Лоис Макмастер Буджолд
Адмирал Джоул и Красная королева
– Проще сказать, чем сделать. Ты сама знаешь почему.
– Ну, если ты дрожишь от страха, что тебя осудят те, кто застрял в Периоде Изоляции или еще более дремучих временах и местах, хотя Период Изоляции закончился еще до их рождения… Хочешь сыграть в игру «А как бы поступил Эйрел?». Знаешь, Оливер, он бы сказал так: «Да расскажи об этом, черт возьми!» Или воспользовался бы более крепким выражением. – Она задумчиво сощурилась. – Надо сказать, такой взгляд на вещи приводил в ужас его молодых помощников, когда он уже был в том возрасте, что помощники стали намного моложе его. Старшее же поколение – помнившее, как он куролесил в Форбарр-Султане в молодости, в те самые черные для него годы после страшной гибели первой жены, – не удивилось бы ничему. А впрочем, младшее поколение не затевает бесед со стариками, если можно этого избежать, так что их иллюзии остались при них.
«Уж не Майлза ли она имеет в виду?» – спросил себя Джоул.
Корделия подняла на него взгляд. В ее серых глазах – понимание и мягкая улыбка.
– Оливер, с тобой всё в порядке. И вообще всё в порядке. Это современный Зергияр, а не Барраяр прошлого. Никто никого не убьет в порыве праведного гнева, правда.
– Но при этом даже ты говоришь об «анонимно пожертвованной яйцеклетке».
Теперь она уже не улыбалась.
– Активно нарываться на неприятности тоже не стоит.
Он невольно усмехнулся.
– Просто попробуй! – подначивала Корделия в своей обычной, слегка бесцеремонной манере. – Вот когда соберетесь со своими ребятами с базы посплетничать у кулера, или где вы там тусуетесь, на базе или наверху. Так и скажи: «А я сыном думаю обзавестись, как только пятьдесят стукнет». Или что-то вроде того. Молодежь, допустим, не поймет, но почти у всех старших офицеров есть дети. Ты обнаружишь, что вступил в клуб, о котором раньше и знать не знал. Попроси у них совета, им это наверняка понравится.
А что, в этом, пожалуй, есть свой резон. Но так просто сдаваться тоже не хотелось, и он пробурчал, сурово нахмурив брови:
– Солдаты Империи не сплетничают. Мы обмениваемся стратегически важной информацией.
– Ну да, кто б сомневался, – хихикнула Корделия, прикрыв рот ладошкой. – Да вы все там сплетничаете как прачки.
– Так точно, ваше сиятельство, – ухмыльнулся он в ответ. – Как прачки, разве что врут и хвастаются больше. – На сердце как-то полегчало, хотя и не совсем понятно почему.
Корделия стояла совсем близко: только руку протяни – и она в его объятиях… Нагретые солнцем штабеля мешков с этой бетонной дрянью… Они надежно укрыты здесь, в тени, никто их не видит. Как странно, Корделия высокая, а он выше – в который раз уже он это отмечает, когда стоит так близко… Их словно баюкала, мягко окутывая, тишина – даже рев и гул взлетающих и заходящих на посадку катеров доносился словно бы издалека, едва слышно. Они как будто далеко-далеко от всех – за сотню километров, где-нибудь в вулканических горах. Отправились на пикник? А почему бы и нет? Неплохая идея на эти выходные…
Он вдыхал запахи, витавшие в знойном воздухе. Едва уловимый, дразнящий запах пота, запах ее волос, ее душистого мыла, смешивался с запахом пластобетонной пыли. Ее губы… дразнящая улыбка, она чуть запрокинула голову и смотрит на него. Замерла неподвижно и не отстраняется от него. Что бы это значило? Стоп! Что за странные мысли? Похоже, некая безмозглая часть его тела на полном серьёзе полагает, что привалить вице-королеву спиной к штабелю мешков и взять ее вот так, стоя, – это прелестное продолжение дня, причем для нее тоже.
