Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том I
© «Центрполиграф», 2024
© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2024
Предисловие
Вопрос о Константинополе и Проливах неразрывно связан, по выражению бывшего министра иностранных дел Сазонова, с целым рядом сложных политических проблем, и этим объясняется богатство и разнообразие материала, использованного для данного издания. В частности, вопрос о Константинополе и Проливах исторически связан с предыдущим разделом Европейской Турции, ознаменовавшим собой (вместе с аннексией Боснии и Герцеговины, а также захватом африканских провинций Турции Италией) мировой кризис 1911–1914 гг., который представляет все признаки единства и неразрывности Восточного вопроса в его последней фазе на протяжении этого периода. Полная невозможность понимания событий и отношений, освещаемых публикуемыми здесь документами, вне связи с политической обстановкой балканского кризиса 1911–1913 гг. заставляет нас предпослать документальной части характеристику – насколько возможно обстоятельную и документированную – этой обстановки.
Наконец, по основному своему признаку настоящая работа охватывает последний период продолжительной исторической эпохи, за начало которой обычно принимается историческая дата подписания Берлинского трактата.
Необходимо иметь в виду, что к нашему собранию дипломатических документов, освещающему политические отношения и вопросы, документы военного характера могли быть привлечены лишь в той мере, в какой они входят в переписку политического содержания и значения. Историческое исследование вопроса о Константинополе и Проливах с военно-стратегической точки зрения не входило в нашу задачу и представляет предмет самостоятельной работы для специалистов этого дела. Результаты этой работы были бы, однако, в высшей степени полезны при оценке общей политики царского правительства в отношении Проливов, и такая работа явилась бы ценным дополнением к настоящему изданию.
В основу настоящего издания Общим архивом НКИД положены три дела (досье) архива Министерства иностранных дел, объединяющие документы о соглашении, заключенном между Россией, Францией и Англией по вопросу о Константинополе и Проливах 19 февраля ⁄ 4 марта 1915 г., а также особое – четвертое – дело «Константинополь 1916–1917 гг.». С внешней стороны эти дела представляют собой кожаные папки с заголовком, проставленным в министерстве: «Константинополь и Проливы», 1915 г. (А, В, С) и 1916–1917 гг. Дела 1915 г. распадаются на ряд особых папок, объединенных общностью содержания по определенному, более детальному вопросу. Всего этих папок 32, со следующими заголовками:
1) «Предположения о способах завладения нашего Проливами»,
2) «Предположения Куропаткина в отношении Проливов», 3) «Наши пожелания в отношении Проливов», 4) «Отношение Англии к вопросу о Проливах» (до февраля 1915 г.), 5) «Соглашение между Россией, Францией и Англией о судьбе Константинополя и Проливов», 6) «Проект сообщения Италии соглашения о Константинополе и Проливах», 7) «Проект сообщения Японии соглашения о Константинополе и Проливах», 8) «Переговоры с Джемалем в связи с соглашением о Константинополе и Проливах», 9) «Наши военные действия против Проливов», 10) «Предложение купить два бразильских броненосца для отправления их в Средиземное море», 11) «Предположение об отправке нашего отряда в Дарданеллы», 12) «Присоединение „Аскольда“ к союзной эскадре, действующей против Дарданелл», 13) «Военные действия союзников против Дарданелл и Константинополя», 14) «Проекты занятия и управления Константинополем и выделение нейтральных зон на случай военных действий», 15) «Проникновение германцев в Проливы и судьба Проливов», 16) «Отношение Италии к вопросу о Проливах», 17) «Отношение Ватикана к вопросу о Проливах», 18) «Отношение Румынии к вопросу о Проливах», 19) «Отношение Болгарии к вопросу о Проливах», 20) «Бургас как база русского флота», 21) «Отношение Греции к вопросу о Проливах, вопрос об Имбросе и Тенедосе», 22) «Вопрос о выступлении Греции в связи с операциями против Проливов», 23) «Отношение Сербии к вопросу о Проливах», 24) «Возможность заключения перемирия или мира с Турцией», 25) «Положение в Турции», 26) «Сведения о турецких военных и морских силах в связи с операциями против Проливов», 27) «Финансовые вопросы в Турции в связи с военными действиями против Проливов», 28) «Действия нашего флота против Зунгулдака», 29) «Varia», 30) Записка А.В. Немитца «Предварительные соображения константинопольской операции», 31) Записка Н.А. Базили «О целях наших на Проливах», 32) «Черновые заметки». В папке «Константинополь 1916–1917 гг.», не имеющей внутренних подразделений, выделено одно только небольшое дело: «Проект босфорской экспедиции 1917 г.», остальная часть папки охватывает документы по вопросу о сообщении Италии соглашения о Константинополе и Проливах, об опубликовании этого соглашения и о решении константинопольского вопроса в период Временного правительства.
