bannerbannerbanner
Лисы и Волки

Лиза Белоусова
Лисы и Волки

Полная версия

Я промолчала. Трудно выбирать, зная о школе только ее базовое устройство, да еще и когда находишься в незнакомой среде один день. Раз здесь такая странная организация обучения и существования, должно быть множество мелких нюансов, которые необходимо учитывать при принятии решения. Арлекин пояснила основы, но их недостаточно для того, чтобы судить объективно, кто лучше – лисы или волки. Да и отличаются ли одни от других? Есть ли смысл в разделении?

Пожалуй, стоит узнать, по какому принципу пятиклассников распределяют по «лагерям», проанализировать собственные способности и сравнить их с существующими требованиями. Я уже хотела задать вопрос Арлекин, но раздался громкий свисток, и в зал вошла учительница.

– Ста-а-ановись! – скомандовала она, и школьники тут же гурьбой засеменили к прочерченной на полу белой линии и принялись выстраиваться в линейку, пихая друг друга и подшучивая. Арлекин даром времени не теряла – расчистила местечко для нас обеих, взглядом приструнив двух возникших было красавиц.

– Здравствуйте, – приветливо произнесла Марина.

– Здра-а-асте! – хором выкрикнули ученики. Под потолком прокатилось эхо.

– Вы, наверное, уже знаете, что у нас появилась новенькая. – Она с улыбкой посмотрела на меня. Я рефлекторно выпрямила спину и расправила плечи. – Ее зовут Хель. – Как непривычно, но интересно звучит. – Этот урок она проведет с вами и, быть может, вы переманите ее на свою сторону, лисята. Не задирайте девочку. Сегодня мы проведем разминку, сделаем стандартные упражнения, а потом поиграем в вышибалы.

Одноклассники восторженно взвыли. Похоже, вышибалы здесь – любимая игра. В старой школе болели баскетболом.

– А сейчас – на-а-аправо, шагом марш!

Все дружно исполнили приказ. Я не успела среагировать, и меня повернула Арлекин, крепко сжав плечи, и она же подтолкнула вперед.

Шеренга прошла вдоль стены примерно ползала, прежде чем Марина дала задание:

– Бегом, пятнадцать кругов!

Красные пятна перед глазами поплыли от одной лишь команды. Никогда не отличалась развитой физической формой; могла похвастать только растяжкой, оставшейся с эпохи занятий танцами, и умением обращаться со скакалкой. Бегать ненавидела всеми фибрами души, даже больше, чем отжиматься – кислорода не хватало, начинало колоть в боку, ноги ныли, и на следующее утро я не в состоянии была встать с постели, а затем бегать туда-сюда по ступенькам в школе, вверх и вниз, вниз и вверх, и так до бесконечности.

Я бы допустила пятнадцать кругов в старом зале, хотя тогда мне и десять по нему казались испытанием. Но здесь…

Арлекин, заметившая мой ужас, попыталась утешить:

– Не бойся, беги медленно. Марина следит, чтобы дистанцию пробежали те, кто в передней части ряда, до остальных ей дела нет. Они закончат – закончат и остальные. Но лучше не останавливаться, а то получишь штрафной, и тут она с тебя глаз не спустит.

Завершив свою маленькую предупреждающую речь, она кинулась вперед. Меня никто не ждал, и я вяло поплелась в конце, честно стараясь переставлять ноги. На танцах учили правильно дышать, но я давно забыла, как это делается, и отстала круга на полтора: тело потяжелело, в глубине легких зародился огонь. Пока еще жалкий уголек, норовящий разрастись до пожара – и это невзирая на то, что я практически шла пешком.

Вокруг хихикали и перешептывались – разумеется, я принимала это на свой счет. К щекам прилил жар. Это, впрочем, еще ничего. Могло быть и хуже. Марина могла бы ждать, пока норматив выполнят все. Я бы до финиша доползла только к концу урока. Когда она крикнула «Стоп! Шагом!», я, взмокшая, с языком на плече, наматывала седьмой круг. Еще чуть-чуть, и пол принял бы меня в свои плоские жесткие объятия. К счастью, прискакавшая Арлекин – раскрасневшаяся, с растрепавшимися локонами – поддержала меня.

