Народное творчество (Фольклор)
Библия для детей. Стихи русских поэтов на библейские мотивы
Христос насыщает семью хлебами четыре тысяч человек
Он проповедовал у моря, в Галилее;
Со всех концов обширной Иудеи
Стеклись сюда алкавшие чудес
К Нему – целителю их духа и телес,
И, радостью исполнены сердечной,
Прославили Его страдалец и увечный,
Чьи немощи Христос уврачевал.
Два дня прошло, и третий день настал,
И молвил Иисус, жалея утомленных:
– Три дня они со Мной, и в путь не подкрепленных
Могу ль их отпустить?
«Но пропитанья всем
Собравшимся, Равви, мы не найдем в пустыне».
И Он спросил: «А сколько же доныне
Есть хлебов запасных? – Ему сказали: «Семь,
И рыбок несколько!»
Тогда по всей долине
Велел возлечь собравшимся Христос;
Благодарение Он Господу вознес
И хлебы с рыбою Он преломил руками,
И, разделяя меж учениками,
Он повелел, чтоб раздавали всем,
И все насытились. Еще осталось семь
Больших корзин, наполненных кусками. –
А всех собравшихся, без жен и без детей,
Здесь было тысячи четыре.
И возвратились в радости и мире
Все исцеленные к родной земле своей.
О. Н. Чюмина
Преображение Господне
С небесной ясностью во взоре,
В сознанье благости Своей
Преобразился на Фаворе
Спаситель мира и людей…
Сиял, как солнце, лик священный,
Сияли ризы дня ясней…
И снизошли к Нему мгновенно
И Илия, и Моисей!
И молвил Петр: «Равви, скорее
Три кущи мы построим здесь:
Тебе, Илье и Моисею!
Здесь хорошо, как средь небес!»
И в небе в это же мгновенье
Раздался голос громовой:
– Сей Сын возлюбленный есть Мой,
И в Нем Мое благоволенье!
Его послушайте! – Упали
В испуге ниц ученики
И, вставши, вновь уж не видали
Виденья чудного они.
Н. Богословский
Чудесное насыщение хлебами и рыбой. (Евангелие от Матфея 14:15–21)
Иисус у Марфы и Марии
Склонялся медленно к закату летний день,
Когда взошел Христос в знакомое селенье,
И в доме Марфином присел Он на ступень.
Маслины и кусты отбрасывали тень,
В вечернем воздухе стихало пташек пенье,
И Он заговорил – и полон вдохновенья
Был взор Учителя и смысл Его речей.
Мария, не сводя восторженных очей
С лица Спасителя, у ног Его сидела,
И верой пламенной, любовью без предела
Пылала в ней душа, и открывался ей
Иной, нездешний мир, великий и безбрежный, –
Проникновенный взор, благий и безмятежный,
О свете говорил божественной любви.
А Марфа, хлопоча меж тем об угощенье,
Приблизившися к ним, сказала в нетерпенье:
– Пошли сестру мою на помощь мне,
Равви! –
Но молвил Иисус: «Печешься ты о многом,
О Марфа! Чуждая заботам и тревогам,
Мария избрала благую часть: у ней
Та не отнимется, и благо будет ей!»
О. Н. Чюмина
Блудный сын
I
Сын молодой отцу сказал:
– Мне жить с тобою нет охоты,
Мне тяжки сельские работы –
Еще я света не видал.
Отдай наследное именье,
Отдай, отец, мою мне часть!
Я над собой имею власть
И в свете жить найду уменье… –
Он взял и продал свой удел
И полетел в страну далече…
И стал себе он господин.
Мечты и страсти заиграли;
Как искры, радости сверкали:
И, мнимый сердца властелин,
Он в область кинулся забавы:
И вьется рой друзей лукавых
Кругом беспечного в пирах;
Он сладко дремлет на коврах;
И, тирские раскинув ткани,
Он лести собирает дани;
И в страшных тающий огнях,
В кругу красавиц светлооких,
Средь ароматов и сластей,
В чертогах кедровых, высоких
Он снял бразды с своих страстей
И говорит: «Дни кратки наши,
Как сон туманный, пролетят!
Друзья! Смелей наполним чаши
И в благовонный аромат
От многоценного елея
Власы потопим!.. Не жалея,
Я угощаю, други, вас!
Нас обовьют красавиц руки!