При ближайшем рассмотрении папок, составленных в Министерстве иностранных дел, выяснилось, однако, что дела эти были подобраны далеко не полно, так как многие документы, имеющие существеннейшее значение для восстановления истории вопроса и на которые нередко имеются ссылки в самом деле, отсутствуют в министерском подборе. Вследствие этого Общим архивом НКИД были предприняты дополнительные розыски, и с этой целью использованы следующие дела архива Министерства иностранных дел:
1) особые дела «Италия» за 1915 и 1916 гг.; 2) особые дела «Россия и союзники» 1914–1917 гг.; 3) особые дела «Мир» 1914–1917 гг.; 4) переписка Министерства иностранных дел со Ставкой Верховного главнокомандующего за 1914–1917 гг.; 5) «Секретный архив министра» за 1914, 1915 и 1916–1917 гг.; 6) собрание дешифрантов (dossiers speciaux) из Англии, Франции, Германии, Румынии, Соединенных Штатов Америки, Италии и Японии за 1914–1916 гг.; 7) донесения из Токио за 1914–1917 гг.; 8) подборы входящих и исходящих телеграмм Министерства иностранных дел 1914–1917 гг. (Общий архив НКИД). В результате этих изысканий были значительно пополнены все дела как чисто политического характера, так и касающиеся операций, предпринятых державами Согласия на Проливах, поскольку последние входили в круг ведения Министерства иностранных дел.
Кроме того, были составлены следующие новые дела: 1) отношение Соединенных Штатов Америки к междусоюзническим соглашениям, 2) вопрос о Константинополе в переговорах А.Д. Протопопова с Варбургом, 3) вопрос о Константинополе и Проливах в связи с франко-русским соглашением о восточных границах Франции и западных России и 4) вопрос о Константинополе и Проливах в связи с попытками Германии заключить сепаратный мир с Россией.
Вместе с тем Общий архив НКИД нашел возможным опустить некоторые дела, включенные в состав министерских папок, как имеющие исключительно военный характер.
В первый том настоящего издания вошли документы: 1) о подготовке и заключении соглашения о Константинополе и Проливах, 2) об отношении держав, дружественных Тройственному согласию, – Сербии, Италии, Румынии, Японии, Соединенных Штатов Америки, – к вопросу о Константинополе и Проливах, 3) о переговорах А.Д. Протопопова с Варбургом, в которых затрагивался вопрос о Константинополе и которые, по-видимому, послужили одним из поводов к переговорам об опубликовании соглашения, 4) о переговорах между державами Согласия об опубликовании соглашения о Константинополе и Проливах, 5) о подтверждении этого соглашения в связи с франко-русским соглашением 1917 г., 6) о решении константинопольского вопроса при Временном правительстве. Для этого были использованы министерские папки 1915 г., обозначенные выше под № 4, 5, 6, 7, 16, 17, 18 и 23, а также дело «Константинополь 1916–1917 гг.», причем папки № 6, 16 и 17, с одной стороны, и № 14 и 27 – с другой, были соединены в одно дело. Папка № 3, дополненная записками Н.А. Базили и А.В. Немитца (№ 30 и 31), а также письмами из Ставки, составила отдельное дело, озаглавленное в нашем издании: «Соображения царского правительства по вопросу о Константинополе и Проливах».
Таким образом, в первый том настоящего издания вошли документы, характеризующие отношение держав антигерманской коалиции к вопросу о Константинополе и Проливах, а также касающиеся заключения, опубликования и подтверждения соглашения по этому вопросу.
