Лорен Мартин
Книга эмоций. Как я превратила плохое настроение в хорошую жизнь

Не забывайте о писателях

Я действительно верю… что все, что вам нужно знать о жизни, можно узнать из искренней и непрекращающейся попытки писать.

Дани Шапиро. Все еще пишу

Чтобы изучить это настроение, мне не нужно было специально выискивать переживания, которые вызывали бы у меня беспокойство. Мне не нужно было надеяться, чтобы что-то случилось. Мне не нужно было высматривать моменты, на которых можно было бы потренироваться. Я уже находилась в эпицентре самого тревожного периода моей жизни.

Написание книги, как я быстро поняла, было ускоренным курсом по переживанию тревоги. Годы, проведенные взаперти в комнате, где передо мной не было ничего, кроме моих мыслей, моего будущего и моего прошлого. В самом начале я даже не думала о том, сколько боли мне может принести моя мечта: я купалась в волнах приятного волнения. Однако через три месяца я оказалась посреди безбрежного океана, воя, и крича, и утопая в собственных страхах. Никогда еще я не испытывала таких сильных моментов разочарования, боли и беспокойства из-за пустого места, ненаписанных страниц, скучающих в ожидании хоть каких-нибудь новостей почтовых ящиков. В душе я рыдала, мой правый глаз дергался, и я обзавелась новой привычкой жевать свои волосы. «Я не могу этого сделать, – думала я. – Я слишком много не знаю, слишком многого не вижу». Теперь я понимала, что имела в виду Джоан Дидон, когда рассказывала о процессе написания своей книги «И побрели в Вифлеем»: «Боль не давала мне спать по ночам, и поэтому на протяжении двадцати или двадцати одного часа я пила джин, разбавленный горячей водой, чтобы заглушить боль, а затем принимала “Декседрин”, чтобы джин поскорее выветрился и я смогла написать отрывок».

Только я писала не отрывок. Я сидела там часами напролет, и мне нечего было показать миру. Каждый раз, когда я садилась писать, меня охватывало беспокойство. Что, если книгу никто не купит? Что, если я никогда не смогу ее дописать? Что, если мне скажут, что мне лучше больше не писать вообще? Я сидела три часа перед открытой страницей, выходя из спальни только для того, чтобы налить себе виски. Будущее этой книги и мои прошлые неудачные попытки в написании, те юношеские истории в школе, те ужасные статьи в Интернете, буквально душили меня. Это был тот самый паралич самокопания, который не давал мне спать по ночам. Тот же страх и те же сомнения, которые заставляли меня ворочаться и ворочаться, пока Джей крепко спал рядом.

Мне нужно было отыскать хоть что-то, что вернуло бы мне почву под ногами. Что-то, что поможет мне выкинуть это из головы. Поэтому, одной рукой наливая виски, другой я принялась за исследование. Я пошла проверенным путем: решила попытаться посмотреть, как другие женщины справляются с этим. Я заполнила свой дневник цитатами писателей, художников, лидеров. Я смотрела интервью с авторами, получившими Пулитцеровскую премию, и нобелевскими лауреатами. Я читала «Парижское обозрение»^[10] и «Нью-Йоркер»^[11], прочесывая статьи в поисках советов, вдохновения, ответа на то, как женщинам удавалось удерживаться на плаву в море неизвестности. Как им удавалось сохранять самообладание перед лицом всего, что ждало их впереди.

Я выяснила, что советы по написанию книги ничем не отличались от простых жизненных советов. К написанию нужно было подходить точно так же, как я подходила к своей жизни.

Консенсус был очевиден: живите настоящим. Будьте здесь и сейчас. Не забегайте вперед, не беспокойтесь о середине или конце, просто оставайтесь на той странице, на которой вы находитесь. Из всех писателей, из сотен цитат Сильвии Плат, Патти Смит и Агаты Кристи, Джейн Смайли, автор четырнадцати романов и лауреат Пулитцеровской премии за художественную литературу, объяснила это наиболее ясно: «Писательство, – сказала она, – это одно слово за другим. Это не целая куча вещей, происходящих одновременно. Вам могут представляться совершенно разные картины, но когда вы смотрите на страницу, это лишь пара слов, а затем еще пара слов и, если повезет, то целое предложение или абзац».

Все так просто и при этом так глубоко. Так очевидно и при этом упущено из виду. Одно слово за другим. Одно предложение. Одна книга. И все это было отражением сути бытия. Одна минута. Один день. Одна жизнь. Как составлялись из слов книги, так и жизнь проживалась мгновениями. Слово, на которое я обращала внимание, приводило к предложению. Момент, в котором я жила сейчас, перерастал в мое будущее.

