Лизелотта Вельскопф-Генрих
Харка, сын вождя
Чужак
Когда на следующий день Сыновья Большой Медведицы продолжили странствие, раны, полученные в битве, напомнили о себе с еще большей остротой и еще больше затрудняли движения, чем вчера, когда воины были не так восприимчивы к боли, – сначала в пылу сражения, а потом из-за смертельной усталости. Переутомленные члены словно заржавели во время ночного отдыха. Маттотаупа заметил, что из-за поврежденного бедра он не может так легко управлять мустангом, как прежде, а Солнечный Дождь вообще оказался небоеспособным и с великим трудом держался на лошади. Гибель же четырех воинов стала для Сыновей Большой Медведицы серьезной потерей, которую они смогут восполнить лишь через несколько лет.
С полдюжины мужчин и подростков находились в дозоре. Ведь никто не знал, что будет делать дальше побежденный отряд пауни. Может, они уже послали гонцов в свои лежащие южнее земли с призывом отомстить дакота. К тому же дозорные должны были не только предупредить о возможном приближении противника, но заодно и искать следы бизонов: враги врагами, а пища стала теперь едва ли не главной заботой изголодавшихся индейцев. Поэтому они ожидали вестей с удвоенным нетерпением, но чувств своих никто не выражал.
Ветер опять реял над прерией, гнул к земле траву. Далеко на западе отчетливо проступили очертания Скалистых гор. На третий день Сыновья Большой Медведицы достигли ручья, который был шире, глубже и стремительней, чем все ручьи, что попадались им на пути. На вершинах гор, ограничивавших зеленую равнину на западе, все еще белели снежные шапки, однако снег на высоких склонах уже таял. Харка смотрел на бурный мутно-желтый поток, жадно лизавший берега и злобно рычавший там, где путь преграждало принесенное откуда-то и зацепившееся за коряги дерево.
Нужно было искать брод, чтобы переправиться через этот ручей, превращенный талой водой в настоящую реку. Хавандшита, повидавший на своем веку много прерий, лесов и рек, уверенно повел их вверх по течению. Через два часа они нашли брод. Здесь русло расступалось, река, став почти вдвое шире, замедляла свой стремительный бег и кое-где из воды торчали песчаные отмели.
Маттотаупа спешился и, жестом подозвав Харку, передал ему повод мустанга, а сам вместе с Хавандшитой пешком отправился с копьем в руке на другой берег. Им не надо было снимать одежду: намокшие до колен кожаные штаны быстро сохли на воздухе. Индейцы так искусно выделывали кожу, что она становилась мягкой. Перед каждым шагом вождь выставлял вперед копье и пробовал глубину и силу течения. Перебравшись на другой берег и посовещавшись, они с шаманом вернулись назад и отдали приказ переправляться. Натянутые между еловыми жердями и прикрепленные к лошадям кожаные полотнища были подвешены достаточно высоко, чтобы оставаться сухими в неглубокой воде.
Женщины осторожно повели лошадей через ручей. Мальчики тем временем позволили своим лошадям немного порезвиться и освежиться в воде.
Когда последние странники ступили на южный берег Северного Платта, мужчины во главе колонны остановились, а за ними и все всадники. Было решено разбить лагерь на ночь прямо сейчас. Солнце еще стояло высоко в небе, и решение это всем показалось странным. Оно явно было вызвано какой-то особой причиной. Но никто не слышал предостерегающих криков дозорных, а Харка, ехавший в центре колонны, не видел, чтобы кто-нибудь из разведчиков возвращался. Впрочем, он мог и не заметить их в этой холмистой местности.
Ну что ж, у них еще будет время узнать, что заставило вождя принять такое решение. Все молча повиновались его приказу. Никто ни о чем не спрашивал, никто не суетился. Женщины принялись выбирать места для вигвамов. Жилища вождя и Хавандшиты должны были располагаться в центре лагеря.
Харка созвал свой отряд Молодых Собак и повел их к броду, где было безопаснее купаться. Но игры в ледяной воде не доставили им удовольствия. Они были голодны и мерзли быстрее, чем обычно, а потому вскоре вернулись в свои вигвамы.