Во второй том включены документы: 1) о политической обстановке военных действий в Проливах, 2) о переговорах между союзниками относительно будущего управления Константинополем,
3) о переговорах с Германией и Турцией относительно заключения перемирия или сепаратного мира, 4) о привлечении Греции на сторону держав Согласия, в связи с операциями против Проливов, и об отношении ее к вопросу о Константинополе, 5) об отношении Болгарии к вопросу о Проливах и 6) о переговорах относительно использования русскими войсками, в качестве базы, Бургаса. Для этого были использованы министерские папки за 1915 г. № 1, 2, 9, 11, 14, 19, 20, 21, 22, 24, 25, 27, а также папка «Проект босфорской экспедиции 1917 г.».
Некоторые документы, вошедшие в настоящий сборник, появились уже в других изданиях НКИД («Сборники дипломатических документов из архива Министерства иностранных дел», Пг., 1917–1918, «Европейские державы и Греция», М., 1922, «Раздел Азиатской Турции», М., 1924), а также в «Известиях» и в «Правде» за 1917 г., но, как неразрывно связанные с публикуемыми здесь материалами, приводятся нами в этом издании. В каждом отдельном случае в примечании нами указывается, где был опубликован данный документ.
Вопрос о проливах и о Константинополе в международной политике в 1908–1917 гг
I. Вопрос о Проливах в 1908–1911 гг
Документы российского Министерства иностранных дел, имеющие отношение к вопросу о Проливах и о Константинополе за время мировой войны, делятся на две неравные группы, сообразно делению всего периода участия России в мировой войне: от ее начала до вступления Турции в войну и от вступления ее в войну до крушения русской империалистической политики, армии и государственности. Первая, небольшая группа поражает неподготовленного читателя неожиданностью и своеобразием главной темы; в основе ее мы находим вопрос о гарантии неприкосновенности территории Турции, взамен ее нейтралитета, – гарантии, предлагаемой тем самым царским правительством, о стремлении которого к захвату Босфора, к овладению Проливами, к «водружению креста на Святой Софии» и т. д. многое известно уже из опубликованных до сих пор архивных документов и мемуаров различных государственных деятелей. Читатель может прийти в совершенное недоумение: неужели это верно? Неужели с первых дней мировой войны петроградское правительство не только забыло об «исторических задачах России», о «заветах царственных предков» Николая II, о «ключах к дверям собственного дома», о Царьграде и Святой Софии, – но положительным образом взялось за ликвидацию всех этих «вековых чаяний и стремлений русского народа», путем закрепления и обеспечения неприкосновенности всех владений Турции? И каким же образом турецкое правительство, которому предоставлялась возможность – только за отказ от риска и бремени участия в войне – получить гарантии территориальной неприкосновенности и целости, предпочло броситься в пучину бедствий и смертельных опасностей, в войну против Англии, Франции и России, не будучи даже готовым к войне, хотя бы в пределах своих сил и средств?
Недостаточно было бы ответить на эти вопросы цитатами из русских военных изданий, подтверждавших post factum вынужденность вступления Турции в войну, и заявлениями турецких государственных деятелей; нашим ответом может быть лишь документированное изложение обстоятельств, форсировавших активное участие Турции в войне. Обстоятельства эти, в совокупности своей, обнимают долгий исторический период, ближайшим же образом эпоху с 1908 г. и непосредственно – балканский кризис 1912–1913 гг. Изложение их составляет предмет первой части нашей вводной работы; вторая часть посвящена характеристике документального материала настоящего издания.
Не случайно изложение это вводит нас в существо вопроса о возникновении войны 1914 г.: нить, которую мы держим в руках, – вопрос о Проливах, – как надежный путеводитель, ведет нас от одного открытия к другому и, наконец, приводит к заключению, что военно-политическая конъюнктура 1914 г. как для России, так и для других участников воины в существенных своих чертах была предрешена европейской дипломатией задолго – за годы – до момента, когда принимались фатальные решения.
