Андрей Ливадный
Чёрная Луна

Боли не было.

Но лучше бы она была…

Ее выворачивало наизнанку, и длилось это бесконечно.

Крупная дрожь сотрясала нагое тело, по которому текли щекотливые капли ледяного пота…

В ее сознании тоже жили собственные фантомы, долго и тщательно сдерживаемые чрезмерными дозами успокоительных препаратов, но никто не позаботился о них в данный момент, и ее подсознание не упустило этот исключительный шанс.

Уж оно постаралось оторваться на полную катушку, будто мстя обессиленной женщине за то, что она так долго держала взаперти собственное воображение.

Приступая к процессу реанимации, Анри Бейкер не подозревал, что она больна, а когда понял, то ужаснулся тому, насколько глубоко может быть травмировано сознание обыкновенного человека.

Ее мысли, отраженные на контрольном дисплее четкими черно-белыми образами, напоминали бесконечный спуск по ступеням преисподней.

Эта женщина страдала особым видом наркомании. Ее зависимость была полной, и «сидела» она отнюдь не на биологическом наркотике.

Дашу «посадили» на виртуалку, и она прочно зацепилась за разрушительный мир фантомных образов.

Впрочем, ужас Анри Бейкеру внушал не сам факт виртуальной зависимости, а то, как эта зависимость сочеталась с вполне реальными воспоминаниями и фактами ее биографии.

Проникновение в мир ее образов подавляло его и в то же время разжигало в нем жгучее, почти болезненное любопытство.

Это была не бытовая виртуалка, отнюдь. Ее мир не имел ничего общего с кукольным городком или иной красивой игровой чушью.

Нет. Он оказался мрачен и страшен. И породила его не страсть к компьютерам и не желание уйти в красивый и неосязаемый мир вседозволенности…

Виртуальную зависимость Даши Кречетовой породила война.

Поначалу Анри никак не мог понять, откуда в ее сознании то и дело возникает сложная паутина зеленоватых пунктирных трасс, пока наконец не обработал эту картинку на компьютере при помощи специальных, дешифрующих алгоритмов.

Зеленая сетка оказалась не чем иным, как узором траекторий, перемежающихся с нитками околопланетных орбит.

Нужно сказать, что у Анри Бейкера такая трактовка ее ненормальных видений поначалу вызвала недоумение.

Война… Это было очевидно, но при чем тут молодая, едва достигшая двадцатилетнего возраста женщина и эти пунктиры траекторий?

Как они взаимосвязаны с долгой блокадой, орбитальными бомбежками и в конечном итоге – падением Дабога, который был ее родиной?

Не найдя объяснения среди своего личного жизненного опыта, Бейкер обратился к историческим документам.

Просматривая материалы по Дабогу, он вдруг наткнулся на несколько очень любопытных абзацев текста:

«К третьему месяцу планетной блокады, после многочисленных бомбежек, противнику удалось разрушить все основные узлы компьютерной сети Дабога, и казалось, что путь штурмовым отрядам открыт, но очередная попытка десантирования в атмосферу внезапно напоролась на еще более ожесточенное сопротивление – это добровольцы из мирных граждан, надев шлемы виртуальной реальности, восполнили собой бреши в компьютерной обороне планеты, сами управляя ракетами и наземными орудиями…

Через месяц, осознав всю тщетность своих попыток сломить сопротивление граждан Дабога, флот Земного Альянса вынужден был возобновить орбитальные бомбовые удары, окончательно превратив некогда цветущий мир в сплошную радиоактивную пустыню…»

Бейкер смотрел на скупые строки, и ему все еще не верилось, что именно в них крылись истоки психической болезни Даши Кречетовой.

И только осознав это как факт, Анри понемногу начал постигать страшный смысл того бреда, что выталкивало на экран монитора ее пробуждающееся сознание…

Его пациентка билась в конвульсиях, а он сидел подле мерцающего экрана компьютера и завороженно смотрел на смутные образы, что порождало ее распоясавшееся подсознание.

