувствовала людям, состоявшим в браке с политиками. У них вроде бы есть собственная жизнь, но из-за любви к своим партнерам они оказываются втянуты в гигантский водоворот событий. И вот спустя какое-то время они тупо машут и улыбаются в камеру под градом воздушных шаров, а подчиненные их половинок отодвигают их в сторону, освобождая место для неких Важных Идеальных Особ.

Знаю: за фасадом любого совершенства скрываются свои печали и внутренний хаос… но даже с учетом этого Ноа был вполне идеален. Я никогда не слышала о нем дурного слова. Его статус был неоспорим, как гравитация. Сделав меня своей девушкой, он продемонстрировал веру в меня, и я переняла ее. Расправила плечи. Почувствовала себя более смелой и важной, в равной степени положительной. Ему нравилось, когда нас видели вместе; как следствие, мне нравилось, когда видели меня, если в этом есть хоть какой-то смысл.

Да, его гиперответственность иногда доставала меня. Но я относилась к этому с пониманием. Например, к обязанности отнести гигантский окорок матери, потому что скоро в вашем доме на Рождественском приеме соберется шестьдесят гостей. Это просто необходимо сделать. Некоторые вещи нужно принимать как есть. Я достала iPod и потратила оставшийся заряд на просмотр фотографий Ноа. Батарея села.

В этом поезде мне было одиноко… странное, неправильное чувство, пронизывавшее всю меня. Оно лежало где-то за пределами страха и печали. Еще я ощущала усталость, но не такую, от которой можно избавиться, как следует выспавшись. Было темно и мрачно, но, казалось, включенный свет не исправит ситуацию. Как бы то ни было, я могла лучше проанализировать свое неприятное положение.

Подумала, не позвонить ли бабушке и дедушке. Они уже знали о моем приезде – Сэм сказал, что набрал их, – и были бы рады услышать меня, но мне этого не хотелось. Они прекрасные люди, но любят потрещать. Например, если увидят в буклете супермаркета сообщение о распродаже замороженной пиццы или супа и отправятся в магазин только за ними, всё равно будут стоять там и полчаса обсуждать свой дальнейший план. Если бы я позвонила, каждый аспект моего визита пришлось бы обговорить до малейшей детали. Какое мне нужно одеяло? Я всё еще ем крекеры? Стоит ли купить больше шампуня? Это было очень мило, но немного слишком для моего сознания.

Мне нравится думать, что я умею решать проблемы, а значит, была в состоянии отвлечь себя от хандры. Стала рыться в сумке, проверяя, какие именно вещи в спешке захватила из дома. Оказалось, я совершенно не готова к предстоящему путешествию. Я не забыла самое необходимое – нижнее белье, джинсы, два свитера, несколько рубашек и очки. Но iPod сел, а я взяла с собой только одну книгу – «Нортенгерское аббатство», из списка для чтения на зимних каникулах. Неплохо, но не совсем то, что надо, если уже ощущаешь поднимающуюся панику.

 

Так что в ближайшие два часа я смотрела в окно, наблюдая, как садится солнце, небо из конфетно-розового становится серебристо-серым – и с него начинают падать первые снежинки. Я знала: это красиво. Но знать нечто и испытывать эмоции по этому поводу – совершенно разные вещи. Мне было всё равно. Снег становился сильнее, падал быстрее, пока не закрыл собой остальное – всё стало белым. Он шел сразу отовсюду, даже снизу. Наблюдая за ним, я почувствовала головокружение.

По проходу шли люди с едой – чипсами, газировкой, сэндвичами. Очевидно, где-то в поезде был источник пищи. На станции Сэм вложил мне в ладонь 50 баксов, каждый из которых будет взыскан с моих родителей, как только они вновь вдохнут воздух свободы. Мне ничего не оставалось, кроме как подняться и отправиться в вагон-ресторан, где мне быстро сообщили: закончилось всё, кроме тонкой замороженной пиццы, двух маффинов, нескольких батончиков, пакетика орешков и одного несчастного фрукта. Я хотела похвалить то, как отлично они подготовились к праздничному столпотворению, но парень за стойкой и без того выглядел прибитым. Только моего сарказма ему не хватало. Я купила пиццу, батончик, маффины, орешки и горячий шоколад: казалось разумным запастись до конца поездки, раз еду раскупали так быстро. Опустила 5 долларов в кружку для чаевых, и он кивнул с благодарностью. Заняла свободное место за одним из столов, прикрученных к стене. Хоть мы и сбросили скорость, поезд здорово качало. Ветер толкал нас из стороны в сторону. Я не притронулась к пицце и обожгла губы шоколадом. В конце концов, это самое интересное, что теперь могло с ними случиться.