– Как себя чувствуешь? – весело поинтересовалась она.

– Будто слоны растоптали, – прохрипела я.

– Сколько кругов?

– Семь.

– Все пятнадцать, – подмигнула она. – Хотя, дай мне фору, получилось бы и больше. А ты молодец, ничего так, живая вроде.

Это было не пустое бахвальство, у нее бы действительно получилось. Бежала она быстро и легко, словно летела, дышала ровно и смотрела только вперед – ей это нравилось. Поэтому я поинтересовалась:

– Ты занимаешься спортом?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, к сожалению, но выхожу на пробежку по утрам, до школы.

Какой нормальный человек променяет лишний час сна на необязательную тренировку?

Марина хлопнула в ладоши:

– Умницы! Встаем в круг, начинаем разминку. Стокер, вперед.

Я облегченно вздохнула. Значит, Марина не из тех, кто проверяет способности новеньких по полной программе на первом же занятии. Какая удача!

В центр круга вышел невысокий парнишка, настолько худой, что, казалось, вот-вот растворится в эфире, и флегматично сообщил:

– Начнем с шеи.

Под мерное «раз, два, три, четыре» прошло минут пять. Разминку парнишка проводил с толком, с чувством, с расстановкой и предложил столько вариантов упражнений, что даже я взяла парочку на заметку, чтобы расслабить плечевые суставы после рисования. За эти пять минут удалось немного передохнуть. Правда, после этого я ощутила, что больше не заставлю себя и пальцем шевельнуть. Однако не особо расстроилась – вышибалы мне никогда не нравились. Гораздо больше удовольствия получишь, наблюдая за ходом игры со стороны.

– Разбиваемся на команды! Чтобы было поровну, кто-то один должен сесть.

Я с готовностью вскинула руку.

– Уверена? – усомнилась учительница. – А то показала бы, на что способна.

– Мне не очень хочется, правда.

Одноклассники зашелестели уважительным: «Да она нормальная, нет?» Вот, считай, убила двух зайцев разом – и перенапряжение не заработаю, и коллектив к себе расположу.

Весьма кстати зал на две половины разбивала белая линия; одну заняла первая команда, другую – вторая. Марина подкинула мяч.

Не знаю, существуют ли соревнования по вышибалам, но если да – эти ребята одержали бы на них победу. За мячом было не уследить: он молниеносно летал из одного угла зала в другой, и вскоре я потеряла нить происходящего – кто-то «уходил в плен», кто-то возвращался, кого-то сбивали. На мгновение показалось, что класс не такой уж и плохой – вроде бы дружные, а то, что меня не принимают – не проблема. Совершенно неудивительно: люди не любят, когда устоявшийся порядок неожиданно нарушает что-то незваное, и стараются подавить нарушителя спокойствия, дабы вернуть все в прежнее русло.

Иногда Арлекин, отвлекаясь, махала мне рукой.

Марина стояла возле окна и периодически дула в свисток. Звук изводил визгливостью, поэтому я сразу заметила, когда он прекратился. Игроки не обратили на это внимания, а я автоматически принялась искать учительницу. Она обнаружилась у больших дверей, беседующей с каким-то парнем. Он явно еще учился в школе, скорее всего, в одиннадцатом и, судя по довольному выражению лица Марины, претендовал на статус ее фаворита. Высокий, сильный, так и представлялся в баскетбольной форме.

Я засмотрелась, однако вопли «лисов» услышала. Резко обернулась и поняла, что мяч устремился в сторону Марины – если достигнет цели, попадет ей прямо в голову.

Признаться, я сама не очень поняла, что собралась делать. Кто-то будто пихнул меня в спину, и я неожиданно для себя самой рыбкой кинулась вперед. Как раз в тот момент, когда снаряд летел мимо. Руки схватили его в воздухе, я упала и по инерции прокатилась по полу. Ладони закололо и, похоже, я отбила правое бедро, на которое неудачно приземлилась. Но сильнее всего болело плечо.

Одноклассники засуетились.

– Все нормально, – механически простонала я, с трудом поднимаясь. Боль постепенно отступала, и это позволяло предположить, что обошлось без травм.

– Вот это перехват! – воскликнул какой-то парень. – Новенькая, ну ты даешь! Пасани!

Я огляделась. Перевела взгляд на Арлекин.

– Это был очень хороший перехват, – похвалила Марина.

Я не была в этом столь уверена, и все же зашла в зону команды, на половине зала которой оказалась, и кинула мяч.

* * *

Из здания школы я буквально вывалилась. Точнее, меня вынес наружу поток счастливых школьников, радующихся тому, что учеба, наконец, закончилась. Они громко переговаривались, строили планы на следующие три месяца и искали, где бы отпраздновать долгожданную встречу с одноклассниками. То, что они действительно скучали друг по другу во время каникул, меня по-настоящему поразило. В старой школе никто ни о ком не тосковал – были, разумеется, те, кто общался между собой, но особых всплесков эмоций мне наблюдать не доводилось.

Разумеется, на меня всеобщее дружелюбие пока не распространялось. «Пока» – потому что не составляло труда понять, что при сложившихся обстоятельствах меня примут, дабы не порождать лишние конфликты, и будут относиться если не тепло, то нейтрально. Одноклассники не будут воротить носы, демонстрируя, что я – пустое место и совсем им не нужна. Скорее, они попросят о помощи, если та понадобится, а в остальное время будут либо не замечать, либо ограничиваться приветствиями. Если повезет, удастся установить с кем-то контакт. Хотя я бы и без него чувствовала себя вполне комфортно: когда ты просто существуешь и тебя никто не трогает – не это ли счастье?

Также не могло не вдохновлять и то, что, кажется, мне удалось расположить к себе новый класс, пусть и довольно нестандартным способом. Я-то думала, если и нравиться кому-то, пусть и на уровне «ох, а это может пригодиться», то благодаря уму и эрудиции, а оказалось, есть и другой путь.

Вставая на позицию в принявшей меня команде, я нервничала – во‐первых, мои умения в игре ограничивались исключительно уклонами от летящего снаряда; во‐вторых, я быстро выдыхалась; в‐третьих, чувствовала себя неуютно среди незнакомых людей. Казалось, в самый ответственный момент ноги подкосятся, и игра закончится. Из-за меня.

 

К счастью, раньше мне уже доводилось играть в вышибалы; нужные движения и правила вспомнились мгновенно, я быстро втянулась и даже получила пару одобрительных хлопков по плечу.

После физкультуры Арлекин показала дорогу к классу на третьем этаже. Удивительно, но и здесь все было на высшем уровне – персиковые стены, коричневый пол, тщательно вымытый и еще немного влажный. В конце коридора стояли мягкие диванчики – перед ними играли в «ножки» пятиклашки.

Сам класс, куда меня привела Арлекин, был до неприличия крупным – в каждом из трех рядов по десять парт, рассчитанных на двоих. Напротив учительского стола, заваленного бумагами, можно было увидеть ряд прозрачных шкафов, за чьими стеклами – глиняные фигуры, бюсты, энциклопедии по животному и подводному миру, пучки сухих листьев. Биологический кабинет: бюсты принадлежали неандертальцам, а фигурки изображали кроманьонцев. Подоконники и полки заставляли цветы, и к горшку каждого прикреплялась бумажка с названием на латыни и кратким описанием.

Я уже пошла к последней парте, заметив, что основная масса народа рвется к передней части – абсурдно после извечной войны за задние места в прошлой школе, – но Арлекин развернула меня за плечи и посадила рядом с собой.

Руководительница оказалась весьма милой женщиной лет шестидесяти. Поздоровалась с подопечными, осведомилась, как те провели каникулы, неторопливо зачитала правила техники безопасности и только под конец представила всем меня. Кто-то приветливо помахал рукой, другие легко улыбнулись и кивнули, и только несколько человек пренебрежительно уставились в пустоту – не потому, что затаили злобу или неприязнь, но потому, что их в целом ничего не интриговало.

Необходимые учебники лежали на краю парты – старые, потрепанные, у некоторых отрывалась обложка; зато от них шел умопомрачительный запах бумаги, краски, ниток и знаний. Портфель с ними уподобился пузырю. Книги в него еле удалось запихнуть, да и так корешок учебника по химии торчал сбоку. За него я волновалась больше всего – вдруг пойдет снег и намочит его?

Двор заполняли школьники, поэтому я оперативно сбежала по ступенькам вниз. Слава богам, мне хватило ума оставить карту города в кармане куртки, так что никуда лезть не пришлось.

Итак, я в пятом районе, нужно попасть в седьмой. Идти направо, через главные ворота…

Не успела я сделать и пару шагов, как услышала чей-то оклик:

– Эй! Подожди!

Казалось, окликают меня, но я здесь никого не знала, кроме Арлекин и того странного парня-лиса из одиннадцатого, а голос не принадлежал никому из них. Поэтому я с чистой совестью продолжила изучать карту, двигаясь к воротам и надеясь, что не собью никого и никто не собьет меня.

– Да стой же!

На плечо опустилась тяжелая рука. От неожиданности я вздрогнула и отшатнулась. Портфель перевесил, и я опасно накренилась, однако столкновения не случилось: меня подхватили, как котенка – за лямку сумки.

– Прости, что напугал. Ты, видимо, не поняла, что я тебя звал.

Глаза поднимать было жутко стыдно, но я преодолела себя. Рядом стоял гипотетический любимый ученик Марины.

Смотрел он страшно. Прямо и хищно, так что плечи сами собой передернулись, и пришлось замаскировать это под зябкое поеживание от порыва ветра. Стой мы не посреди школьного двора, а в подворотне, я была бы уверена, что он намерен меня убить. Не хватало только ножа.

– Тебя как зовут? – грубовато спросил он.

– И… то есть Хель.

Он протянул мне руку:

– Изенгрин, одиннадцатый класс, волк. Именно так у нас принято представляться, в таком порядке. На будущее.

Я не рискнула игнорировать рукопожатие:

– Приму к сведению. Хель, десятый класс… э-э-э… не определено?

– Ты сегодня занималась с лисами?

И чем я обязана такому вниманию?

– Понравилось?

Что на это отвечать? Скажу «хорошо», он обидится, а о последствиях думать не хочется; если «плохо» – меня начнут разрывать между двумя «лагерями», а это перспектива не лестная.

– М-м-м… нормально.

– Ты могла бы попробовать позаниматься с волками. Немного другая политика ведения уроков, полезно бы было сравнить, не думаешь?

– Да, наверное, так.

Молчание длилось несколько секунд. Кажется, парень со странным прозвищем сам не знал, что ему делать:

– Я видел, как ты играешь. Весьма неплохо. Волкам из десятого не помешал бы такой участник. Так что, если мы тебе больше лисов приглянемся, место в команде тебе обеспечено.

– Спасибо, учту.

Как продолжать это подобие разговора? Я созерцала снег, с трудом сдерживая желание начертить на нем что-то мыском сапога, и лелеяла надежду скорее вернуться домой. Почему-то не оставляло ощущение, будто шею стягивает кожаный ошейник с шипами внутрь. Однако, несмотря на затянувшуюся тишину, отпускать меня не хотели:

– У тебя карта. Ты же из другого города? Не знаешь, как дойти до дома? Хочешь, провожу? Только корпус скажи.

Предложение, как ни крути, неожиданное. Обманщиком он не выглядел, зато смутный горько-сладкий запах опасности витал в воздухе, и именно он не позволял ему довериться. Пришлось включать логику – сейчас день; пасмурный, но яркий, маньяки в такое время не работают. Если отказаться от помощи, велик риск плутания по городу, а это удовольствие сомнительное – можно окончательно замерзнуть за час-полтора. Так что…

– Буду благодарна, спасибо. Корпус семьсот третий.

