Линда Рэдиш
Древняя магия Рождества. Йольские традиции темнейших дней года
Дом зовет
Еще одна стратегия удержания власти – внимательно следить за своими подданными. Соответственно, неугомонная старая карга привыкла лично посещать дома накануне Богоявления (5 января). Если обнаруженное там ей нравилось, немецкая Берхта могла оставить подарок из собственной пряжи, сотканной в небесах, в знак одобрения. А если увиденное этой святочной богине приходилось не по душе, тогда уж лучше вам поостеречься. Когда она переступала порог, то иногда несла в одной из иссохших лап пучок веток, соломы или хвороста. Наверное, подумывала еще немного подмести? Или прихватила их, чтобы подкормить огонь в очаге? Еще она могла держать кирпич – так что же, она пришла заделать щель в садовой ограде? К несчастью, ничего подобного.
Как только она проведет когтем по шкафам и пересчитает полные катушки ниток, старуха захочет узнать, что вы приготовили на ужин – и не позабыли ли отложить немного для нее. Лучше бы ей не унюхать мяса этим ее длинным клювом, потому что канун Богоявления означал краткое восстановление покаянного поста, предшествовавшего Рождеству. В эту ночь, когда инициалы Трех Царей были начертаны мелом на притолоке, единственной разрешенной пищей становились рыба, мучное, картофель и злаки. Овсянка с небольшим количеством копченой селедки в виде гарнира, например, или тонкий блин, сделанный лишь из муки и молока. Решение повкуснее – клецки. В Тюрингском лесу, в центральной Германии, фрау Холле приписывали первоначальный рецепт картофельных клецок, от которого произошли уже все остальные, в то время как в Брауншвейге, севернее, она настаивала лишь на том, что в течение Двенадцати дней Рождества нельзя есть бобы.
Но что, если позабыть и прямо перед приходом старой госпожи отправиться за пивом и сосисками? Или приготовить правильные блюда, но не оставить дополнительную порцию на плите? Последствия будут не совсем такими, как если не выложить печенье для Санты, потому как фрау Берхта окажется и в самом деле ужаснейшим образом расстроена. Сначала она вспорет виновнику живот ножом, который прячет среди юбок. Затем вытащит оттуда всю запрещенную пищу и заменит пучком веток – или тем кирпичом, – а потом зашьет обратно, используя садовые инструменты вместо хирургических. Правда, приступит ко всему этому не сразу – дождется, когда несчастный заснет.
В исландской «Саге о людях из Лососьей долины» Ан Черный, кузнец Олафа Хоскульдссона, проходит эту процедуру даже не один раз, а целых два. В главе XLVIII Ану снится, что над ним стоит ведьма с мясницким ножом и деревянным корытом. Не говоря ни слова, она взрезает Ана, вычерпывает внутренности и набивает его живот хворостом. Неужто что-то съел? Так мог бы сказать Скрудж, ибо разве не пытался он отмахнуться от призрака Марли, будто тот «непереваренный кусок говядины, или лишняя капля горчицы, или ломтик сыра, или непрожаренная картофелина»[8]? Когда Ан вспоминает пережитое наутро за завтраком, другие мужчины его дразнят, а вот хозяйка считает сон предупреждением.
И действительно, в следующей главе Ан и его спутники вступают в продолжительный бой на мечах с людьми из Лаугара. К концу боя внутренности Ана вываливаются наружу уже взаправду. Его, посчитав мертвым, готовят к погребению по всем правилам. Однако ночью он вдруг садится при свете свечей, испугав тех, кто бдит над его телом. Ан уверяет их, что не умер, а всего лишь спал. Та странная женщина снова пришла, вытащила охапку хвороста и вернула Ану его нутро обратно. Кузнец полностью выздоравливает и остается известен как «Ан Хворост в Животе» навсегда – или, по крайней мере, до главы LV, где ему раскалывают голову, мстя за смерть Кьяртана Олафссона. Некоторые раны ведьма все-таки залечить не может.
Так что если Берхта с ножом явится вам сразу после какого-нибудь излишества, знайте, что на самом деле она не крадет ваш желудочно-кишечный тракт, а просто хранит его в безопасности, пока вы не научитесь делать более разумный выбор.