Нам розы и свирелей звуки…»
Но вот, как смерть, подкрался час,
Как тать в полунощи, незримый, –
И обнищалый, и гонимый,
Бежит минутной неги сын
В пустыни дикие, один…
II
И грустный гость чужого брега
Не зрит красы чужой страны,
Не для него природы нега, –
И радости родной весны
В душе проснулися печальной,
Как на долине погребальной
С зарею свежие цветы…
Уж буйной юности мечты
Прошли, как слух о счастье ложный,
И он, в надежде осторожный,
Сказал, тоскуя сам с собой:
«Когда гонимый я судьбой,
Когда от жизни оторвуся?»
Но вдруг решил: «Я возвращуся!
К тебе, отец, к тебе хочу!
Перед тобою, отец почтенный,
Страстями странник заблужденный,
Себя в грехах я обличу…
Скажу: “Суди! Я недостоин
Быть сыном, но рабом
Прими в свой дом, и я доволен
Навек пребыть твоим рабом”».
III
Уж близок он к местам родным,
Благословляет мысль возврата
И родины завидел дым.
Он слаще неги, аромата…
Бежит знакомый ручеек,
Как юность прежняя, светлея;
И, ласковым приветом вея,
Пришельца встретил ветерок…
И странник, проясняясь думой,
О счастье прежнем замечтал.
«Но мой отец! Твой вид угрюмый…
Боюсь…» И весь затрепетал,
И цепенел, и колебался…
Но кто над нищим улыбался
И сердцу сердцем говорил?
Кто окропил его слезами
И столь знакомыми руками
В свои объятия стеснил?
Отец!.. Он здесь – и все забыто!
Тиха душа, как светлый мир;
И ожил грустию убитый,
И зашумел веселый пир.
IV
Когда ж и я, дитя неволи,
Из знойных жизни сей степей,
Из сей туманныя юдоли,
Сломив кольцо земных цепей,
К Тебе, Небесный, возвращуся
И на пути в Твой светлый дом,
Покрытый прахом и стыдом,
Перед Тобою поклонюся,
Благий Господь мой и Отец,
И, грусти не сдержав обильной,
«Я здесь! – воскликну наконец. –
Я пред Тобою, Боже сильный!
Я – блудный сын, Ты – судия!
Средь ангелов Твоих немею
И повесть рассказать не смею
Тебе земного бытия!
Но в царстве смерти и порока,
Среди горящих мертвецов,
Я зрел душой Твой дом высокий,
Я весь был грусть и весь любовь!
И не нашел любви взаимной,
И, утомленный от тревог,
Приют страстей покинув дымный,
Вхожу в веселый Твой чертог.
Еще в земной моей печали
Мне о любви Твоей сказали
Твои святые небеса!»
Ах, повели, Отец мой вечный,
Да прирожденный грех сердечный
Омоет горняя роса!
Да совлекут с меня оковы,
Что нажил я в житейской мгле,
Да поживу с Тобой я новый
И позабуду о земле!
Ф. Глинка
Лазарь и богач
Жил человек, известный миру;
Ему Господь богатство дал:
В виссон одетый и в порфиру,
Он ежедневно пировал.
Был также Лазарь – нищий бедный;
У входа в зданье богача,
Весь в струпьях, хилый, слабый, бледный,
Лежал он, крох себе ища.
Скончался нищий тот и в лоно
Был Авраама отнесен…
Богач же умер – и в бездонной
Геенне нес мученья он…
Увидел Лазаря богатый
И Авраама попросил,
Чтоб Лазарь бедный, в небо взятый,
Его страданья облегчил.
Но Авраам ему ответил:
– Достойно кару ты понес!
Твой жребий был при жизни светел,
Его же – полон мук и слез!
В. В. Благовещенский
Грешница
И говорят Ему: «Она
Была в грехе уличена
На самом месте преступленья;
А по закону мы ее
Должны казнить без сожаленья.
Скажи нам мнение свое?»
И на лукавое воззванье,
Храня глубокое молчанье,
Он нечто – грустен и уныл –
Перстом Божественным чертил
И наконец сказал народу:
– Даю вам полную свободу
Исполнить праотцев закон;
Но где тот праведный – где он,
Который первый на блудницу
Поднимет тяжкую десницу? –
И вновь писал Он на земле…
Тогда, с печатью поношенья
На обесславленном челе,
Сокрылись дети ухищренья –
И пред лицом Его одна
Стояла грешная жена.
И Он с улыбкой благотворной
Сказал: «Покинь твою боязнь.
