Лоис Макмастер Буджолд
Проклятие Шалиона

В чем Кэсерил был уверен, так это в том, что перед ним, в книжке, были записи, посвященные магическому опыту. Кстати, достаточные основания для того, чтобы осудить и повесить владельца книжки – если бы, конечно, он уже не был мертв. Наказание за занятия магией смерти… Да что там занятия! Только за попытку! Так вот, наказание было быстрым и жестоким. Кстати, наказания за успешное проведение магического опыта уже не требовалось – Кэсерил не помнил ни одного случая, когда убийца, воспользовавшись магией смерти как инструментом магического убийства, сам бы остался в живых. Каким бы ни был способ, с помощью которого человек, практикующий магический ритуал, заставлял Бастарда отправить одного из своих демонов в мир, тот всегда возвращался в потусторонний мир либо с двумя душами, либо с пустыми руками.

И если так, то где-то в Баосии просто обязан быть еще один труп… Кстати, магия смерти была не слишком популярна. Здесь нельзя было использовать подставных лиц, нельзя было отправлять на убийство кого-нибудь кроме себя. И если убиваешь кого-то, то знай – убитым будешь и ты сам. Если же убийца хотел выжить после нападения, то обычные средства убийства – нож, меч, яд, палица – были предпочтительнее. Но если кем-то владела крайняя степень отчаяния и если жизнь ему была не мила, тот вполне мог прибегнуть и к магии смерти. Нет, эту книжку нужно обязательно вернуть в Храм, где хранится остальная собственность умершего – пусть Храм сам решает, кто в королевстве станет разбираться в нюансах его дела. Нахмурив лоб, Кэсерил сел, закрыв опасную книжицу.

Теплый пар, ритмичные движения прачек и их голоса, усталость, которую испытывал Кэсерил – все это заставило его прилечь на скамью, положив под голову книгу. Прикрою-ка я на минутку глаза…

Он резко проснулся, почувствовав боль в шее, и ощутил поверх своего тела незнакомую тяжесть. Пальцы нащупали шерсть… Оказалось, одна из прачек набросила поверх его тела одеяло. Кэсерил даже застонал от удовольствия – как же приятно, когда о тебе заботятся даже незнакомые люди!

Наконец он сел на лавку и, прищурившись, огляделся. Дворик почти полностью погрузился в тень. Должно быть, он проспал весь день, а звуком, который его разбудил, был стук башмаков, вычищенных и, насколько это было возможно, отполированных, которые прачка бросила у его скамейки. А рядом с ним, на соседнюю скамейку, она положила его чистую одежду – как новую, богатую, так и старую.

Вспомнив, как среагировал на его голую спину мальчишка в банях, Кэсерил негромко спросил:

– А нет ли у вас комнаты, где я мог бы переодеться?

И чтобы никого из посторонних не было.

Прачка дружелюбно кивнула и провела его в небольшую спальню в задней части дома, где и оставила одного. Через маленькое окно в спальню проникал свет. Кэсерил аккуратно разложил постиранные и выглаженные вещи, с немалой долей отвращения оценив те лохмотья, что болтались на нем все последнее время. Глядя в овальное зеркало, единственное украшение комнаты, стоявшее в углу, Кэсерил принялся одеваться.

Бормоча про себя благодарственные слова в адрес усопшего, нечаянным наследником которого он стал, он натянул хлопковое исподнее, тонкотканую расшитую рубашку, коричневый шерстяной камзол, еще теплый после утюжки (хотя и несколько влажный по швам) и, наконец, черный, с серебристой нитью, плащ, который роскошными складками стекал к его ногам. Одежда покойника длиной соответствовала росту Кэсерила, хотя ему, с его нынешней худобой, было в ней излишне просторно. Присев на кровать, он натянул свои старые башмаки со стоптанными каблуками и подошвой, истончившейся до толщины пергамента. Он годами не видел себя в зеркале – разве что в отполированной поверхности стального клинка! А здесь было зеркало, да еще и такое, в котором, наклоняя стекло, он мог осмотреть себя с ног до головы.