От Изенгрина, если я правильно запомнила его прозвище, можно было ожидать что угодно. Но он не взял меня под локоть, не закинул руку мне на плечо, обойдясь без физического взаимодействия. Это располагало.

Мы уже дошли до книжного магазина метрах в ста от школы, когда он предложил:

– Давай свой портфель.

– Зачем? У тебя у самого сумка тяжелая.

– Тут идти недолго.

– Хозяин – барин…

Я стряхнула сумку, едва удержав – Изенгрин принял ее за секунду до того, как она встретилась со слякотью на асфальте. При этом сложилось впечатление, будто двойной вес его ничуть не тревожил. Я, в свою очередь, словно встала на место Атланта, сбросившего с хребта небесный свод, чтобы добыть яблоки Гесперид.

Изенгрин изредка бросал «влево» или «прямо», а я старалась запоминать дорогу – повторно меня вряд ли кто домой поведет. К концу прогулки он уже не казался столь страшным. Вел по людным улицам, даже не смотрел в мою сторону – держись он чуть поодаль, производил бы впечатление телохранителя.

Углубившись в собственные мысли, я вспомнила, что даже не подозреваю, по какому принципу учащихся распределяют по «лагерям». Арлекин в подробности не углублялась, а любопытство грызло изнутри.

– М-м-м… прости… Можно уточнить кое-что?

Волк словно вынырнул из собственного внутреннего мира:

– Да, конечно.

– Как детей распределяют по группам? Имею в виду, чтобы попасть, например, к лисам, они должны обладать одними особыми качествами или талантами, а чтобы к волкам – другими?..

– Да, – подтвердил он. – Разница не то чтобы разительная, но есть. Если придумывать какое-нибудь поэтичное сравнение, волки – практики, лисы – теоретики, или волки – солдаты, лисы – стратеги и тактики. Среди нас, учеников, распространено такое толкование: волки – прямолинейные вояки, лисы – хитроумные лжецы. Не слишком лестно, но суть отражает. Не знаю, зачем эту систему с двумя группами создали, но это мотивирует – желаешь победить оппонента, совершенствуешься. У нас фокус на физкультуру, физику, математику и биологию, а у лисов – на литературу, языки, химию, историю. Можно утрировать, мы технари, а они гуманитарии, но это не совсем верно. Как ни грустно это признавать, в спортивных состязаниях побеждают чаще лисы – используют уловки, вроде бы нарушающие правила, но в то же время им и соответствующие. Обнаруживают лазейки. Когда зачисляют ребят в пятый класс, комиссия судит не только по оценкам, но и по чертам характера – например, к нам чаще попадают рассудительные ребята со склонностью к точным наукам и искренней верой в то, что, если идти напролом, все получится. А вот у лисов дети любят искать подтексты в литературных произведениях и проводить психологические эксперименты.

– Психологические эксперименты?

– Прочитают про обманщика и тут же начинают испытывать его трюки на ком-нибудь. Кстати, у них фокусников много, на конкурсе талантов всегда что-нибудь показывают.

У них еще и конкурсы проводятся! В старой школе ставили спектакли только в честь Нового года, Дня Победы, Восьмого марта и последнего звонка, и сделано все было из рук вон плохо, смотреть тошно – ведь из-под палки.

– А у вас кого много? – полюбопытствовала я.

– Если именно в конкурсе талантов – танцевальных команд и акробатов. Кстати, скоро будет еще один – посмотришь, кто на что способен. Придешь?

– Обязательно.

До конца пути мы не обмолвились ни словом. У подъезда Изенгрин вручил мне портфель, наказал обращаться к нему, если захочу побывать на уроке у волков, дежурно произнес «рад был познакомиться» и ушел. У меня словно гора с плеч свалилась – его присутствие истощало. Будто тебя норовят морально подавить.

На площадке перед входной дверью как назло вырубило свет. В квартире звенела тишина – мама наверняка отправилась испытывать местный салон красоты, брат на первом занятии по плаванию, отец на работе, а я… А я собиралась заняться личными делами. Для обеда было еще рано, поэтому я отправилась в комнату. Заперлась на щеколду, скинула тяжелую одежду, сменив ее на домашнее платье, взяла лист бумаги с ручкой и закрыла глаза. Под веками заплясали вспышки; сознание померкло.