Серый, расцвеченный угольными тенями тоннель…

Анри некоторое время двигался по нему вместе с ее мыслью, затем машинально переключил монитор на цветное изображение и понял, что тоннель открыт в оба конца: с одной стороны струился мягкий зеленоватый свет, а с другой – клокотало яростное, багровое пламя.

Сам проход, протянувшийся меж двух разноцветных пространств, оказался наполнен пеплом, и призрачные тени, населявшие его, медленно отлипали от серых стен, некоторое время шли вровень с мыслью бившейся в реанимационной камере женщины, а потом начинали мутнеть, дрожать и наконец рассыпались в прах, который подхватывал и уносил дующий вдоль прохода ледяной ветер.

Конечно, Анри не мог ощущать его порывов, но подсознательно он почему-то был уверен, что ветер именно ледяной. Глядя, как он рвет фигуры, истончая их, делая хрупкими и нематериальными, он едва не начинал стучать зубами от холода, зябко одергивая лабораторный халат, будто и сам уже сошел с ума.

Персонажи кошмара ухмылялись скорбно и зло…

Они были очень разными и в то же время похожими… Призраки тех, кто покинул ее, бросил, сгорев в адских вспышках ядерного пламени…

Вот маленькая девочка в коротеньком платьице, что идет, доверчиво уцепившись за руку взрослой женщины, очевидно, матери.

Внезапно из той части тоннеля, где горит багряный отсвет, налетает порыв ветра, и фигура взрослого вдруг начинает таять, оплывая, как старинная восковая свеча; ее черты искажаются, словно по ним бежит рябь, и вот девочка уже одна… стоит посреди сумрака и широко открытыми глазами смотрит на огрызок человеческой руки, что все еще сжимает в своей ладони…

Она кричит.

Из зеленого сияния внезапно прорисовывается другая фигура.

Это мужчина в форме.

Он идет по проходу навстречу кричащей девочке. Берет ее за руку и ведет за собой мимо призрачных фигур, которые одна за другой тоже рушатся, оплывают…

Девочка вдруг на глазах начинает взрослеть.

Ее детские черты грубеют, затем вдруг немного истончаются, лицо становится слишком уж серьезным. На нем внезапно начинают выделяться большие печальные глаза, которые провожают взглядом каждую рассыпающуюся в прах фигуру… и затаившаяся в них боль все копится, становится отчетливее, сильнее…

А зеленоватое сияние ближе… Оно манит к себе и пугает одновременно. Его свет – пульсирующий и неровный. Чем ближе конец странного коридора, тем четче проступает в нем рисунок собранных в сетку линий, они тянутся к повзрослевшей девочке, опутывают ее, сливаются с одеждой…

Боль постепенно уходит из ее глаз, оставляя лишь отрешенность…

Серые фигуры остаются позади.

Они не властны над ней в этом изумрудном сплетении траекторий.

Здесь забвение. Холодный покой конечных координат. Мир, в котором все ясно до последней запятой. Мир, который послушен ей, который не предаст, не рассыплется прахом.

Это и есть та самая виртуальная реальность, в которой она жила долгое время. До полной потери реального мира. До абсолютной психической зависимости.

Мир, где ее пошатнувшийся разум восполнил собой катастрофический недостаток настоящих компьютеров…

Анри, который уже потерял ощущение времени, вдруг понял, что зеленые линии сходятся в очертания каскадных пультов, за которыми сидит она, Даша Кречетова, с виртуальным шлемом на голове, и от нее в недра сияющих огнями боевых терминалов убегают десятки проводов.

Она смотрит в никуда. Ее взгляд спокойно проникает сквозь материальные преграды, в черную, холодную бесконечность космоса, где на фоне размазанных звезд к шарику ее родной планеты день за днем приближаются армады кораблей, четких, пульсирующих на фоне чернильного пространства алых контуров…

Она смотрит на них долго, пристально…

И внезапно тонкие зеленые нити отделяются от шарика израненной планеты и тянутся к ним…

Быстрее… Еще быстрее…

Анри едва не закричал, когда изображение на экране резко сменилось: вместо призрачных, фантомных образов он увидел реальный космос, отснятый с видеокамер несущейся сквозь пространство боеголовки, стремительно растущий борт космического корабля, тупой удар, проминающий броню, и ослепительный, горячечный взрыв, который уничтожает мозг, сжигает сознание…

Еще секунда… и все.