«Ну уж фигушки! Слышь, ты, безмозглый олух, ничего подобного я тебе с вице-королевой сотворить не позволю».
Так, так… И долго еще продлится действие этого бетанского чудо-спрея, хотелось бы знать?
Оливер стряхнул с себя морок и резко отпрянул. Ему показалось – или она затаила дыхание и резко выдохнула? Самому ему точно пришлось унять бешено колотящееся сердце и незаметно отдышаться. Хотелось бы надеялся, что она ничего не заметила.
– Ну-с, ваше сиятельство, – произнес он бодро, – на ужин?
Она не сразу отошла от штабеля. Опустила голову. На губах играет улыбка. Любезная улыбка – для головида, не для него.
– Как скажешь, Оливер. Веди.
Он хотел было предложить ей руку, но упустил момент, и она уже оказалось впереди. Пришлось последовать за ней.
«Я раздобуду лодку. Обязательно».
* * *
Когда они шли к помещению офицерской столовой, Корделия старалась скрыть огорчение. Она была почти уверена, что Оливер вот-вот ее поцелует. И почти уверена, что ей бы это понравилось. Раньше нравилось, в определенных особых случаях…
«Не глупи, женщина. Он предпочитает мужчин». Она уже много лет это знает.
«Да ну? Почему же он тогда не нашел себе никого за три прошедших года?» Не в те неимоверные первые месяцы, конечно. Но она знала, что Джоул пользовался вниманием представителей обоих полов и даже одного гермафродита. Видела все собственными глазами, когда они жили в Форбарр-Султане, и потом, когда он получил назначение на Зергияр. Оливер всех избегал, с головой окунувшись в новые рабочие задачи, в которых у него – помощника человека, облеченного высшей властью на планете, – недостатка не было. Затем последовал тот удивительный период, когда он так увлекся Эйрелом, что никого другого не замечал. И только со временем блестяще научился всем своим видом демонстрировать недоступность, – как верная форская матрона. Как и она сама, надо полагать, но она-то была женой Эйрела, мало кто рискнул бы досаждать ей назойливыми предложениями. Она никогда не придавала значения пустякам, и это тоже, несомненно, помогало сгладить острые углы. А в случае, если какой-нибудь наглец не понимал намеков, Имперская СБ вполне была в состоянии намекнуть на тщетность его надежд. Обычно это помогало.
Но конечно, что и говорить, опыта в отваживании поклонников Корделии явно не хватало. Да и откуда ей было набраться опыта в таких вещах? Ей было тридцать три года, она была капитаном корабля Бетанского астроэкспедиционного корпуса, а ситуация настолько далека от романтики, насколько это только возможно, и тут вдруг Эйрел, – ха! – влюбился в нее, а точнее, буквально обрушился на нее со своей любовью, – на губах мелькнула улыбка. Ей вспомнилось это на редкость удачное определение Оливера. Да, Эйрел влюблялся именно так, – и с той поры её жизнь уже никогда не была прежней.
Она подумала об откровенности Оливера – реальной, а не в этом деле с «Плас-Дэн». Корделия только сейчас поняла, что он пытался постичь суть «технологического аборта», не имея слов или даже представлений. Он не знал, как пережить этот опыт. Поможет ли, если она предложит дать погибшей зиготе имя? Или вызваться помочь ему сжечь посмертное приношение? Не слишком ли это назойливо? Оскорбительно? Или это просто не укладывается в голове? Она определенно слышала боль в его голосе. А может быть, выслушать и посочувствовать – уже достаточно? Стать единственным другом, с которым он мог поговорить.
«Проклятие. Я хотела, чтобы это был дар радости, а не… не так».