Хозяйка замка
В Швейцарии в замковой башне десятого века на берегу Женевского озера обитала некая «Белая леди», которая, по-видимому, являлась приукрашенной версией Шпиннштубенфрау и на самом деле была известна как Берта. Белая леди – это дух-хранитель, который берет на себя обязанность стеречь сокровища, предвещать грядущую смерть в благородном семействе и даже утешать детей. Каждый сочельник эта Берта материализовывалась из тумана, в сияющем белом платье, со скипетром, который когда-то наверняка был прялкой, потому как леди особенно интересовало, закончили ли девушки прясть. В дополнение к осмотру ближайших домов она разбрасывала по дороге пригоршни зерна. Как и все королевы, она никогда не путешествовала в одиночку и, когда отправлялась в путь из своего замка, ее сопровождали разнообразные гномы, кобольды и прочие духи детского росточка.
По некоторым данным, эта Берта была призраком реальной исторической личности – возможно, швабской принцессы, которая вышла замуж за короля Рудольфа в 922-м году. Другие утверждают, что она была матерью или бабушкой Карла Великого. Кем бы она ни была, швейцарская Берта в конце концов изжила изначальную личность. Со временем ей стало тесно даже в образе Белой леди, ведь ее прялка и появление на Святки – не говоря уже о птичьей лапке, которую она прятала под сверкающим подолом платья – все указывало на то, что она является очередным воплощением королевы богов.
В общем, встречи с Бертой сильно отличались от явлений другого знаменитого рождественского призрака – королевы Анны Болейн, которая обычно возникала в белом платье среди деревьев возле дома ее детства, Рочфорд-холла, в течение Двенадцати дней Рождества. Поскольку особых связей с более поздними жителями Рочфорд-холла, кроме того, как пугать их, Анна не имела, ее нельзя считать настоящей Белой леди. Кроме того, звание Белой леди требует определенную привязанность к месту, которой не хватало призраку Анны: на протяжении того же отрезка времени, когда она появлялась в Рочфорде в Эссексе, она, как известно, заглядывала, причем безголовая, и в замок Хивер в Кенте.
Где-то на полпути между божественной Бертой и земной Анной Болейн находится самая знаменитая Белая леди из всех. Ее призрак столетиями обитал в замке, что возвышается над рекой Влтавой, которая также протекает через Прагу. При жизни леди так хорошо задокументировала свое существование, что с ней до сих пор можно познакомиться поближе. Она была рождена в могущественном доме Рожмберк (нем. Розенберг) на юге Богемии где-то в 1429-м. Точной даты мы не знаем, но поскольку ее крестили именем «Перхта», возникает соблазн подумать, что она родилась или, по крайней мере, приняла крещение в течение Двенадцати дней Рождества.
В возрасте двадцати лет Перхту выдали замуж на недавно овдовевшего Яна из Лихтенштейна. Союз был разочарованием для них обоих. Многим, если не всем конфликтам в доме Лихтенштейн способствовало то, что отец Перхты не дал ей приданого. Отнюдь не помогало делу и присутствие матери и сестры первой жены Яна, которые относились к новой супруге как к Золушке. Мы знаем о глубоком несчастье Перхты из многочисленных писем, которые она писала, умоляя отца и братьев приехать и спасти ее – или, по крайней мере, выслать денег. На одном портрете Перхта облачена в прекрасное белое платье, но, что характерно, на ней нет никаких драгоценностей – последние она заложила в 1463-м, в отчаянной попытке завоевать любовь мужа. В 1465-м году она с дочерью вернулась в свой старый дом в замке Чески-Крумлов; единственного выжившего сына муж вынудил ее оставить. К Яну она так и не возвратилась и до самой смерти жила с семьей брата.
По сравнению с Анной Болейн, Перхта ускользнула в загробную жизнь почти беззвучно, погибнув от чумы в 1476-м году. Земная жизнь стала палимпсестом, поверх которого оказалась написана история ее новой карьеры Белой леди, ибо в старом замке остался ее дух. Призрак описывали как печальную женщину в белом, со связкой ключей в руках. Она надевала белые перчатки, когда несла добрую весть, и черные, когда надвигалась беда. Те, кто пытался заговорить с ней, пока она скользила по коридорам, получали от ворот поворот: призрак проходил сквозь стену облаком пара. А еще она была известна тем, что неожиданно наведывалась с проверками в детскую, к ужасу нянек. С тех пор, как в 1611-м году умер последний Рожмберк, Петр Вок, Перхта держится в тени, хотя ей приписывают срывание нацистского флага с башни замка во времена Второй мировой войны.