Экран темнеет, потом вспыхивает вновь, и опять его наполняют дрожащие, зеленоватые нити.

Безумие повторяется. Снова и снова… Как закольцованная пленка…

Это называется войной.

В глубинах подземного бункера сидит она, опутанная километрами проводов, и ее разум напрямую управляет ракетами, стартующими из глубоких шахт навстречу вражеским кораблям.

А по поверхности планеты, над бункером, порывистый, ледяной ветер стелет поземку из радиоактивного пепла, в который превратились все – ее родители, друзья, знакомые… вся ее жизнь.

И снова беспощадные пунктиры траекторий тянутся через пространство к чужим кораблям, чтобы расцвести ослепительными, пережигающими больной разум вспышками…

Потом кончается и это.

Кто-то выдергивает ее из кресла, безжалостно обрывая провода, и тащит по серым тоннелям туда, где на обожженных бетонных плитах стоит последний стартующий с Дабога космический корабль…

Глава 5.

Форт Стеллар. Обзорный зал личных апартаментов Джедиана Ланге. Неделю спустя…

Она стояла у окна, повернувшись к Джедиану спиной, и смотрела на немигающие звезды, сложные силуэты парящих в космосе орбитальных станций, огоньки движущихся кораблей, а Ланге сидел в кресле и ждал.

Силуэт Даши четко прорисовывался на фоне черного космоса. Платье из плотной однотонной ткани сидело на ней чуть мешковато и, вкупе с коротким ежиком едва отросших волос, производило впечатление арестантской робы.

Она зябко повела плечами, но не повернулась.

«Интересно, о чем она сейчас думает?» – Джедиану не давала покоя ее хрупкая, почти мальчишеская фигура, резко очерченные, заострившиеся из-за худобы лица линии скул и упрямо сжатые губы… Он вдруг поймал себя на мысли, что эта девочка из прошлого волнует его больше, чем самая ослепительная красавица на светском рауте.

– Ну, что ты мне скажешь? – облизав внезапно пересохшие губы, спросил он, нарушая тишину. – Здорово все изменилось, да?

Она кивнула, едва шевельнув головой.

– Сколько прошло лет?.. – тихо спросила Даша.

– Сто с небольшим… – небрежно ответил Джедиан, томительно ожидая, когда она повернется. Ему хотелось взглянуть в ее глаза и увидеть в них страх. Беззащитность. Подавленность.

Но Даша будто окаменела у окна.

«Нужно будет установить в комнате сканер… – подумал Джедиан. – Ее мысли, должно быть, очень любопытны…»

– Не хочешь знать, что с тобой случилось? – вслух спросил он.

– Нет… – едва слышно ответила она.

– А зря… – Джедиану показалось, что при этих словах она вздрогнула всем телом и вновь едва заметно повела плечами, как от озноба.

– Почему ты не покинула «Европу» вместе с остальными пассажирами? – Он достал сигарету, прикурил и закинул ногу на ногу. Этот допрос, начатый в форме доверительной беседы, все больше и больше захватывал его воображение.

Даша молча смотрела на яркие россыпи звезд. В ее сознании они распухали, превращаясь в ослепительные солнца ядерных разрывов…

Виртуальная ломка.

Болезнь сознания, которую не способно излечить время… «Даже целый век беспамятства не смог меня избавить…» – горько подумала она, пытаясь отрешиться от навязчивых картин, что рождало ее больное воображение. Джедиана она воспринимала каким-то краешком сознания, и его образ, в ее понимании, завис где-то на уровне клерка – занудного чиновника на государственной службе. Слова же долетали до нее, как через слой ваты…

– Зачем?.. – наконец спросила она, не ощущая, сколь велика оказалась пауза между вопросом и ответом.

– Тебе безразлично – жить или умереть? – саркастически ухмыльнулся Джедиан. – Не поверю. Любой человек хочет жить. А твой поступок – просто глупая бравада. Перед кем?