Офицерская столовая на базе делилась на две части. Внизу кафетерий для тех, у кого нет времени ждать, наверху уже не столь утилитарное заведение с широкими окнами, с видом на космопорт. Готовили для обоих залов на одной кухне, только у блюд, подаваемых наверх, лучше сервировка. И она, и Эйрел нередко проводили рабочие встречи за едой в этой столовой, когда приезжали на базу по делам колонии. Обычно они занимали небольшой отдельный кабинет из тех, что располагались по обе стороны главного зала. Но сегодня Оливер просто провел ее за столик у окна. Все на них смотрели, пока они шли к столику. Персонал, конечно же, немедленно уделил им особое внимание. Официант оказался не новичком и уже не трепетал в присутствии своего адмирала и вице-королевы.
Расправляясь с салатом и главным блюдом, они обсудили первостепенные, по мнению Корделии, практические вопросы – из нескольких тысяч. В частности, как именно повлияет строительство новой базы. Оливера слегка забавляли ее тайные надежды на то, что крупные инвестиции и привлечение большого числа строителей дадут толчок к развитию Гридграда, и центр колонизации переместится из Каринбурга с его полупустынной экосистемой – не говоря уже о границе тектонических плит, и, как следствие, спящих вулканах – на более благоприятные, процветающие и геологически стабильные территории.
– Прежде всего, это место никогда не предназначали именно для столицы колонии, – доказывала она. – Его выбрали потому, что пещеры горы, которая сейчас называется Маунт-Тера, отлично подошли под склад. Там прятали все необходимое для флота вторжения, чтобы всякие разные, вроде, хм… пролетающих мимо кораблей Бетанского астроэкспедиционного корпуса не обнаружили склад, пока старая военная партия разрабатывала свой идиотский план завоевания Эскобара. И пещеры выполнили своё назначение в точности, как от них и ожидалось, – надо отдать должное проклятым головорезам старого императора Эзара.
Оливер поднял руки, признавая поражение, – они обсуждали это уже не впервые.
Краем глаза Корделия заметила, что кто-то приближается к их столику, и этот кто-то – вовсе не официант с десертом. Она умолкла на полуслове и оглянулась. К ним подошла адъютант Оливера, лейтенант Фориннис. Что-то случилось? У Корделии ёкнуло сердце. Но тут девушка робко, нерешительно отсалютовала, и Корделия успокоилась.
– Адмирал Джоул, сэр. Добрый вечер. Ваша светлость. – Фориннис почтительно повернулась к Корделии, изобразив нечто среднее между поклоном, армейским салютом и книксеном – видимо, сочла, что именно так и подобает приветствовать вице-королеву. – Прошу прощения, что прерываю вас… – и покосилась на опустевшие тарелки, оценив, очень ли некстати ее появление. – Я получила вот… это и не знала, что делать. Я показала его полковнику Мартин, но она тоже не знала, и поэтому сказала, что нужно спросить вас, сэр, поскольку вы, возможно, знаете всё про такие штуки. Мне сказали, что видели, как вы пошли сюда, ну и… вот оно.
В руке у нее был плотный конверт из цветной бумаги – вполне узнаваемая стилистика, хотя, по правде сказать, такого Корделия здесь увидеть не ожидала. Оливер тоже это узнал. Он, удивленно подняв брови, взял конверт и принялся его рассматривать.
– Ну-ну… что у нас тут, лейтенант?
– Полагаю, это приглашение на прием в цетагандийском консульстве. Хотя формулировки несколько… туманны. От лорда гем Сорена, надо полагать. – Она произнесла эту фразу с нескрываемым подозрением.
– Да, так оно и есть. Адресовано лично вам, ошибки быть не может. Написано от руки, как подобает молодому преуспевающему гему. Имеет в этом опыт, значит. Если он не сдрейфил и не воспользовался услугами опытного каллиграфа, что будет сочтено жуткой вульгарностью, если он на этом попадется. Бумага изготовлена вручную, хорошей выделки, несомненно, покупная.
Он извлек из конверта карточку, аккуратно поднес к носу и принюхался.
Корделия, откровенно забавляясь, откинулась на спинку стула.
– Что еще можешь определить?
– Корица, роза и гардения, как я полагаю. Не слишком тонко, хотя, возможно, он сделал поправку на адресата, что предполагает некоторые попытки соблюсти дипломатический этикет. Или даже, не приведи господь, прямолинейность. Посмотрим, что скажете вы, Корделия.
Он передал ей карточку вместе с конвертом.
– Но ведь мужчина не должен поливать письма духами? – смущенно спросила Фориннис. – Или у них в консульстве все приглашения такие?
– Вы когда-нибудь слышали о языке цветов, лейтенант? – поинтересовалась Корделия.
Девушка нахмурила бровки.
– Кажется, такой обычай был в Период Изоляции? У каждого цветка свое значение? Красная роза – любовь, белая лилия – скорбь и прочая ахинея?
– Именно так, – сказал Оливер. – Ну а цетагандийская гем-культура, когда они на своей территории, не ограничивается только цветами. Произведения искусства, художественный вкус в выборе предметов и их сочетаниях, цветы и – само собой – ароматы, вы их сами упомянули. Все они несут зашифрованные послания.
– Значит, я должна показать это послание службе безопасности базы? Правильно?
– Э-э… Кодируются, как правило, светские послания, – пояснил Оливер. – Плазменными пушками они обычно изъясняются прямо, без всяких изысков. Уверен, что это ранит их чувство прекрасного.
– А-а… прекрасного, – протянула Фориннис с сомнением, не требующим расшифровки.
– Итак, элементы, которые тут важны, – продолжил Оливер, – это выбор бумаги, чернил, стиль каллиграфии, подбор слов, за скрытые поэтические аллюзии – дополнительные очки, плюс способ доставки. Кстати, как оно к вам попало?
– Кто-то, видимо, отдал его у ворот, а затем его доставили с общей почтой базы.
– Понятно.
Девушка вытянула шею, разглядывая письмо, которое всё еще находилось в руках у Корделии.
– И что оно говорит? То есть, передаёт?
– Ну, начнем с того, что написано оно в корректной форме, что означает уважение – в личном или профессиональном плане, – начал Оливер.
– Или всего лишь следование рекомендациям учебника по этикету, – добавила Корделия. – Что, впрочем, не свидетельствует против этого мальчика.
Она отдала послание Оливеру, тот повертел его и так, и эдак.
– Бумага сама по себе довольно нейтральна, – продолжил он. – Цвета конверта и карточки сочетаются вполне приятно, так что скрытой враждебности нет. Стиль каллиграфии формальный, не фамильярный, но и не официальный. Но вот запахи… хм…
– Что? – едва ли не простонала Фориннис.
Корделия пояснила:
– Корица означает «сердечность», «теплое отношение», что, предположительно, дает намек на то, как именно интерпретировать остальные ароматы композиции. Розы – на сей раз даже цетагандийцы следуют здесь традиции Старой Земли: любовь, страсть или дружба, в зависимости от оттенка розы.
– А можно разве определить цвет розы по ее запаху? – усомнилась Фориннис.
– Цетагандийцы могут, – сказал Оливер. – Как и многие другие люди, надо лишь немного попрактиковаться. Сверхспособностей для этого не требуется.
– И… о, неужели?… как же я забыла гардению! Оливер, сделай одолжение.
– Надежда, – тихо проговорил он, чуть сощурившись, но в остальном сохраняя полную невозмутимость. – Лорд гем Сорен просит вас о свидании, лейтенант, и надеется, что вы согласитесь на его просьбу. – С этими словами он вернул девушке послание.
Та взяла бумагу с неподдельным изумлением.
– Ну и ну! Зачем?
Корделия нахмурилась. Ничего доброго ни для гем-лорда, ни для форессы-лейтенанта это не предвещало. И что теперь делать ей, Корделии: психовать или усесться поудобнее и смотреть шоу? Пока что можно усесться поудобнее…
– Что тут скажешь… Гемы очень амбициозны, – пояснил Оливер. – Об этом геме мне известно совсем немного, но можно предположить, что он хочет либо выставить в дурном свете вас, либо в хорошем – себя.