– Не возражаешь, если я здесь присяду? – спросил голос.

Я подняла голову и обнаружила, что рядом стоит исключительно красивый парень. И снова: я отметила это, но мне было всё равно. Хотя ему удалось привлечь больше моего внимания, чем снегу. Его волосы были такими же темными, как мои, но длиннее: мои доходят только до подбородка, а его были собраны в хвост. Высокие скулы выдавали в нем коренного американца. Тонкий джинсовый пиджак явно не мог защитить хозяина в такую погоду. Но что нашло во мне отклик, так это его взгляд: такой напряженный, будто парню тяжело давалось держать глаза открытыми.

– Конечно, – ответила я.

Устраиваясь, он не поднимал головы, однако я заметила, как он смотрит на купленную мной еду. Что-то подсказало мне: его голод гораздо сильнее моего.

– Угощайся. Я купила всё как раз перед тем, как у них закончился товар. Я не настолько голодна. Пиццу вот даже не попробовала.

Уловив его сомнение, я продолжила:

– Понимаю, она выглядит как тарелка для пиццы, но больше у них ничего было. Правда. Возьмите.

– Я Джеб, – представился он, улыбнувшись.

– А я Джули, – ответила я. Не хотелось снова отвечать на: «Джубили? Тебя зовут Джубили? Какое масло ты чаще используешь для работы – ореховое или детское? А кто-то правда протирает шест после каждого выступления?» Ну я объясняла в начале, помните? Большинство людей зовут меня Джули. Ноа называет меня Ли.

– Куда направляешься? – спросил Джеб.

У меня не было никакой легенды о родителях или нормального объяснения, почему я здесь. А правда была слишком шокирующей, чтобы вываливать ее на незнакомца.

– Еду повидаться с бабушкой и дедушкой, – ответила я. – Решила изменить планы в последнюю минуту.

– А где они живут? – поинтересовался он, глядя на кружащийся снег, который бился в окно поезда. Невозможно было сказать, где заканчивается небо и начинается земля. Нас накрыло снежное облако.

– Во Флориде.

– Далеко. Я еду только до Грейстауна, это следующая остановка.

Я кивнула. Слышала о Грейстауне, но понятия не имела, где он находится. Где-то на этом длинном заснеженном пути между мной и неизвестностью. Я снова предложила Джебу еду, но он покачал головой.

– Всё в порядке, – сказал он. – Но спасибо за пиццу. Я умирал с голоду. Неудачный день для путешествия. Но, видимо, выбора не было. Иногда просто нужно принять решение, в котором не уверен…

– К кому направляешься?

Джеб снова опустил глаза и сложил пополам тарелку из-под пиццы.

– Еду навестить свою девушку. Ну вроде того. Я пытался дозвониться ей, но у телефона пропал сигнал.

– У меня есть деление, – сказала я, доставая смартфон. – Позвони с моего. В этом месяце у меня осталось еще много минут.

Джеб взял его с широкой улыбкой. Когда он поднялся со стула, я обратила внимание, насколько он высок и широк в плечах. Если бы я не была так глубоко предана Ноа, оказалась бы в смятении. Он набрал номер, но закрыл телефон, так и не начав разговор.

– Не дозвонился, – бросил он, садясь на место и возвращая трубку.

– Так, – сказала я, улыбаясь, – эта твоя «девушка или вроде того». Ты все еще сомневаешься, встречаетесь ли вы?

Вспомнились времена, когда наш с Ноа роман только начинался, и я постоянно ощущала приятное беспокойство от неуверенности, пара ли мы.

– Она изменила мне, – прямо ответил Джеб.

Ох, неправильно я всё считала. Плохо. Его боль отозвалась в моей груди, честное слово.