Даша наконец повернулась и непонимающе уставилась на него, словно этот человек, развалившийся в кресле напротив, выпал в ее измерение из другого мира.

Впрочем, присмотревшись к чертам его полного, упитанного лица и встретившись взглядом с глазами Джедиана, она вдруг поняла, что так оно и есть. Этот человек ничего не знал про ее мир. Он не жил в нем. В его ладонях никогда не таял грязно-серый радиоактивный снег наступившей после орбитальных бомбежек ядерной зимы.

Она вдруг вспомнила…

Вспомнила, как все начиналось… Тот сумрачный серый день противоестественной природе зимы, когда наступил предел ее безысходности и она решилась спуститься вниз, к боевым бункерам, чтобы записаться добровольцем в систему обороны Дабога и уже больше никогда не подниматься под тускло-красный солнечный свет…

В тот день она вышла из бомбоубежища на заснеженное поле космодрома и долго бесцельно брела, глядя себе под ноги на страшный, серый снег.

Где-то неподалеку с утробным воем сел космический истребитель… а она шла и шла, пока совершенно случайно не оказалась подле места посадки.

Даша, погруженная в свои мысли, едва не споткнулась о сержанта планетарных сил самообороны, который, посадив истребитель, вылез из него и опустился прямо на мерзлую землю подле раскаленной опорной стойки, словно его вдруг покинули силы.

Даша остановилась как вкопанная.

Тогда он тоже казался ей призраком, выходцем из иного, непонятного мира, потерявшим свою сцену актером страшной драмы…

Сержант сидел, глядя глубоко запавшими глазами себе под ноги, а его руки машинально загребали рыхлый снег и сыпали его между пальцев, на колени, на грудь…

Это было страшно. Взрослые сходили с ума, один за другим.

– Нам не остановить их… – едва слышно шептал он, зачарованно глядя на серебристый снег. – Не остановить… Не остановить…

Тогда она заплакала во второй раз после смерти родителей.

В первый раз она плакала, когда Хью, тот самый робот-андроид, с которым несколько месяцев спустя… или сто лет назад?.. она прогуливалась по аллее гидропонического отсека «Европы», нашел ее через две или три недели после первой бомбежки Дабога…

До этого была пустота. Полнейшая пустота без слез, без боли, без обиды…

Просто мир вокруг умер. Сгорел, как свечка… Обратился в прах… Она поняла это, когда вне себя от тревоги сумела протолкаться к обзорному экрану бомбоубежища и увидела… Увидела, как в багряно-сером сумраке в небо торчат несколько костлявых и погнутых опор линии электропередачи… Это было все, что осталось от города. От родителей… От ее жизни. Опоры, накренясь, застыли на краю гигантской остекленевшей воронки, а ветер уже заметал ее тоннами серого пепла.

Вскоре наступила зима. Кто-то сказал, что она будет длиться не меньше ста лет…

Сто лет… Даша вдруг с тоской подумала, что сейчас, должно быть, там уже наступает весна.

Зачем? Зачем ей тогда, на «Европе», нужно было, расталкивая других людей, лезть в шлюпку, если ее душа сгорела вместе с планетой, а ее остатки замерзли, покрылись ледяной коркой?

Ведь она знала, что никто и нигде не ждет ее, от прежней жизни оставались лишь ошметья рассудка, чудом уцелевшее выходное платье матери да Хьюго, которого неделю «чистили» от радиации, прежде чем впустить к ней в бомбоубежище.

Нет, она не задумывалась над тем, нужно ли ей бежать с «Европы». Просто надела платье и пошла в сад, чтобы хоть на мгновение вернуть частицу той несбыточной жизни…

Чтобы в последний миг перед смертью, которая уже давно воспринималась как избавление от кошмара, в последний миг ощутить себя ЧЕЛОВЕКОМ и запомнить, унести с собой это чувство.

Ничего не получилось…

– Дабог?.. – Это слово сорвалось с губ помимо воли, просто в унисон мыслям.

– Что «Дабог»? – не понял Джедиан.

– Планета Дабог. – Она словно выплывала из омута беспамятства. – Там наступила весна?..