Явственно отграниченной эпохой в истории внешней политики России является так называемое «возвращение России на Ближний Восток», после того как на путях ее закрылись двери на Востоке Среднем и Дальнем. Послевоенные соглашения с Японией и Англией закрепили status quo и мир на границах от Маньчжурии до Персии, в то время как положение на Ближнем Востоке, в непосредственной связи с общеевропейской конъюнктурой, наоборот, окончательно потеряло центр политического равновесия. «Золотые цепи», приковавшие Российскую империю к Франции, украсились цветами радужных надежд на осуществление заветных планов возвеличения Романовского дома, в союзе с исконным противником их – Англией. Угроза «крымской комбинации», которой еще во время Русско-японской войны Вильгельм держал в руках Николая, перестала существовать; наоборот, небывалое положение союзника «морских держав» сулило царскому правительству, после пережитых внутренних и внешних испытаний, триумфы внешние и одоление внутренних врагов.
В протоколе «Совещания 21 января 1908 г. о положении дел в Малоазиатской Турции и на Балканском полуострове»[1] излагается вступительная речь А.П. Извольского, освещающая общее международное положение следующим образом:
«Два года тому назад самым острым вопросом в области внешних дел было положение на Дальнем Востоке. Благодаря заключенным с Японией договорам по отдельным вопросам, подкрепленным общеполитическим соглашением, положение это значительно изменилось к лучшему. Соглашение с Англией окончательно закрепило таковой результат. В ряду аргументов, приводившихся министром иностранных дел в пользу заключения означенных политических сделок, важное значение им придавалось всегда тому соображению, что Россия может оказаться в близком будущем лицом к лицу с серьезными осложнениями на Ближнем Востоке. Мнением гофмейстера Извольского всегда было, что, если на Дальнем Востоке неблагоприятный для нас оборот событий в значительной степени может быть предотвращен нашими собственными усилиями, то на Ближнем Востоке события зависят не от нас… Здесь могут в любой момент совершиться такие события, которые предотвратить не в нашей воле. Исторические задачи России на турецком Востоке и традиции нашего прошлого поставят ее, в случае таких осложнений, в особенно затруднительное положение. Оставаясь безучастной к ним, она рискует разом потерять плоды вековых усилий, утратить роль великой державы и занять положение государства второстепенного значения, голос которого не слышен…
Предшественник гофмейстера Извольского, граф Ламздорф, держался в отношении балканских дел охранительной политики: он стремился сдерживать Болгарию и вместе с тем поддерживал соглашение с Австрией[2]; такая политика носит чисто отрицательный характер, она неспособна привести к благоприятному, с точки зрения русских исторических интересов, разрешению балканских вопросов, но зато имеет одно преимущество – способствует замораживанию этих вопросов. Во всяком случае, это не политика серьезных успехов на пути к основным целям, нами преследуемым.
За последнее время этой политике нанесен серьезный удар. Австро-Венгрия не скрывает более своих партикулярных эгоистических стремлений…[3] С другой стороны, серьезное затруднение встретилось ныне на пути осуществления македонских реформ…
Выход из этого трудного положения найти не легко. Его можно бы, при известных условиях, искать в тесном сближении с Англией. Английский посол в С.-Петербурге уже намекал в беседах с гофмейстером Извольским на такую политическую комбинацию, указывая на общность интересов обеих держав в делах Ближнего Востока.
На самом деле легко было бы скомбинировать совместные военного характера мероприятия двух государств в Турции. Министр иностранных дел не может не признать, что подобная политика представляет перспективу весьма заманчивую, и он рекомендовал бы ее, при благоприятных условиях, как способную привести к блестящим результатам и содействовать осуществлению исторических целей России на Ближнем Востоке. Но такая политика способна была бы открыть снова турецкий вопрос в его целом…
Весьма важно заранее отдать себе отчет в том, какое положение может занять Россия в случае грядущих осложнений. Должна ли она отнестись к ним пассивно, сделать все, чтобы избежать затруднений и не быть вовлеченной в борьбу? На этом пути нельзя ждать успехов и правильного ограждения русских интересов. Заняв такую позицию, мы выйдем из будущего политического кризиса уменьшенными, не будем больше великой державой. Или, быть может, мы не находимся ныне в таком положении, чтобы следовало, во что бы то ни стало, отказаться от активной политики?»