Где твой синедрион упорный?
Кто осудил тебя на казнь?»
Она в ответ: «Никто, учитель!»
– Итак, и я твоей души
Не осужу, – сказал Спаситель, –
Иди в свой дом и не греши!
А. Полежаев
Иисус Христос и помилованная грешница. (Евангелие от Иоанна 8:7)
Мытарь и фарисей
С мольбой во дни явились оны
Два Иудея в храм святой.
Один из них был муж ученый,
Законник мудрый, а другой
Был мытарь грешный и смиренный,
Он встал при входе, у дверей.
Самодовольный и надменный,
Меж тем молился фарисей.
Он говорил: «Прославлен буди,
Царю небес, Владыко мой!
Я не таков, как эти люди,
Я чист и праведен душой,
Я – не обидчик, не грабитель,
И плоть я духом обуздал,
Я никого не угнетал,
Как этот мытарь – притеснитель.
Блюду я свято Твой глагол,
В неделю дважды я пощуся
И десятиною делюся
Ото всего, что приобрел.
Хвала Тебе! Прославлен буди!
Благодарю, Создатель мой,
Что не таков, как эти люди,
Но чист и светел я душой!»
Меж тем, глубоко потрясенный,
Свою греховность сознавал
Печальный мытарь, и, смущенный,
Он взоры долу потуплял.
В грехе погрязший столь глубоко,
Он – зло, он – весь нечистота,
Он – раб страстей, он –
жрец порока,
Ему ль открыть свои уста,
Ему ль на небо дерзновенно
Возвесть греховный, мутный взор?
Не глас ли сердца неизменно
Твердит ему живой укор?
Виновней он, чем эти люди!
И в сокрушенье он твердил:
– О Боже, милостив мне буди,
Я согрешил, я согрешил! –
И он, рыдавший у порога,
Нашел прощение у Бога,
И осужден был фарисей
В безумной гордости своей.
Безгрешен суд Творца вселенной,
Непогрешим Его закон:
Унижен будет Им надменный,
Уничиженный – вознесен.
В. В. Богословский
Фарисей и мытарь. (Евангелие от Луки 18:9–14)
Воскрешение Лазаря
О Царь и Бог мой! Слово силы
Во время оно Ты сказал,
И сокрушен был плен могилы,
И Лазарь ожил и восстал.
Молю, да Слово силы грянет,
Да скажешь: «Встань!» душе моей,
И мертвая из гроба встанет,
И выйдет в свет твоих лучей!
И оживет, и величавый
Ее хвалы раздастся глас
Тебе – сиянью Отчей славы,
Тебе – умершему за нас!
А. Хомяков
Торжественный вход Господа во Иерусалим
Забрезжился восток сиянием багряным,
И за долиною, окутанной туманом,
Открылися стена, ворота, башен ряд.
То Иерусалим виднелся. Аромат
Проснувшихся цветов, и ветерка дыханье,
И солнечных лучей приватное сиянье
Сливались с звуками поющих голосов.
И блеском залита была вся даль лугов.
Тут молвили мужи: «Оставьте труд суровый!»
И жены, полные кувшины опустив,
Повиновались им. В душе какой-то новой
И светлой радости почувствовав прилив,
Они запели все, а в рощах птичек стая
Кружилась, песнью их волшебной оглашая.
Но вдруг замолкло все. Предчувствием полны,
Глядели женщины каким-то влажным взором
В сияющую даль. За мрачным косогором,
Среди молчаний и полной тишины,
Другие голоса звучали дивным хором.
Небесной песнею казался их напев,
Проникший сладостно в сердца невинных дев.
«Ликуйте! Тот, Кого вы ждете и о Ком
Тоскуете, – Его с собою мы ведем.
Он – избавитель душ и свет неизреченный.
Мы следуем за Ним и в этот день священный
К народу верному приводим мы Царя,
Над чьей главой звезда затеплилась, горя.
В Его короне все соединились царства,
Он властен покарать и грех наш, и коварство,
Но Он прощает нам и ждет любви одной,
Он с миром к нам идет и с радостью святой;
Утешит горести Рахили он и Сарры,
И скипетра Его могучие удары
Разрушат древний змий и змия сокрушат.
Отрадней, чем цветов душистых аромат,
Нам имя Господа, а над Его главою
Немолчной небеса исполнены хвалою.
Он – более, чем царь. Он –
победитель зла,
Он – свет, Он – истина, Он полон благодати,
Осанна же Ему! Хвала Ему, хвала!»