Вернувшись к писательству, я заметила, что, когда я сосредотачивалась на словах, страхи по поводу остальной части книги рассеялись. То же самое происходило, когда я сосредотачивалась на каком-либо моменте.

Потому что будущее было результатом настоящих мгновений, и, когда я жила настоящим, мне не нужно было так сильно беспокоиться о том, что может произойти. Когда здесь и сейчас я разбирала посудомоечную машину, мне не нужно было находить время на то, чтобы сделать это в будущем. Когда я вовремя заканчивала подготовку презентации, мне не нужно было переживать за свою работу или за пристальное внимание со стороны моего руководства. Когда я погружалась в написание данной главы, мне не нужно было тревожиться о следующей. И вот тогда я начала верить в себя и доверять себе, как никогда раньше. Я верила, что могу жить в настоящем в той манере, которая будет проявлять заботу о моем будущем. И чем больше я доверяла себе, тем меньше я беспокоилась о завтрашнем дне.

Ударьте крота

Все, что я не могу превратить во что-то прекрасное, я отпускаю.

Анаис Нин

Научиться вовремя определять тот момент, когда я начинала выпадать из настоящего, было важным шагом в преодолении этого настроения. Как наркоман, следящий за своими импульсами, я должна была следить за собственным блуждающим сознанием, чтобы не следовать за ним на автопилоте по тому темному пути, куда оно уводило меня. Было крайне трудно замечать то, на что я не привыкла обращать внимания. Как вообще можно отследить то, что мозг делает автоматически?

47 процентов времени бодрствования наше создание блуждает, и активность в лобной доле возрастает каждый раз, когда мы пытаемся отдохнуть. Наша память, способности к познанию и обучению находятся именно в той части мозга, которая включается, когда мы пытаемся отключиться. Это некий режим работы по умолчанию, вот почему, когда вы едете в метро или когда принимаете душ, ваш мозг автоматически начинает вспоминать прошлое или напоминать вам о том, что вы забыли купить в продуктовом магазине. И уже было доказано, что по крайней мере одна треть наших мыслей носит негативный характер. В действительности исследования показали, что люди предпочитают заниматься неприятными делами, например, сидеть в пробке или стоять в очередях, нежели вообще ничего не делать и позволять своим мыслям блуждать.

Но если наше сознание может блуждать, значит, его можно вернуть обратно в нужное русло. Согласно данным МРТ-сканирования, требуется всего двенадцать секунд, чтобы перенаправить наше сознание, как только мы замечаем, что оно сбилось с правильного курса. Те, кто знаком с практикой медитации, могут сделать это еще быстрее. Благодаря нейропластичности мозга, регулярное выполнение определенных действий постепенно превращает их в наши привычки, и со временем мозг перестраивается в соответствии с этими привычками и посылаемыми ими сигналами. Если вы практикуете искусство медитации на протяжении многих лет, ваш мозг становится крайне восприимчив к тому, когда ваше сознание начинает блуждать, и это помогает ему намного быстрее вернуть вас в настоящее.

Странно, но я ненавидела этот факт. Я устала постоянно слушать об этом. Медитация способствует снижению стресса. Медитация помогает улучшить здоровье. Меня выводило из себя, что мое благополучие зависело напрямую от того, что я никогда не смогла бы сделать. Как колесо или французские кексы, которые у меня никогда не получались. Я просто не могла сосредоточиться на том, что казалось таким простым. Я купила свечи, скачала все возможные приложения и провела несколько часов, исследуя книжные магазины с духовной литературой. Но всякий раз, когда я пыталась сесть на кровати и дышать, что-то было не так. Это была не я. Я не могла это сделать. Я только-только разобралась, как правильно пользоваться зубной нитью.

Вместо этого я вернулась к своим любимым писателям, и всего через несколько недель Дани Шапиро подсказала мне ответ. В своей книге «Все еще пишу» она сравнивала писательство с медитацией, цитируя слова Шэрон Зальцберг^[12], высказавшей когда-то предположение о том, что «настоящий навык медитации заключается именно в том, чтобы просто замечать, когда ваше сознание начинает блуждать».

Одно-единственное предложение открыло для меня совершенно новое понимание медитации. Это была практичная и тактическая концепция, которую я могла легко применить. Для этого мне не нужны были приложения. Мне не нужно было проводить каждое утро по десять минут наедине с собой. Мне просто нужно было обращать внимание. И вместо того, чтобы злиться на себя, когда мои мысли блуждали где-то вдалеке, использовать это как сигнал.