Харка один бродил вокруг лагеря, изучая следы, и столкнулся с Шонкой, который возвращался из дозора. Ему пришло в голову, что, возможно, кто-то из разведчиков незаметно вернулся в лагерь и сообщил вождю что-то важное. Может, Шонка и был этим разведчиком? Харка пытливо посмотрел на юношу.
Тот почувствовал его взгляд.
– Чего ты уставился на меня? – сердито произнес он.
– Мне нет нужды смотреть на тебя, – холодно ответил Харка.
– Будешь таращиться – увидишь кое-что, что тебе совсем не понравится.
– Глаза нужны мне, чтобы видеть, и не важно, понравится ли мне то, что я вижу, или нет. Важно лишь не спать на ходу.
– Щенкам нужно пораньше ложиться спать, – язвительно произнес Шонка.
– Я – молодая собака, но не щенок.
– Можешь идти спать, если устал, только тебе придется рано вставать.
– Для детей дакота это дело привычное.
– Я могу будить тебя по утрам, если тебе не продрать глаза.
– Послушай, Шонка, что за разговоры о сне посреди бела дня?
– Ты сам начал.
Харке было не по себе от этого разговора. Он чувствовал, что Шонка знает больше, чем говорит, и что то, что он скрывает, не предвещает ничего хорошего. Шонка забавлялся его любопытством, и ему стало досадно оттого, что он выдал это любопытство своим взглядом.
– Хорошо, я сам начал. А тебе обязательно нужно все повторять за мной? – презрительно бросил он.
Шонка насмешливо фыркнул и пошел дальше.
Харка вдруг почувствовал себя одиноким, ему стало плохо, как раненому, потерявшему много крови. Он и сам не понимал, откуда это чувство, но не мог от него отделаться. Сейчас его никто не должен был видеть, потому что он считал, что потерпел поражение, хотя последнее слово и осталось за ним. Он поспешил к отцовскому вигваму и тихонько проскользнул внутрь. Ему ничего не хотелось делать, и он лег на бизонью шкуру и стал смотреть на небо сквозь отверстие в крыше, служившее дымоходом. Кроме него, в вигваме никого не было.
Через какое-то время пришла Уинона. Она села рядом с братом, распустила одну из своих длинных косичек и снова принялась заплетать ее. Харка приветливо смотрел на нее. Она, почувствовав его взгляд, тоже задумчиво посмотрела на него и сказала:
– Шонка и его мать будут жить в нашем вигваме. Он потерял отца, а мы потеряли мать, и Унчиде трудно одной управляться с хозяйством, пока я не вырасту.
– Так… – Харка разгладил складку на своей кожаной рубахе. – И кто это тебе сказал?
– Унчида. А ей сказал отец. Ты бы тоже это услышал, но тебя не было.
– Меня не было?
– Да, тебя не было.
Они умолкли. Каждый пытался представить себе, что в этот момент думает и чувствует другой.
В сущности, все было так просто и естественно. В суровой борьбе за выживание люди племени жили как одна семья, все помогали друг другу. Не обходилось, конечно, и без неприязни и вражды, но они не играли особой роли в жизни племени. Дела и поступки определялись насущными потребностями.
Харка ничего больше не сказал по поводу услышанного. Шешока, вдова Белого Бизона, вождя мирного времени, перейдет со своим сыном в вигвам военного вождя Маттотаупы, потерявшего свою жену в битве с пауни. Никто не удивился такому решению. Его одобрил бы каждый воин и каждая женщина. Шешока, правда, была не так умна и красива, как мать Харки, но она была трудолюбива и скромна и всегда будет послушна Маттотаупе и Унчиде.
– У нас есть Унчида, – произнес наконец Харка.
Его сестра глубоко вздохнула:
– Это правда. У нас есть Унчида.