– Она не виновата, – продолжил он после паузы. – Не совсем. Я…

Продолжение мне узнать не удалось: дверь вагона распахнулась, и раздался визг, похожий на звук, который издавал Клювер – ужасный какаду с лоснящимися перьями. Мы ухаживали за ним в четвертом классе. Джереми Рич научил птицу говорить «задница». Клюверу нравилось визжать и выкрикивать это слово – и он с этим прекрасно справлялся. Слышно его было даже через весь коридор в туалете для девочек. Со временем какаду переехал в учительскую, где, как мне думается, можно ронять свои сальные перья и кричать слово «задница» сколько влезет.

Но на этот раз противный визг издавал не Клювер, а четырнадцать девиц в одинаковой облегающей форме с надписью «РИДЖ ЧИРЛИДИНГ» на ягодицах (нанесенной, наверное, для того, чтобы заставить кричать даже их задницы). На гладкой ткани костюмов были написаны их имена. Собравшись вокруг стойки, они галдели, используя всю силу легких. Я на полном серьезе начала молиться, чтобы они в один голос не заорали «О мой бог!» – но мои воззвания не были услышаны. Видимо, бог был полностью занят их клекотом.

– Здесь нет растительного белка! – воскликнула одна из них.

– А я говорила, Мэдисон: съела бы тот зеленый салат, пока была возможность.

– Я думала, у них найдется хотя бы куриное филе!

К моему нескончаемому ужасу, я заметила, что обеих девушек, участвовавших в диалоге, зовут Мэдисон. Более того: трех других звали Эмбер. Я чувствовала себя в ловушке неудачного социального эксперимента – возможно, с участием антропоморфных андроидов.

Несколько девиц обернулись, встав лицом ко мне и Джебу. Ну на самом деле – только к нему.

– О мой бог! – протянула одна из Эмбер. – Разве это не худшая поездка в мире? Вы видели, какой там снег?

А эта Эмбер наблюдательна. Что она заметит следующим? Поезд? Луну? Неоспоримые признаки существования человечества? Собственную голову?

Я не сказала это вслух, так как смерть от руки девушки-чирлидера не совсем согласуется с моими планами покинуть этот мир. Но ко мне Эмбер и не обращалась. Она меня даже не заметила. Ее глаза были прикованы к Джебу. Было отчетливо видно, как роботизированное ядро в ее роговицах проводит фокусировку и выравнивает изображение парня в перекрестии.

– Да, довольно сильный, – вежливо произнес он.

– Мы направляемся во Флориду?

Она произнесла это именно так – с вопросительной интонацией.

– Там наверняка будет лучше, – ответил Джеб.

– Ага. Если доедем. Мы все участвуем в региональных соревнованиях по чирлидингу? Праздники все только усложняют? Но мы все отметили Рождество заранее? Вчера?

В этот момент я заметила: на них всё было как с иголочки, всё новенькое. Блестящие телефоны, массивные браслеты и цепочки, которые они перебирали наманикюренными пальцами, айпады, каких я и в глаза не видела.

Эмбер № 1 подсела к нам – отточенное движение с сомкнутыми коленями и разведенными пятками. Задорная поза человека, привыкшего быть самым очаровательным в своем окружении.

– Это Джули, – Джеб тепло представил меня нашей новой подруге. Эмбер сообщила мне, что она Эмбер, а затем громко перечислила остальных Эмбер и Мэдисон. Там попадались и другие имена, но для меня все они были Эмбер и Мэдисон. Уж лучше так – у меня оставался хотя бы шанс не ошибиться.

Эмбер затрещала, рассказывая нам о соревнованиях. Ей виртуозно удавалось втягивать меня в диалог и игнорировать одновременно. Кроме того, она сигнализировала мне – из самых глубин подсознания – о ее желании, чтобы я встала и уступила место ее стае. Они захватили всё свободное пространство в вагоне. Половина говорила по телефону, другая – уничтожала запасы воды, кофе и диетической колы.

1От англ. Jubilee – «юбилей». (Примеч. пер.)
2Эггног – традиционный рождественский напиток в США, Канаде и многих странах Европы, готовится из сырых яиц и молока. (Примеч. пер.)
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru