Лиза Стрелкова
Руководство по избавлению от вампиров в полевых условиях
– Что он тебе наговорил? – резко спросил Даня, одергивая рукава рубашки.
– Да ничего особенного, странный мужик, но вроде безобидный. Пока что. Удивилась, правда, что сам владелец приехал чинить плиты…
– Лиз, – одернул теперь ее Даня. – Он не владелец, а сторож. Ключи Арине вчера отдал и аля-улю. А сейчас вдруг приехал, когда его никто не просил. И пристает ко всем.
– Ну, технически, Арина звонила и говорила ему про плиту…
Даня ничего не ответил, только уставился на Ли тяжелым взглядом. Да что все с ума тут посходили? Ну приехал мужик и что? Даже если маньяк, че, мы ста человеками его не уложим? Нельзя ему уж помечтать? К тому же, все знают, кто он и кому звонить в случае опасности. Лиза пожала плечами и пошла по огонькам гирлянд к стадиону.
– По реке плывет топор, из села Кукуево. Ну и пусть себе плывет, деревяшка…
– ДОСТАТОЧНО! – надрывно крикнул Дима и громко захлопал в ладоши, чтобы последнее слово уж точно не дошло до ушей особо щепетильных зрителей и слушателей. Он хлопал точно больше минуты, пока Лиза приближалась к начавшемуся на стадионе квартирнику. На советском ковре стоял молодой поэт, рыжий и веснушчатый, ну точно один из братьев Уизли, и пытался что-то высказать организаторам. Нечего прерывать выступление!
– Дамы и господа, объявляем пятиминутный перерыв. Обновите свои напитки, поправьте пледы или возьмите одеяла, познакомьтесь с соседом справа. Скоро начнем! – широко раскинув руки, вышла на ковер Лиза и поклонилась тридцати несчастным зрителям. Уизли хмыкнул и зажал сигарету зубами, сходя с ковра. Кое-кто на трибунах облегченно вздохнул и началось жужжание разговоров.
– Как ты, моя радость? – ухмыльнулась Ли, садясь рядом с Димой на клетчатый плед, прикрывающий шаткую деревянную скамью. Друг сел отдельно от трибун, ближе к ковру-сцене, чтобы контролировать каждый шаг выступающих, очевидно, не зря. – А где все, я думала, у нас будет аншлаг. И где Ксюша, елки-иголки? Она что, тебя бросила одного с гитарой и толпой малолетних поэтов?
– Да уж, сказала, что раз я отвечаю за безопасность, должен проследить за тем, чтобы все безопасно выступали, а сама убежала куда-то со своей подружкой. Ух, увижу, убью! Я вам кто, организатор концертов? Ведущий? Тамада? Вот кое-как пытаюсь проводить, только все они дебилы.
– Дима, – укоризненно протянула Лиза, пытаясь сдержать хохот. Усталость Димы была наигранной, конечно, не очень приятно постоянно перебивать недавних школьников и приглашать следующих, но можно поспорить, что ему было весело. Краем глаза Ли заметила какое-то движение – толпа студентов села на трибуны с краю и выжидательно уставилась на ковер. О как прибавилось у нас зрителей за короткий перерыв! – Ну что, начнем? Ты сиди, я поработаю шутом.
– Прочитай мне стихотворение, – протянул шепотом Дима, массируя виски, – А то от их матерных частушек, уже не могу, тошнит и голова кружится. Какое-нибудь твое фирменное, чтоб до дрожи.
– Смущаешь, когда ж такое было, чтобы ты дрожал, – улыбнулась Ли и выступила в центр ковра. Дима задвигал бровями и начал неистово хлопать, привлекая внимания шуршащих задних рядов к новому выступающему. Внезапно на третьем ряду девушка заметила Макса, совершенно наглым потребительским образом подпершего подбородок кулаком. Как бы она не хотела закрыться, как бы не хотела скрыть свою осязаемость и чувственность, в такие моменты сердце билось быстрее обычного и хотелось отвести взгляд как можно дальше. Как глупо, банально. Ли вспомнила одну цитату, которую нашла в романе, купленном за несколько рублей с прилавка на вокзале: «Банальности – это жизненные законы, ненавидимые людьми лишь по причине неизбежности». Ли выпрямилась, кашлянула и в голову сразу пришла идея стихотворения на этот вечер. Дима заискивающе качнул головой, ободряя своей улыбкой.