Фориннис все еще пребывала в недоумении.
– Я не совсем поняла вас, сэр.
Оливер задумчиво потер ладонью губы.
– Вот и другой вариант. Атташе по культуре… Зачастую это шпион под прикрытием. А самый ловкий способ шпионить за боссом противника – встречаться с его секретарем.
– Сэр! Да я бы никогда!.. – искренне вознегодовала Фориннис.
– Я и ничего такого и не предполагал, лейтенант.
– Это, конечно, работает в обе стороны, – заметила Корделия. – Оливер, у вас есть подходящая деза, чтобы скормить на этой неделе цетагандийскому консульству?
Лейтенант, явно заинтересовавшись, слегка расслабилась.
– Да ничего такого вроде. А у вас?
– Сразу не скажу. Надо подумать.
– Но что мне со всем этим делать, сэр? – спросила Фориннис, помахивая своим… любовным посланием? Приманкой? В конце концов, цетагандийцы способны лгать на языке цветов не хуже прочих, не генмодифицированных людей.
– В данный момент мы с Цетагандой не воюем, а дипломатические отношения между нами даже нельзя назвать напряженными.
«По меркам Оливера, разумеется», – подумала Корделия.
– Я бы сказал, лейтенант, что вы можете принять или отклонить это предложение, как вам больше нравится.
– Впрочем, если вы пожелаете отбрить парня, адмирал Джоул предоставит вам полезные справочные материалы, – заметила Корделия.
– Есть справочное пособие для военных при дипломатических миссиях в Цетагандийской империи, я обращаю на него ваше внимание, лейтенант, но только для общей, так сказать, информации по этому вопросу. Не советую следовать ему, если вы не специалист. Слишком много чести. – И через пару секунд добавил: – А еще это пособие очень длинное и подробное.
– Вы его читали, сэр?
– Да, пришлось зубрить эту чертову книжку, когда я стал личным помощником премьер-министра. И пригодилась она мне гораздо раньше, чем я ожидал. На Ступице Хеджена – в той войне.
– Да, сэр. – Фориннис смотрела на него, задумчиво хмурясь. – Так вы полагаете, это пригодится для… дальнейшей карьеры? «Знай своего врага»?
– Как любил адмирал Форкосиган, знать нужно всё. Это, конечно, никому не доступно. Но он учил, что надо стараться этого достичь, пытаясь снова и снова. Я счел необходимым предупредить вас о возможных рисках и надеюсь, вы это обдумаете. С остальным, полагаю, вы справитесь сами.
– Сэр… Спасибо вам, сэр! Мэм… Спасибо, что уделили мне внимание. – Она по-военному отсалютовала и отошла от их стола, вертя в руках письмо, с совершенно несчастным и потерянным видом.
Корделия старалась сохранять невозмутимость, с трудом сдерживая смех.
– Оливер, как не стыдно! Ты же подзуживал бедную девочку!
– Эй, это моя работа наставника. А может, я просто проявил милосердие к несчастному гем-лорду.
– То, что ты натравил на него Фориннис, вряд ли можно квалифицировать как жест милосердия.
– Ну… там видно будет, как оно сложится. Хотел бы надеяться, что она сама мне потом доложит.
– Если доложит, не забудь со мной об этом посплетничать. Нет, ну надо же!
– Договорились. Встречаемся у городского фонтана, прихвати стиральную доску.
– Я принесу свое грязное белье, если ты принесешь свое.
– Пожалуй, не стоит и дальше уподобляться прачкам, э? – улыбнулся он.
Тут как раз принесли десерт, и разговор прервался. Оливер посмотрел в ту сторону, куда ушла девушка, и сдавленно хихикнул.
– Эй, я тоже хочу посмеяться, – заметила Корделия.
– Просто это её ароматное письмецо напомнило мне одну из Эйреловых историй. О боже, надо ли ее рассказывать? Я ведь, наверное, единственный живой свидетель…
– И если ты упадешь замертво, она будет потеряна для исторических хроник? Ну же, Оливер, делись.