В зеркало на него смотрел незнакомец. О Боги! Когда моя борода успела стать седой? Дрожащей рукой Кэсерил тронул коротко остриженный волос на подбородке. Слава Богам, хоть волосы на голове еще не стали выпадать. На кого он похож в этом наряде? Купец? Высокородный дворянин? А может, ученый? Скорее – последнее: слегка фанатик, чуть-чуть безумец, с впалыми от постоянных ученых дум глазами. Такие одежды требовали и роскошных аксессуаров: золотых или серебряных цепей, печаток, дорогого ремня с пряжкой из золота, украшенного камнями, толстых колец. Так его статус сразу поднялся бы еще на один-два уровня. И тем не менее все было и в таком виде в высшей степени достойно. Кэсерил выпрямился.

В любом случае, придорожный бродяга исчез, растворился без остатка. И теперь… теперь вряд ли он удовлетворится местом помощника повара.

На последние медные монеты он решил переночевать в трактире, а утром представиться провинкаре. А интересно, успела ли распространиться по городу новость о пойманном в банях дезертире? И если так, не откажут ли ему в ночлеге в городских трактирах и на постоялых дворах?

Нет. Не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Он сейчас же отправится в замок и узнает, сможет ли найти там укрытие. Еще одной ночи мне не выдержать. Он пойдет туда, пока на землю не упала ночь. Пока не упало мое сердце.

Сунув книгу во внутренний карман плаща, где она, по всей видимости, всегда и находилась, Кэсерил встал и вышел из комнаты, оставив на кровати кучку своей старой одежды.

2

Поднимаясь к воротам замка, Кэсерил пожалел, что не озаботился тем, чтобы где-то добыть себе саблю или меч. Стоящие у ворот стражи, одетые в черно-зеленые цвета провинкара Баосии, смотрели на приближающегося безоружного незнакомца спокойно, но и без особого уважения, которое способен вызвать остро отточенный металл. Кэсерил поприветствовал охранника, носящего сержантские знаки отличия, скупым кивком. Особую почтительность и вежливость он приберегал для внутренних покоев замка. Слава Богам, благодаря прачке он знал имена всех нужных людей.

– Добрый вечер, сержант! – сказал он. – Мне нужен комендант замка, сэр ди Феррей. Я – Люп ди Кэсерил.

Он намеренно предоставил сержанту самому догадываться, вызвали его в замок или же он сам пришел.

– По какому делу, сэр? – спросил сержант вежливо, но без особой почтительности в голосе.

Кэсерил выпрямился. Он не знал, из каких дальних уголков его существа явился этот тон в его голосе, но он произнес – уверенно, почти командным тоном:

– По личному, сержант!

Автоматически сержант отдал честь:

– Есть, сэр!

Кивнув своему напарнику: дескать, смотри в оба, сержант сделал Кэсерилу знак – следуйте за мной:

– Прошу вас, сэр. Я осведомлюсь у хранителя замка, что и как.

И они прошли через ворота.

Сердце Кэсерила забилось с удвоенной силой, когда он увидел широкий, мощенный булыжником двор перед замком. Сколько башмаков он истоптал здесь, бегая с поручениями от его хозяйки! Начальник над пажами как-то пожаловался ей на слишком быстрый расход обуви среди его подопечных, на что провинкара пошутила: если он предпочитает ленивых пажей, у которых быстрее снашиваются от сидения штаны, чем обувь, то она добудет ему нескольких; но тогда он должен будет часто менять свои собственные башмаки!

Похоже, она по-прежнему правила здесь твердой рукой, руководствуясь своим неизменно острым глазом. Ливреи охранников находились в отличном состоянии, двор был тщательно выметен, а по сторонам от главного входа в кадках стояли деревья, на чьих ветках искусный замковый садовник выгнал цветы – аккурат к празднованию Дня Дочери, который должен был состояться назавтра.

Охранник кивком головы пригласил Кэсерила присесть на каменную скамью, которая, благодарение Богам, была все еще теплой от дневного солнца, а сам, подойдя к дверям, ведущим внутрь замка, позвал слугу и, передав ему просьбу незнакомца, направился на свой пост. Не успел он пройти и половины расстояния, как его напарник высунул голову из-за створа ворот и крикнул:

– Принцесса возвращается!