Джедиан нахмурился. Ему, конечно, нравились ее туманная непоследовательность и романтический трагизм вопроса, но не переигрывает ли она?

Он не понял одного – она не играла.

Для того чтобы осознать это, оказалось мало быть хорошим психологом. Это нужно было пережить внутри себя, но на подобные эксперименты у Джедиана не было ни времени, ни желания.

– Не знаю, – пожав плечами, ответил он. И тут же немного раздраженно добавил: – Девочка, тебе мало, что я спас твою жизнь? Ты сотню лет проболталась в космосе внутри куска льда, и вот ты чудесным образом спасена, вернулась к нормальному существованию, и к чему тебе теперь какие-то муки столетней давности? Вот, посмотри сюда, – он демонстративно поднял руку и ущипнул себя. – Смотри, я живой! И ты тоже!.. Давай приходи в себя, слышишь?

Даша не ответила. Она опять боковым зрением поймала звезды.

Ее непреодолимо тянуло туда, в холодный, кристально чистый мрак… Зеленые ниточки траекторий. Горячее покалывание в висках… Покой… Отрешенность…

«Это я спасала вас всех…» – вдруг подумалось ей, но мысль прошла без эмоций, просто как констатация факта…

Она отвернулась к экрану и вновь замерла, будто изваяние.

Она еще не понимала, что жизнь возвращается… И ее виртуальная ломка не настоящая, а лишь постэффект… следствие клинической смерти.

– Где мой андроид? – тихо спросила Даша, вновь повернувшись к окну. Джедиан не интересовал ее абсолютно, он чувствовал это… и злился.

Но, посмотрев на нее, он вдруг с удивительной легкостью подавил раздражение. Все это было так необычно… Новизна чувств, которую Джедиан не испытывал уже много лет, пленила его. Он смотрел на Дашу и представлял, какая она несчастная, раздавленная, одинокая…

– Послушай, девочка… – Он встал с кресла и, подойдя к ней, осторожно взял Дашу за плечи. – Я понимаю, как тебе одиноко… Но ты должна понять, что я…

Даша от прикосновения его рук вздрогнула и стала поворачивать голову. Полуобернувшись, она встретила его взгляд, секунду смотрела в глаза, а потом спросила, едва разжимая сухие и потрескавшиеся губы:

– Ты кто?

Джедиан опешил.

– Я?.. – переспросил он, чувствуя всю нелепость ситуации. – Я хозяин… Хозяин всего вокруг… – медленно выговорил он, желая раз и навсегда расставить все точки над «и» в ее сознании. – И я твой друг, понимаешь? – добавил он, продолжая удерживать Дашу за плечи.

Она чуть повела ими, словно стряхивая его пальцы. Потом подняла голову и сказала, тихо, но отчетливо, не отводя похолодевших глаз от его лица:

– Отойди от меня… хозяин.

Джедиан отпрянул, словно его наотмашь хлестнули по щекам.

Лицо наследника Форта Стеллар вспыхнуло румянцем. Такого с ним не приключалось уже давно.

Внезапно его разум затопила бесконтрольная ярость.

– Послушай, милая! – Он смотрел на нее почти что с ненавистью. – Не думай, что ты будешь тут стоять и безнаказанно хамить мне. Тебя оживили по моему приказу лишь потому, что твой образ очень сильно занимал разум одного человека, а мне стало любопытно, кто ты такая!.. – Он вдруг осекся, словно в горячке сболтнул лишнее, но злость, кипевшая в нем, пересилила и осторожность, и здравый смысл. Швырнув на стол бокал, который покатился по столешнице с жалобным звоном, он вновь обернулся к Даше, которая безучастно смотрела в глубины панорамного окна.

– А ты – мертвая, – жестко заключил он, глотнув прямо из бутылки. – Уже сто лет как справка о твоей смерти пылится в эвакуированных архивах Дабога! – Джедиан отер губы и повернулся к выходу. – Так что не выпендривайся и запомни: ты живешь, пока я в этом заинтересован. —

Ему вдруг надоел этот разговор, но, развернувшись чтобы уйти ,он остановился уже на пороге и добавил, постепенно успокаиваясь: – А у меня может быть к тебе всего два вида интереса: один – экспериментальный, а другой – мужской. Подумай об этом, девочка, пока у тебя есть немного времени. Умирать вторично – удовольствие ниже среднего!

