Лисавета Челищева
Звериная страсть
День Стрибога
С первыми лучами солнца, окрасившими небо в золотые оттенки, начался грандиозный праздник в честь Стрибога, почитаемого повелителя всех ветров. В этот день древляне собирались, чтобы отдать дань уважения и принести требу в знак почтения. Подносили зерно и хлеб, прося снисхождения для обильного урожая и защиты крыш над головой в наступающем году.
Желая внести свою лепту, я поднялась ни свет ни заря, чтобы приготовить свежую ковригу, и ее манящий аромат сразу наполнил воздух избы.
Вернувшись из леса с корзиной, наполненной спелыми ягодами морошки, взгляд бабы Озары упал на мое пшеничное творение, только что появившиеся из печи.
– Ты что это, к празднику готовишься иль в мечтах опять витаешь с утра пораньше? – проворчала она, пробираясь на кухню.
– Не знаю, бабушка, – отозвалась я, отвлекаясь от моего изучения ведических рун. – Хочу лишь поднести нашу требу на капище сегодня.
Озара пренебрежительно махнула рукой и проковыляла ко мне.
– Ступай, Шурка, потом на гулянье тоже! Этот рыжик карпатский ждать будет прихода твоего и, ясен пень, изнемогает сейчас весь от предвкушения встречи вашей, – поддразнила она меня.
– Лукьян?! Да быть не может, бабушка! – воскликнула я, негодуя. – В нашей деревне полно красных девиц, наверняка он уже нашёл кому уши услащать своими речами медовыми!
Старая ведунья неожиданно возникла передо мной, руки уперев в бока.
– Так! Не придумывай тут сказки, баламошка! Ты обладаешь умом и красой, равной которой нет во всем крае нашем! Ступай на гулянку. Развейся!
Тяжелый вздох вырвался из моих уст, взгляд отвлекся на окно, за которым звучал на ветру мелодичный хор утренних птиц. Баба Озара, воспользовавшись случаем, озорно ухмыльнулась.
– А коли скажу, что приворожила его к тебе пока спал он вчера? – прохрипела она, повергнув меня в оторопь. – Тогда решишься пойти на праздник-то?
– Да как можно, бабушка?! Любовь не может быть приворожена колдовством! Она должна быть рождена светлой лишь волей душ, иначе это и не любовь вовсе, а иллюзия рабская!
Фыркнув, старушка отмахнулась от моего бурного протеста.
– А что любовь твоя эта, Шурка? Смесь ребячества да гормонов поганых! Люди здравые, обремененные молодостью, так и не находят порой в ней утешения своего. К счастью, этот морок наивный быстро проходит!
– Почему же наивный? – возразила я, наморщив лоб. – Разве любовь не является синонимом света и благости? Рождение детишек, продолжение Рода…
Баба Озара сделала паузу, ее морщинистые руки были заняты разборном ягод от листьев.
– Тьфу на тебя! Это удел баб и молодок – рожать и пеленать младенцев!… Что касается тебя, баламошка, то коль хочешь ты идти по пути ведической волшебы, то знание и мудрость – хлеб твой будущий! – заявила она. – А на праздник сходи, повеселись с сестрой своей хоть. Да и родителей повидаешь, гостинцев лесных передашь! А я тебя провожу. Со старостой переговорить мне надобно.
Невольно соглашаясь, я вздохнула, и улыбка украсила мое лицо.
В порыве радости, я приблизилась к ведьме и заключила в теплые объятия. Ее негодование выразилось в недовольном карканье.
– Прекрати выходки свои телячьи, поганка этакая!! – воскликнула она, в уголках ее глаз промелькнула родственная забота. – Ишь чего удумала, пигалица!
Хихикая, я распустила объятья и бросилась в свою горницу на чердаке, с волнением открывая сундук и тщательно подбирая наряд, соответствующий предстоящему празднику.
***
Я не могла избавиться от чувства стеснения, наблюдая за собой в зеркале, как мне казалось, в сотый раз.
– Неча на зеркало пенять, коли рожа крива! – пробурчала баба Озара, промелькнув мимо моей горницы.
– Да разве кривая, бабуль?!… Очень даже не кривая. Я же знаю… – пробубнила я обиженно.
– А коли знаешь, на кой черт рожицы в зеркало корчишь битый час уже? – донесся ее голос из кухни.
– Кто? Я?!
