Разведывательная деятельность офицеров российского Генерального штаба на восточных окраинах империи во второй половине XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Глава 1
Офицеры Генерального штаба на восточном фланге «Большой игры» второй половины XIX в.

Продвижение России на Восток на протяжении всего времени царствования императора Александра II приблизило ее границы вплотную к зонам интересов Англии, озабоченной, как бы растущее влияние Российской империи в Средней Азии и Афганистане не создало угрозу ее владычеству в Индии. Исторически так сложилось, что все крупные и разрушительные вторжения на территорию Индии происходили через Центральноазиатский регион. К тому же, надо понимать, что толком несостоявшийся, к счастью, поход казаков для завоевания Индии при императоре Павле I в 1801 г. мог всерьез насторожить британское правительство, создав прецедент самой возможности повторения такого похода. Усиление позиций России на Среднем Востоке после двух Русско-персидских: 1804–1813 гг., 1826–1828 гг. и трех Русско-турецких: 1806–1812 гг., 1828–1829 гг. и 1877–1878 гг. войн, покорение в 1860-1880-х гг. среднеазиатских Бухарского, Хивинского и Кокандского ханств, Ахал-текинского оазиса не могло не вызвать реакции англичан, что повлекло с их стороны ряд шагов дипломатического и военного характера.

Надо сказать, что российские военные круги в долгу не оставались. Например, после покорения Коканда, преследуя противника, отступившего в Алайскую степь, 15 июля 1876 г. в этот район и предгорья Памира отправилась военно-научная экспедиция под командованием знаменитого впоследствии «белого генерала» М.Д. Скобелева, в составе которой находился геодезист штабс-капитан А.Р. Бонсдорф, производитель астрономических работ Туркестанского военно-топографического отдела Главного штаба. Отряды экспедиции обследовали Алайскую долину и Северный Памир. То, что военно-научная экспедиция осуществлялась военным отрядом из «всех родов оружия», не могло обмануть англичан, ясно понимавших, что картографирование территории Северного Памира осуществляется с далеко идущими военными целями. И действительно, по свидетельству Б.Л. Тагеева, «В мае месяце 1878 года издан был приказ по войскам Туркестанского военного округа о сформировании трех отрядов – готовились к походу в Индию. Однако поход в Индию не состоялся, а в Афганистан было отправлено посольство с генералом Столетовым во главе, и русские войска произвели только несколько демонстративных движений к южным границам округа»^[3]. Примечательно, что и в Алайском походе, и демонстрационных действиях Самаркандского отряда в 1878 г. принимал участие будущий известный военный востоковед, исследователь Центральной Азии Бронислав Людвигович Громбчевский.

Дмитрий Васильевич Путята

Упомянутый глава дипломатической миссии в Афганистан боевой генерал, герой Русско-турецкой войны Николай Григорьевич Столетов, с 26 мая 1878 г. по 11 апреля 1881 г. возглавлявший дипломатическую миссию к эмиру Афганскому, и до этого, в 1867 г. как офицер Генерального штаба в составе дипломатической миссии посещал Персию и Афганистан. Очевидно, что внимание России к Афганистану было не случайно – он открывал прямой путь в Британскую Индию. При российском консульстве в Кашгаре постоянно присутствовали офицеры Генерального штаба, поддерживавшие связь с Памирским отрядом войск Туркестанского военного округа; почти все начальники отряда также были офицерами Генерального штаба. Про исследования русскими военными Памира вообще написаны целые книги^[4].

Николай Григорьевич Столетов

Упомянем только, что первая официальная Памирская экспедиция под руководством капитана Генерального штаба Дмитрия Васильевича Путяты была снаряжена в 1883 г.; в предписании, выданном экспедиции для предъявления местным властям, значилось: «Цель поездки этих людей самая мирная: они будут собирать камни, растения, насекомых, рисовать, писать, разглядывать в трубки небесные светила и измерять высоту гор»^[5].