В заключение Извольский «готов согласиться с начальником Ген. штаба в том, что турецкие действия вдоль персидской границы представляют серьезные невыгоды для России, но должно заметить, что если мы, со своей стороны, предпримем какие-либо агрессивные действия на азиатской границе Турции, то это неминуемо повлечет за собой осложнения на Ближнем Востоке. Наши военные мероприятия истолкованы были бы на Балканском полуострове как сигнал к действиям».
Помощник военного министра генерал Поливанов заявил, что «армия наша не может считаться приведенной в порядок»; морской министр – что «Черноморский флот в настоящее время не готов к военным действиям» против Босфора, на необходимость которых указал начальник Генштаба; министр финансов – что война с Турцией из-за Персии была бы «осуждена народным самосознанием». После этого Извольский «считает долгом еще раз обратить внимание на необходимость выяснить, представляется ли возможным сойти с почвы строго охранительной политики, которой Россия придерживалась до сих пор и которая способна привести нас к весьма невыгодным результатам, или он может говорить с твердостью, подобающей министру иностранных дел великой державы, уверенному в возможности для нее решительно отстаивать свои интересы». На это последовал категорический ответ Столыпина, считавшего «долгом решительно заявить, что в настоящее время министр иностранных дел ни на какую поддержку для решительной политики рассчитывать не может. Новая мобилизация в России придала бы силы революции, из которой мы только что начинаем выходить… В такую минуту нельзя решаться на авантюры или даже активно проявлять инициативу в международных делах. Через несколько лет, когда мы достигнем полного успокоения, Россия снова заговорит прежним языком. Иная политика, кроме строго оборонительной, была бы в настоящее время бредом ненормального правительства, и она повлекла бы за собой опасность для династии. Статс-секретарь Столыпин считает поэтому долгом категорически заявить, что в настоящее время никакая мобилизация ни под каким видом невозможна», в случае же «серьезных осложнений на Балканах придется надеяться лишь на дипломатическое искусство министра иностранных дел; в руках его теперь рычаг без точки опоры, но России необходима передышка, после которой она укрепится и снова займет принадлежащий ей ранг великой державы».
Через неделю – 28 января того же года – состоялось заседание совета государственной обороны «по вопросу о подготовке к войне с Турцией», которое признало, что «вследствие крайнего расстройства материальной части в армии и неблагоприятного внутреннего состояния необходимо ныне избегать принятия таких агрессивных действий, которые могут вызвать политические осложнения» и что «основанием для возникновения войны могут служить только такие действия иностранной державы, которые нанесут существенный и очевидный для народного самосознания удар достоинству и чести России».
Трудность положения правительства заключалась в том, что, отказываясь от иной политики, кроме строго оборонительной, «как от бреда, опасного для династии», оно не только становилось под удары влиятельнейших националистических кружков, но и роняло и в более широких, великодердержавно-либеральных кругах тот же самый престиж династии. Таким образом, внутренняя слабость режима создала заколдованный круг – либо риск новой революции, либо дальнейшее падение престижа династии и правительства, – выход из которого сулился лишь в неопределенном будущем, после достижения «полного успокоения». Мысль, что это «полное успокоение» возможно лишь в связи с восстановлением обаяния романовской державы, разумеется, не была чужда и в то время правящим верхам; к ней явным образом склонялся, при постановке своего вопроса в государственном совещании, и министр иностранных дел. Однако решительно возобладало опасение военной неудачи и революции. Извольскому пришлось действовать рычагом «без точки опоры», рассчитывая при охране великодержавного престижа империи исключительно на свое дипломатическое искусство.
Положение это вскрылось с полной ясностью к осени того же 1908 г.