История явно была не из тягостных, иначе бы он так не ухмылялся.
– Тебе, может, и расскажу. Не могу представить, как рассказать такое Фориннис. Да и вообще кому-то другому. – Он прожевал кусочек щербета. – Ладно… итак, эта войнушка на Ступице Хеджена закончилась, и мы надолго зависли на орбите Вервана. Юный Грегор обхаживал верванцев, всячески старался произвести хорошее впечатление. А мы с Эйрелом тем временем разбирались с деталями – шестисторонним соглашением о прекращении огня и мирным урегулированием. Был там один совершенно несносный цетагандийский посланник, который решил, что нам можно морочить голову, хотя войну-то они проиграли. Он пачками слал все эти письма, написанные от руки каллиграфическим почерком, очень официальные и якобы уважительные. Несладко пришлось тому бедняге, который все это расшифровал…
– Этим беднягой был ты?
– Чаще всего – да. По крайней мере мне доставались самые пылкие. В общем, на нас обрушили лавину посланий, и каждое последующее оказывалось всё ароматнее, порой до десятка запахов в одном письме. Мы умаялись отсылать их в лабораторию для химического анализа, чтобы убедиться, что все верно разнюхали. И большинство писем, если интерпретировать должным образом, что, по мнению отправителя, нам было не по зубам, – содержали всяческие смертельные оскорбления. Этот гемский засранец уже совсем довел Эйрела своими выходками, и, когда я пытался расшифровать самое последнее, он заявил: «Дай-ка мне эту записюльку», вырвал письмо у меня из рук и проследовал в туалет. Где и пометил послание… э-э… собственным персональным запахом.
Корделия, чтобы не расхохотаться в голос, прижала ко рту салфетку.
– О! Понятно… – Да чего уж тут непонятного? Разумеется, Эйрел его описал.
– «Им не составит труда интерпретировать это послание», – сказал он. А потом запихнул письмо в тот же конверт, в котором его доставили, и велел мне отнести его обратно на цетагандийский флагман. О, ну и видок был у посланника! Не помню, когда еще я так веселился. Выражение лица было непередаваемо, даже под боевым раскрасом.
– Ох, батюшки! И что же было дальше?
– Посланник ни слова не сказал. Но, очевидно, Эйрел был прав, что они всё поймут. Этот тип из делегации исчез, а следующий представитель оказался более миролюбивым и не усердствовал с запахами.
– Ты прав. Я никогда об этом не слышала.
– О, исторические хроники весьма старательно умалчивают об этой переписке. Причем, насколько я знаю, с обеих сторон. Я счел, что это было проделано идеально, но нужно, чтобы оценить по-настоящему, это надо было видеть собственными глазами. И я окончательно понял, что Эйрел сделает для Барраяра всё, что угодно. Не зная границ.
– Это… правда.
– За этот жест Эйрелу было абсолютно не стыдно. Ход определенно сработал и нагнал на цетов страху. Впрочем, потом он слегка устыдился, что его таки вывели из себя.
– О да, у него был на этом пунктик.
«Эйреловы истории, – подумала Корделия. – Мало-помалу всё его неизмеримое присутствие сводится к таким вот «Эйреловым историям».
– Терпеть не могу говорить о нем речи на публику, – вздохнула она. – Каждая выдержанная, отредактированная речь, из которой вырезаны ненадлежащие фрагменты, приводит к тому, что он выглядит мельче и проще. Его идеализируют, превращают реального человека, каким он был, в символ, который сами хотят видеть.
– Может быть, в символ, который им необходим?
Она отрицательно покачала головой:
– Лично я думаю, что им надо привыкать иметь дело с правдой.
Он поморщился:
– На меня в прошлом и так свалилось слишком многое, о чем следовало молчать…
Она понимающе кивнула.
– …но черт побери, как же я рад, что мне не приходится произносить эти дурацкие речи.
– О да.