Харка снова погрузился в раздумья. Его отец как вождь взял на себя обязанность сделать из Шонки хорошего воина. Шонка был теперь кем-то вроде старшего брата Харки. Правда, и братья часто мерились силой, ловкостью, отвагой и самообладанием. Он решил спрятать свои чувства глубоко в груди и показать Шонке только то, что он, Харка, хоть и молодая собака, но уже не щенок. Он осмотрелся в вигваме, обдумывая, где ему отныне лучше всего спать. У входа, решил он. Хорошо, когда в любой момент можно тихо и незаметно уйти или прийти. Он только теперь заметил, что Уинона беззвучно плачет.
– А где Харпстенна? – спросил он, чтобы хоть немного отвлечь свою маленькую, но из-за смерти матери сразу повзрослевшую сестру.
– Он помогает Шешоке собирать вещи, – всхлипнув, ответила та.
– Так, значит, он помогает собирать вещи, – произнес Харка.
Нет, он не пойдет туда. Уинона тоже не пошла помогать им. Зачем Харпстенне понадобилось лезть в женские дела? Гораздо важнее было узнать, почему они разбили лагерь здесь, на берегу реки, днем. Вождь наверняка получил от разведчиков какое-то важное сообщение, о котором пока никто не говорил. Только так можно было объяснить его решение.
Харка вышел наружу. Шешока разбирала вигвам Белого Бизона. Пожитки, оружие, трофеи, шкуры, посуда уже были сложены и упакованы. Харка сделал вид, что его все это вовсе не интересует. На минуту задумавшись о том, где можно поскорее найти Четана, он побрел к табуну. Гнедая лошадь Четана, как и ее хозяин, получила в бою легкое ранение, и насколько Харка знал Четана, тот сейчас должен был заниматься своим мустангом.
Он не ошибся. Сделав вид, будто пришел просто проведать своего собственного коня, он как бы между прочим подошел к другу. С Четаном не надо было долго ходить вокруг да около, чтобы потом к тому же еще и остаться ни с чем. Его старший друг хорошо понимал, что Харке не терпелось узнать, почему воины вдруг остановились посреди бела дня. Юноша сел на траву, подвернув под себя ноги, как воин на совете, и Харка последовал его примеру.
– Ты – предводитель Молодых Собак, Харка Твердый Камень, Убивший Волка, – начал Четан, – и должен услышать из моих уст, что произошло и почему мы не пошли дальше. Причина в том, что наши разведчики опять нашли след! – Четан сделал паузу, чтобы сильней разжечь огонь любопытства, вспыхнувший в глазах Харки. – Это был след раненого человека, о чем говорит кровь на траве. Он хромал и, судя по глубине следов, нес что-то тяжелое – какой-то груз или человека. В одном месте после короткого привала он оставил странный предмет. Наверное, он просто забыл его, потому что предмет маленький и нести его нетрудно. Это была небольшая сумка, украшенная раковинами. Таких раковин наши мужчины никогда не видели. Это не те раковины, из которых делаются вапумы[6]. Хавандшита сказал, что у пауни нет таких раковин и что, хотя раковины проходят через руки многих индейских племен и совершают далекие странствия, таких Хавандшита никогда не видел.
– Значит, эти раковины принадлежали бледнолицему человеку?
– Они принадлежали человеку, который шел босиком.
– Босиком? Ни бледнолицые, ни краснокожие не ходят босиком. Наши разведчики пошли по следу чужака?
– Да, но очень осторожно. Хоть он идет босиком, возможно, это злой шаман и у него есть мацавакен.
– Его уже нашли?
– Еще нет. Но он идет очень медленно, и наши разведчики быстро догонят его. К вечеру мы узнаем, кто он и откуда эти раковины.
– Из-за этих загадочных следов мы и остановились?
– Да.
Четан умолк, видимо считая разговор оконченным, и Харка поднялся. Он решил не возвращаться в вигвам, пока чужака не поймают и не приведут в лагерь.
До наступления темноты оставалось еще часов шесть. Харка созвал Молодых Собак и отправился с ними к реке. Велев им сесть в круг, он объявил, что надо решить, чем заняться до вечера. Игры их сегодня мало привлекали. Мальчики были голодны, некоторые уже обессилели от голода, а некоторые к тому же потеряли отцов. Харка предложил заняться рыбной ловлей. Смастерить удочки было не трудно: на берегу росло много ивняка, из ветвей которого можно было вырезать ножами удилища. Правда, к кустам им пришлось идти по колено в воде, потому что берега были затоплены. Трое сбегали к табуну, принесли длинных волос из хвостов мустангов и, связав их вместе, изготовили лесу. Десять других искали наживку – насекомых и червей.