Через неопределенный промежуток времени я словно вынырнула на поверхность из-под ледяной воды. Часы остановились на пяти вечера. За дверью шуршал телевизор, пел брат, болтала по телефону мать. Пальцы затекли, несколько листов были исписаны вдоль и поперек, на ладонях красовались следы черной пасты.

Рассказ, выданный подсознанием, я решила прочитать потом. Сейчас неплохо бы было сесть за уроки, чтобы лечь спать не слишком поздно. Мало ли какая история ждет ночью.

* * *

К моему ликованию, после стирки на брюках не осталось ни пятна грязи. Для полного счастья оставалось только подшить пиджак и избавиться от отвратительных лент на блузке. Пришили их мастерски: отрежешь или оторвешь – испортишь вещь целиком. Случайное наблюдение за ученицами продемонстрировало, что они делают из ужасных лент банты – этот вариант по душе мне не пришелся. Однако до конца недели необходимо было срочно что-то придумать. Обладай я способностями к рукоделию, создала бы цветок на манер розы в петлице, но природа меня сим талантом обделила. В итоге за десять минут я выучилась из пары лент завязывать лишь сносный галстук.

Теперь я почти не волновалась. И дня в гимназии, даже меньше, хватило с лихвой, чтобы понять – здесь издевок не предвидится. Если бы хотели, уже бы засмеяли. Самое ужасное позади.

Осталось не ударить в грязь лицом в будущем. Ближайшие три месяца предстоит создавать себе репутацию, и желательно положительную.

Кое-как завязав волосы в хвост, я принялась собирать портфель. Распечатанное расписание уроков висело над кроватью между плакатами двух моих любимых групп, и это существенно облегчало жизнь. С кухни доносились вопли младшего брата и звон посуды. Я была уже полностью собрана и располагала примерно пятью минутами, прежде чем мама позовет завтракать. Выходить раньше не хотелось – больно надо наблюдать за очередной истерикой, суетой и ничего не выражающим лицом отца, уткнувшегося в очередную газету.

Вчера прочитать рассказ не довелось: было много срочных дел – и брюки постирать вручную (не было охоты сталкиваться с родственниками у стиральной машины), разобрать коробку с вещами, протереть пыль, погладить форму…

Мой почерк, когда я пишу по собственной воле, отличается от того, когда я падаю в пропасть небытия. Первый – округлый, широкий, с приземистыми буквами; второй похож на лес из копий с насаженными на них головами – резкий, острый, словно ощетинившийся, поэтому при разборе накопившихся бумаг легко определить, школьный ли это конспект или плод моей фантазии, даже не вчитываясь в строки.

Я откинулась спиной на подушку.

Многие считают, будто боги создали мир, даровали жизнь людям и взяли их под свое крыло, за защиту и благополучие требуя жертвы, уважение и почет. На деле же они появились одновременно с миром из пустоты, в миг, когда раздался Великий Гром, знаменующий рождение реальности – переливающейся цветами, поющей несчетным количеством звуков и голосов, из недр извергающей свет и тьму. В ней нашло место все – от священной любви до жгучей ненависти, от прозрачных льдов до раскаленной лавы, от жизни до смерти. Боги обрели сознание, когда твердь стонала, претерпевая метаморфозы, жуткие и прекрасные, формировала взмывающие в небеса горы и принимала глубоко в себя тяжелые моря и океаны. Они не могли ни двигаться, ни говорить, но наблюдали за тем, как созидается их новый дом, и тысячелетиями ждали поры спуститься туда, проникаясь к нему все большей любовью и грезя тем, как коснутся прорастающей зеленой травы, поймают ветер. Они учились думать и ценить то, что им даровано, еще до того, как это получат.

 

И однажды боги обрели плоть. Они и сами не поняли, как это произошло – никогда доселе не терявшие связь с реальностью, словно заснули, исчезли из бытия, а затем поняли, что снова видят, но уже не зеленые просторы, а голубую высь и облака. Под ними прорастали луга, шевелились насекомые, где-то далеко внизу рыли свои норы кроты, но, что самое удивительное – они ощущали это.