Я поняла, что хороший способ начать обращать внимание на свои мысли – это научиться замечать все остальное. Я узнала об этом из одного совета, который слышала когда-то очень давно: в каждой отдельной комнате, где вы находитесь каждый день, отыщите хотя бы одну вещь, которая там есть, но которой быть не должно, и скажите, почему ее там не должно быть. Этот совет был одновременно прост и увлекателен. Это было весело и напоминало мне способы, благодаря которым я выучила многие важные вещи в жизни. Алфавит с помощью песенки. Испанские слова с помощью игры. Столицы штатов с помощью мнемонических правил.

И вот что я сделала: я превратила свои тревожные мысли в игру. Я была настороже, и, как в игре «Ударь крота»^[13], была готова в любой момент схватить лопату и нанести удар, как только мои мысли вылезали из своих ямок. Ужасное воспоминание о том, как я упала прямо посреди бара в Пунта-Кане. Бац. Внезапная тревожная мысль о том, что я могу заболеть раком и умереть. Бац. Неприятная идея, что я никогда не выйду замуж или не заведу детей и проведу свое будущее в одиночестве. Бац-бац. Я не стремилась остановить свои мысли или избавиться от них, я просто старалась обращать на них внимание. И как только я приглядывалась к ним, я понимала всю их нелепость. Будущее перестало быть моей заботой, а прошлое – моей проблемой. Вместо того, чтобы застревать в воспоминаниях или тревожных мыслях, я начала воспринимать их как надоедливых кротов, по которым нужно просто хлопнуть, чтобы они вернулись в свои норки.

Однажды вечером, когда я говорила об этом с Джеем, он сказал мне, что делал нечто подобное, но с Тиндером. «С каких это пор ты в Тиндере?» – спросила я полушутя.

Очевидно, сказал он, что это было много лет назад, но сам принцип действия закрепился в его сознании: провести пальцем по экрану влево или вправо, чтобы отклонить или принять. Именно так он и поступал сейчас со своими мыслями. «Когда мне не нравится то, о чем я думаю, я просто “смахиваю” это с экрана мыслей». Мне понравилось, насколько просто он это объяснил. Это перекликалось с прочитанным мною советом, но было намного проще понять, объяснить и принять.

Чем больше я практиковалась, тем легче мне становилось, пока в конце концов это не вошло в привычку. И как с любой другой привычкой, чем чаще я так делала, тем реже мне приходилось об этом задумываться. Конечно, иногда я расслабляюсь и забываю. Я сижу на диване, погрузившись в какие-то кошмарные воспоминания, из которых потом возвращаюсь в реальность разозленной и измученной. Но даже в этом случае сохраняется определенный элемент игры. Что ж, на этот раз я проиграла, но в следующий точно возьму реванш.

Примите худшее

Суть жизни заключается в том, что вы должны выжить. Жизнь будет трудной, в ней будут происходить самые ужасные вещи. И все, что вам остается, – это двигаться вперед, справляться с этим и проявлять стойкость.

Кэтрин Хепберн

Когда я действительно начала замечать, когда я стала обращать внимание на свои блуждающие мысли, я стала чаще присматриваться к направлению, в котором они движутся. Когда они шли навстречу чему-то приятному, они пробуждали мечты. Когда их уносило в темноту, возникало соответствующее настроение. И в этих темных закоулках лабиринта, где блуждало мое сознание, меня всегда поджидали одни и те же ловушки, «а что, если»? Что, если моя свадьба пройдет ужасно? Что, если я поставлю себя в неловкое положение? Что делать, если самолет задержится? Что, если меня уволят? Что, если я вообще не получу работу? И все эти «что, если» брали свои корни в глубокой боли. Боли от неприятия. Боли от дискомфорта. Боли от неудачи. Именно этой боли я боялась больше всего. Боли от самого страшного неизвестного в жизни: «а что, если?».

У женщин интересное отношение к боли. Мы рождаемся в ожидании ее, живем в ожидании ее, принимаем на себя удары, судороги, родовые схватки по мере их возникновения. Но когда речь заходит о боли вне нашего тела, боли в форме предательства, смущения или потери, мы боимся ее с детским трепетом.