Закончив все приготовления, Харка и два его «младших вождя» выбрали и распределили места для рыболовов.
На несколько часов Молодые Собаки превратились в серьезных, молчаливых рыбаков, ловко закидывающих свои удочки и тянущих по поверхности воды лесу с наживкой. Время от времени рыбы выпрыгивали и хватали наживку. Воины и женщины при виде маленьких рыболовов одобрительно улыбались.
Когда солнце скрылось за цепью гор и по прерии пронесся вечерний ветер, стало быстро холодать и вскоре стемнело. Харка свистом созвал свое воинство. Юные рыбаки собрались и побросали свой улов – большую и мелкую рыбу – в одну кучу. Рыбы было не много, но и не так уж мало. Обычно мелкую добычу каждый оставлял себе, но так как пищи в лагере было мало, мальчики ни секунды не сомневались в том, что распределить улов должен вождь. Харка отправился на поиски отца.
Приблизившись к вигвамам, он сразу же увидел его. Маттотаупа, который сам ходил в дозор, только что вернулся в лагерь и сложил оружие в вигваме. Это означало, что им пока не грозила никакая опасность. Вождь как раз направился в сторону ручья. Возможно, он хотел посмотреть, как идут дела у маленьких рыболовов. Харка в двух словах доложил ему об успехах своих товарищей, и Маттотаупа пошел вместе с ним на берег. Осмотрев рыбу и, видимо, подсчитав в уме, что, возможно, удастся выделить каждому вигваму по несколько штук, он приказал поровну разделить добычу на всех. Мальчики с гордостью выслушали слова вождя, который принял их улов настолько всерьез, что даже велел разделить его на всех, как это бывает с добычей лишь после большой охоты на бизонов.
Харка принес в отцовский вигвам две рыбины. Войдя, он сразу заметил изменения: пол был устлан шкурами в два слоя, а посуды в глубине шатра стало вдвое больше. В центре вигвама краснели угли, заботливо присыпанные пеплом. Харка, с удовлетворением отметив про себя, что его треножная подставка для изголовья стоит слева от входа, там, куда он сам ее отодвинул, прислушался к разговорам, которые шепотом вели Уинона с Харпстенной и Унчида с Шешокой. Унчида замолчала, подойдя к очагу, взяла у Харки рыбу, вышла с ней наружу, выпотрошила и вычистила ее. Собаки тут же сцепились друг с другом за право проглотить скудные рыбьи кишки. Потом Унчида зажарила большую рыбу на вертеле, и, когда в вигваме запахло жареной рыбой, пришел Шонка. Все уселись вокруг очага, и каждый получил по куску рыбы и несколько ягод из запасов Унчиды и Шешоки. Закончив трапезу и убрав посуду, все, кроме Унчиды, разошлись по своим углам. Пришел наконец и Маттотаупа, и мать изжарила ему вторую рыбу, поменьше. Тот наспех проглотил ее.
У индейцев дакота не принято было укладывать детей спать. Им приходилось вставать с восходом солнца, поэтому они успевали так утомиться за день, что сами ложились без напоминаний и уговоров. Так было и сегодня. Женщины и дети вскоре затихли на своих ложах из шкур. Харка оставил узенькую щель у входа, через которую мог видеть залитый лунным светом клочок земли до соседнего вигвама. Где-то рядом во тьме шумела река. Разведчики так и не доставили в лагерь чужака, о следах которого рассказал Четан.