Услышав эти слова, сержант повернулся к замку и гаркнул:

– Принцесса возвращается! Всем на свои места!

И, ускорившись, побежал на пост.

Слуги, горничные – все выбежали из разных дверей во двор и принялись вслушиваться в стук копыт и громкие голоса, раздававшиеся из-за стены замка. Первыми на взмыленных конях, забрызганных дорожной грязью по брюхо, во двор, с воплями, совершенно неподобающими их статусу, влетели две девушки.

– Тейдес! Мы победили! – крикнула через плечо первая из девушек. На ней была надета голубая жокейская бархатная курточка и такая же шерстяная юбка с разрезом. Из-под кружевной шапочки несколько небрежно выбивались кольца рыжевато-светлых волос, словно янтарь, сиявшие в лучах последнего солнца. У нее был чувственный рот, бледная кожа и прищуренные в смехе большие глаза с несколько тяжеловатыми веками. Ее спутницей была брюнетка в красном костюме, которая, переводя дух, улыбалась и поминутно оглядывалась назад, на отставших от них двоих всадников.

Следом за девушками в ворота влетел еще более юный джентльмен в алом костюме, по всей поверхности которого серебряными нитками были вышиты фигурки разных животных. Под ним несся роскошный гнедой жеребец с блестящей холеной шкурой и длинным развевающимся шелковистым хвостом. По бокам его ехали слуги с каменными лицами, а следом – хмурящийся пожилой джентльмен. У молодого человека были такие же, как у его… как у его сестры, вьющиеся волосы, но с большей степенью рыжины, и широкий рот. От досады он надул губы.

– Гонка закончилась у подножья холма, Изелль! Ты меня обманула!

Та иронически закатила глазки и, не успел слуга подбежать, чтобы подставить под ее ножки скамейку, соскользнула с седла и оказалась стоящей на земле.

Ее темноволосая спутница также, не дожидаясь слуги, спешилась и, передав ему поводья, сказала:

– Хорошенько выгуляй этих милых зверей, Дени, пока не остынут. Мы их сегодня изрядно измучили.

И, словно опровергая свои же слова, она поцеловала своего коня в белую звездочку и, в более практическом ключе, извлекла из кармана какое-то лакомство и дала ему.

Спустя несколько минут, последней, в ворота въехала женщина более почтенных лет, с раскрасневшимся лицом.

– Изелль! Бетрис! Умоляю, остановитесь! Именем Матери и Дочери! Милые девочки, не пристало вам так галопировать! Вы же не сумасшедшие!

– А разве мы не остановились? – вполне логично возразила темноволосая девушка. – Что ж, мы любим быструю езду! Но ни одна лошадь в Баосии не обгонит ваш язычок, дорогая!

Пожилая женщина сокрушенно покачала головой и подождала, пока слуга не подставит ей под ноги скамеечку.

– Ваша бабушка, принцесса, купила вам этого славного белого мула, – сказала она. – Почему вы на нем не скачете? Это подошло бы вам больше!

– Но он такой медли-и-и-и-и-тельный! – смеясь, отозвалась девушка с янтарными волосами. – Кроме того, Снежка помыли и причесали для завтрашней церемонии. Слуги сошли бы с ума, если бы я вывозила его в грязи. Они же собираются всю ночь держать его обернутым в простыни – чтобы не испачкался.

С тяжелым вздохом пожилая всадница позволила слуге помочь ей спуститься на землю. Оказавшись на твердой поверхности, она поправила юбку и потянулась, выпрямляя затекшую спину. Юный спутник девушек отправился в дом, сопровождаемый озабоченными слугами, а молодые красавицы, сопровождаемые жалостливыми причитаниями пожилой дамы, наперегонки устремились к дверям. Женщина, горестно покачивая головой, последовала за ними.