– Знаю, знаю, что сомневаешься в красе своей. – вздохнула ведунья. – Не на то мне третий глаз невидимый дан, конечно, но и это вижу тоже!
Вздыхаю, бросая последний взгляд на свое отражение. Толстая коса темно-русых волос каскадом спускалась до талии, подчеркивая белый сарафан, украшенный яркой красной вышивкой. Вместо украшений я вплела в косу белые полевые цветы, создавая неземной и волшебный образ.
– Бабушка, расскажи мне про упырей, – попросила я, когда мы сели отобедать.
Старая ведьма нахмурила брови.
– И почему в твою бошку пришла мысля такая за столом?
Опустив взгляд на щи в тарелке, я тихо ответила: – Я просто… Ничего о них и не знаю толком, кроме того, как защищаться самой и других защищать.
Озара отложила деревянную ложку и вздохнула, поняв, что мое любопытство проигнорировать будет сложно.
– А что еще нужно знать о нечисти этой поганой-то? .... Ладно. Расскажу, что знаю. – хитро прищурившись, она продолжила: – При свете дневном упыри эти прячутся в своих норах глубоких, а как ночь наступает, передвигаются стаями, охотясь по кровь свежую. Вожак стаи – матка упырей. Матриархат у них, Шурка, и все упыри подчиняются каждому приказу матки, связанные с ней неразрывной связью жажды крови и похотью ненасытной от укуса ее. Укус упыря неизлечим для человека. В деревнях бедовых, бросают их в могильные ямы, закапывают и оставляют подыхать от голода, пока укушенные не превращаются в самих упырей и не иссыхают без кровушки.
Я в ужасе уставилась на ведьму, аппетит мгновенно пропал.
– Ужас-то какой, бабушка!
Озара многозначительно приподняла бровь.
– Вот! – гаркнула она. – Будешь знать, как за едой такие разговоры заводить!
***
В самом сердце благоухающего распустившейся липой леса, я шла с ведуньей по направлению к нашей шумной деревеньке, где уже вовсю проходило гуляние.
Мелодичная симфония птичьего пения доносилась сквозь листву, завораживая слух. Средь гармоничного хора в воздухе раздался отчетливый крик кукушки.
Не в силах сдержать любопытство, я тихонько прошептала: – Кукушка-кукушка, поведай, долог ли мой путь?
Песня птицы отчего-то резко затихла сразу после одного “ку-ку”.
Бабушка что-то горячо бормотала рядом со мной на давно забытом древнем языке волхвов, но услыхав мою речь с птицей, нахмурилась.
– Баламошка и есть баламошка, и будет ей всегда! – строго гаркнула она. – Что, так будущее знать невтерпёж?
Я смущенно затеребила свою косу, поджав губы.
В глазах Озары, окинувшей взглядом величественный лес, блеснула некая тревожность.
– Помни, Шурка, что качество нашего путешествия гораздо важнее его продолжительности!
Ее избитые временем слова нашли отклик во мне. Но я не могла не высказать своего разочарования от столь короткого предсказания кукушки.
– Грустно мне, что кукушка не слышит людей… Ведь ее бесконечное "ку-ку" приносит многим утешение, – вздохнула я, устремив взгляд ввысь, на качающиеся верхушки деревьев.
– …Да все она слышит.
– Как же слышит, бабуль?
Но в ответ Баба Озара лишь напела какую-то старую мелодию, ее шаги повторяли грацию лесного существа.
Когда мы приблизились к окраине леса, перед нами открылся удивительный вид на всю деревню.
Там с самой зари уже кипела жизнь: жители в белых праздничных рубахах собирались у священного капиша в березовой роще, неся туда различные сладкие подношения в честь богов и прося их благосклонности. На амарантовых полях волхвы общины причудливо плели свои магические ритуалы, испрашивая благословения и защиты у Стрибога, божества всех ветров.
Обычно по окончании всех утренних обрядов древляне собирались за общим столом, пирствуя весь день до заката. Так и будет сегодня.
Веселье охватывало деревню, возвещая о наступлении грядущего торжества.
Спустившись к первым избам, ведьма кивнула в сторону величественного дуба.
– Сестра твоя, глазопялка, вон там прячется! Сходи, проведай, а я пока требу нашу поднесу. – со знанием дела распорядилась она.