Результатом проделанной военными ислледдователями работы было составление карты Памира, систематизация геологических сведений о регионе; были сделаны зарисовки Памира, собран гербарий местной флоры и составлен русско-шунганский^[6] словарь. Участники экспедиции представили общественности большой материал о социально-экономической и политической жизни населения западных районов Памира, был описан быт обитателей небольших княжеств Вахана и Шугнана. Это были первые в России сведения о названных районах Памира. Правитель Вахана просил Д.В. Путяту о покровительстве России и о введении в его княжество российских войск. Подробности этой экспедиции были впоследствии изложены в «Очерке экспедиции на Памир, Сарыкол, Вахан^[7] и Шунган» (1883). Заметим, что все эти просьбы властей приграничных к России территорий о желании вступить в подданство России, рефреном повторяются и в воспоминаниях Л.К. Артамонова, с которыми мы познакомимся далее. Такое трогательное единодушие властителей памирских княжеств и старейшин персидских туркменских племен заставляет предположить, что российские исследователи задавали подобные вопросы не без умысла, если не в результате прямого инструктажа их начальства, желающего прощупать настроение народов на перспективу, имея в виду дальнейшее продвижении империи на восток.

Не прекращавшиеся вплоть до начала XX в. разведывательные поездки офицеров российского Генерального штаба в Британскую Индию могли только подогревать подозрения англичан об истинной цели активности русской политики в Средней Азии. Например, среди российских военных исследователей Индии могут быть названы имена Василия Федоровича Новицкого, Лавра Георгиевича Корнилова и Николая Сергеевича Ермолова.

Василий Федорович Новицкий

Про В.Ф. Новицкого известно, что он в 1897 г. был командирован за границу «с учебной целью в Британскую Индию сроком на восемь месяцев». Результатом «учебной» поездки стала книга «Военные очерки Индии» (1901). В 1898 г., возвращаясь после «длительной научной командировки» на родину, Новицкий предпринял путешествие из Индии в Среднюю Азию по маршруту Равалпинди – Сринагар – Лех – перевал Варакорум – Яркенд – Ош, за что был награжден малой золотой медалью ИРГО. Описание этого путешествия – «Из Индии в Фергану» – было издано в 1903 г. в «Записках ИРГО» по отделению общей географии^[8]. Л.Г. Корнилов с ноября 1903 г. по июнь 1904 г. находился в Индии официально с целью «изучения языков и нравов народов Белуджистана», а неофициально – для получения разведывательных данных о британских колониальных войсках. За время этой экспедиции Корнилов посетил Бомбей, Дели, Пешавар, Агру и другие районы Индии, наблюдал за британскими военнослужащими, анализировал состояние колониальных войск, активно контактировал с британскими офицерами, которым уже было знакомо его имя по деятельности Корнилова военным агентом в Кашгарии в 1899–1900 гг. В 1905 г. секретный «Отчет о поездке в Индию» был опубликован Генеральным штабом. Состоя военным агентом в Великобритании, Н.С. Ермолов в 1911 г. также совершил длительную пятимесячную поездку в Британскую Индию для «сбора информации об ее современном состоянии», говоря языком тогдашних документов.

Николай Сергеевич Ермолов

 

Несмотря на то, что главной ареной «Большой игры» традиционной считается Центральная Азия, геополитическое значение Турции и Персии в контексте обеспечения безопасности английских владений в Индии отнюдь не утрачивало своего значения. Теоретически, как рассуждали в российском Генеральном штабе, эти страны после перенесенных поражений могли с целью реванша для возвращения утраченных позиций в Закавказье вступить в военный союз и представлять угрозу для российского Туркестана, территория которого рассматривалась как важнейшая операционная линия в ходе возможного российско-британского конфликта.

Вдобавок, английская разведка могла попытаться дестабилизировать обстановку на границах Персии с российской Закаспийской областью, создав угрозу основной военно-транспортной артерии в регионе – Закаспийской железной дороге: полунезависимые туркменские племена, кочевавшие по северным границам Персии, испытывали серьезные трудности в связи с разделением традиционных мест кочевий после установления границы с Российской империей. Наконец, учитывая слабость центральной шахской власти, сохранялась угроза использования территории Персии английскими войсками для прямой агрессии против России.

Именно поэтому приграничные провинции Персии, в особенности Хорасан и Сеистан, служили объектом пристального внимания российского Генерального штаба, и разведывательные поездки офицеров Кавказского военного округа и Закаспийской области по этим территориям были совсем не редкостью в описываемый период.