Не успели они войти, как на пороге появился мужчина средних лет, плотного телосложения, в строгом шерстяном платье, который голосом твердым, хотя и дружелюбно, проговорил:

– Бетрис! Если ты еще раз погонишь своего коня по склону вверх, я у тебя его отберу, и тебе придется следовать за принцессой бегом. Тогда ты, конечно, сможешь истратить свою избыточную энергию.

Бетрис почтительно поклонилась и произнесла негромко:

– Слушаюсь, отец!

Девушка с волосами цвета янтаря пришла подруге на помощь:

– Прошу вас, простите Бетрис, сэр ди Феррей! Это моя вина. Я погнала первой, и у нее не было выбора.

Мужчина, приподняв бровь, почтительно поклонился и сказал:

– Человеку, наделенному властью, полезно думать о том, стоит ли ему втягивать тех, кто стоит ниже его, в рискованные предприятия, – ведь сам он, в любом случае, избегнет наказания. Вот что вам следует иметь в виду, принцесса.

На что принцесса состроила гримаску, после чего, бросив на мужчину долгий взгляд из-под своих густых ресниц, кивнула, и девушки бросились в дом, чтобы избавить себя от дальнейших разговоров. Мужчина в черном вздохнул, а следовавшая за девушками женщина благодарно ему кивнула.

Кэсерил без труда опознал в мужчине коменданта – на отделанном серебром поясе у того висела связка ключей, а на шее – цепь с бляхой. Кэсерил встал и, приблизившись к коменданту, несколько неуклюже поклонился, преодолевая боль в спине.

– Сэр ди Феррей? Меня зовут Люп ди Кэсерил. Я прошу аудиенции у вдовствующей провинкары. Если, конечно, ей будет это угодно.

Комендант сурово посмотрел на него, и голос у Кэсерила дрогнул.

– Я не знаю вас, сэр, – произнес комендант.

– Милостью Богов, провинкара должна меня помнить. Когда-то я служил здесь пажом.

Он обвел рукой пространство двора и продолжил:

– В те годы, когда был еще жив прежний провинкар.

Он надеялся, что смог показать коменданту, насколько своим он здесь был. Нет более тягостного положения, чем положение человека, которому не за что и не за кого в этой жизни зацепиться.

Комендант приподнял седые брови.

– Я спрошу, примет ли вас провинкара.

– Это все, о чем я прошу, – сказал Кэсерил.

Комендант отправился внутрь замка, а Кэсерил, сев на скамью, скрестил пальцы.

Прошло несколько минут, в течение которых Кэсерил ежился под любопытными взглядами снующих слуг, и наконец комендант вернулся.

– Их светлость госпожа провинкара готова встретиться с вами. Следуйте за мной! – произнес он с некоторым недоумением в голосе.

От сидения на холоде спина Кэсерила затекла, а потому, встав и последовав за комендантом, он двигался несколько неуверенно, проклиная себя за неуклюжесть. В общем-то, он мог обойтись и без провожатого. Он мгновенно вспомнил расположение помещений; за каждым новым поворотом возникало перед ним до боли знакомое убранство. По устланному желто-голубой плиткой полу большого холла они прошли в выбеленные внутренние покои, а оттуда – в комнату, которую, благодаря освещению, в это время суток предпочитала провинкара, читавшая там или занимавшаяся рукоделием. Входя в комнату через низенькую дверь, Кэсерил вынужден был нагнуться, чего не делал раньше. И это было единственным отличием от того, что он помнил. Кое-что все-таки изменилось. Но виноватой в этом была не дверь.

– Ваша светлость! Вот человек, которого вы хотели видеть, – произнес комендант нейтральным тоном, явно не желая выказывать своего отношения к посетителю.

Вдовствующая провинкара расположилась в широком деревянном кресле, на котором были разложены подушки, смягчающие жесткость сиденья. На ней была надета строгая темно-зеленая мантия, соответствующая ее статусу вдовы вельможи. В то же время головному убору вдовы она предпочла заплетенные вокруг головы седеющие косы, перевитые зелеными лентами и закрепленные заколками с драгоценными камнями. Рядом с ней сидела ее компаньонка, примерно ее же возраста, тоже вдова и, если судить по одежде, имевшая отношение к Храму как посвященная мирянка. Увидев Кэсерила, компаньонка недоверчиво нахмурилась и крепче ухватилась за свое рукоделие.