Проследив за ее взглядом, я заметила свою младшую сестрёнку Милавушку, ее присутствие ярко украшало общий гобелен веселья.
– Милавушка! Как поживаешь, сестричка дорогая? – радостно воскликнула я, бросаясь к ней в объятия.
Смех заплясал на ее губах, девушка нежно взяла меня за руку и повела в сторону безмятежной яблоневой рощи.
По дороге мы любовались кружащимися и хихикающими девицами, головы которых были украшены тщательно подобранными цветочными венками.
Вскоре эти молодки должны будут спустить свои заветные цветочные творения по течению реки – обряд, наполненный не только древнейшим смыслом, но и весельем. Если юноше удавалось словить девичий венок, то сама стихия воды и ветра одобряла их союз, а значит, и сама Мать природа.
Отчего-то мысли мои стали совсем аки необузданные, когда в голове заплясал образ Лукьяна. А что, если в его руках окажется чей-то венок?…
Милава с тревогой поделилась своими опасениями, утомлённо прислонившись к яблоньке.
– Боюсь я, Шур. А вдруг мой венок не в те руки попадет? – ее вздох пронесся по роще, вызвав во мне сестринское сочувствие.
Я игриво встряхнула плечами, наслаждаясь спонтанностью несдержанных слов.
– Не бойся, сестричка! Коли жених не по нраву будет, дай ему крепко в рыло чуть приставать начнет! И все!
– Шура! Я – не ты! Мне это с рук так просто не сойдёт!
– А мне, значит, сойдёт, считаешь?… Это из-за того, что прославили меня как лесную дикарку? – озорно хихикнула я с укором.
Молчание Милавы порядком затянулось, и сестрица виновато отвела взгляд.
– Шурка, ты сама знаешь, какие слухи о тебе по деревне ходят…
Легкомысленно усмехнувшись, я решила развеять ее смущение.
– Да знаю я! Не глухая чай!… Прекрасно ведаю, какие байки плетут втихаря обо мне и бабушке Озаре. Но, сестрица милая, коли я ношу имя неупокоенного духа леса, то все шалости свои на меня списать можешь! Мне не в обиду будет.
Милава просветлела, ее взгляд встретился с моим в заговорщицком блеске.
– Кстати, о шалостях!… Там какой-то молодец бросает взгляды в твою сторону, Шурк. Ах, как же у этого рыжеволосого незнакомца глаза горят искрой! Взгляни же!
От ее откровения, на мгновение впадаю в растерянность, а в душе аки вихрь лесной пронёсся до легкого озноба.
Оглянувшись через плечо, вижу группу задорных молодцев, бредущих по ячменному полю со стороны леса, в голосах их звонких отражалась радость от предстоящего гуляния.
А среди них – Лукьян с его яркой копной, излучающий диковинное очарование одним своим заморским видом среди наших русаков и беляков.
Наши взгляды неожиданно сплелись, его лучезарная улыбка растянулась, и молодец приветственно помахал рукой в мою сторону.
Поспешно отвожу глаза, игривая улыбка невольно прокрадывается на мое лицо.
Его присутствие, разжигающее пламя в моем сердце, казалось, выходило за рамки всего разумного, что должно было быть во мне.
– Ох, кто же этот прекрасный молодец??? – ахнула сестра. – Да и, похоже, знает тебя, Шурк! Откуда?!
– Он гостем нашим был вчера. Бабушка подлечила его после неблагостной охоты… Медведь подрал. – призналась я, утаив существование упырей в рассказе, дабы не запугать сестренку мягкосердечную.
С ее уст сорвался горестный вздох, сочувствующий невыразимым трудностям охотника.
– Бедненький! Подумать только, что его раны после тяжелой охоты были залатаны грубыми руками бабы Озары… А не твоими белыми ручками! – захихикала она.
Мы вскоре пришли на берег реки и присоединились к девицам, предвкушавших живительные объятия воды.
Милава задорно поинтересовалась у меня: – Шур, а почему бы тебе тоже не спустить свой венок по течению вечером? Уверена я, что твой огненноволосый друг с охотой ярой бросится за ним в воду!
Фыркнув, я подтолкнула ее плечом, осуждающе сверкнув глазами.
– Милава, сестрица моя, балакать ты мастерица!… А ты лучше попробуй, догони меня!
С этими словами мы бросились вдоль берега, погрузившись в легкое соревнование забавы ради. Наш смех чинно гармонировал с ласковым шепотом летнего ветерка, разносясь эхом по реке.