В замке Чески-Крумлов есть барочная, написанная спустя продолжительное время после смерти Перхты картина. Портрет изображает золотоволосую женщину в белом платье со свободным голубым поясом. Она держит тонкий жезл, которым как будто указывает на ряд тайных символов, начертанных у ее ног. Тот, кто сможет их расшифровать, гласит легенда, узнает, где в замке спрятано великое сокровище. Если собираетесь разгадывать послание Перхты самостоятельно, предлагаю воззвать к помощи другой, более древней Перхты, прежде чем ее время года подойдет к концу.
Но будьте осторожны – не стоит совсем уж увлекаться разгадыванием; если суждено – то все получится. Не нужно слишком долго сидеть на холоде, как андерсеновский Кай на замерзшем озере посреди дворца Снежной королевы, складывая и перекладывая зазубренные кусочки льда, которые ему дала госпожа. Лишь когда появилась Герда и ее слезы растворили осколок зеркала, застрявший в его сердце, Кай смог без труда составить слово «вечность». Смытый его собственными слезами, крошечный посеребренный осколок из его глаза тоже со звоном упал на лед.
В «Снежной королеве» последнее, что мы слышим о титулованной антагонистке – то, что она собирается в отпуск, чтобы побелить виноградники и лимонные рощи теплых стран. Однако мы знаем, что она вернется в свой освещенный голубым светом тронный зал к северу от Полярного круга – это лишь вопрос времени. Старая Перхта тоже будет продолжать обходы, неся зиму и Рождество во все страны на своем пути, ибо еще один ключ к долгой жизни – гордость за свою работу. Важнейшей миссией Перхты всегда было служить жутким воплощением зимы, которую сначала можно встретить веселым шумом, а затем изгнать с такой же, если не большей, радостью.
«Говорят, она правила сотни лет: сотни лет зимы, – восхищенно рассказывает черный гном Никабрик о Белой Колдунье в «Принце Каспиане». – Вот это сила, если хотите знать. Это что-то практическое»[9].
Поделка: Дерево-прялка
Английское слово distaff, прялка, буквально означает «палка для волокна». С ее помощью древнескандинавские дисы и древнеанглийские идизы – духи-хранители, следящие за рождением ребенка – отмеряли долготу, толщину и общее качество нити, которая обозначала продолжительность жизни этого ребенка, прямо как феи в «Спящей красавице». Самый примитивный вид прялки – это, действительно, палка. Она должна быть достаточно длинной, чтобы прядильщица могла удобно держать ее между коленей, а облако непряденых волокон на уровне глаз, но не слишком, чтобы получилось засунуть ее под мышку, если вдруг захочется попрясть на ходу. Подойдет любое молодое деревце или прямая ветка с устремленными вверх прутиками, например, ясень, платан или сассафрас. Нет, веретено не нужно, эта прялка предназначена лишь для декоративных целей.
В Пенсильвании на рубеже прошлого века альтернативой свежесрубленной рождественской елке для бедного горожанина становилась покрытая ватой ветка сассафраса, установленная вертикально на подставке. Использовать сассафрас для этой поделки не обязательно, однако ваша ветка или молодое деревце должны иметь одинаковый размах прутиков. Очистите ветку от всех листьев и любых болтающихся кусочков коры. Плотно обмотайте каждый прутик полоской или комочком ваты, чтобы казалось, будто ваше дерево покрыто снегом. Проделайте то же самое со стволом или центральной веткой. Когда все завернуто, украсьте свое дерево короткой гирляндой из крошечных огоньков. Для зимней атмосферы я предпочитаю прозрачные или синие лампочки на белом проводе. Поставьте свое творение на окно и назовите прялкой, рождественской елкой или скипетром королевы, как вам больше нравится. Поскольку хлопок не спряден, веточки придется раздеть до того, как Шпиннштубенфрау явится проверить ваши труды на Богоявление, а вот гирлянду, если хотите, можно оставить на голых веточках и не гасить до Сретения.