Моля всех богов, чтобы тело не предало его, Кэсерил встал перед креслом провинкары на одно колено и склонил голову в почтительном приветствии. Одежды хозяйки замка были надушены лавандой, которая перебивала сухой запах старости. Кэсерил поднял взгляд, ища в глазах сидящей перед ним дамы искры узнавания. Если она его не вспомнит, он станет никем – и очень быстро!

Провинкара посмотрела ему в лицо и удивленно закусила губу.

– О Боги! Да, это вы, милорд ди Кэсерил! Добро пожаловать в мой дом!

И протянула ему руку для поцелуя.

Кэсерил, задыхаясь от волнения, склонился к ней.

Когда-то эта рука была изящной и белоснежной, с идеальными перламутровыми ногтями. Теперь же костяшки пальцев опухли, кожа покрылась коричневыми пятнышками, хотя ногти были безупречны – как и тогда, когда их хозяйка пребывала во цвете лет. Она и виду не подала, что заметила две слезинки, упавшие на ее руку из глаз Кэсерила, хотя уголки ее губ несколько и скривились. Она протянула ладонь, тронула бороду Кэсерила, провела пальцами по морщинам на его лице.

– Боги! Неужели я совсем состарилась? – спросила она.

Взглянув на нее, Кэсерил смахнул с глаз слезу. Нет, он не упадет перед ней на колени, рыдая, как рыдают дети.

– Прошло немало времени, ваша светлость!

– Так-так!

Она легонько похлопала Кэсерила по щеке и усмехнулась.

– А ведь это была подсказка! Разве я не учила вас, милорд, как нужно лгать слабому полу? Видно, я оказалась плохой учительницей.

Нисколько не стушевавшись, она отвела руку и обернулась к своей компаньонке.

– Я хочу познакомить вас со своей кузиной, леди Хьюлтар. Тесса! Могу я представить тебе милорда кастиллара ди Кэсерила?

Уголком глаза Кэсерил заметил, что комендант замка, увидев оказанный ему прием, расслабился и теперь стоял, сложив руки и прислонясь к дверному косяку. Не вставая с колен, Кэсерил несколько неуклюже отвесил поклон в сторону кузины провинкары.

– Вы слишком добры, ваша светлость. Увы, Кэсерил уже не принадлежит мне, как и прочие земли моего отца. А с ними я утратил и титул.

– Не говорите глупостей, кастиллар!

Голос провинкары окреп и возвысился.

– Мой милый провинкар уже лет десять как пребывает в мире ином, но уверяю вас – демоны Бастарда сожрут первого, кто назовет меня иначе, чем провинкара. Стойте на своем, мой милый, и не позволяйте врагам усомниться в вашей твердости.

По лицу кузины хозяйки замка было видно, что она не одобряет слов своей родственницы. Да и Кэсерил счел благоразумным не уточнять, что по закону титул провинкары теперь принадлежит невестке хозяйки, поскольку провинкаром после смерти отца стал их сын. Впрочем, скорее всего, и сам нынешний провинкар не рисковал огорчать собственную мать, напоминая ей, что времена изменились, а с течением лет меняется все.

– Вы всегда оставались для меня центром вселенной, ваша светлость, как бы далеко от этого центра я ни находился, – проговорил Кэсерил.

– А вот это уже лучше, – одобрительно кивнула провинкара. – Мне нравятся мужчины, умело распоряжающиеся своими мозгами.

И, обратившись к коменданту, она произнесла:

– Ди Феррей! Принесите кастиллару кресло. И возьмите еще одно себе – не торчать же вам там одинокой вороной!

Комендант, явно привыкший к такому обращению, улыбнулся и пробормотал:

– Конечно, ваша светлость.

Он принес резное кресло для Кэсерила, почтительно проговорив: Не угодно ли присесть моему господину? после чего из соседней залы принес кресло для себя и сел, поставив его в некотором отдалении от хозяйки замка и ее гостя.

Кэсерил поднялся с колен и уселся в кресло. Благословенны удобства цивилизации!