Маттотаупа снова покинул типи, и Харка с минуту видел его спокойно стоящим перед входом. Вождь, казалось, ждал кого-то. Он стоял, опираясь на правую ногу: рана на левой, вероятно, все еще болела. Кроме кожаных штанов, на нем была еще и кожаная куртка. Значит, никаких боевых действий не предвиделось. В бой индейские воины всегда идут с обнаженным торсом. На затылке вождя красовались перья орла, прикрепленные к головной повязке из змеиной кожи. Харка с гордостью смотрел на отца. Какой он высокий и сильный! Выше всех мужчин их племени, а среди них не было никого ниже метра девяноста. И плечи его были чуть шире, а руки крепче и мускулистей, чем у большинства воинов. Нелегко было бы найти ему достойного соперника, превосходящего его в силе и ловкости: вождь необыкновенно метко стрелял из лука и так же искусно метал копье. Вождю пауни и всем его воинам было далеко до него. Харка любил своего отца и гордился им. Позабыв за этими мыслями о том, что где-то в глубине вигвама спят Шонка и Шешока, он наконец заснул. Он хотел как следует выспаться, чтобы встать со свежими силами, когда разведчики приведут в лагерь чужака со странными раковинами.
Когда он по привычке проснулся на рассвете, вождя в вигваме еще не было. Харка тотчас же выскользнул наружу и пошел к табуну, чтобы по отсутствующим мустангам понять, кого из мужчин нет в лагере. Там он, как и ожидал, встретил Четана, который, судя по всему, спал рядом со своей лошадью. Они поприветствовали друг друга и посмотрели, как сменяются дозорные.
– Ты говорил, что наши разведчики еще до ночи приведут чужого воина в лагерь, – сказал Харка. – Но они не сделали этого.
У Четана дрогнули уголки губ.
– Они не сделали этого. Потому что не могли.
– Кто же им помешал?
– Зачем ты спрашиваешь? Как будто сам не понимаешь, кто мог это сделать.
– Пауни?
– Больше некому. Они увели у нас чужака из-под носа.
– Это видели наши разведчики?
– Они видели следы.
– И что теперь будет?
– Пауни разбили лагерь южнее отсюда. Без женщин и детей. Они начали Танец Бизонов [7]. Мы тоже начнем Танец Бизонов.
Четан прокашлялся:
– А если бизоны придут?
– Мы будем биться с пауни за право охоты.
– Хау.
В то утро, когда состоялся этот разговор между Харкой и Четаном, для Сыновей Большой Медведицы началась череда суровых дней. Часть мужчин несла дозорную службу, остальных Хавандшита по очереди созывал на Танец Бизонов – танец-заклинание, которым они надеялись привлечь в эту местность стада бизонов. Участники церемонии в бизоньих шкурах с рогатыми черепами бизонов на головах собирались перед вигвамами вождя и шамана и начинали, притопывая, ходить по кругу, непрерывно повторяя:
Добрый дух, дай нам бизонов, бизонов, бизонов,
бизонов, бизонов, дай нам бизонов, добрый дух!
Танец был утомительным. Ровное, монотонное пение так глубоко проникало в сознание слушателей, что они уже не могли думать ни о чем другом, кроме как о бизонах, а их голодные желудки аккомпанировали заклинателям. Казалось, сама природа кричит: «Бизоны!» Это слово слышалось и в шуме реки, и в шелесте травы. Так продолжалось и день, и ночь, и еще один день. Танцующие, разведчики, женщины и дети испытывали все бóльшие муки голода. Женщины уже начали отлавливать и закалывать собак. Мясо откормленных собак считалось у дакота лакомством, но откормленных собак давно уже не было и в помине: от них остались только кожа да кости. К тому же собаки стали осторожней и недоверчивей, а многие убежали в прерию, чтобы охотиться, вместо того чтобы грызться друг с другом за жалкие крохи, перепадавшие им в лагере, да еще и рискуя при этом оказаться на вертеле.
Добрый дух, дай нам бизонов, бизонов, бизонов,
бизонов, бизонов, дай нам бизонов, добрый дух!
Танец длился уже пятый день. Вигвамы были полны заунывных звуков, а в желудках их обитателей давно уже не было ничего, кроме жесткого собачьего мяса. Уцелевшие собаки убежали подальше от лагеря. Сыновья Большой Медведицы мрачно смотрели на погружающиеся в сумерки мутные воды реки, из которых дети, к счастью, все еще умудрялись выуживать каждый день по несколько рыбин. Вожделенные стада бизонов не появлялись. Непрерывающийся танец пока еще не дал никаких результатов, но уже отнял у дакота столько сил. Хавандшита больше не показывался людям на глаза. Он сидел в своем закрытом вигваме и «говорил с духами».