Каждый из них имел индивидуальный облик. Кто-то обнаружил сходство с грозным медведем, кто-то – с волком, со змеей, лосем или лисой. Однако они отличали собратьев-богов от простых животных – по силе, исходящей от них.

Они никогда не встречали того, кто подарил им дом и жизнь, но чувствовали Его частицу в глубине себя, и благодаря ей понимали, что нужно делать: быть хранителями этого мира, сохранять его красоту. В их жилах текла могущественная кровь, позволяющая дотла сжечь лес или поднять в небеса океан, и ее необходимо было контролировать, – и потому они избегали ссор.

Обитали на свете и люди. Боги интересовались ими – в отличие от животных, они постигали Вселенную, мастерили одежду, оружие, костер и множество других вещей. И лишь они боялись и уважали богов, задабривали их подношениями и жертвами, просили о дожде и плодоносном лете. Иногда боги исполняли молитвы, а взамен получали бурную благодарность. Это их изумляло и тешило – животные играли с ними, как с равными, и они услаждались чужими благоговением и ужасом.

Искра неведомого Создателя, скрывающегося за пологом бытия, провозглашала, что предназначение богов неразрывно связано с людьми, и они верили той беззаветно. Стали не только стражами, но и путеводными нитями человечества. Чтобы не терять контакт с подопечными, научились принимать их облик и освоили их речь. Люди знали, что они часто захаживают к ним в дома: гостеприимных хозяев озарят удачей, а на скверных обрушат несчастья. Поэтому всякого гостя встречали хлебом-солью, давали попариться в бане, сытно кормили и укладывали спать.

Однако не вечно было править зверям-богам. Твердь менялась, и рождались новые боги – о человеческой ипостаси. Сначала они вершили лишь незатейливые чудеса, которые ни в какое сравнение не шли с мощью изначальных богов, но вера людей в них все росла, а вместе с ней – и их сила. Вскоре изначальные были позабыты, и их место заняли боги-люди…

– Ия! Завтракать!

Я с некоторым удивлением отложила листы в сторону. Да это не рассказ даже. Ни сюжета, ни персонажей как таковых. Скорее, какая-то легенда или предание. Раньше мое подсознание такого ни разу не выдавало. Может, дальше пойдет как обычно? Хотя непохоже, всего-то страница осталась…

Тем не менее мне это показалось цепляющим, и я пообещала обязательно закончить чтение после школы. Сегодня предстояли совершенно обычные шесть уроков.

Я кинула портфель в коридоре и зашла на кухню, где опять истошно вопил брат. Так и хотелось рявкнуть: «Да заткнись ты!», – но тогда получила бы нагоняй от матери, радевшей за наши дружественные отношения. Для меня дружественные отношения с братом равнялись взаимному игнорированию. Нарываться на очередную лекцию или, чего хуже, скандал не хотелось, тем более с утра пораньше, поэтому я вяло взяла ложку и впихнула в себя кашу.

Брат играл с вилкой, измазанной в овсянке. Я сидела рядом и несколько беспокоилась, как бы жидкая масса не прилетела мне на одежду.

– Пап, ты меня довезешь? – спросила я, вытирая рот висящим на спинке стула полотенцем.

– Сегодня нужно быть раньше на работе, – спустя секунду ответил отец. – Пока заброшу тебя в школу, опоздаю.

– А я опоздаю, если пойду пешком. Да ладно тебе, чуть поднажмешь, проскочишь кое-где на красный, и все будет чики-дрики.

– Ия! – укоризненно надула губы мать. – Что за выражения! Ты культурная девушка, говори как подобает, а не как оборванка из неблагополучной семьи!

– Как пожелаете, маменька.

– Убери из обихода саркастичность, – отчеканил отец, отложив газету в сторону. – Приличные люди не говорят с родителями в таком тоне.

Я с улыбкой развела руки в стороны:

– Посмотри на меня. Сарказм и язвительность – все, что мне остается использовать.