В 1948 году врачи хотели разработать шкалу измерения боли, чтобы понять корректность определения порога болевой чувствительности. Эксперимент проводился на беременных женщинах, у которых уже начались роды. Между схватками врач подносил тепловой фен к руке женщины и просил ее сравнить боль от горячего воздуха с болью схваток. Врач увеличивал температуру до тех пор, пока женщина не говорила, что боль на руке соответствовала интенсивности боли от схваток. Прибор, известный как алгезиметр, показал значение в 10,5 единицы, когда одна из женщин получила ожоги второй степени. Точность алгезиметра до сих пор вызывает дебаты в научном сообществе, потому что даже с ожогами второй степени женщина не убрала свою руку. Врачи не могли измерить всю полноту боли, не причинив физической травмы. Можно сказать, что шкала алгезиметра остановилась на отметке в 10,5 единицы, однако боль женщины выходит намного дальше каких-либо значений.

В моей голове это не укладывалось – как мы можем стерпеть эту ужасную, эту неизбежную, эту травмирующую боль, тогда как мысль о неудачном свидании или трудном дне повергает нас в панику? Как мы можем расправиться с самым страшным зверем и при этом закричать при виде мыши? Может, это происходит потому, что мы ничего не можем сделать с болью, которую нам суждено вынести, и поэтому сосредотачиваем все свое внимание на боли, которой, как нам кажется, мы можем избежать. Возможно, потеря контроля над нашими собственными телами проявляется в потребности контролировать окружающий мир?

«Беспокойство, – считает Ребекка Солнит^[14], – это способ притвориться, что у вас есть знание и контроль над тем, что вы не знаете и не контролируете». Степень, в которой неопределенность беспокоит вас, является уровнем вашей тревоги. Желание, с которым мы пытаемся контролировать неопределенность нашей жизни, – это наиболее верный способ потратить свою жизнь впустую. Все то время, когда в течение дня, в ходе беседы, на протяжении отношений мы переживаем из-за вещей, которые никогда не станут реальностью, – это потерянные моменты, которые мы приносим в жертву нашему страху перед возможной болью. Мы так боимся боли, что в попытках избежать ее причиняем себе намного больше боли.

А что, если мы просто примем неизбежность боли и будем двигаться дальше? Представьте, что вы приняли боль неизвестности так же непоколебимо, как приняли боль того, что вам хорошо известно. Эта концепция является основным принципом стоицизма – философии, распространенной в Древней Греции и в Древнем Риме и считающейся краеугольным камнем буддизма. Слово «стоик» имеет множество определений, но его общее значение – «безразличный к боли». Я где-то слышала также, что это понятие описывают как героическое принятие. И мне нравится думать об этом именно так. Как о возможности человека развить в себе выдержку, чтобы принять любую боль, с которой ему суждено столкнуться. Требуется сила характера и удивительная смелость, чтобы жить своей повседневной жизнью и быть готовой справиться с болью.

Эта философия нашла наилучшее объяснение в одном из эпизодов жизни Сенеки. Примерно в 65 году нашей эры один из друзей Сенеки написал ему письмо. Он утверждал, что попал в беду. Он только что узнал о судебном процессе против него и боялся, что это подорвет его авторитет или приведет к тюремному заключению или даже к изгнанию. Как и любой из нас, он пребывал в состоянии паники. Сенека посоветовал другу в ответ: прими изгнание. Прими отвержение. Смирись с тем, что ты будешь унижен. Прими худшее. Если ты проиграешь судебный процесс, может ли случиться с тобой что-то более серьезное, чем изгнание или тюрьма? Смысл этого послания заключался не в том, чтобы утешить своего друга в его мыслях, а в том, чтобы ему стало комфортно жить с ними. «Надейся на справедливое решение, но готовься к несправедливому», – посоветовал он.

Мне хотелось стать одной из этих стоических личностей, смотреть на вещи рационально и спокойно. Довольно скоро у меня появилась прекрасная возможность попрактиковаться в этом направлении мышления, когда я совершила свою первую настоящую ошибку на работе. Это было спустя несколько недель после того, как я получила электронное письмо от своей начальницы, стоя возле дверей «Хол Фудс». Презентация, о которой она спрашивала, та самая, из-за которой я не находила себе места всю следующую неделю, прошла отлично, и мы подписали контракт с клиентом. И все шло своим чередом, пока неделю спустя я не вошла в офис и не обнаружила на своем столе свежеотпечатанные рекламные листовки.

Моя работа в качестве клиентского менеджера маркетинговой компании заключалась в подготовке расходных рекламных материалов для клиентов. Данный клиент был исключительно важным, и сделать что-то столь незначительное, как, например, разработать рекламные листовки для музыкального фестиваля, было огромной возможностью. После того как оплата была произведена, дизайн одобрен, а затем переодобрен еще раз, шрифты подогнаны, слова подвинуты, а цвета поменяны местами, я была рада, что все, наконец, было готово для передачи непосредственно в руки клиента. Я мельком просмотрела образец листовки, приклеенный к верху коробки, затем позвонила в курьерскую службу. Их было по меньшей мере десять тысяч, и для такого рода доставки требовался грузовик, а не велосипедист.