– Аданин, Фатум. Вокруг твердят, что нас переживут, – начала Лиза, волнуясь и глядя на блестящие без алкоголя глаза толпы на трибуне, – И я, увидев в этом крайний фатум…
Затягиваю шею в нежный жгут,
Который не по первости захватан.
Ведь жизнью никого не удивишь,
Любовью и стихами, право, тоже.
За стенами всю ночь кричит малыш,
Не ведая, что на него наложен
Жестокий рок времён и перемен
От парты школьной до печальной койки.
Я видел, как летает супермен,
Я видел, как Москва стояла в стройке.
Марсель при мне крушили пацаны,
При мне погиб Бодров и умер Рыжий.
При мне взрывали башни-близнецы,
При мне взрывали улицы Парижа.
Девушка в первом ряду вздрогнула и уронила бумажный стаканчик с соком куда-то под ноги. Дима даже не заметил и не зашипел, как обычно, он слушал свою подругу. Где-то далеко в лесу закричала птица. Да и сам вечер был очень поэтичным и вдохновленным, без капли алкоголя. Лиза чувствовала себя Наблюдателем Вселенной, который чувствует этот мир на тысячу процентов всеми органами чувств. Как камера, которая записывает каждый объект, звук, даже ощущение в текущую секунду. Нет ни Макса, ни долгов по учебе, ни изнуряющих мечтаний о поездке в Европу. Душа становится легкой и впитывает все без разбора.
При мне писали Бредбери и Кинг,
При мне ловили покемонов в церкви,
При мне родился первый в мире твит.
И это всё, конечно же, померкнет.
На свете всё не раз перерастёт,
Утонет в исторических бумажках.
Однажды кто-то нас переживёт,
И станут никому уже не важны
Ни вкладыши, ни сотки, ни гейм бой,
Ни прожитое детство девяностых.
Мне тягостно идти к себе домой,
Ведь там уже живёт, который после.
Который не годится мне в сыны,
Во внуки, да и в правнуки, пожалуй.
Я чувствую свой запах старины,
Я чувствую великое начало,
Какое уготовано всему,
Но страшно мне в него шагать с порога,
Ведь, глядя на упавшую звезду,
Я видел в ней себя, не видя Бога.
Стихи произносились сами по себе, а мысли плыли. Это стихотворение напомнило старую бабушкину квартиру до ремонта. Лиза переехала, когда оставалась недоделанной одна комната из всей небольшой двушки. Пройдя по свежевыкрашенному коридору с новым ламинатом, оглядев кухню с новой техникой и нежно-голубые стены спальни, Ли толкнула старую тонкую дверь, которую решили пока оставить, чтобы не пачкать новую во время покраски. И попала в мир своего детства. Старый диван с облупленными кожаными подлокотниками, деревянная стенка с фарфоровыми и стеклянными сервизами, советский ковер на полу. И главное атмосфера, сразу захватывающая тебя в 1976 год. Открыв старую шатающуюся форточку, садишься на диван, дышишь стариной и пылью и купаешься в лучах закатного солнца. В такие моменты возникает чувство связи с предками, если можно так выразиться. Кажется, что вот-вот прошаркает тапками в комнату покойная бабушка с тарелкой твоего любимого супа и посмотрит с тобой сериал по телевизору. Мне тягостно идти к себе домой, ведь там уже живёт, который после. Ли почувствовала, как со щеки скатилась непрошеная слеза. Сила поэзии.
– Это что, из Ницше? – спросила та девочка с упавшим соком и почесала курносый нос. Захотелось засмеяться, господи, ну и дура же, автор был назван в самом начале. Руки тряслись, пальцы похолодели, а к щекам наоборот прилил жар. Лиза вытащила сигарету из пачки, картинно поклонилась раз-другой под громкие аплодисменты и улыбнулась краешком рта:
– Не имею не малейшего понятия.