– Мы на тебя не нападаем, и с нами ты можешь от этого избавиться. Проявляй элементарное уважение.

И он с очевидным подтекстом вновь раскрыл свою газету.

– Так отвезешь или нет? – уточнила я.

Мама всплеснула руками, папа шумно втянул воздух. Брат захохотал, предчувствуя веселье:

– Ийке щас влетит!

И почему ему разрешено говорить, как «оборванец из неблагополучной семьи» с этими его «щас», а от меня требуют высокопарных фраз и выдержки королевы Британии?

– Пойдешь сама, – процедил отец. – Прогуляться тебе не помешает. И, думаю, стоит отобрать у тебя компьютер. Верно, дорогая?

Мама покорно поддакнула и засеменила ко мне в комнату.

Все равно он без дела пылится.

– Ладно, – пожала плечами я, отправляя грязную посуду в мойку. – Когда принесу приглашение от учителя в школу за опоздание во второй учебный день, даже не думайте на меня кричать. Вина в этом будет исключительно ваша. Вы в курсе, как я ненавижу приходить не вовремя.

Перед тем, как выйти из кухни, я успела заметить, как побагровел отец. Пожалуй, вечером стоит запереться на замок и не выходить из комнаты, пока родители с братом не уснут.

Мама, как раз уносящая мой компьютер в свою спальню, недоуменно посмотрела на отца, судорожно сжимающего газету. Он явно готов был кинуть ее мне в спину, но лишь впечатал в поверхность стола. Младший брат притих. Выходила я, сопровождаемая тишиной, но едва за мной хлопнула дверь, в коридоре раздались отзвуки бури, происходящей в квартире.

«Не говори как оборванка из неблагополучной семьи»… ага, как же.

Лифт я решила не ждать. В новом доме они были не только грязные, изрисованные граффити, исцарапанные простыми надписями-ножницами вроде «тут был Петя», «а я Вася», пропахшие мочой, химией и чем-то тухлым, но и до неприличия медлительные. Лестницы тут, впрочем, немногим отличались. Освещение не работало, так что после наступления темноты приходилось двигаться на ощупь. Тем не менее это лучше, чем стоять в тесной кабинке, зажимая нос и невольно зачитывая похабные каракули на стенах.

Погода стояла воистину зимняя: солнце сияло, снег мерцал, так что не поднять веки. Пришлось натянуть шапку до самых ресниц, но и это не особо помогло. Не успела я оправиться от светового удара, как почувствовала самый что ни на есть настоящий в спину. Только руками взмахнула в попытке ухватиться за что-то, прежде чем со всей дури приложилась бы об асфальт. Дыхание выбило из легких, руки обожгли болезненные искры как от сотни впившихся в кожу иголок.

– Эй, ты в порядке? – спохватились знакомым тоном.

Я поднялась, отряхнув колени, к которым, к счастью, лишь слегка прилипли мелкие снежинки – спасибо дворнику, дочиста очистившему дорожку. Ладоням не так повезло – их испещрили кровоточащие царапины, неприятно покалывающие.

– Кто ж так вылетает-то, – раздосадованно выплюнула я – и застыла. Передо мной стоял всклокоченный Пак, чуть наклонившийся ко мне, видимо, чтобы поймать, если упаду еще раз.

– Хель?! – опередил меня он в своем изумлении. – Ты что тут делаешь?

– Живу. А ты?

– Тоже. Ты когда сюда переехала, что я тебя не видел ни разу?

– За пару дней до каникул.

– Я как раз в эти дни к бабушке в другой город уезжал. А мог бы вас встретить как следует, экскурсию провести…

Да какую экскурсию здесь можно проводить? Город маленький, достопримечательностей не имеет, кроме разве что главной площади с фонтаном, на котором, по словам Арлекин, летом веселятся все, кому не лень, ведь в нем позволительно плавать. Какую новую информацию Пак мог предложить? Сколько детей в год в среднем качается на качелях во дворе и сколько – на карусели?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25 
Рейтинг@Mail.ru