Два часа спустя моя начальница вызвала меня к себе в кабинет. В ее голосе звучали нотки ярости, которых я не слышала раньше. «Вы согласовывали макет листовок?» – спросила она. Я замялась, прежде чем ответить. Это был вопрос с подвохом?

«Да», – ответила я.

«То есть вы даже не заметили?»

«Не заметила что?» – спросила я, чувствуя, как сердце начинает колотиться.

«Что вместо Денвера написано Довер? Десять тысяч разосланных листовок, на которых напечатано, что фестиваль будет проходить в Довере, Колорадо!»

«Вот дерьмо». Я думала, что произнесла это про себя, но получилось вслух.

«Дерьмо не то слово», – сказала она.

Я вышла из ее кабинета, опустив голову, торопливо проходя мимо рядов рабочих отсеков и пытливых взглядов коллег прямиком в туалет, чтобы уже там поплакать. Сидя на унитазе в окружении рулонов туалетной бумаги и освежителей воздуха, я думала о худшем. О том, что меня уволят. Что клиент подаст в суд на нашу компанию. О том, что скоро весь мир узнает о бездарном клиентском менеджере, который напечатал десять тысяч листовок с ошибкой. Что я стану белой вороной в своей отрасли. Я никогда больше не получу работу. Но я была всего лишь человеком! Как можно успеть за всем уследить? Месяц был напряженный, и помимо этих листовок у меня была сотня других дел, которые нужно было сделать для более мелких заказчиков. Оправдания не помогали мне почувствовать себя лучше. Я знала, что это была всего лишь одна из тех ошибок, о которых я слышала, но с которыми сама по-настоящему никогда не сталкивалась. Один из тех моментов, когда под рукой не было кнопки спасения. Ни мамы, ни парня, ни лазейки, которая могла бы меня спасти.

И я приняла. Для начала я сделала все, что было в моих силах, включая непривычные для меня вещи – приняв ответственность. Попросив о помощи и о прощении. Пока я отправляла электронное письмо изготовителю листовок с вопросом, не могут ли они вернуть нам часть денег, и звонила клиенту, чтобы объяснить ситуацию, я поняла, что половина боли от ошибок связана именно с нежеланием признавать их. Мы так боимся признаться в своей вине, что делаем все возможное и невозможное, лишь бы избежать этого, но все же вынужденные сделать это, мы выбираем наиболее длинный и трудный путь.

Но слыша, как я извиняюсь, не оправдываясь и не перекладывая вину на других, я заметила, насколько проще было просто признать ошибку. Как только я сделала это и взяла на себя всю ответственность, люди стали проявлять больше отзывчивости и желания помочь. Время было потрачено не на поиски виноватого (поскольку я вызвалась добровольцем), а на то, чтобы как можно быстрее справиться с кризисной ситуацией.

К тому моменту, как я отправилась на выходные, я сделала все, что могла – призналась, извинилась, попросила о пощаде, а затем просто откинулась на спинку стула и приготовилась к худшему. Я смирилась с тем, что останусь без работы. Я согласилась с тем, что клиент расторгнет с нами контракт. Я смиренно приняла саму мысль о том, что моя карьера может закончиться. И когда я приняла все эти сценарии, когда я перестала отрицать их или пытаться убежать от них, моя тревога тут же уменьшилась. И знаете, что случилось потом? Я проснулась и увидела в почтовом ящике письмо от изготовителя листовок, в котором говорилось, что они готовы дать мне скидку на перепечатку. Но это оказалось ненужным, потому что два дня спустя одному из наших стажеров пришла в голову идея вычеркнуть букву «о» в слове Довер и написать над ней вручную буквы «ен», что выглядело на самом деле супер-ретро-круто. В работу включился весь офис, и при помощи черных маркеров листовки были исправлены ровно к сроку. Несмотря на то что клиента мы все-таки потеряли, и я пребывала в немилости у начальницы ближайшие несколько месяцев, меня это не беспокоило. Потому что, как только я приняла все худшее, все остальное показалось мне благословением.

Когда вы принимаете неизбежность боли и дискомфорта, которые таит в себе будущее, вы можете избавиться от страха неопределенности. Эти парализующие вихри возможностей – сколько боли и когда вам придется пережить – вот что создает настоящее напряжение внутри нас. Когда мы принимаем худший исход ситуации, все остальные возможности отпадают сами собой, и напряжение пропадает.