***
Пиршество представляло собой грандиозный праздник жизни и всех ее сопутствующих благ. Вся деревня собралась вместе, каждый вносил свой вклад в изобилие, переполнявшее столы. Аромат изысканных блюд наполнял воздух, маня чувства и побуждая вкусовыми чарами предаться пиршеству.
Среди этой суматохи и мы с сестрой вносили свою лепту, неся подносы со свежим амарантовым хлебом и бочонками с различными соленьями из богатого погреба нашего тяти.
Когда мы пробирались через оживленную деревню с дарами, смешки и разговоры разносились по ветру, смешиваясь со стуком деревянных кружек и чарующей мелодией гуслей.
Дойдя до застолья, мы расположились среди веселящейся компании молодых ребят и девиц, жаждущих поскорее принять участие в празднике.
Дымка от костра, где жгли различные благостные травы, окутала нас, голоса и смех слились воедино.
Но стоило мне устроиться на лавке, как до меня донесся знакомый аромат. Он отличался от запаха жженой полыни и зверобоя, что сейчас тлели в костре. Этот запах был свежий и навевал воспоминания о елях и луговых травах, радуя мой нюх больше всего.
Слегка повернувшись, краем глаза примечаю что-то алое по левой стороне от себя. Сразу догадываюсь, кто это может быть.
Рядом со мной ловко занял своё место Лукьян.
Он оживленно беседовал с другим жителем деревни, но его глаза время от времени посматривали на меня, что не могло остаться незамеченным со стороны всех моих родных.
Милава, всегда проницательная, легонько подтолкнула меня локтем в бок, радостно мне улыбнувшись.
– Почему же ты все на меня смотришь-то? – не удержалась я, наконец спросив его после выпитой кружки медовухи. – Вон какие красоты и угощения вокруг! Глазу честному есть куда и покраше взирать.
Лукьян осмотрел мое лицо, примостив щеку о кулак, словно любуясь, и затем довольно расплылся в улыбке.
– Краса ненаглядная твоя все глаза ослепила! – произнёс он хрипловатым голосом. – Смилуйся, Шур, не мучай парня неженатого!
Чувствуя румянец, я отвела глаза, качаясь на волнах приятного смущения.
Меткий толчок коленкой от Милавы послужил хорошим напоминанием о необходимости взять себя в руки и не вестись на его сладкие речи. Языком мелить всякий горазд!
Поджимаю губы и стараюсь не обращать боле внимания на изречения охотника по мое сердце. Хотя его слова меня и интригуют, и забавят лестно…
– Да как хороша ты, когда стесняешься! – все продолжал он с озорным блеском в опьяненных глазах. – Прошу лишь о милости твоей, краса, ибо я всего-то молодец зелёный, а манящая сила твоя девичья грозит искусить меня сверх всякой меры. Негоже так поступать!
Не могу не вздохнуть, разрываясь между тем, чтобы сдержать свой шуточный ответ и принять участие в этом балагане в мою честь.
В конце концов любопытство взяло верх, и я решила потакать его попыткам завоевать мое внимание.
Это была, ох, забавная игра! Танец искусных слов, за легким фасадом любованием друг другом, за коим могли скрываться и искренние чувства.
Вечер прошел в восхитительном обмене мнениями, каждое слово было ярким штрихом кисти в замысловатой картине нашей расцветающей дружбы.
Лукьян, обладая остроумием и природным обаянием, рассказывал мне об отважных случаях на охоте и чарующих пейзажах вечно зелёных Карпат, перенося меня в мир, где переплетаются моя фантазия и его дивный сказ.
Когда бледно-серебристое сияние полной луны начало заливать деревню неземным покровом, в воздухе раздался легкий ропот предвкушения средь народа.
Древляне, сердца которых переполняли надежды и желания, целеустремленными шагами поднимались на величественный холм подле поселения, пробираясь сквозь густой подлесок к священному месту ежелетнего сбора.
Среди толпы Лукьян, шествующий рядом со мной, с широко раскрытыми глазами оглядел движение, и вопросил: – Почему же мы должны забираться так высоко?
– Надобно так! Легенда гласит, что именно в эту ночь завесы между мирами сплетаются, позволяя нам просить Стрибога, повелителя всех ветров, об исполнении наших самых заветных желаний. – пояснила я, поднимая взгляд к чистому небосводу ночи.