– Как я понял, у вас гостят принц и принцесса, ваша светлость! Я видел их возвращающимися с прогулки, когда пришел в замок. Я не рискнул бы побеспокоить вас, если бы знал, у вас в доме остановились столь высокие гости!

Он точно не рискнул бы!

– Они здесь не гости, кастиллар. Они у меня живут. Валенда – тихий, чистый городок, но… но моя дочь не вполне здорова. И ей здесь гораздо комфортнее, чем при этом сумасшедшем королевском дворе. Слишком много суеты и беспокойства.

Усталость и озабоченность промелькнули в ее взоре.

О Боги! Неужели и леди Иста здесь? Вдовствующая королева Иста – поправил себя Кэсерил. Когда он впервые появился в Баосии, совсем наивным и неоперившимся юнцом, младшая дочь провинкары Иста казалась ему совершенно взрослой женщиной, несмотря на то что была старше Кэсерила всего на несколько лет. К счастью, и в столь несознательном возрасте он был достаточно неглуп, чтобы никому не открыть тайну своей влюбленности в эту красавицу. Брак с королем Иасом (его второй брак, ее – первый), несмотря на значительную разницу в возрасте, казался естественной наградой ее неземной прелести. Кэсерил, да и вообще все вокруг ждали, что она вскорости овдовеет, хотя никто не предполагал, что это произойдет столь поспешно.

Провинкара же, сбросив с себя усталось щелчком пальцев, спросила:

– А как вы? Последнее, что я слышала о вас, так это то, что вы были посланником провинкара Гвариды!

– Это было… некоторое время назад, ваша светлость!

– Так как вы здесь оказались?

Она оглядела Кэсерила с ног до головы.

– И где ваш меч?

– А, это…

Автоматически он тронул бедро, где, увы, не было ни меча, ни перевязи, на которой обычно висит оружие.

– Я потерял его при… Когда маршал ди Джиронал повел войска короля Орико на Северный берег, чтобы провести зимнюю кампанию… да, это было три года назад, он сделал меня комендантом крепости Готоргет. Когда же маршал был вынужден отступить, нам пришлось девять месяцев держать оборону против армии рокнарийцев. Обычные дела, вы же понимаете! Клянусь, во всей крепости не осталось ни одной крысы, которая избежала бы шампура, но потом пришла весть, что ди Джиронал заключил с рокнарийцами перемирие, и нам было приказано сложить оружие и выйти из крепости, которая досталась нашим врагам.

Он слабо улыбнулся, погладив колено левой ладонью.

– Единственным утешением для меня, – продолжил Кэсерил, – было то, что, по соглашению, за наш замок принц Рокнари выплачивал нам триста тысяч роялов. Кроме того, мы получили компенсацию за потери, понесенные во время девятимесячной обороны.

Пустяшная компенсация за жизни, которые мы потеряли.

– Рокнарийский генерал потребовал, чтобы я отдал ему меч моего отца. Сказал, что повесит его у себя в палатке, в память обо мне. Тогда-то я и расстался со своим оружием. А после этого…

Кэсэрил на мгновение погрузился в себя, и голос его задрожал. Но, откашлявшись, он продолжал:

– Там произошла какая-то ошибка. Кто-то что-то напутал. Когда прибыл список тех, за кого готовы заплатить выкуп, и сами ящики с роялами, оказалось, что моего имени в списке нет. Рокнарийский интендант клялся, что ошибки быть не могло, потому что деньги считали по количеству голов… И тем не менее ошибка произошла. Всех моих офицеров выкупили, а меня со всеми прочими этапом погнали в Виспинг, где и продали корсарам на галеры.

Провинкара глубоко вздохнула, а комендант, который по мере того, как Кэсерил продолжал рассказывать свою историю, все ближе и ближе склонялся к нему со своего кресла, выпалил:

– И вы, конечно, протестовали!

– Еще бы! Клянусь всеми пятью Богами. Протестовал весь путь до Виспинга. Протестовал, когда меня затащили на галеру и приковали цепями к веслу. Я протестовал, когда мы первый раз вышли в море, а потом… потом я научился воздерживаться от протестов.