Даша стояла, глядя на далекие и холодные звезды.

Она запомнила каждое его слово, но маска полного безразличия не сошла с ее лица. Нет. Она уже умирала однажды и теперь на многое смотрела иначе. Спокойнее.

Двери сомкнулись за Джедианом, который так и не дождался от нее никакой реакции. Даша еще некоторое время смотрела в окно, а потом обернулась и обвела взглядом пустую комнату.

Она медленно, но неотвратимо приходила в себя.

Если на Дабог спустя сто лет все же пришла весна, есть ли смысл умирать вторично?

Никто не мог ответить ей на этот, не заданный вслух вопрос.

* * *

Свое появление на Черной луне Денис запомнил надолго.

Собственно, сам планетоид, дрейфующий в безграничном пространстве космоса в сопровождении двух своих собратьев, занимал его меньше всего.

Важны были обстоятельства, сопутствующие его первой высадке.

До того, как он очнулся, Велехов тоже жил. Это казалось ему очевидным и походило на бесконечный, мрачный сон.

В сознании Дениса зиял черный провал безвременья, плавая в котором он то и дело слышал потусторонние голоса.

Когда он начинал думать об этом, вспоминать их, то память вдруг изменяла ему, выдавая лишь жалкие обрывки тех бесед, что велись по ту сторону мрака.

Обычно появлению голосов предшествовало розоватое сияние в том месте, где, как он подозревал, должны были находиться его собственные глаза.

Денис не сомневался, что помнит все, вот только что-то мешало его памяти работать как нужно, и поэтому воспоминания получались туманными и обрывочными.

Свет… Розоватое сияние ассоциировалось именно с ним, ярким, режущим глаза светом хирургических ламп, который он не мог воспринять в полной мере то ли потому, что его веки были постоянно опущены, то ли потому, что ему специально закрывали лицо…

– …Мистер Ланге, он приходит в себя .

– Вижу. Спокойнее, Анри. Все идет как нужно. – Голос был бесстрастен в противоположность первому, в котором то и дело звучала нервозность. – Добавь кислород и приготовься. Будем имплантировать под черепную коробку электронные блоки .

Пауза.

Затем из тьмы выплывает огромный знак вопроса.

– Зачем ?

И ответ, спокойный и деловитый:

– Там, куда он отправится, дополнительные возможности могут оказаться неоценимым подспорьем. Вот увидишь, когда начнем его обкатку. Мне не нужно, чтобы он прошел мимо искомого только потому, что не может заглянуть вниз, через пласт реголита, или погиб из-за заторможенной реакции, или неверно оценивал расстояния. Это было бы глупым риском, – рассудительно заявил голос. – Нет, мы дополним его мозг вполне современной электроникой. Он получит компьютерное видение и массу других возможностей .

Затем розовый свет вдруг начал угасать, и его разум пронзила боль…

Так повторялось много раз. Денис не мог вести счет этим предполагаемым операциям, результат которых неизменно сводился к одному и тому же – он проваливался в боль и черноту, получив, как утверждали общающиеся между собой голоса, «еще одну дополнительную возможность»…

Это было хуже, чем пытка.

Они, должно быть, не понимали, что Денис краешком сознания воспринимает их.

Из него лепили нечто чудовищное, не поддающееся осмыслению, а он не мог воспрепятствовать этому.

Сопротивление не входило в узкий круг его реальных возможностей.

Он даже не имел никакого представления о времени, и обрывки затухающих воспоминаний о прошлой жизни странно перемешивались в его сознании с этими потусторонними голосами, чернотой и еще чем-то непонятным, совершенно чуждым его пониманию.

Это «что-то» постоянно жило в нем и со временем стало проявлять себя все настойчивее.

Теперь, поднимаясь из омута беспамятства, он не только слышал эти голоса, к которым в конце концов начал даже привыкать, но и еще что-то…

Сначала это выражалось в неприятном ощущении взгляда со стороны. Словно кто-то невидимый смотрел на него из глубины обволакивающего мозг мрака.

Изучающий взгляд был холоден и абсолютно чужд.

Потом, спустя какое-то время, его вдруг начали посещать странные видения.

Словно он плыл в зеленоватой, но удивительно прозрачной воде, толщу которой пронзали направленные лучи точечных светильников. Они выхватывали из зеленоватого сумрака стены коридора, на которых жили нитевидные водоросли и заодно указывали какое-то направление.

Для Дениса такие картины оказались столь противоестественны, что он вдруг ощутил острый спазм удушья, словно действительно плыл под водой.

Он начал задыхаться, пуская пузыри и тщетно пытаясь удержать дыхание. Ничего не получалось. Он хотел взмахнуть руками, чтобы плыть вверх, но рук не было.

Единственным новым ощущением оказалась страшная тупая резь. Наверное, в груди. Это спазм… Удушье…

Он панически искал выход, но ничего не мог поделать. Он тонул. Все его существо корчилось в судорогах, отчаянно протестуя против тонн зеленоватой прозрачной жидкости.

В конце концов, не выдержав борьбы, Денис открыл рот и вдохнул.

Вода с отвратительным бульканьем полилась в дыхательное горло.

Он захлебнулся…

…И тотчас в его сознание вновь ворвались голоса.

На этот раз оба они были неподдельно встревожены и в то же время радостно возбуждены…

– …Есть, господин Ланге! Есть! Он задыхается! Кислород, скорее !..

– Это фантомные ощущения, Анри! – возбужденно ответил второй голос. – Смотри, давление кислорода в норме! Но он задыхается !

– Господи, откуда это? Мы же вычистили из памяти все, что касалось его смерти… О боже!.. Интоксикация! Не может быть… Что делать? Почему это?!

– Спокойнее… Его мозг не верит в то, что он получает кислород. Посмотри на сканер, Анри, он считает, что плывет под водой в каком-то тоннеле. Я был прав! Прав! Ты только взгляни на это, видел где-нибудь подобное, а? Это не наши конструкции… Дьяволы Элио, он видит их! Видит !..

– Сэр, что мне делать? Сердце останавливается. Все признаки удушья !

– Гаси сознание, болван! Что растерялся?!

Денису было страшно.

Потом спасительная тьма навалилась, как обычно, безо всякого предупреждения… Голоса истончились и заглохли.

Так продолжалось очень долго.

Он привык не только к голосам, но и к ирреальным путешествиям под водой.

Его сознание сумело примириться с этим.

Он уже не задыхался. Просто не думал о том, что надо дышать, и все стало получаться как-то само собой.

В какой-то момент голоса и розовый свет вдруг отошли на задний план, больше не тревожили, и он незаметно для самого себя раз от раза все глубже и глубже проникал в некую чуждую ему, противоестественную стихию.

Длинные коридоры, наполненные зеленоватой водой, плавно вливались в залы, в которых плавали, ловко работая ногами-ластами, уродливые пародии на человека, больше похожие на раздетые манекены.

Как ни странно, но Денис не чувствовал к ним должного отвращения. Он знал, что они здесь по делу.

В зеленоватом сумраке сферических залов тут и там светили бледные, размытые разноцветные огни. Он не подплывал близко, а издалека казалось, что это светятся какие-то приборы или пульты управления…

И только однажды он увидел звезды.

Голубоватые, яркие, режущие глаз россыпи звезд, на которые наползала страшная, бесформенная, темная тень.

Потом одна из искр звездного огня внезапно вспыхнула, стала распухать, окутываясь ореолом нестерпимого света… и он почувствовал, как в груди что-то болезненно оборвалось, словно он знал, там, у этой далекой звездочки, только что погибли живые существа.

Это был акт отчаянного самоуничтожения ради того, чтобы остановить расползающуюся в пространстве бесформенную черноту…

Он ничего не понимал, но тем не менее ему действительно стало больно и горько.

Почему-то он думал, что вскоре придет и его черед своими руками разжечь в космосе неистовый факел сверхновой, чтобы спалить в ее горниле часть того черного облака, что, редея, упорно двигалось проторенной тропой исторической миграции…

Потом кончилось и это.