Замолкло пение, и тут узреть могла
Толпа, как ехал Он, сидящий на осляти.
Раздвоились власы вокруг Его чела,
Был ясен взор очей благих и просветленных,
И дети шли пред Ним с пучком ветвей зеленых,
И были женщины цветами убраны.
Народа тысячи глядели со стены
И кровель городских, бежали пред толпою
И матери с детьми грудными на руках
Их поднимали вверх с молитвой на устах…
Казалось, тайною Он полон был святою,
И многие пред Ним одежды расстилали,
И старцы вслед Ему «Осанна!» восклицали.
«Благословен Грядый! – звучало над толпой, –
Вот Он, принесший нам с Собою искупленье!»
А Он задумчиво глядел на их стеченье,
На ветви над Главой священною Его,
На яркий солнца свет, на блеск и торжество,
На эти перед Ним простертые одежды,
На лица, полные восторга и надежды,
На всех, Учителя пришедших лицезреть,
И Он сказал Себе: «Я должен умереть!»
Кесарево – кесарю
Коснея во лжи, коварстве и обмане,
Задумали Христа продиане
И фарисеи уловить в словах
И молвили: «Тебе неведом страх
Пред кем-либо – не искушаясь ложью,
Ты всем в лицо глаголешь правду Божью, –
Подай же нам по совести совет:
Платить ли кесарю нам подати иль нет?»
И Он сказал: «Хитры вы свыше меры,
Что искушаете Меня, о лицемеры?
Подайте Мне одну из сих монет!
Чья надпись тут и чье изображенье?»
– То надпись кесаря! – ответили в смущенье.
– Отдайте ж кесарю – что надлежит ему,
А Божье – Господу отдайте своему! –
И посрамилися враги Его ответом,
И втайне смерть Его решили все при этом.
О. Н. Чюмина
Тайная вечеря
Спускались тени с небосклона,
Вечерний сумрак наступал,
Когда Христос в стенах Сиона
С учениками возлежал.
И говорил Он им с тоскою:
– Еще Сион не встретит дня,
Когда греховною рукою
Один из вас предаст Меня!
И все исполнились печали,
Внимая Божеским речам,
И беспокойно вопрошали:
– Не я ли, Господи, предам?
Ответил Он с тоской во взоре:
– Сын Человеческий идет,
Он будет предан, но – о, горе
Тому, кто Сына предает. –
Тогда Иуда и предатель
Спросил Его: «Не я ль предам?»
И отвечал ему Создатель:
– Ты говоришь об этом сам!
И. К. П.
Динарий. (Евангелие от Матфея 22:15–22)
Ночь в саду Гефсиманском
Над Елеонскою горою
Царила полночь; все кругом
Объято было мирным сном
И безмятежной тишиною.
И Гефсиманский сад дремал.
Его платаны и миндали
Недвижно в сумраке стояли,
И лишь украдкой пробегал
По их верхушкам напоенный
Благоуханьем ветерок,
И, лунным светом озаренный,
Местами зыблился листок.
И там, под гнетом жгучей муки,
Простерт во прахе Он лежал
И, воздевая к небу руки,
Вопя и плача, восклицал:
– Душа Моя скорбит смертельно…
Владыко Правый! Отче Мой!
Я неуклонно, безраздельно
Носил доселе крест святой.
Но ныне… о Владыко света,
Тяжел, тяжел мой крест!.. Воззри
На муки тяжкие мои –
Да идет мимо чаша эта!.. –
Так Он молился и рыдал,
И руки к небу простирал,
А в отдалении лежали
Ученики Его и – спали…
– И эти спят, объяты тьмой!..
От них, от лучших, нет ответа…
Воззри, о, Авва Отче Мой!
Да идет мимо чаша эта!..
Моление о чаше
В саду Гефсиманском стоял Он один,
Предсмертною мукой томимый.
Отцу Всеблагому в тоске нестерпимой
Молился страдающий Сын.
– Когда-то возможно,
Пусть, Отче, минует Мя чаша сия,
Однако да сбудется воля Твоя… –
И шел Он к апостолам с думой тревожной,
Но, скованы тяжкой дремой,
Апостолы спали под тенью оливы,
И тихо сказал Он им: «Как не могли вы
Единого часа побдети со Мной?
Молитесь! Плоть немощна ваша!..»
И шел Он молиться опять.