Все думали только об одном: что делать? Даже Молодые Собаки совещались. Зимой бизоны пасутся на юге, а весной возвращаются на север. Они должны вернуться! Ведь они всегда возвращались. Но они не показывались. На юг они ушли, в этом не было сомнений. Все помнили большую осеннюю охоту и богатую добычу. Но вот зима миновала, и мясо было съедено, а бизоны не возвращались. Пауни тоже ждали их.
Добрый дух, дай нам бизонов…
«Иначе мы умрем от голода», – думал каждый. Но вслух этого никто не произносил. Пойти на юг, навстречу бизонам, было бы самоубийством. Ведь на пути стоял военный лагерь пауни, которые тоже пели: «Дай нам бизонов…»
Харка видел, что отец не только похудел, как все остальные, но стал молчаливым и мрачным. Он почти не давал себе покоя. То и дело он вставал в круг, чтобы как вождь и первый воин, как самый главный человек и лучший охотник племени с рогатым черепом бизона на голове и белым горностаевым мехом на плечах вместе со всеми воззвать своим сильным голосом к Великому Духу:
Дай нам бизонов, бизонов, бизонов…
Но бизонов все не было. Последние скудные запасы пищи в лагере строго распределялись. Дети весь день проводили на реке со своими удочками, чтобы хоть как-то помочь взрослым. Если в ближайшее время положение их не изменится, придется решаться на какие-нибудь отчаянные меры.
Молча стоя с удочкой на берегу или по пояс в воде, Харка поглядывал на запад, где темнели горы. Там, в лесах, должна быть дичь. Может, им придется двинуться дальше, вверх по течению реки, в сторону гор, которых никто из них не знал и в которых, возможно, тоже жили чужие и враждебные им племена, как и на юге. Но если уж им не остается ничего, кроме гор и лесов, то, может, не стоило уходить от Черных холмов? Тем более что дичи им все равно надолго не хватит.
…Бизонов, бизонов, бизонов…
В один из этих дней Харка лежал на вершине плоского холма, спрятавшись в траве. Вокруг гудели жуки и порхали бабочки, но он, не замечая их, напряженно всматривался в даль. Он ждал возвращения Четана из дозора. У них не принято было посылать в дозор юношей, еще не посвященных в воины. Но мужчин не хватало, и поэтому старшим подросткам приходилось выполнять опасные задания. Харка в эти дни суровых испытаний старался постоянно быть рядом со своим старшим другом, который был для него и примером для подражания, и самым надежным источником новостей.
Солнце закатилось за горизонт. Голую, щемяще пустынную и унылую прерию оглашали звуки нескончаемой песни-заклинания. Шум реки усиливался: снег в горах таял все быстрее, и река становилась все полноводней.
Харка ни о чем этом не думал, он ждал друга в надежде, что тот принесет новые известия. И вот наконец Четан – уже в темноте, озаренной лучами первых звезд, – вернулся и, как они условились, на минуту заглянул к Харке. В его движениях была какая-то необычная для него торопливость, и это говорило не только о спешке.
– Ты еще мальчик, – прошептал он, – но знай: пауни прекратили Танец Бизонов. У них есть мясо.
Харка в первое мгновение не знал, что и думать об этом. Ему стало не по себе.
– Они охотились на бизонов?
– Они не охотились, но у них есть мясо.
Харка похолодел от ужаса:
– Как это? Откуда?
– Они разожгли костры и жарят мясо. Старая Антилопа бежал впереди меня и, наверное, уже докладывает об этом твоему отцу.
Старая Антилопа был лучшим бегуном рода. И его отец и дед тоже были быстрее всех, а один из трех сыновей Старой Антилопы – Молодая Антилопа – в свои пять лет уже обгонял своих семилетних товарищей. Неудивительно, что Старая Антилопа достиг лагеря раньше Четана и Маттотаупа узнал обо всем первым.
– Четан! Кто дал пауни мясо?