Уже ноябре 1878 г. в Персию был командирован штаб-офицер для особых поручений при штабе Кавказского военного округа подполковник Алексей Иванович Домонтович, который совершил осмотр местных войск и составил предложения по усовершенствованию вооруженных сил Персии. В 1879 г. Домонтович подписал контракт с персидским правительством об условиях приглашения на постоянной основе русской военной миссии и об организации Персидской казачьей бригады. Сам Домонтович был назначен начальником миссии и командиром этой бригады. Бригада номинально подчинялась персидскому военному министру, непосредственное руководство осуществлял русский посланник в Тегеране на основании инструкций Военного министерства России. Командиром бригады был полковник русского Генерального штаба, официальная должность которого именовалась «заведующий обучением персидской кавалерии». Командир бригады с 1894 г. полковник Генерального штаба Владимир Андреевич Косоговский приобрел при шахском дворе такое влияние, что активно участвовал во внутриполитической жизни персидского государства.

Помимо миссий Л.К. Артамонова в 1889 г. и в 1891–1892 гг., изложенных в последующих главах, военно-географическим и военно-статистическим изучением Персии занимались капитан Генерального штаба Владимир Александрович Карцов, посетивший в 1892 г. полунезависимое от шахской власти курдское Макинское ханство на территории северо-западной Персии, и капитан Генерального штаба Дмитрий Яковлевич Федоров, осенью 1899 г. совершивший поездку по Восточной Персии с целью разведки района стыка границ Закаспийской области, Персии и Афганистана. В 1898 г., находясь в распоряжении российского генерального консула в Хорасане, предпринимал рекогносцировки провинций Хорасан и Сеистан капитан генерального штаба Георгий-Эдуард Сигизмундович де Вейль.

Лавр Георгиевич Корнилов

По малоизученным районам Восточной Персии пролегали маршруты путешествия Л.Г. Корнилова. Стараясь противостоять английскому влиянию на персидского шаха, Россия пыталась проникнуть в Персию: шла подготовка к постройке железной дороги через Персию и устройству порта в г. Шехбаре на побережье Персидского залива.

Первым европейцем, решившимся пересечь Персию с юга на север, стал Корнилов – небольшой его отряд должен был пройти по пустыне Дашти-Наумед («Степь отчаяния), населеннои воинственными племенами, почти 4 000 верст. Территория, по которой проходил поход русских разведчиков, на тогдашних картах обозначалась белым пятном с отметкой «неисследованные земли». Вот как живописал военно-географический подвиг Л.Г. Корнилова историк А.А. Керсновский: «…сотни верст бесконечных песков, ветра, обжигающих солнечных лучей, пустыня, где почти невозможно было найти воду, а единственной пищей были мучные лепешки – все путешественники, пытавшиеся прежде изучить этот опасный район, погибали от нестерпимой жары, голода и жажды, поэтому британские исследователи обходили „Степь отчаяния“ стороной»^[9]. В путешествии был собран уникальный стратегический и научный материал; сам Лавр Георгиевич изучил язык и традиции персов.

Михаил Иванович Венюков

Примерно в это же время, в 1903 г. в Персии выполнял задания военного командования известный в свое время иранист и востоковед Леон Фаддеевич Тигранов. Итогом его путешествия стала книга «Из общественно-экономических отношений в Персии», вышедшая двумя частями в 1905 г.: первая часть называлась «Из общественно-экономических отношений в Персии. Дополнительные данные о Гамилле, Ардебиле. Маршруты», вторая – «Из общественно-экономических отношений в Персии: Сводка путевых материалов и наблюдений о землевладении, податной (малиат) и административной системах».

Материалы, приведенные в «Моей автобиографии» Л.К. Артамонова свидетельствуют, что политика России в отношении Персии была весьма активной; в случае обострения обстановки российское военно-политическое руководство планировало вести наступательные действия в отношении соседней державы – высаживать десанты на берега Астрабадского залива Каспийского моря, захватывать горные проходы через Эльбургский хребет и продвигаться вглубь страны. Так что тезис, что «Россия – самая миролюбивая страна» не более чем миф. Россия, как и все так называемые великие державы, охотно применяла военную силу для достижения собственных целей, если можно было обойтись без долгой дипломатической «говорильни». Другое дело, что такой подход в XXI в. безнадежно устарел.