Он вновь улыбнулся. Слова были для него словно маска для печального клоуна. К счастью, никто этого не заметил.

– Я был то на одном судне, то на другом… и довольно долго.

Девятнадцать месяцев и восемь дней, как он посчитал потом. Тогда же он один день был не способен отличить от другого.

– А затем, – продолжил он, – мне крупно повезло, потому что за моим корсаром погнался флот короля Ибры. Уверяю вас, волонтеры Ибры гребли лучше, чем мы, и вскоре догнали нас.

Отчаявшиеся уйти от погони рокнарийцы обезглавили двоих гребцов за то, что те якобы намеренно бросили весла. Один из несчастных все несколько последних месяцев был соседом Кэсерила по банке. Капли его крови попали Кэсерилу на губы, и он все еще чувствовал ее вкус – особенно когда начинал об этом думать. Он и сейчас ощущал ее остро-соленый вкус на своих губах. Когда ибранцы захватили корабль, они привязали к корме своих кораблей еще полуживых рокнарийцев веревками, сделанными из их же кишок, и тащили по морю, пока тех не сожрали акулы. Некоторые из освобожденных галерных рабов вызвались грести, но Кэсерил не смог. Он был так измотан последней гонкой, что еще немного и его выбросили бы за борт как совершенно бесполезное существо. Поэтому он просто опустился на палубу и плакал, мышцы же его все это время сводила судорога.

– Добрые ибранцы, – продолжал Кэсерил, – ссадили меня на берег в Загосуре, где я и проболел несколько месяцев. Вы же знаете, что происходит с человеком, если он долго жил в напряжении, а потом оно сошло на нет. Можно вернуться в состояние… полного, бессмысленного детства.

Он, словно извиняясь, окинул взором комнату. В его случае это был полный отказ всего организма, лихорадка, а потом, когда его спина поджила, на него напали дизентерия и горячка.

И все время он безудержно плакал. Плакал, когда служка в приюте Храма Материнского Милосердия в Загосуре предлагал ему пообедать. Плакал, когда восходило солнце. Плакал, когда садилось. Даже когда он случайно сталкивался в коридоре приюта с кошкой, он начинал рыдать. Рыдал, когда его отправляли спать. В любое время, без всяких видимых и невидимых причин.

– Я нашел временное убежище в приюте Храма Материнского Милосердия, а потом, когда мне стало лучше…

То есть когда слезы у него почти иссякли, и монахи решили, что он не сумасшедший, а просто нервный…

– …когда мне стало лучше, они дали мне денег, и я пошел сюда. Три недели пути.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

Кэсерил посмотрел на провинкару и увидел, что губы ее исказил гнев. Ужас скрутил его внутренности.

– Ваш замок был единственным местом, о котором я подумал, – поспешно проговорил он тоном извинения. – Простите меня, мне очень жаль!

Комендант щумно выдохнул и откинулся на спинку кресла, во все глаза глядя на Кэсерила. То же самое сделала и кузина провинкары.

Вибрирующим голосом провинкара провозгласила:

– Вы – кастиллар ди Кэсерил! Они должны были дать вам коня. Они должны были дать вам эскорт!

Кэсерил всплеснул руками, и в этом жесте страх боролся с несогласием.

– Нет, нет, моя госпожа! Они… они сделали для меня достаточно много.

Он понял, что провинкара гневается не на него. О Господи! Горло сдавило, комната в его глазах закачалась. Нет! Только не здесь! Он решил не откладывать.

– Я хотел бы предложить вам свои услуги, ваша светлость, если вы найдете, как меня использовать. Признаюсь, пока я способен не на многое. Но только пока.

Провинкара устроилась поудобнее, положив подбородок на тыльную сторону руки, и изучающе посмотрела на Кэсерила. Через мгновение она произнесла:

– Когда-то, в бытность пажом, вы замечательно играли на лютне.

– О! – произнес Кэсерил, а его скрюченные мозолистые руки попытались спрятаться друг в друге.

Он улыбнулся, положил ладони на колени и сказал извиняющимся тоном:

– Увы, моя госпожа, только не сегодня.