– Начинаем обкатку, Анри …

– Подключаю сервер, господин Ланге. Все процессорные блоки синхронизированы во времени. Генератор случайностей подключен .

– Пошел !..

…Он увидел ровный, нейтральный свет, чуть приглушенный и ненавязчивый.

К своему изумлению и запоздалому страху, Денис понял, что вновь обрел тело.

Он лежал на узкой жесткой койке и глядел в низкий потолок корабельного отсека, с которого тускло светил дежурный плафон.

Не веря ни одному своему ощущению, Денис поднял руку и с замиранием сердца уставился на собственную ладонь.

Живой?!!

В первый момент он испытал столь сильное эмоциональное потрясение, что все тело обдало жаром, еще раз со всей очевидностью доказывая его материальность.

Он же умирал… Погиб… в глубоком космосе, так и не добравшись до боевого поста из-за какой-то дуры, что гуляла по оранжерее, вопреки приказу об эвакуации!..

Воспоминания обрушились на него, как каскад ледяной воды.

«…Как это может быть?! Ведь мы вычистили из его памяти все, что касалось смерти!..»– Голос неизвестного, что долетал до него сквозь тьму безвременья, четко прозвучал в голове Дениса.

Фрайг!..

Он рывком сел, обхватив голову руками, и застыл, пытаясь унять бешеный гул крови в висках.

Что все это значит?!

Отняв руки от головы, которая пылала в приступе горячки, Денис посмотрел на себя.

Форма… Скомканная постель… Небрежно брошенная подле обувь…

Словно он не покидал «Европу», а пришел в свою каюту после долгой утомительной вахты и завалился на койку прямо в одежде… Может ли быть такое?.. Мне просто приснился весь этот бред?!

Нет… не приснился. Каюта была чужой.

Не в силах больше выносить неопределенность, он встал, дошел до двери, где был укреплен стандартный интерком, и с силой вдавил клавишу связи.

На крохотном экране появилось хмурое лицо незнакомого офицера.

Несколько секунд тот вглядывался в расположенный перед ним монитор, морща лоб, словно пытался вспомнить лицо Велехова, а затем, очевидно, вспомнив, кто это такой, ворвался на линию общекорабельной связи и молчит, глядя на него, как на восьмое чудо света, вдруг скинул маску раздраженной усталости и сказал достаточно приветливо:

– Денис Андреевич, если не ошибаюсь? Велехов?

– Да, офицер, – машинально ответил Денис, чувствуя, как дрожь, что пришла на смену жару, гуляет по телу волнами нехорошего озноба.

Не верил он. Все было как-то неправильно… Не могло быть именно так.

«Я умер…» – нашептывало подсознание, и от этой мысли становилось не по себе.

Денис считал себя боевым офицером и делал это по праву.

Война вышибает из головы одни иллюзии и неизбежно порождает другие. Единственное, к чему отношение всегда одинаково и неизменно, так это к смерти.

Слишком много отвратительного, страшного скрывает в себе данное таинство, а на войне, выставленное напоказ, грязно политое кровью, оно приобретает особую, удручающую окончательность.

Если бы Денис не видел мертвых тел, что плавали в вакууме около взорванных кораблей, то, быть может, он не испытывал бы сейчас той мучительной раздвоенности, глядя на лицо незнакомого вахтенного офицера, который явно имел на его счет определенные инструкции и в данный момент изо всех сил старался остаться если не любезным, то, по крайней мере, вежливым.

– Я должен направить вас по определенному маршруту, господин Велехов, как только вы очнетесь, – сдержанно сообщил он.

– Но я… – начал было Денис.

Офицер прервал его понимающим кивком.

– Я знаю, лейтенант, у вас масса вопросов, и, возможно, весьма личных. – Он еще раз кивнул, словно убеждая самого себя, что дело обстоит именно так. – Прошу, вас ждет командир корабля, генерал Дорохов. Он хотел лично переговорить с вами, как только представится возможность. Я уже передал сигнал на его интерком и получил подтверждение.