– Но, если не может Меня миновать –
Не пить чтоб ее – эта чаша,
Пусть будет, как хочешь Ты, Отче! –
И вновь
Объял Его ужас смертельный,
И пот Его падал на землю, как кровь,
И ждал Он в тоске беспредельной.
И снова к апостолам Он подходил,
Но спали апостолы сном непробудным. –
И те же слова Он Отцу говорил,
И пал на лицо, и скорбел, и тужил,
Смущаясь в борении трудном!..
О, если б я мог
В саду Гефсиманском явиться с мольбами
И видеть следы от божественных ног,
И жгучими плакать слезами!
О, если б я мог
Упасть на холодный песок
И землю лобзать ту святую,
Где так одиноко страдала любовь,
Где пот от лица Его падал, как кровь,
Где чашу Он ждал роковую!
О, если б в ту ночь кто-нибудь,
В ту страшную ночь искупленья,
Страдальцу в изнывшую грудь
Влил слово одно утешенья!
Но было все тихо во мраке ночном,
И спали апостолы тягостным сном,
Забыв, что грозит им невзгода,
И в сад Гефсиманский с дрекольем, с мечом,
Влекомы Иудой, входили тайком
Мятежные сонмы народа!
А. Н. Апухтин
Явление ангела. (Евангелие от Луки 22:39–46)
Иисус в Гефсимании и Иуда Предатель
Уж давно ночная тень
В тучу черную сгустилась,
И сменив усталый день,
Ночь на землю опустилась.
Сном забылся мир страстей…
Но в пустыне необъятной
Где-то слышен звон мечей,
Где-то слышен говор внятный!
В это время, полный слез,
В сердце чувствуя тревогу,
В Гефсимании Христос
Возносил молитвы Богу.
Пред Всевышним лик склоня,
Он молился: «Отче света!
Если можно, то Меня
Пусть минует чаша эта!»
Но тяжелый час настал!
Окруженный массой люда,
Пред Спасителем предстал
С фарисеями Иуда.
Чувством страсти и любви
К злату тленному волнуем,
Он, промолвив: «О Равви!»,
Предал Бога поцелуем.
В. В. Жуков
Отречение Петра
Когда Учитель был пленен,
Ученики его бежали;
Лишь Иоанном увлечен
За Ним Петр следовал в печали.
Среди широкого двора
Первосвященника, усталый,
Он опустился у костра.
Народ безумный, одичалый,
Шумя, теснился вкруг него…
И вот, вглядясь в лицо его,
Один сказал: «Тебя заметил
Я там, в саду… И ты был с Ним…»
И ученик Христа, томим
Тревогой тайною, ответил:
– Нет, нет… до нынешнего дня,
Клянусь, Его не видел я!.. –
И трижды это отреченье
Он произнес. И в то мгновенье,
Когда он смолк, бросая вкруг
Свой взор в тревоге и смущенье,
Невдалеке пропел петух…
И внемлет Петр – дрожит, бледнеет…
На грудь склонилась голова…
Он вспомнил вещие слова:
«Петух едва пропеть успеет
На утро рокового дня –
Ты отречешься от Меня».
Терновый венец
Шумит озлобленный народ,
Повсюду крики исступленья:
Пилатом выведен был Тот,
Кто в мир с собой нес искупленье.
Страдальца кроткого жалел
Давно слуга суровый Рима.
В Пилате память давных дел
Была душой его хранима,
И вот Его он показал
Толпе, озлобленной, лукавой,
И выбрать ей он приказал
Меж тем Страдальцем и Вараввой.
Увы, увы! Надежды нет!
Не ждать Ему ее от черни;
Еще не брезжил утра свет,
У палачей готов был терний,
Орудья казни налицо,
Едва вступил Он на крыльцо.
Пилат промолвил палачам:
– Его я отдал ныне вам!
Исполнен приговор суровый,
И на Спасителя-Христа,
Чья жизнь была всегда чиста,
Возложен был венец терновый.
Страсти Господни
Зачем не в то рожден я время,
Когда меж нами, во плоти,
Неся мучительное бремя,
Он шел на жизненном пути?
О, если б мог я лобызать
Лишь край святой Твоей одежды,
Лишь пыльный след Твоих шагов!
О мой Господь, моя надежда,
Моя и сила, и покров!
Тебе хочу я все мышленья,
Тебе всех песней благодать,
И думы дня, и ночи бденья,
И сердца каждое биенье,
И душу всю мою отдать!