В то время как дипломатическая кампания Извольского в пользу открытия черноморских проливов для военных судов прибрежных черноморских государств кончилась полной неудачей[4], Эренталь, использовав освещенное цитированными выше дебатами и резолюциями и известное ему во всех деталях состояние русского правительства, провел аннексию Боснии и Герцеговины явочным порядком, в качестве авансированного вознаграждения за несостоявшееся в действительности открытие Проливов. Это пресловутое «поражение Извольского» имело ближайшим своим последствием чрезвычайное возбуждение в русских – в особенности правых – общественных кругах. В Государственной думе, по свидетельству П. Милюкова[5], «депутаты далеко опережали в своем националистическом азарте технически вышколенное, но, в сущности, тоже националистически настроенное ведомство иностранных дел. Началась усиленная «неославистская агитация». В письме к Нелидову (посол в Париже) Извольский 5 ноября 1908 г. действительно жалуется, что, с одной стороны, в Петербурге «вовсе не склонны из любви к Сербии вести войну», а с другой – задача ликвидации боснийского кризиса чрезвычайно затрудняется шумихой в петербургском обществе и прессе, провоцирующей Сербию и Черногорию на авантюры, в которых Россия не окажет им никакой материальной поддержки. Англия обещает России дипломатическую поддержку, но требует воздействия России на Сербию в умиротворяющем духе (сокращение компенсационных требований); французское правительство также готово поддержать предложение России созвать конференцию, но предупреждает меморандумом 13/26 февраля 1909 г., что требования Сербии ему кажутся неосуществимыми, и так как этот кризис не затрагивает жизненных интересов России, то оно просит русское правительство общими силами предотвратить опасность войны, которая была бы еще менее популярна во Франции. В марте дело дошло до открытых военных приготовлений в Сербии и в Австро-Венгрии. Англо-франко-русские переговоры ведут к совместному давлению на сербское правительство. Извольский 4/17 марта поручает русскому посланнику в Белграде уговорить сербское правительство, ввиду повышающихся с каждым неудовлетворительным ответом сербов требований австрийского правительства, признать аннексию, так как «сербский ответ, вынужденный принудительными мерами, даже если будет заключать категорический отказ от прав на Боснию и Герцеговину, не будет иметь решающего значения для будущей судьбы этих провинций»[6]. Решительное выступление Пурталеса в Петербурге в пользу Австрии вынуждает и русское правительство согласиться на формальную ликвидацию кризиса – отмену ст. 25 Берлинского трактата, и т. д.
С этого момента определился поворот в парижских настроениях: 19 марта ⁄ 1 апреля 1909 г. Нелидов уведомлял Извольского, что французское общественное мнение «благодарно Вам» (Извольскому) за жертву, избавившую Европу от войны, но французское министерство иностранных дел неприятно поражено тем, что русское правительство не обусловило этой жертвы согласием других держав и не настаивало на англо-франко-русских требованиях в пользу Сербии. Германия и Австрия празднуют легкую победу. «Вследствие этого общественное мнение Франции, а также и Англии, требует дальнейшего сближения между Россией, Францией и Англией, сообща действовавших уже в австро-сербском конфликте», – с целью «планомерного развития сил» и «восстановления политического равновесия, нарушенного в пользу Германии и Австрии». От России требуется восстановление ее военных сил, тогда Германии и Австрии будет прегражден общими силами держав Антанты путь к Средиземному морю и к австрийскому преобладанию на Балканах. 19 марта ⁄ 1 апреля русский посол в Париже писал Извольскому еще определеннее: во французскую прессу проникли резкие обвинения французского правительства в том, что оно своим поведением заставило Россию капитулировать перед Германией и Австрией; французский посол в Берлине Жюль Камбон обратил внимание Пишона на то, что решительность Германии и Австрии объясняется их уверенностью не только в слабости России, но и в том, что Англия и Франция, в случае войны, не выступили бы на ее защиту; Камбон требовал военной демонстрации, которая убедила бы Германию и Австрию в противном; кроме того, он протестовал против заявления одного из английских министров, что из-за Сербии Англия воевать не намерена. Действительно, если из Франции уже сделаны распоряжения о военных передвижениях на восточной границе и о приготовлениях к мобилизации, то в Лондоне этому «очень рады» и, в свою очередь, согласились с Парижем о сосредоточении англофранцузской эскадры у о. Мальты, помимо других специальных мер британского адмиралтейства. «Но в то же время, – пишет российский посол в Париже, – телеграфные агентства оповестили всю Европу о тайном заседании Совета министров в Царском Селе, в котором министр финансов, торговли и военный указали, что Россия не в состоянии воевать». Это публичное доказательство нашего полного бессилия произвело на наших друзей подавляющее впечатление. Парижский и лондонский кабинеты вывели отсюда заключение, что Россия, Франция и Англия должны более чем когда-либо сблизиться и одновременно усиленно вооружаться, чтобы убедить противника в своей способности добиться уважения к себе и к своим требованиям. «Только таким путем, – заключает посол, – возможно восстановить нарушенное в пользу Тройственного союза европейское равновесие, и только таким путем Россия может вернуть себе временно утраченное ее влияние на балканские государства; наконец, только таким путем Россия сможет осуществить свою великую, предуказанную провидением историческую миссию!»