– Ах, вот как!
Глаза юноши возбужденно заблестели, и он ускорил шаг, оставляя меня позади.
Обойдя первых зевак, которые остановились, чтобы высказать свои пожелания ветру, он помчался на самый вверх по склону холма, раскинув руки в стороны, а затем подняв их к небу, остановившись.
– Влюбился я без памяти, батюшка Стрибог!! Молю тебя, О Могучий повелитель ветров, сделай так, чтобы моя любовь была взаимной, чтобы не увял я от мук безответных чувств своих! – его громогласное восклицание, эхом раскатившееся по лесной долине, вызвало всеобщее удивление и интерес окружающих.
Среди зрителей за Лукьяном во все девичьи черные очи наблюдала Беляна, пленительная дочь старейшины деревни. Ещё на застолье проявила она интерес особый к иноземному гостю их деревушки, заинтригованно наблюдая за ним, как за птицей дивную.
– Что же ты делаешь?! – полушепотом обратилась я, поравнявшись с парнем. – Нельзя делиться так желаниями своими со всеми! Желания-то сокровенные, с ними обходительно надо, по кону обряда! Шепотом только с ветром поделиться, а потом лишь визуализировать в голове с предельной ясностью. Вот как!
– Истина, Шур! Истина! – вмешалась Милава, присоединившись к нам. – Нужно держать свои желания близко к сердцу и направлять силу Рода своего на их исполнение. Род всегда подсобит!
Во время неспешного обряда под луной взгляд Лукьяна все с особой нежностью устремлялся на меня.
– Что, опять краса моя глаза твои ослепила? – съязвила я, оборачиваясь к нему, когда заметила, что он уже минут с десяток вглядывается в лицо мое в профиль.
Парень кивнул, улыбнувшись с оттенком тоски во взоре.
– Желание своё визуализирую как надобно!
Хихикнув, в который раз убегаю от него взглядом, чувствуя, как блаженно разливается тепло в груди.
Похоже, взаимная тяга между нами уже неоспорима.
Молодки, украшенные цветочными венками, спустились по белоснежно-песчаной кромке берега к реке – их прекрасные дары предназначались в качестве подношений воде.
Одна за другой они отпускали свои венки, внимательно наблюдая за тем, как их уносит течение, а молодцы поскорее старались спрыгнуть в воду и выловить каждый по венку от полюбившейся девы.
В порыве чувств и я решаюсь опустить свой венок из тысячелистника и ромашки в реку.
Конечно, догадывалась я, что Лукьян, охваченный непредвиденным порывом решимости, нырнет в воду с головой за моим цветочным подношением.
Вода заблестела в холодном лунном сиянии, когда парень протянул руку, и кончики его пальцев коснулись краев моего венка.
Но тут, непредвиденно вмешалась сама судьба, и на шею Лукьяна обрушился чей-то роскошный венок из кипрея, на мгновение ослепивший его.
Дезориентированный, он ослабил хватку и позволил капризному течению унести мой венок дальше по быстрой реке.
В этой суматохе я мельком замечаю Беляну: в ее глазах вспыхнуло крайнее недовольство, когда Лукьян снял с себя и небрежно отбросил ее мешающий венок в сторону.
Вероятно, Беляна тоже положила на него глаз, пленившись мужским обаянием и заморской привлекательностью. Это и неудивительно: Лукьян обладал всеми качествами идеального жениха, призванного пленять девичьи незамужние сердца.
Решив, что задерживаться у реки стало бесполезно, я присоединилась к остальным, оставляя позади зрелище всплеска воды и смеха, обрушившееся на берег реки Убороть.
Деревня, охваченная плясками и ликованием, праздновала молодую любовь и единение под мерцающим пламенем кострища в поле.
Пока древляне раскачивались в славных хороводах, смех перекатывался гармоничными волнами, молодожены обнимались, некоторые даже целовались на публике, наслаждаясь горячими взглядами и улюлюканием зрителей.
– Люби жену, как душу, тряси ее, как грушу! – кто-то выкрикнул из толпы, позабавив всех.
– А я как медовуху люблю! Как ме-до-ву-хуууу! – вторил кто-то, присвистывая от куража.
Толпа взорвалась от радости, когда очередные возлюбленные на глазах у всех скрепили свою любовь поцелуем на фоне огненных искр, подтвердив свою верность друг другу на века.