– Это тайна.
– Великая Тайна?
– Не знаю.
– И это бизонье мясо?
– Да, это бизонье мясо.
В первый раз за последние дни Харка вдруг остро почувствовал слабость. Бизонье мясо! Убийцы его матери жрут бизонье мясо, так аппетитно пахнущее жареное мясо, мозги, печень! Пьют живительный крепкий бульон! Убийцы!..
– Четан, как ты думаешь, мы нападем на них? Сколько воинов у пауни?
– Почти сотня.
– Сотня!..
Это означало троекратное превосходство.
Четан заторопился. Нужно поскорее сообщить важную новость. Харка пошел вместе с ним в отцовский вигвам.
Маттотаупа велел разжечь посреди вигвама огонь и сидел у очага с Солнечным Дождем. От красноватых бликов костра тени казались еще чернее. Харка проскользнул вглубь вигвама, где сидели Унчида, Шешока, Уинона, Харпстенна и Шонка. Доклад Четана еще больше взволновал его. Он не отрывал глаза от лиц вождей, молча смотревших друг на друга, и чувствовал, что их отчаяние и ожесточение достигли предела и они готовы начать борьбу за пищу, даже невзирая на численное преимущество врага.
Но откуда у пауни взялось мясо, не знали и они. Разведчики сообщили им лишь, что в лагерь пауни с юга пришел отряд воинов, которые несли бизонье мясо, завернутое в шкуры.
– Сыновья Большой Медведицы соберутся на совет, – сказал Маттотаупа, и это означало, что сегодня никаких решений принято не будет, ведь общий совет может быть назначен лишь завтра утром.
Харка, как и другие дети и женщины, лег спать, но уснуть не мог. Как бы ему сейчас пригодился мацавакен! Он один мог бы ночью нагнать страху на сотню вооруженных стрелами пауни! Мацавакен! Эта мысль все настойчивей сверлила его мозг, он уже был не в состоянии думать ни о чем другом.
Наконец он не выдержал и выскользнул из вигвама. Никто, кроме Унчиды, этого не заметил.
Харка подошел к вигваму шамана и остановился. На длинном шесте перед входом, среди колдовских масок и сушеных звериных шкур, раскачивался мацавакен, который убил его мать и который он добыл в битве, а затем принес в жертву. Он не смел взять его. Он не смел даже думать об этом. Долго он стоял перед шестом и смотрел на мацавакен.
Потом он покинул лагерь, чтобы в темноте, наедине с самим собой, разобраться в своих чувствах. На глазах у дозорных он перешел реку и пошел, мокрый и продрогший, на север. Там дозоров не было, поскольку широкую реку достаточно было охранять с южного берега. Харку никто не окликнул. Часовые знали, что сын вождя всегда действовал не только храбро, но и разумно.
Вооруженный ножом, он двинулся вверх по течению. С тех пор как с заходом солнца Сыновья Большой Медведицы прекратили бесполезный Танец Бизонов, вокруг царила мертвая тишина. Только река пела свою монотонную песнь.
Когда ночной ветер высушил кожу Харки, он нашел себе укромное место для отдыха, наблюдения и раздумий, окончательно решив провести ночь вне лагеря. Надев на голову венок из трав, чтобы стать еще незаметней, он спрятался в траве. Внимание, которое требовалось от него здесь, на лоне дикой природы, заставило его забыть о мацавакене и направило его мысли в другое русло. Он отважно боролся с голодом и усталостью. Ему хотелось испытать себя, проверить свое умение владеть собой.
Судя по положению звезд на небе, близилась полночь. Харка вдруг заметил севернее своего укрытия нечто странное: в одном месте трава качнулась в сторону против направления ветра. Причиной тому мог быть либо зверь, либо человек. Но шороха Харка не слышал. Тот, кто пошевелил траву, должен был быть очень ловким и иметь очень легкий шаг. Мальчик напряженно всматривался в темноту, но ничего больше не замечал. Значит, живое существо, поколебавшее траву, еще находилось там. Может, там нора зверя, а может, это человек, который затаился. Что же делать?