Русская дипломатия в это время переходила уже на новые рельсы: к систематической подготовке лиги балканских государств. «Поражение Извольского» и триумф Эренталя повлекли за собой столь энергичное сотрудничество англо-франко-русской дипломатии, что политика русского министра иностранных дел, не имевшая «точки опоры» в самой России, получила ее в Париже и в Лондоне. В октябре 1909 г. состоялось русско-итальянское соглашение при свидании Николая II и Виктора-Эммануила и их министров, Извольского и Титтони[7], в Раккониджи. Итальянский империализм, требовавший «компенсаций» для себя во время боснийского кризиса, готовился к нападению на турецкие владения в Северной Африке: он заручился ранее доброжелательным нейтралитетом Франции и Англии, теперь он стремился заручиться особым соглашением и с Петербургом. Это соглашение и состоялось в Раккониджи: русское правительство предоставляло Италии свободу действий против Турции в Северной Африке, итальянское же обязалось благожелательствовать русским интересам в вопросе о Проливах (п. 5 соглашения). В то же время началась тайная работа по организации союза балканских государств, перед которыми открывалась, таким образом, возможность «компенсаций» за австрийскую аннексию – также в турецких областях. Начатая еще при Извольском, работа эта продолжается с особенной энергией при Сазонове. В отношении Сербии беспокоиться было нечего: все расчеты и надежды руководителей ее внешней политики опирались на помощь России, Франции и Англии. Почти три года энергичных усилий русской дипломатии понадобилось для того, чтобы Болгария согласилась принять участие в этой новой комбинации. Лишь 30 марта 1912 г. Сазонов мог наконец сообщить послам в Париже и в Лондоне, что болгаро-сербский союзный договор заключен и что таким образом Россия обеспечена от распространения влияния какой-либо иной великой державы на Балканах. Значение этого договора лучше всего было охарактеризовано Пуанкаре, когда он в Петербурге ознакомился с его содержанием, словами: «rinstrument de la guerre».
Этому предшествовала вторая фаза переговоров Извольского об открытии Проливов для русских военных судов. В первой, как известно, попытка эта была пресечена Грэем, безапелляционно доказавшим, что никакие соглашения с центральными империями (переговоры в Бухлау) не подвинут ни на шаг к осуществлению русских пожеланий в этом вопросе. Одновременно с отрицательным ответом Извольскому[8] английское правительство предупредило даже Порту об агрессивных замыслах России, потребовало усиления оборонительных средств на Босфоре и послало британскую эскадру в турецкие воды.
Ввиду этого вполне понятно, что петербургское правительство «разочаровалось» в своих надеждах на Лондон и Париж и в феврале 1910 г. объявило о достижении полного согласия с Австрией по балканским делам – со стороны Австрии было сделано все для этого, – а в ноябре 1910 г. поразило своих друзей в Лондоне и Париже потсдамским свиданием. То, что Пуанкаре лишь по приезде в Петербург узнал содержание болгаро-сербского договора, показывает, что русская дипломатия не спешила раскрывать свои карты перед союзниками. По поводу свидания Николая II с президентом Французской республики в Шербуре (3 августа 1909 г.) бельгийский поверенный в делах в Париже писал, что «прекрасные дни франко-русского союза миновали… ничего не осталось от былого воодушевления… Об этом союзе говорят как о чем-то приятном, на что вряд ли можно, в случае надобности, рассчитывать». Извольский уехал в Париж постом, и место его занял Сазонов, начавший деятельность свою с потсдамского свидания и поэтому с большой симпатией встреченный правящими берлинскими кругами.