Поделка: Оконная звезда «Белые ведьмы»
Моя маленькая кухонная ведьма из оригами, которая порхает по дому на метле-зубочистке, начала свою жизнь как луч этой звезды – отсюда родилось и название следующей поделки. Для наметанного глаза эта звезда похожа на шабаш восьми облаченных в белое ведьм, что собрались вокруг пылающего костра. Для не наметанного – скажем, для вашего соседа – это простое зимнее украшение. В Нидерландах и Германии полупрозрачные бумажные звезды на окнах стали рождественской традицией. И моделей для таких звезд бесконечное множество.
ИНСТРУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ:
• Ножницы
• Клей
• 2 листка белой бумаги для оригами 15х15 см, каждый разрезанный на четвертинки
• Прозрачный скотч
Возьмите первый из восьми маленьких квадратов бумаги и сложите его пополам в треугольник. Сложите пополам еще раз, затем полностью разверните. Теперь у вас есть крестик, определяющий центральную точку (рис. 1).
Оконная звезда «Белые ведьмы», рис. 1
Сложите два угла в центр, как показало на рис. 2.
Оконная звезда «Белые ведьмы», рис. 2
Сложите два образовавшихся угла к центральной линии. А вот и маленькая ведьма, которая ждет, когда же сможет погреть ручки у огня (рис. 3).
Оконная звезда «Белые ведьмы», рис. 3
Повторите все шаги с оставшимися семью квадратами бумаги. Соберите, склеивая каждый луч (или «ведьму») наполовину внахлест с предыдущим. Капелька клея – все, что здесь нужно.
Оконная звезда «Белые ведьмы», рис. 4
Когда вы приклеите все лучи (рис. 5) и клей высохнет, прижмите звезду тяжелым гримуаром на денек-другой. Разместите в центре звезды крошечный кусочек скотча, чтобы приклеить ее к окну.
Оконная звезда «Белые ведьмы», рис. 5
Глава 2. До́ма с эльфами
Поскольку мир эльфов тесно связан с нашим, в наших же интересах оставаться с этими таинственными существами в дружеских отношениях. В давние времена сие могло означать регулярные поставки молока, крови и даже золота и серебра в их земные жилища. В наши дни это бывает так же просто, как проявить доброту и уважение к незнакомцу – просто так, без особой причины. Эльфы в этой главе совершенно не интересуются изготовлением игрушек (или карьерой стоматолога), и они не особенно-то малы ростом. Однако они всегда были частью Рождества, даже если их собственный праздник изначально проходил в октябре.
«Что же с эльфами?»
Мы знаем, что праздник эльфов назывался Альфаблот, или «Жертвоприношение эльфам», и что он отмечался на юго-западе Швеции, но точно не известно, что же там происходило. На самом деле мы не знаем об Альфаблоте почти ничего, и это вина довольно вспыльчивой старой фермерской жены, которая жила в поселении Хов в 1017-м году. Однако, прежде чем призвать ее к ответу, мы должны ответить на вопрос: а кто вообще такие эти эльфы?
«Hvat er med alfom?», или «Что же с альвами?» [10][11], спрашивает пророчица в древнеисландской поэме «Прорицание вёльвы». Вы, возможно, задаетесь тем же вопросом, потому что еще не декабрь, потрепанные корки соседских фонарей из тыквы до сих пор гниют на обочине, а индейка на День благодарения охлаждает пяточки в морозилке. Хват эр мед альвом, действительно.
Древние скандинавы считали «альвов» отдельным классом существ, хотя в родословных эльфов, богов, норн и даже людей случались некоторые смешения. Исландский поэт тринадцатого века Снорри Стурлусон предлагает нам не одну расу эльфов, а целых две. Светлые эльфы, которых Стурлусон уподобляет солнцу, жили в Альвхейме – «жилище эльфов», что располагалось где-то в небесах. Темные эльфы, которые были «черней смолы», обитали глубоко под землей.
Эльфы ассоциировались с солнцем с древнейших времен или, по крайней мере, с бронзового века. В Швеции в скалах можно найти углубления в форме чаши с вырезанными на них изображениями того, что мы считаем солнечными колесами. В этих каменных чашах сельские жители Швеции до самого двадцатого века оставляли в качестве подношения молоко. Древнескандинавское название-кеннинг самого солнца – álfröðull, или «слава эльфов». Роль эльфов как посредников между смертными и животворящим солнцем помогает объяснить момент с их сиянием.