Харка не раз бывал с отцом на охоте и научился терпению. Он ждал. Потом поднял голову – медленно-медленно, так, чтобы движение травы не было заметно, – и от изумления даже вздрогнул: там, где, по его мнению, должен бы затаиться зверь или человек, он увидел человеческую ногу, маленькую, как бы детскую ступню. В таком положении, как если бы ее обладатель лежал на животе, зарывшись головой в траву. Может, кто-нибудь из Молодых Собак прокрался сюда вслед за ним, чтобы сыграть со своим «вождем» в войну и перехитрить его? Тогда он очень скоро убедится, что недооценил Харку Ночное Око Твердый Камень, Убившего Волка. Во всяком случае, это не пауни, потому что индейцы хоть и предоставляли детям большую свободу, но все же не такую, чтобы те могли совсем близко подкрадываться к вражескому лагерю.
Харка решил не привлекать внимание часовых и действовать самостоятельно, а именно – обойти неизвестного маленького врага и напасть на него. Эта затея приятно щекотала его нервы.
Привычными движениями, бесшумно, как змея, он отполз назад в неглубокую ложбинку. Только оказавшись вне поля зрения врага, он стал двигаться быстрее и следил лишь за тем, чтобы не издавать звуков. Бесшумно двигаться в прерии нетрудно: это не лес, где полно сухих ветвей и листьев. На всякий случай Харка сделал большой крюк и зашел с севера. Чем ближе он подходил к цели, тем осторожней двигался.
И вот заветный миг настал. Он увидел незнакомца! Тот лежал на животе, широко расставив ноги и уткнувшись лицом в землю, как будто спал. Может, он притворился спящим, чтобы приманить его, а потом внезапно вскочить и напасть на него? Харка намерен был действовать наверняка и быстро. Лучшим видом осторожности он счел нападение.
Одним прыжком, как дикая кошка, он бросился на спину незнакомца, схватил его левой рукой за горло, а правой занес над ним нож:
– Кто ты? Говори!
Вместо ответа раздался какой-то невнятный звук, и тело незнакомца шевельнулось, но это было совсем не похоже на сопротивление. Харка тем временем внимательнее осмотрел маленького чужака. Одежда его состояла из коротких штанов и ветхой рубахи. Волосы его выглядели очень странными. Таких курчавых волос Харка никогда не видел. Кожа была темной, – во всяком случае, так казалось в лунном свете. Харка невольно вспомнил о необычной находке разведчиков – маленькой сумке с неизвестными раковинами. Может, этот курчавый мальчик и те раковины как-то связаны между собой?
Опираясь на землю левым коленом, Харка правым придавил чужака к земле. Он не знал, как быть дальше. Убивать пленника без нужды он не хотел. Пленный незнакомец, который, возможно, что-нибудь знает о врагах, сейчас для Сыновей Большой Медведицы полезней, чем мертвый. Но и выпускать из рук преимущество, которое у него пока было, ему не хотелось. Не так-то просто принять правильное решение.
Курчавый мальчик был очень худым – кожа да кости. Харка отпустил его горло и спросил:
– Ты сдаешься?
В ответ опять послышался непонятный звук, и тело незнакомца обмякло. Это был знак покорности победителю. А может, хитрость? Харка, который успел убедиться, что враг безоружен, решил рискнуть. Крепко сжимая в руке обоюдоострый нож, он вскочил на ноги.
– Повернись и сядь! – приказал он.
Видя, что тот не шевелится, он взял нож в зубы, сорвал с себя пустые ножны на ремне и проворно связал руки пленника на спине. Тот даже не пытался сопротивляться. Харку это разозлило: он хотел быть победителем храброго врага, а не безвольной тряпки. Легким презрительным пинком он выразил пленнику свое отношение к нему. Затем подал сигнал часовым трехкратным тявканьем койота. Он очень искусно подражал этим степным хищникам. Так искусно, что оставшиеся в лагере собаки тотчас же откликнулись заливистым лаем. В тишине прерии каждый звук был далеко слышен. Харка ждал. Он рассчитывал на то, что кто-нибудь из часовых перейдет реку, чтобы узнать, в чем дело.