Озорной голос неожиданно прошептал возле уха моего: – Удалось мне все-таки венок твой достать. Неужели поверила ты, что потерплю я неудачу? – промурлыкал Лукьян, его теплое дыхание обдало мою щеку волной мурашек.
– Не думала я, что плаваешь ты аки рыба в воде! – рассмеялась я, разворачиваясь ему на встречу.
Крепко взяв парня за руку, я потянула его к собравшимся, призывая принять участие в народных плясках и утехах разных.
С каждым кружащимся поворотом в танце наша связь все крепчала, вплетая нас в чарующий гобелен возможностей.
В эйфорическом танце я покачивалась в ритме мерцающего огня, оказавшись в жарких объятиях прекрасного молодца.
От волнения не замечала я обжигающих прикосновений рук мужских к тонкой ткани сарафана на талии моей.
Незаметно для остальных Лукьян увел меня с торжества, и наши быстрые шаги синхронизировались с гулкой мелодией флейт и бубнов позади.
Через залитое лунным светом поле он подхватил меня и понёс уже на руках, как тогда через ручей.
Я смеялась заливистым смехом, не замечая ничего вокруг. Лишь медовые глаза и волосы цвета красной зари.
Взволнованные и запыхавшиеся, мы прислонились к тюкам из сена, смех смешивался с задыханием.
– С ума сводишь меня, Шур! Аль не видишь, что со мной творишь? – слова Лукьяна отвлекли мое внимание от окружающего нас легкомыслия.
Я откинула голову назад, устремив взор к звёздам и мысли мои поплыли, а язык развязался.
– Слова твои чаруют, но что скрывается за ними? Сколько девиц уже попало под чары твои?… Сколько сердец было в твоём плену? – шепчу я. – Не поверю, что ни одно.
Парень шумно вздохнул и неожиданно притянул меня к себе за талию.
Какая-то непреодолимая сила заставила меня поддаться и расслабиться в объятиях его, и я с готовностью подчинилась.
Ощущения были пьянящими, успокаивающими.
– …Хочешь, лишь твоим буду? Телом и душой? – пробормотал Лукьян, задерживая пылкое дыхание на моей шее. – Дай мне только проблеск своей привязанности. Избавь меня от мук неопределенности, душа моя! Лучше сразу скажи, коль не по нраву тебе мой пыл и напор ярый…
Он нежно провел кончиками пальцев по моей щеке, легкими, как дуновение ветерка.
– Больно уж полюбилась ты мне, Шура. С первого взгляда в душу запала! Никто другой не будоражил мою сердце так глубоко, как ты…
Я глубоко выдохнула, погружаясь в негу из речей его сладких, и мои веки сомкнулись.
– Трудно мне поверить в это, – тихо вздохнула я, чувствуя исходящий от груди его жар.
Лукьян склонил голову, поймав мою ладонь и положив ее прямо на сердце своё.
– …Чувствуешь, как горячи и сильны чувства мои к тебе? – прошептал он, заставляя мое сердце учащенно забиться.
Прижавшись чуть ближе к молодцу, я почувствовала, как к моему животу прижалась какая-то тёплая твердь, и это открытие застало меня врасплох.
Я замерла, не зная, как и поступить.
Лукьян, уже готовый прильнуть к губам моим и нежно направить к стогу сена, неожиданно встрепенулся, когда я в последний момент отвернула своё лицо от него.
Руки мои твердо уперлись в широкую мужскую грудь.
– Неправильно это! Прости меня, Лукьян! Не могу я так! – воскликнула я, высвобождаясь из его объятий. – Нельзя быть нам вместе!…
Убегая в спешке в сторону родного леса, по щеке моей скатилась одинокая слеза.
Не в силах открыть ему всю истину, взяла я на себя бремя тайны, ведь это баба Озара приворожила его ко мне забавы ради!
Глубина чувств Лукьяна угасла бы так же быстро, как и зародилась – лишь остатки чар, которые померкнут с рассветом, если я не выполню древний ритуал и не скреплю нашу связь поцелуем сейчас.
Не хотела я подвергать его привороту этому любовному. Было бы несправедливо – так играть с сердцем человеческим. Не такой я была… И становится не хотела. Лучше сразу на месте сгину, ежели чужими чувствами и судьбами когда-либо воротить стану.