Что же касается Турции, то еще весной 1874 г. прикомандированный к Главному штабу «для ученых работ» полковник Михаил Иванович Венюков (в 1873–1874 гг. – ученый секретарь ИРГО) находился в командировке-отпуске, посетив некоторые районы Турции, Болгарии, о. Кипр, Черноморское побережье Кавказа с целью изучения территорий в военно-географическом и в военно-стратегическом отношении. Венюковым были исследованы некоторые вопросы физической географии Турции и проанализированы течения в проливах Босфор и Дарданеллы. Именно Венюков привлек внимание научной общественности к изучению противотечений водных масс в поверхностных слоях из Черного моря в Средиземное и придонных слоев из Средиземного в Черное. Нет необходимости говорить, что изучение течений в стратегически важных проливах выполнялось в первую очередь в интересах военно-морского флота, который Россия определенно планировала возобновить на Черном море.

Леон Фаддеевич Тигранов

Англия, выступавшая на стороне Турции в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. не оставляла мысли использовать это азиатское государство как центр силы, угрожающей российскому Кавказу, активно укрепляя турецкий военный потенциал. В этой связи капитан Генерального штаба Леонид Константинович Артамонов в конце 1888 г. отправился с секретным поручением в Турцию для проведения разведки оборонительной Деве-Бойнинской позиции, в строительстве фортов которой принимали участие англичане.

Можно отметить, что многие из русских офицеров, принимавших участие в «Большой игре», совершавших путешествия по Турции и Персии, Средней и Центральной Азии, являлись членами ИРГО, публиковались на страницах изданий Общества. Показательно письмо туркестанского генерал-губернатора К.П. фон Кауфмана военному министру Д.А. Милютину, где говорится: «Как Ваше высокопревосходительство изволите усмотреть, большая часть статей и заметок, помещенных в «Известиях», принадлежит чинам Военного министерства, служащим в Туркестанском крае»^[10]. Большая часть наградного фонда ИРГО в этот период была вручена русским офицерам – это лучшее свидетельство их заслуг перед отечественной и мировой географической наукой.

Ну а теперь обратимся к путевым записям разведывательных поездок Л.К. Артамонова, которые начинаются со дня окончания им Николаевской академии Генерального штаба и выбора им вакансии в штаб Кавказского военного округа.

Глава II
Служба Л.К. Артамонова в штабе Кавказского военного округа (1888 г.)

Простившись с друзьями, которые еще были в Петербурге, так как многие уже разъехались на лето в разные места, я закончил все свои личные дела. Довольно большой сундук с книгами я сдал на хранение в подвальное помещение Соляного городка, где хранились книги и разные вещи Военно-педагогического музея, администрация которого очень охотно мне в этом помогла.

На юг я отправился налегке, не рассчитывая на будущей своей службе сидеть подолгу на одном месте и обзаводиться комфортабельной обстановкой. В этот раз я отправлялся на Кавказ один, в I классе скорого поезда и с совершенно другим настроением, чем 12 лет тому назад. До Владикавказа я доехал быстро и без всяких значащих встреч и приключений. В этом городе я остановился на сутки и повидал некоторых своих старых сослуживцев по 20^й артиллерийской бригаде. За истекшее время[мало] что изменилось в жизни бригады: старые старшие чины бригады в большинстве ушли в отставку, капитаны не все еще были произведены в подполковники и не командовали батареями. Мои же сверстники пребывали не старше как в штабс-капитанском чине. Меня встретили сердечно и гостеприимно, с оттенком уважения, которое меня несколько смущало. Но в жизни самой бригады существенно мало что изменилось, и рутина традиции царила во всем по-прежнему. Мой боевой командир батареи (по походу в Ахал-Теке) был уже произведен в полковники. Я же лично, благодаря двум академиям, как говорили тогда, «обскакал всех своих старших сверстников». Простились мы дружески, и на почтовых я помчался по Военно-Грузинской шоссированной дороге в г. Тифлис. Сама дорога и езда по ней с остановками на маленьких приветливых станциях, сохранивших еще почти все черты и характер, описанные Пушкиным и Лермонтовым, произвела на меня неотразимо приятное впечатление. Я радовался, как юноша, тому, что я опять на Кавказе, дышу чудным горным воздухом и любуюсь изумительными по красоте и величию горными панорамами.