Высокообразованный Снорри Стурлусон ладно разделил эльфов на светлых и темных, однако это не означает, что их так же разделяли и по всему Северному миру – или что всякий крестьянин, обратившийся к эльфам за помощью по хозяйству, знал о подобном разделении. Эльфы, может, и сияли, как солнце, но они также были вполне себе земными. Поскольку считалось, что они физически присутствуют в нашей реальности, для фермера они имели более непосредственное значение, нежели могущественные боги. Вполне возможно, что умилостивление эльфов предшествовало поклонению богам – и намного пережило его среди населения в целом, ибо история эльфов не заканчивается Рагнареком, огненной гибелью древнескандинавского мировоззрения.
«Довольно ль вам этого? [12]»
«Vitod er enn?» – продолжает вопрошать пророчица, описывая конец того мира. В то время как многие вожди и короли северной Европы могли без особых раздумий обменять Одина на Христа, земледельцы работали над своими отношениями с эльфами на протяжении тысячелетий и не собирались так легко от них отказываться. Вместо того чтобы отпустить эльфов, они переселили их в христианскую космологию. В этом новом мире эльфы стали наполовину падшими ангелами. Когда Люцифер восстал против Бога, эльфы – или фейри – не смогли выбрать сторону, и потому не оказались низвергнуты до самого дна, но вынуждены скитаться по диким местам земли до Судного дня. Мысль о том, что эти создания света достигли такого состояния благодаря действиям Ангела Света, полностью соответствовала старым верованиям.
Другая, гораздо более забавная теория связана с неожиданным визитом Бога к Адаму и Еве спустя долгое время после того, как они были изгнаны из Эдемского сада и обустроили себе дом. К этому времени у них родилось уже столько детей, что Ева не успевала их всех как следует вымыть, поэтому представила Богу только тех, кто недавно вышел из ванны. Когда Бог попросил показать ему остальных, Ева принялась убеждать, что их нет, а сама отправила грязных спрятаться на заднем дворе (она явно не усвоила урок о том, что не стоит лгать всеведущему божеству). Бог объявил, что те дети, которых Ева от него скрыла, останутся скрытыми от всего человечества. Потомки этих грязных детей – это Скрытый народ, как они и известны в Исландии по сей день.
Разумеется, такие апокрифические объяснения устраивают не всех. С начала до середины двадцатого века было модно отождествлять эльфов и фей с первыми европейскими поселенцами. В своей книге 1955-го года «Ведовство сегодня» Джеральд Гарднер приравнял их к пиктам и другим племенам, чье желание сохранить старые обычаи перед лицом христианства загнало их в самые отдаленные уголки кельтской земли, на бесплодные горные вершины и в темные норы под холмами, где они могли и дальше практиковать собственный вид земной магии. Они были и без того маленькой расой по сравнению с романо-бриттами и англосаксами, а их дети из-за тягот жизни в бегах стали еще меньше. Эти аборигенные «пикси», искаженное «пикты», как выразился Гарднер, держались очень замкнуто, осторожно выбираясь лишь по ночам, чтобы выкрасть молока, масла, а иногда и корову у более успешных в сельском хозяйстве соседей. В промежутках между набегами они занимались проведением своих древних ритуалов и изготовлением каменных наконечников стрел, смазанных ядом для «выстрела эльфа».
Как же выглядели эти пикси? Их волосы, несомненно, спутывались в «эльфийские локоны»[13] в отсутствие хорошего гребенщика, и одно время многие считали, что они непременно рыжие. В Уошфорд-маркете, в Сомерсете, ходило мнение, что они еще и косоглазые, «уши у них заостренные, лица маленькие, а носы вздернутые» [14]. Возможно, с этим убеждением и было связано наблюдение, что в светловолосых или темноволосых семьях иногда непредсказуемо рождаются рыженькие. Вместо того чтобы списать окрас таких детей на рецессивный ген или молочника, родители могут расценить их как подменышей – подброшенное потомство пикси.