Не отверзайтесь для другого
Отныне вещие уста –
Греми лишь именем Христа
Мое восторженное слово!
Граф А. Толстой
Се – человек!
Толпа озлобленная страстно,
Как зверь, ревела вкруг дворца;
Пред ней Того, Кому подвластно
Земля и небо, Кто сердца
Пленял и влек, уча смиренью,
Познанью Высшего Творца,
Привел Пилат, но озлобленью
Толпы не виделось конца.
Она ревела; так в пустыне
Голодный зверь порой ревет…
– Распни, распни Его ты ныне! –
Кричал толпившийся народ.
Тут были юноши и дети,
Тут были старцы; все они
Кричали так в мгновенья эти:
– Распни Его, распни, распни!
Ужели в странном ослепленье
Сердца людей не тронул Тот,
Кто был в восторженном томленье
Недавно встречен у ворот
Столицы древней Иудеи
Как царь вселенной и Кому
Освирепевшие злодеи
Проклятий ныне слали тьму?
Толпу окинув грустным взором,
С тяжелым в голосе укором
Сказал Пилат: «Се – человек!»
Толпа в ответ: «Распни! Навек
Пусть кровь Его на нас пребудет,
Падет на наших пусть детей,
И клятвы этой не забудет
Отныне каждый иудей!..»
Вздохнул Пилат… Омывши руки,
Страдальца отдал он на муки…
А. И. Красницкий
Се – человек!
Христа под стражею суровой
Во двор правителя свели,
Сплели венец ему терновый
И в багряницу облекли.
И стал глумиться род злодейский
Над Тем, Кто жизнь дарует нам,
Крича: «Ты царь наш йудейский!» –
И дланью били по щекам.
Смиренный, тихий и покорный,
Им не ответствовал Христос:
В чело впились глубоко терны,
И кровь слилась с кристаллом слез!
Уж звезды в небе синем тонут,
Уж виден гор далеких ряд…
И был в душе глубоко тронут
Страданьем Господа Пилат.
Христа он вывел к иудеям
И, указав народу, рек:
– Вины за Ним мы не имеем,
Я говорю: «Се – человек!» –
Но по желанью фарисеев
(Пришли к Пилату и они)
Раздались возгласы злодеев:
– Распни, распни Его, распни!
И. С. Ильин
Иисус Христос на пути на Голгофу
День искупительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.
Но Сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.
Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь.
Она сияет правдой новой!
Благословив ее зарю,
Он крест и Свой венец терновый
Земному передал царю.
Бессильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства –
Святыней вековечной нам!
А. И. Фет
Голгофа
На место лобное, Голгофою что звали,
Спаситель был врагами приведен,
А там в народе все той казни страшной ждали
И думали, что тут свершит им чудо Он.
Но был Страдалец-Бог незлобен и покорен,
Отдался палачам, душой святою тих, –
Он видел, что народ был в злобе той упорен,
И Он простил людей, молясь Отцу за них.
И мы должны Его великому примеру
Последовать, всегда храня в душе своей
Светильник жизни всей – божественную веру,
И всех врагов любить, как братьев и друзей.
А. Иванов
Голгофа
Распятый на кресте нечистыми руками
Меж двух разбойников Господь наш умирал.
Кругом мучители нестройными толпами,
У ног рыдала Мать… Девятый час настал:
Он предал Дух Отцу. – И тьма объяла землю,
Земля тряслась, и, гласу гнева внемля,
Евреи в страхе пали ниц…
И камни лопнули, разверзлась тьма гробниц,
И мертвые, восстав, явилися живыми…
А между тем в далеком Риме
Надменный временщик безумно пировал,
Стяжанием неправедным богатый,
И у ворот его палаты
Голодный нищий умирал.
А между тем софист, на догматы ученья
Все доводы ума напрасно истощив,
Под бременем неправд, под игом заблужденья,
Являлся в сонмищах, уныл и молчалив.
Народ блуждал во тьме порока,
Неслись стенания с земли…
Все ждало истины…
И скоро от востока
Пришельцы новое ученье принесли.
И старцы разумом, и юные душою,
С молитвой пламенной, с крестом на раменах
Они пришли – и пали в прах
Слепые мудрецы пред речию святою.
И нищий жизнь благословил,
И в запустении богатого обитель,
И в прахе идолы, а в храмах Бога сил
Сияет на кресте Голгофский Искупитель!
А. Н. Апухтин