В г. Тифлисе, жарком, шумном, живописном, но пыльном, я остановился в лучшей гостинице и с трудом получил номер. Кажется, был в этот год дворянский съезд, и множество грузинских и армянских делегатов прибыли в столицу Грузии, очень часто с женами и взрослыми детьми, которые использовали этот случай, чтобы повеселиться. Дома ввиду страшной жары, имели, обыкновенно, крытую веранду по всему фасаду, иногда в два-три этажа. Ночью спать в комнате душно, а потому все постояльцы устраивались на ночлег на веранде, мало стесняясь соседей и не очень разделяя представителей обоего пола, о чем свидетельствовала иногда громкая перебранка и жаркие споры.

Переночевав с трудом в жарком номере, я на следующее утро в полной парадной форме отправился на извозчике в штаб округа. Это был целый довольно длительный переход. На лето штаб округа (его канцелярия, служащие и сам начальник штаба со своим помощником) поднимаются почти вертикально над Тифлисом на высоту до 2000-¹, где прохладно, и природа носит более северный характер. Прекрасное шоссе змеей вьется из города по крутому склону горы Св. Давида в местность Коджоры^[11], где и устроено деревянные летние дачи для начальства с их семьями и бараки для всех штабных канцелярий и др. нужд. Подъем длинный, но очень интересный: все время виден город в долине реки Куры, постоянно изменяющийся по масштабу в плане, пока совершенно не потеряется в окружающей его долине и предгорьях, а вид переходит в обычную горную панораму. С подъемом на Коджорское плато, почти лишенное больших деревьев и напоминающее степь, прорванную глубокими трещинами, дорога проходить в виду интересных развалин древнего грузинского или персидского укрепления «Кер-о-глы», с которым связано много местных легенд.

Штаб раскинулся широко и имел даже свое общественное собрание. Сам начальник штаба генерал-лейтенант Троцкий^[12]был где-то в отъезде, а принял меня его помощник генерал-майор Мылов^[13], давно уже служащий на Кавказе, и по происхождению осетин. Он очень приветливо выслушал мой доклад, пригласил в свою дачу запросто пообедать и порекомендовал пока познакомиться с моими сослуживцами по штабу. Я обошел все учреждения, всюду представляясь, и очень приветливо принятый. Нас оказалось немного новеньких – всего три человека, из которых двое окончили по II разряду, а избрали этот округ, как уроженцы Кавказа.

Виталий Николаевич Троцкий

Явившись к генералу Мылову на дачу, я познакомился с его женой и тремя детьми-подростками. Семья оказала мне самое широкое гостеприимство. Сергей Николаевич Мылов в очень дружеской беседе после обеда поинтересовался всеми столичными новостями и в свою очередь ориентировал меня в предстоящей мне в текущем году службе. Он сообщил мне доверительно, что осенью сего 1888 года предполагается приезд на Кавказ всей царской семьи. Теперь штаб занят вопросом, как показать императору все войска, не нарушая охраны границ с нашими соседями, особенно с Турцией, отношения с которой довольно холодные. По слухам, туки пригласили английских инженеров для укрепления кр[епости] Эрзерум и подступов к ней от наших границ. В районе соприкосновения с Турцией расположена 39^я пехотная дивизия генерал-лейтенанта фон Шака^[14] (знаменитого героя войны 1877–1878 гг.), которая содержится постоянно в военной готовности. Очень сложен вопрос, как оттянуть ее на царский смотр без риска. Вообще же, план таков: собрать войска всего Кавказа в пять лагерей по пути выработанного проезда царской семьи. Очень труден вопрос об охране этого путешествия царской семьи, еще впервые посещающей Кавказ. Предположено для этого привлечь все грузинское, армянское и всех горских племен дворянство. Словом, работы и заботы много, а предстоит всяких хлопот еще больше. В штабе округа офицеров Генерального штаба на все пять лагерей не хватает, и он, С.Н. Мылов, очень рад выходу на Кавказ на службу еще трех новых товарищей.

Войска уже теперь усердно готовятся к царскому смотру, особенно в хозяйственном отношении, и усердно шьют обмундирование, а также успешно проходят свое строевое образование. Пока от меня оставить при штабе, так как очень много секретной переписки, а по выяснении вопроса о лагерях и наличности в них офицеров Генерального штаба, я получу соответственное назначение.