От римлян мы знаем, что пикты покрывали себя синей краской, которая, возможно, была получена из минералов, хотя есть и более популярное объяснение – индиго, извлеченное из вайды красильной (Isatis tinctоria) [15]. По словам Гарднера, когда пикты хотели остаться незамеченными, они смешивали этот синий краситель с желтым, изготовленным из резеды (Reseda luteola), в результате чего целая раса крошечных мужчин и женщин бродила по вересковым пустошам, раскрашенная различными оттенками синего и темно-зеленого – последний в конечном итоге и станет национальным цветом фейри.
Как и их неолитические предки, эти обездоленные, но яркие «маленькие люди» жили в наполовину погруженных в землю домах, построенных методом сухой кладки; вероятно, даже в сложных комплексах, как можно увидеть в Скара-Брей на самом севере Шотландии. Поскольку весь дом был покрыт травой или вереском, обычному человеку он казался естественной особенностью ландшафта. Если кто-то из «больших людей» случайно проходил мимо зимней ночью, когда хорошо спрятанная дверь открывалась, он не мог не заметить, как пламя очага окрашивает снег – это происходит у дверей эльфийских обителей во многих сказках северо-западной Европы. В этих полых холмах, должно быть, проделывали дымовые отверстия, через которые выходил бы запах горящих папоротников и жареной землеройки, однако в фольклоре такие детали присутствуют редко. Гарднер настаивает, что зачастую эти примитивные дымовые стояки заменяли дверь, что только преумножало экзотичность пикси в глазах соседей.
К сожалению, в этой гарднерианской версии эльфийского происхождения, вероятно, куда больше романтики, нежели правды. Вместо этого лучшее представление о том, кто такие эльфы на самом деле, нам может дать концепция Гарднера о «могучих мертвецах». Могучие мертвецы – это духи практикующих магию, например ведьм, которые на протяжении серии реинкарнаций отточили свое мастерство до такой степени, что после смерти стали объектами поклонения или, как минимум, советчиками.
Эльфов, конечно, почитали, однако могущественными их все-таки назвать можно с трудом. В скандинавских сказках, которые впервые зафиксировали этнографы-путешественники девятнадцатого века, вдохновленные братьями Гримм, эльфы как будто бы ведут параллельную соседям-людям жизнь. Перегоняют свой скот с одного пастбища на другое и расстилают сено сушиться на солнце. Готовят, убирают и заботятся о благополучии своих детей. Даже посещают собственные церковные службы, хотя, по-видимому, не подверглись ни Реформации, ни Контрреформации даже в тех странах, где живут убежденные протестанты. Часто эльфы обладают неземной красотой, но также часто выглядят и как обычные люди, пусть и в причудливом наряде.
Если эльфы похожи на нас, то это потому, что они и являются нами – или, скорее, являлись. Человек, наткнувшись на процессию эльфов или спонтанный эльфийский пир, часто с испугом и изумлением замечает среди них кого-то знакомого – кто умер недавно или много лет назад. Часто этот мертвый знакомый советует случайному живому свидетелю, как безопасно покинуть вечеринку, и стандартное предостережение – это не пробовать еду. Таким образом, эльфы – мертвецы, но не те, кто преспокойно себе отдыхает, а кто по некой причине обрел новую жизнь по ту сторону завесы и иногда, сознательно или нет, может сквозь нее прогуляться.
Среди этих эльфов есть умершие, кто говорит на языке, малейшие крохи которого сохранились в названиях холмов, что когда-то были горами, или рек, что давным-давно сменили русло. Кости этих людей полностью слились с почвой, и все же они бродят по округе по своим эльфийским делам. Они больше не помнят иного существования и могут лишь смутно осознавать события, произошедшие с момента их ухода. Их тревожит звон церковных колоколов, а святой водой можно их ошпарить и загнать домой, не говоря уже о выхлопных газах, потому как все это принадлежит миру, который сами они давно покинули.
Более недавние умершие в пышных юбках и высоких шляпах скончались как раз вовремя, чтобы уже не замечать ничего странного на банкете – как свечи горят, но никогда не догорают, как пирожных на блюдах никогда не становится меньше. А вот душенька, которую положили на кладбище буквально на прошлой неделе, еще не втянулась в общество эльфов. Она все еще помнит, кто по какую сторону завесы, и сделает все возможное, чтобы ее живые близкие не попали к мертвым прежде срока.