Людям не хотелось никуда идти, но было у этого монаха то, в чем горожане нуждались больше всего – крылья бабочек. Пыльца, которую они источали, была единственным средством от тошноты и головокружения.
Бабочки никак не хотели покидать свои коконы и рождаться. И даже если удавалось их вырастить, крылья очень быстро израсходовались. Иметь у себя маленький фрагмент крыльев, считалось неимоверной роскошью, а в ветвях дерева монаха, их развевалось целых два.
За глоток свежего воздуха, люди были готовы пойти на всё, даже на воскресную проповедь.
В воскресенье, все пришли в шатер на холме и расселись на лавки. Отделка внутри была из золота, всё дышало величием, но несмотря на роскошь, атмосфера была аскетичной и действительно походила на церковную, только вместо алтаря, возвышалась обветшалая и старая, как сам мир, сцена.
Внезапно погас свет и на сцене вместо проповедника, зрители увидели несколько лысых людей – те раздевались.
Сначала они сняли с себя длинные черные платья, под которыми внезапно оказались одежды сидящих в зале людей.
Публике понравилась такая проповедь, и все одобрительно присвистывали и притаптывали.
Мимы под веселые крики зала, снимали с себя слой за слоем разные платья, блузки, костюмы, штаны, юбки, колготки и даже нижнее белье зрителей.
Все думали, что это такой фокус или гипноз, ведь не могли же их личные вещи, одновременно быть надеты на них и на актерах.
К тому же, артисты не выглядели большими и неуклюжими, от обилия вещей на них, напротив – они были стройны и подвижны.
Внезапно, крики – Браво! – сменились на – Мерзость и фу! – потому что, те добрались до наготы каждого из присутствующего в зале, начав снимать с себя чужие тела и лица.
Во всем своем уродском великолепии, все увидели всех. Попеременно сменялись и мелькали стройные и толстые тела, молодые и безобразно старые, красивая, полная девичья грудь сменялась морщинистой и обвисшей до самого пупка, а на смену молодецкой эрегированной плоти, появлялись старческие концы, затерянные в седине телесной мотни.
Сначала, актеры сняли с себя тела каждого присутствовавшего в зале, а позже, взялись за всех остальных жителей.
Зрелище было отвратительным.
Нескончаемым потоком росла гора тел, она выросла до самых куполов, один из них не выдержал давления и треснул, всё это вывалилось наружу.
От стыда и смущения, зрители отворачивались от сцены, но утыкались взглядом в рядом сидящего соседа и от этого неловкости только прибавлялось.
Появился стыд, а вместе с ним, пали стены высокомерия и превосходства, выстроенные вокруг их личностей.