Сергей Николаевич Мылов

После обеда я откланялся и быстро спустился в Тифлис, поражаясь лихостью ямщиков, беззаботно гнавших лошадей по узкому шоссе с крайне крутыми поворотами в его зигзагах, проходящих иногда над самым обрывом в несколько сот футов. От быстрого спуска вниз в город у меня сильно и долго шумело в ушах, и кружилась голова.

Не весь штаб находился в Коджорах, а некоторые отделы (оперативный, разведывательный и хозяйственный) оставались в большинстве в городском штабном доме. Я устроился тоже в городе, так как временно был прикомандирован к разведывательному и по службе Генерального штаба отделу, руководимому генерал-лейтенантом Александром Семеновичем Зеленым^[15]. Это был один из лучших знатоков Турции, пробыв почти 10 лет военным агентом при нашем посольстве в Константинополе. Он в совершенстве владел турецким и арабским языками, а также и всеми европейскими. Превосходно образованный, с уклоном ученого географа-статистика, Александр Семенович в то же время был обаятельный человек по своей легкости, доброжелательности и[обладал] прекрасными манерами культурного человека. Он принял меня как своего товарища и систематически стал вводить меня в курс изучения Кавказа и прилежащих к нему стран.

В Тифлис стало съезжаться все больше и больше делегатов всех многочисленных народностей Кавказа на обсуждение вопросов, связанных с предполагаемым приездом царской семьи. В гостинице стало жить невыносимо от жары, чисто южного шума и гама. Случайно я познакомился с заведующим шелководственной станцией в Тифлисе (Н.Н. Шавровым), отца которого (военного инженера) я знал. Мой новый знакомый предложил мне приехать к нему в городской сад Муштаид^[16], на окраине города. Здесь в особо отделенной части сада размещались красивые двухэтажные здания шелководственной станции и ее музея. Мне отвели прекрасную и прохладную комнату в квартире заведующего, семья которого была где-то далеко у родных вне Кавказа. В Муштаиде помещался и летний городской клуб, так называемый «Кружок», где каждый день играла музыка, сидели за картами игроки, и оживленно плясала на летней ротонде молодежь обоего пола.

Жара в этот год стояла в Тифлисе невыносимая. Устроившись, я стал немного втягиваться в работу, жестоко страдая первое время от жары. По поручению петербургских друзей я должен был найти две-три семьи и вручить им письма с маленькими посылочками. В одно из ближайших воскресений в 4 ч. дня я отправился по данным мне городским адресам исполнять эти поручения. На звонки никто не вышел. Тогда я решил войти через узкую калитку внутрь дома, во двор. Сюда выходили сплошные крытые тенистые веранды перед целым фасадом дома в каждом этаже. На мой вопрос, где я могу видеть такую-то и передать ей письмо, кто-то в одной ночной сорочке томно протянул руку, извиняясь за свой костюм, так как в эту пору все в таком виде отдыхают. Я в свою очередь извинился и поспешил уйти, поняв, что к Тифлису совершенно неприменимы петербургские часы визитов. Скоро я, однако, ко всему применился. Очень быстро расширился мой круг знакомых, так как в «Кружке» сходилось все тифлисское общество, и на танцевальные вечера сюда съезжались даже с коджорских дач.

Великий князь Михаил Николаевич

Жизнь общества в столице Грузии была чопорнее, чем во Владикавказе 12 лет тому назад, но общие пушкинские и лермонтовские черты сохранились. Публика довольно быстро знакомилась между собою, любила повеселиться и в «Кружке», и в домах, известных широким гостеприимством. Все тянулись за более богатыми, наряжались, искали развлечений в собраниях, театрах и других увеселительных местах, а потому жили выше своих средств. Задолженность грузинского дворянства вошла даже в пословицу. Наместник Кавказа великий князь, фельдмаршал Михаил покинул свой пост до моего приезда. Рассказывали, что он был огорчен своим удалением, сделанным в очень деликатной форме. Император назначил его председателем Государственного совета, желая иметь своего дядю вблизи себя и пользоваться его мудрыми советами в делах управления государством. Под сурдинкой же рассказывали, будто император своим очень близким людям сказал так: «На таких самостоятельных и ответственных постах я хочу иметь людей, с которых я мог бы снимать головы, если они окажутся не соответственными и вредными». Вместо должности наместника, объединявшую всю полноту власти на Кавказе, были созданы две должности: «главноначальствующий над гражданской частью Кавказа» и «командующий войсками Кавказского корпуса, он же наказной атаман всех кавказских казачьих войск». Обе должности совмещались в лице князя Дондукова-Корсакова^[17].