Провинкара наклонилась вперед и бегло осмотрела его покореженную левую руку. Затем, поджав губы, вернулась в обычную свою позу и проговорила:

– А еще, как я помню, вы прочитали все книги в библиотеке моего мужа. Начальник придворной службы пажей за это жаловался на вас, но я велела ему оставить вас в покое. Насколько я понимаю, вы собирались стать поэтом.

Кэсерил не был уверен даже в том, сможет ли его правая рука удержать перо.

– Я полагаю, когда я ушел на войну, я спас Шалион от изрядного количества плохой поэзии, – сказал он.

Привинкара пожала плечами.

– Да, кастиллар, вы меня озадачили. Я не уверена, что в бедной Валенде есть достаточно должностей, которые вы могли бы занять. Придворный, армейский капитан, комендант замка, посланник…

– Увы, с тех пор, как умер король Иас, я перестал быть придворным. В качестве капитана я помог проиграть сражение за Далус…

После чего почти год гнил в казематах Браджара.

– …как комендант замка я не выдержал осады, а когда я служил посланником, меня дважды чуть не повесили – как шпиона.

Он на мгновение задумался. И три раза пытали за то, что пославший его нарушил соглашения.

– Что я умею теперь? – продолжил Кэсерил. – Грести веслом. И знаю пять способов приготовления крысы.

Я и сейчас не отказался бы от хорошей порции крысятинки.

Он не знал, что именно провинкара читает в его глазах. Может быть, то, насколько сильно он вымотан. А может быть, то, насколько голоден. Наверное, последнее, потому что провинкара ехидно улыбнулась.

– Отужинайте с нами, кастиллар! Хотя я и не уверена, что мой повар сможет попотчевать вас рагу из крыс. Нынче в Валенде не сезон. А я тем временем подумаю о вашем деле.

Не доверяя голосу, Кэсерил склонил голову в благодарном поклоне.

Поскольку все еще продолжалась зима, обедали в полдень, в торжественной обстановке, в главном зале замка. Обед был обилен и разнообразен. Ужин же накрывали с меньшей помпезностью и, следуя введенным провинкарой правилам экономии, из того хлеба и мяса, что оставались от обеда. Впрочем, отсутствие разнообразия в блюдах хозяйка дома с избытком и щедро восполняла разнообразием изысканных вин из погребов замка. Летом, когда окружающие замок равнины дрожали от источаемой раскаленной землей жары, все было наоборот: днем перекусывали на скорую руку, зато после захода солнца наедались вволю, расположившись под светом ламп в прохладном внутреннем дворике замка. Такого же правила придерживались все жители Баосии, независимо от титула и должности.

В небольшом зале в новой пристройке, совсем недалеко от кухни, за столом собралось всего восемь человек. В центре стола устроилась сама провинкара, посадив Кэсерила на почетное место справа от себя. Кэсерила немало смутило присутствие самой принцессы Изелль, которая сидела слева от хозяйки, а также принца Тейдеса, который устроился напротив принцессы. Он несколько успокоился, когда принц, чтобы скоротать время, принялся бросаться хлебными шариками в свою старшую сестру – занятие, которое его бабушка прекратила одним только строгим взглядом. Принцесса метнула в брата огненно-яростный взгляд, но внимание ее отвлекла Бетрис, устроившаяся рядом с братом, чуть наискосок от Кэсерила.

Бетрис с плохо скрываемым любопытством, хотя и дружески, улыбнулась гостю, показав ямочку на щеке, и уже хотела что-то сказать, как тут слуга принялся обходить стол с большим сосудом для омовения рук. Теплая вода была ароматизирована вербеной. Руки Кэсерила дрожали, и он уже не смог скрыть этого, хоть и поспешил воспользоваться мягким льняным полотенцем. Кресло прямо напротив него оставалось пустым.

Кэсерил кивнул в его сторону и спросил провинкару безразличным тоном:

– Присоединится ли к нам вдовствующая королева, ваша светлость?

Провинкара нахмурилась.

– Иста нездорова, к сожалению… Она ужинает у себя.