После наместника из царской семьи ореол власти на Кавказе как-то поблек, тем более, что у Дондукова-Корсакова умерла жена, и первый год своего властвования он не делал никаких торжественных приемов и не давал блестящих балов. Теперь все мысли князя были направлены на предстоящий приезд царской семьи, и он лично с начальником штаба г[енерал]-л[ейтенантом] Троцким объезжал пункты будущих больших лагерей и места торжественных встреч царской семьи местным туземным населением.

Великий князь, фельдмаршал Михаил проживал лето в своем имении в Боржоме, горячо интересуясь всем, что относилось к предстоящему приезду и приему императора, рассчитывая принять царскую семью на несколько дней у себя в Боржоме.

Дворянство всех народностей желало участвовать в приеме царской семьи и готовилось встречать дорогих высоких гостей с самым широким кавказским гостеприимством и обязательно в парадных национальных костюмах. Для этого предстояло закупить в Персии и на наших фабриках шелковые материалы и заказать на месте разные части одежды, обувь, головные уборы, снаряжение конское и проч, и проч. Словом, хлопот и расходов предстояло участникам торжества и встреч в намеченных пунктах много.

Мои занятия в штабе округа, в отделе г[енерал]-л[ейтенанта] Зеленого, шли довольно успешно. Я успел ознакомиться с литературой по Кавказу и некоторыми работами по изучению в военном отношении нашей приграничной полосы и наших азиатских соседей. Александр] Семенович] Зеленый в совершенстве знал все, что кем-либо было сделано на Кавказе и в сопредельных им частям Малой Азии за весь период нашего владычества в этой стране. Он зорко следил и за тем, что предстоит еще сделать нам по военно-географической и статистической разведке приграничных окраин. Меня он ориентировал в системе рекогносцировок как исполненных, так еще только предположенных. Я был поражен богатством и разнообразием сведений, добытых этими работами кавказских офицеров Генерального штаба и страстно захотел тоже принять участие в этих военно-научных работах.

Александр Михайлович Дондуков-Корсаков

Однако, текущая войсковая работа требовала в этот год самой напряженной работы в строевых частях, стягиваемых в лагерные сборы в пяти местах. Скоро выяснилось, что у ст. Михайловская Закавказской ж. дороги, на участке между Тифлисом и Батумом, на местности «Цхримуха», в одном перегоне по шоссе от имения б[ывшего] наместника в[еликого] к[нязя] Михаила в Боржоме, предположено стянуть в лагерный сбор 39^ю пехотную дивизию г[енерал]-л[ейтенанта] фон Шака, две артиллерийские бригады, четыре вновь созданные туземные (армянские и грузинские) стрелковые дружины и свободные от пограничного наряда конные полки 1^й и 2^й Кавказских казачьих дивизий.

Начальником всего этого лагерного сбора назначался генерал]-л[ейтенант] фон Шак, а начальником штаба – полковник Шлейснер^[18]. Я был назначен в этот лагерь старшим адъютантом штаба лагерного сбора. Жизнь моя в Тифлисе проходила в работе по утрам в самом штабе, а вечером я невольно тянулся в «Кружок» и проводил там время в беседах с новыми знакомыми. Обедать ходил в ближайший к штабу ресторан. С назначением же в состав штаба в Михайловском лагере, пришлось выехать на ст. Михайловскую. Сюда скоро прибыл из г. Александрополя начальник 39^й пех. дивизии г[енерал]-л[ейтенант] фон Шак со своим штабом. Полки дивизии походным порядком тянулись в указанную им лагерную стоянку, где высланные заранее квартирьеры с рабочими приготовили места для разбивки палаток и выстроили бараки для старшего начальства и канцелярий.

Был уже конец июля, когда лагерное место стало заполняться прибывающими сюда войсковыми частями. Началась обычная лагерная суета и усиленное обучение войск. Начальник штаба полковник Шлейснер заболел, и я официально был назначен исполнять его обязанности. До сих пор я, строго официально представившись начальнику лагерного сбора г[енерал]-л[ейтенанту] фон Шаку, личного у него доклада не имел, а работал в штабе лагеря под руководством старого и больного полковника Шлейснера, очень нервного и с большими странностями.